ЕЩЕ РАЗ О ПУШКИНЕ И «ГАВРИИЛИАДЕ»
1
Чем дальше мы уходим от эпохи Пушкина, тем все увереннее укрепляется в литературоведении убеждение в том, что антиклерикальную поэму «Гавриилиада» написал Пушкин. Как и в том, что поэт признался в своем авторстве Николаю Первому.
Давно известны имена литературоведов, пушкиноведов, журналистов, которые занимались исследованиями этих вопросов и написали и опубликовали целые трактаты. Это Эйдельман, Томашевский, Гурьянов, Яшин и множество других.
Теперь уже «Гавриилиаду» включили в собрание сочинений Александра Сергеевича, в Сети поэма публикуется только под его именем. И это очень странно, потому что за 187 лет, прошедших со времени следствия по делу «Гавриилиады», так и не нашлось бесспорных фактов и доказательных документов по поводу авторства Пушкина. Приходится делать очень печальный вывод: похоже, великому русскому поэту верил только царь, резко прекративший это следствие и освободивший Пушкина от ответственности и от подозрений.
И это можно понять, зная, под каким тщательным царским надзором постоянно находился поэт. Безусловно, Николаю было виднее.
Известно и отвращение самого Пушкина к этому произведению, одно упоминание о котором доставляло ему невыносимую боль. Ни при его жизни, ни после его смерти оно не было нигде опубликовано. И лишь в 1861 году это сделал Н.П. Огарев в Лондоне. Затем в 1876 году на страницах журнала «Русский архив» «отрывки из поэмы» опубликовал редактор этого журнала П.И. Бартенев. И уже в 1918 году поэт Брюсов выпустил поэму полностью. Но этот текст вообще было трудно назвать чьим-нибудь, поскольку он и при жизни Пушкина ходил в списках и переписывался кем попало, а уж век спустя просто превратился, образно говоря, в лохмотья. Что не помешало Брюсову хорошо заработать на издании, сразу ставшим редким.
Но в 1922 году поэму напечатал некий Б.В. Томашевский, электрик по профессии, в СССР ставший большим литературным докой, который «обнаучил» не только «Гавриилиаду», но и позднее - «Тихий Дон» Шолохова, заподозрив автора в плагиате. Чем в шестидесятые годы воспользовался Солженицын, открывший настоящую клеветническую компанию против великого советского писателя. В общем, одна грязь вполне стоила другой.
2
Что касается обливания грязью Пушкина литературоведами всех мастей в СССР, то дело усугубилось тем, что в 1951 году при разборе в Государственном историческом архиве Московской области фонда Бахметевых студентом Московского архивного института В. И. Савиным был обнаружен документ, подписанный Пушкиным, содержавший его признание Николаю I в авторстве «Гавриилиады». Ныне в определенных кругах считается, что это - копия автографа поэта, сделанная А. Н. Бахметевым, вследствие близости его к члену Временной верховной комиссии П. А. Толстому, через которого признание Пушкина было передано императору.
Вот известный текст этого «автографа»: «Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. — Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что Гаврилиада сочинена мною в 1817 году.
Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь Вашего Императорского Величества верноподанный
Александр Пушкин.
2 октября 1828. С. Петербург».
Спустя двадцать лет после этой «находки», литературовед Яшин сделал важный вывод, который почему-то абсолютно никого из пушкиноведов не заинтересовал. Копия с «признания» Пушкина – это подлог, состряпанный Бахметевым с использованием показаний Пушкина на следствии. Вот что он писал военному губернатору Санкт-Петербурга Петру Александровичу Толстому, ведшему следствие, 19 августа 1828 года: «Рукопись «Гавриилиады» ходила между офицерами гусарского полка, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список я сжег, вероятно, в 20-м году. Осмелюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение жалкое и постыдное».
А оказалась эта «копия» в архиве Бахметева потому, что кому-то было очень нужно доказать авторство именно Александра Сергеевича. Кому же?
По мнению М. И. Яшина, поэт на самом деле не признавался в своем авторстве, а приписал его поэту Дмитрию Петровичу Горчакову, умершему еще в 1824 году. Это вызвало гнев Бахметева, родственника генерала М. Д. Горчакова, сына князя, поэта Д. П. Горчакова. Возможно, защищая родню от «клеветы», Бахметев «подделал» письмо, где Пушкин будто бы признается царю в авторстве «Гавриилиады».
Кто же была эта родня? Самые близкие ко Двору люди. Бахметев - брат статс-дамы при Дворе Николая Первого Аграфене Алексеевне Бахметевой. Которая была замужем за старшим сыном Дмитрия Петровича Горчакова, генералом от армии, Михаилом Горчаковым, участником русско-персидской войны 1804-1813 годов, войны с Наполеоном 1812 года, заграничных походов 1813-1814 годов. В этот момент, когда велось следствие, он был рядом с государем на турецкой войне. Как и сын Петра Александровича Толстого, Александр Петрович.
