Надежда Белякова
Троллейбус № 16
Моя семья жила в 60 годы, теперь уже прошлого века, на Верхней Хохловке - это район Таганки. Теперь там не осталось ни одного старого дома из прежних времен моего детства.
Мне было пять лет. Поскольку в детском саду случались «карантины»,
и, если ребенок не заболел в этом карантине, то от посещения детского сада он освобождался. И для меня наступала полная свобода. И ключ от квартиры на моей шее, пока родители были на работе, дарил немыслимые свободы.
Чтобы доехать до работы родителям нужно было от нашей Хохловки до метро «Таганская» проехать на троллейбусе №16. Мой «Детский сад» на Абельмановской заставе, куда нужно было меня сдать до вечера, находился посередине их пути до метро «Таганская».
Утром им приходилось выходить, или, как тогда говорили -«высаживаться», из переполненного троллейбуса. Идти пешком до Детского сада, чтобы сдать меня в Детский сад. А после того, как меня "сдавали" в Детсад, залезать в другой переполненный троллейбус №16 и продолжать тот же маршрут, ехать дальше до метро.что бы добраться до работы,
Поскольку по утрам времени выйти из переполненного троллейбуса №16 , довести меня и сдать в детских сад у родителей не оставалось, они просто высаживали меня на остановке троллейбуса «Абельмановская застава". И дальше к детскому саду я шла одна. Этот отрезок пути самостоятельного пути дарил мне особую радость ощущения взрослости с привкусом свободы. Я могла идти сусулившись, и никто мне делала замечание. Я могла не просто идти, а скакать на одной ножке. Даже, смеха ради, можно было с умным видом идти задом-наперед, с развязанным шарфом, с развязавшими шнурками ботинок, распевая песни, пританцовывая или корча рожи прохожим-всё, что взбредет в голову, главное – успеть все это проделать, пока дойдешь до и вовремя нырнуть в подъезд Детского сада. К счастью чувство времени меня никогда не подводило. И поэтому успевала всё и сразу! Словом, - свобода!
С этого и начались мои безобразия, с первого «глотка свободы», который невольно мне подарили мои же родители. По утрам они часто опаздывали на работу. И это не удивительно, для тех, кто до поздней ночи, а то и до рассвета засиживались у мебельной стати радио приёмника «Неринга»- кентавра техники тех лет. Он соединял в себе радиоприемник и магнитолу. Прилипнув к ней, они пытаясь уловить сквозь шум советских «глушилок»- «Голос Америки», «Немецкую Волну». Им удавалось, что-то расслышать и они бурно обсуждали услышанное, забывая, что я сплю. Под их шум и треск в детстве я частенько засыпала, вместо колыбельных.
Я, как бы невзначай, выяснила у родителей, как ездит троллейбус №16, на котором мы и ездили в Детский сад. Оказалось, что он ездит по кругу! Проезжая старинную, саму красивую часть Москвы – в то время не Пречистенку, как теперь, а Кропоткинскую улицу. Правда, по возвращении, остановка его оказывалась на противоположной от наших закоулков стороне. Дорогу я переходить не умела, да и боялась. Поэтому разработала свою стратегию поведения.
Со времени задуманного, я ждала с нетерпением наступления Детсадовского карантина, когда все дети гриппуют. И поэтому легче всех оставить по домам. И, когда выпадали деньки объявленного в детском саду карантина, а я была здорова, наступал настоящий праздник непослушания! Родители уходили на работу, перечислив все строгие «нельзя», вешали мне на шею ключ от дома. Ключ на шее, в дырочку которого мама продевала тесьму потолще и понадежнее, висел у меня на шее под одеждой, вместо креста, или якоря , который так и не удерживал меня в родной гавани. Этот ритуальный ключ на шее должен был позволить мне погулять во дворике рядом с домом, пока родители на работе, но недолго и недалеко.
Но я отправлялась на остановку троллейбуса № 16.
До которой, кстати, было еще идти и идти от нашего дома. А бродить по Москве тогда вначале 60-х можно было бесконечно! Деревянная Москва!
С дореволюционных времен, как в пьесах старика Островского, на улочках высились мощные ворота и сплошные высокие заборы из-за которых, словно пытающиеся сбежать, свисали буйно разросшиеся заросли сирени. Незабываемые, кипящие гроздья цвета, и роскошь аромата цветения. Бревенчатые двухэтажные дома с палисадниками с красными тюльпанами, мощными георгинами, щиповниками за деревянными заборами со строны улицы. С геранями, с кошками на окошках. А в Москве тех лет гулять можно было хоть весь день, не заходя домой. Потому что в основном Москва тех лех, особенно ее окраины, была – деревянной. А это значило, что деревянные дома с печный отоплением- зимой со столбом дыма, как знамя победы над зимним холодом, такие дома имели во дворе деревянного, сколоченного из досок - маленького родственника. Это был деревянный туалет! Во дворах, никогда не запираемых, дровяные сараи и туалеты на улице находились на улице. Запирать их в голову никому не приходило! Поэтому и проблем у загулявшей и заигравшейся детворы не было. Тем более, что запирать туалеты типа «очко» никому в голову не приходило. Поэтому домой до вечера можно было не заглядывать вовсе, а все туалеты окраины Таганки можно сказать - ждали посетителей. Поэтому зимой на горке можно было кататься до полного обледенения купленных мамой в магазине "Детский Мир" в центре города шаровар. У меня – зеленых, широких с начесом, на резинке внизу, в которых зимовало все мое поколение советских детей. Потому, что за отсутствием
разнообразия товаров в магазинах, всех детишек одевали одинаково.
Словом – все туалеты деревянной, пропахшей печным дымом, такой домашней Москвы, были всем доступны! Гуляй–не хочу!
Мимо окошек, украшенных по-зимнему: ватой с мишурой. Это удивительное искусство, подлинно народное, и, к сожалению, сезонное - полностью исчезло в наше время. Между стеклами в оконных рамах выкладывали толстый валик ваты, который символизировал снежный сугроб. Этот сугроб между стеклами окна каждый украшал, как мог из всего, что только подворачивалось под руки. Годилась; и настриженная фольга от конфет и шоколадок,и маленькие игрушки, и самодельные финтифлюшки , разные безделушки, бусины,куколки, бижутерия, которую владелица-старушка уже больше сама не носила, но зато она украшала ее дни, которые коротала старушка-домоседка за теми окнами. И елочные игрушки, аккуратно разложенные по валику ваты между рамами в любое время года, и просто выложенные узорчиком конфеты- все что угодно могло оказаться украшением окна. Кто-то вырезал персонажей сказок из журналов. И раставляли их так, словно маленький театрик вдруг застыл, в ожидании чуда волшебства оживания сказки. Этот поп-арт, живая попытка украсить действительность - можно было рассматривать бесконечно. Украшенные таким образом окошки, походили на маленькие сцены игрушечных театриков. Живущие за окошками хозяйки словно соревновались в мастерстве украшения своих окон, да и от сквозняков, проникающих в дома эта красота – то же надежно защищала. А с наступлением тепла, после майских праздников все это доставалось, на почерневшей от городской пыли вате, безжалостно сворачивалось и выбрасывалось. Но, к счатью для этого искусства, лето у нас короткое. И поэтому исчезали они ненадолго и вскоре эти, забытые нынче инсталяции, опять водварялись на то же место, с новыми украшениями, надёжно защищая обитателей от сквозняков. И мы-детвора тех лет, сбиваясь в стайки, перебегали от окна к оконцу, рассматривая новые воплощенные фантазии жителей тех одноэтажных деревянных домовой с палисадниками. Мы спорили между собой, оценивая эту заоконную красоту, какой заоконный театрик лучше, интереснее и сказочнее.
Родилось это удивительное народное творчество из простого желания людей утеплить окна, защитить от сквозняков комнаты, проникавших с улицы в дома из щелястых и вечно облупленных рам тех лет. До появления стеклопакетов еще четыре десятилетия нужно было потерпеть! Я в детстве очень досадовала, что мои родители никак не соглашались и у нас дома устроить такую же красоту между оконных рам. Да еще и осуждали и стыдили меня, изумлялись; откуда у меня взялся такой скверный и простонародный вкус бедных старушек из стареньких покосившихся, доживавших свой век деревянных домишек. Которые окончательно смело к середине 70-х годов новое многоэтажное строительство. Особенно возмущалась моя мама – художник-модельер, обажавшая абстракционизм и современное искусство. Полагая, что их доводы, что так делают только очень-очень бедные старушки, помогут закрыть тему, но они нарывались на мое согласие быть очень бедной, только бы и мне позволили сделать такой же театрик между стекол окна с нарисованными и вырезанными куклами.
- Боже!!! Какой ужас!!! Мы тебя, воспитываем, воспитываем! В музеи водим, книги тебе хорошие читаем!!! Какие замечательные люди к нам приходят! Наши друзья поэты и художники, а ты хочешь быть мещанкой??? Откуда в тебе это мещанство?! - ужасалась моя красивая и талантливая мама. И папа тоже разделял ее изумление перед моей настойчивостью устроить этот ватный театрик между рам окон, тем более, что жили мы на первом этаже каменного дома. А я так мечтала сделать этот ватный холм и раскладывать на нем мои разноцветные «вырезалки», и самоделки из цветной бумаги, чтобы принять негласное участие-соревнование с неизвестными мне людьми, такими симпатичными мне «мещанами».
Когда я выросла и стала художником и осознала, что это настояший "рашен поп-арт"- настоящее русское искусство. И надо было бы его поснимать на фото. Но, увы, когда я выросла, нигде , даже в провинции я его больше не видела. Видимо с тех пор столярка значительно улучшилась. И надобность в этом украшении-утеплении окон отпала. И со временем это искусство исчезло. И я до сих пор сетую, что не осталось фото-свидетельств о нем.
Мимо всего этого «мещанского» великолепия я шагала по направлению к заветному троллейбусу № 16, что бы увидеть Москву во всей своей красе. Предвкушение чувства восторга и распахнутости души навстречу счастью, радости побега, полного ярких впечатлений, переполняли меня, когда шла я-,пятилетняя Надя, с ключом на шее к остановке троллейбуса № 16. И это-все те же чувства, которые испытала став взрослым человеком, пускаясь в путешествия, в которых мне посчастливилось побывать.
И каждая новая остановка в том троллейбусе № 16, увиденная мною в пятилетнем возрасте, так же восхищала меня, как десятилетия спустя; посещение Ватикана, встреча с Барселоной или с изысканно театрализованной в стиле Комеди дель арте - Венецией. Да! Это был тот же восторг!
Но все праздники заканчиваются! И, тайно обжитый мною троллейбус-фрегат, трюмом которого было заднее сиденье(чтобы не маячить перед кабиной водителя), проплыв по прекрасной Москве, делал крюк-поворот, чтобы плыть обратно: в гавань остановки - «Верхняя Хохловка». Но всё омрачало не только досада на то, что путешествие заканчивается, но и то, что остановка троллейбуса на обратном пути оказывалась на противоположной стороне. Напротив переулков, ведущих к дому, где я жила. А это значило, что, чтобы пройди домой, к нашему дому нужно было перейти дорогу с двусторонним движением. Переходить дорогу я не умела и очень боялась. Но у меня был свой хитроумный способ!
Однажды, выходя из любимого троллейбуса № 16, я, как обычно, начала высматривать «подходящую» женщину, своим видом внушающую мне доверие. Так я каждый раз выбирала женщину, что бы она перевела меня через дорогу. Я, уже наметанным глазом, искала тетю с задумчивым и усталым лицом. Именно тетеньку, а не даму, и не девушку, но и не старушку. И, разумеется,- никаких мужчин! Главное - обязательно с двумя полными авоськами в обеих руках - на тот случай, если ей захочется разбираться; кто я и откуда, а главное - почему маленькая девочка шатается по Москве одна без старших. Чтобы тетенька не поймала меня! Поэтому я и высматривала тетеньку с занятыми руками, с тяжелыми авоськами, чтобы «не разбежалась» и не поймала меня. Ведь руки-то у тетеньки заняты!
Потому, я понимала, что, уж, если выяснит, что я езжу без родителей, точно схватит меня. И не даст спокойно улизнуть домой. А я этого очень боялась. Если я сразу не видела, среди вышедших вместе со мной из троллейбуса пассажирок; подходящую мне тетю, я предпочитала дождаться следующего троллейбуса. Чтобы высмотреть более подходящую тетеньку с авоськами.
Когда видела, как пел Б.Г. : «..и я увижу свое, там, где я увижу своё…», я подходила и очень вежливо просила добрую тетю перевести меня через дорогу.
И в тот день я выбрала усталую тётю, с авоськами в обеих руках, погруженную в свои явно невеселые мысли. Словом-то, что мне надо! Она согласилась помочь мне перейти дорогу. И я, зацепипилась за ее авоську, чтобы пока мы переходим дорогу, могла развлекать ее своими байками и сказками.
На обычный вопрос в таких случаях: «У тебя родители есть?! Почему ты ездишь одна? Девочка, ты сирота?» Я честно отвечала, что родители у меня есть, но просто родители очень заняты. Они на работе.
Но в тот день, выбранная мною прозорливица, в ответ только скорбно покачала головой и сочувственно сказала:
- Понятно! Значит, сильно пьют! Ох, ты едняшка! Беспризорница!Тяжело тебе!
Меня очень обидело это её предположение по отношению к моим интеллигентным и совершенно не пьющим родителям. Отец работал в те годы в издательсве «Молодая Гвардия», создавал замечательный журнал «Эврика». И, доказывая тетеньке, что она заблуждается, что все совсем не так, я утратила бдительность. И не заметила, идущую рядом с нами нашу соседку. Которая, в то время бдительности не теряла. И как только мы с той женщиной оказались на тротуаре, соседка, с проворством разъяренной тигрицы бросилась на нас, и как-то ловко сгребла нас обеих, оглушительно завопив, привлекая внимание всех прохожих сразу:
- Ты куда нашу девочку волочешь?!!! Щасссс в милицию сдам!!!
Конечно, я должна обеим сказать; и-«спасибо», и-«простите» за то,
что они прекратили это безобразие, подвергающее мою жизнь опасности. Да только думается мне, что столько не живут на этом Свете. Живы ли мои спасительницы? И вспомнив эту историю, теперь уж только – «Светлая память!» вам добрые женщины!
Понятно, что вечером того же дня к маме пришла та самая бдительная соседна и расказала, что я одна езжу по Москве в троллейбусе № 16!
И за это мама меня, как-то даже по-мещански сильно выпорола. И правильно сделала! И тот мой троллейбусный круиз оказался последним.
С тех пор мама меня называла: « Тихая хулиганка!»
Этим моим пристрастием к путешествиям по Москве я сильно осложнила жизнь моих родителей. С того дня они боялись оставлять меня дома без присмотра. Соседи по коммуналке, до вечера работали так же, как и они. А соседские девочки – Люся и Галя Крюковские, старше меня на шесть и семь лет, до обеда они были в школе. Так что времени для загулов "тихой хулиганки "оставалось предостаточно. Это и пугало моих родителей еще долго.
Но и теперь, став уже не только взрослой, но даже и немолодой дамой, оказываясь в путешествиях, любуюсь видами весенней Умбрии, руинами Рима, закатами над Нилом, грозой над океаном, сидя на пляже Тенерифе. Это восторг путешествия, в котором слиты – радость праздника и предвкушение этого праздника одновременно. И ко мне возвращаются те же чувства, с которыми я усаживалась у окошка в контрабандный, сладостно-запретный для меня в детстве троллейбус № 16, чтобы увидеть, манящий - взрослый город-Москва. И я опять становлюсь тем же ребенком, сидящим у окна московского троллейбуса, едущего по кругу никуда. Я словно заглядывала в будущее, рассматривая улицы города, по которым мне предстояло пройти в поисках своей судьбы, любви, всех бед и неурядиц на свою голову. Всего, что было дано пережить.
Мой троллейбус № 16! Пожалуйста, не останавливайся еще долго, долго, мне так дорого все, что мелькает за твоими окнами.