Сам же Бахметев сватался к дочери генерал-губернатора Санкт-Петербурга Анне Толстой. Двоюродная сестра князя Дмитрия Горчакова Пелагея Николаевна Горчакова была замужем за Ильей Толстым, двоюродным братом петербургского генерал-губернатора Петра Александровича Толстого.
Да и член Временной комиссии по данному расследованию князь Александр Николаевич Голицын приходился близким родственником Горчаковым.
3
Можно себе представить весьма трагическую ситуацию, когда в этом опасном политическом деле вдруг всплыло имя их родственника князя Дмитрия Горчакова.
Как же до них дошла весть о том, что Пушкин открыл авторство скандальной поэмы, принадлежащее князю-поэту-сатирику-антиклерикалу? Скорее всего, из письма поэта, отправленного им Вяземскому 1 сентября 1828 года. Он писал: «Ты зовешь меня в Пензу, а того и гляди, что я поеду далее.
Прямо, прямо на восток.
Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец «Гавриилиада»; приписывают ее мне; донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами. Всё это не весело…»
Конечно, письма Пушкина читали в Третьем отделении, но тут уж слишком быстро дошло это письмо прямо в руки Временной верховной комиссии. Не удивительно – почтой России тогда командовал как раз князь Александр Голицын, отставленный от министерства народного просвещения.
Дальше мне удалось обнаружить самое важное – даты под найденным в архиве Бахметева «признания» Пушкина царю и заседания Временной верховной комиссии, на котором он писал это признание, не совпадают! Не понимаю, как могли не заметить этого многочисленные исследователи дела Пушкина о «Гавриилиаде»?
Вернемся к «признанию», скопированному Бахметевым:
«Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. — Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что Гавриилиада сочинена мною в 1817 году.
Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь Вашего Императорского Величества верноподанный
Александр Пушкин.
2 октября 1828. С. Петербург».
Под письмом дата – 2 октября 1828 года. Но это заседание Временной верховной комиссии проходило 7 октября 1828 года. Есть протокол, помеченный этим числом, в котором записано: “Главнокомандующий в С.-Петербурге и Кронштадте, исполнив выше помянутую собственноручную его величества отметку, требовал от Пушкина, чтобы он, видя такое к себе благоснисхождение его величества, не отговаривался от объявления истины, и что Пушкин по довольном молчании и размышлении спрашивал, позволено ли ему будет написать прямо государю императору, и, получив на сие удовлетворительный ответ, тут же написал к его величеству письмо и, запечатав оное, вручил его графу Толстому. Комиссия положила, не раскрывая письма сего, представить оное его величеству”.
Как мог Пушкин, написав «признание» царю в присутствии членов комиссии 7 октября, поставить под ним дату 2 октября? И если комиссия, получив это письмо от Пушкина в запечатанном виде, тут же отправила его царю, который его с нетерпением ждал, то откуда стало известно ей о содержании послания?
У некоторых литературоведов есть только одно объяснение, точнее - предположение – прочитав письмо Пушкина, Николай Первый вернул его Толстому. Тогда куда тот его дел, если в деле оно так и не обнаружено, и вообще – нигде? Ах да, он отдал его почитать своему будущему зятю Бахметеву, чтобы тот для истории снял с него копию… очень задним числом. Ну хорошо, не побоялся Толстой царя, передал секретный документ будущему родственнику, а потом куда его дел?
4
16 октября 1828 года Пушкин сделал запись: « гр. Т… от государя». В этот день Толстой сам приехал к Пушкину, чтобы передать ему известие от царя – дело кончено. Но авторы исследований следствия по делу «Гавриилиады» называют эту дату датой «прощения» Пушкина царем. Хотя никакого послания из дворца не было, Толстой передал его устно. Что он говорил, осталось неизвестным. Но «исследователи» даже предполагают, что было еще и нравоучение – не то от царя, не то от Голицына. Конечно, от садомита и известного безбожника Голицына, над которым потешался весь Двор, - только нравоучения и получать. Однако большой любитель поэзии Пушкина Бартенев в 1837 году имел беседу с Голицыным и записал с его слов :“Управление князя Кочубея и Толстого во время отсутствия князя (царя –Т.Щ.). Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя. - Важный отзыв князя, что не надобно осуждать умерших”.
И какой же вывод делает Натан Эйдельман? «Возможно, что “умерший” - это А. С. Пушкин (запись сделана 30 декабря 1837 года); но не исключено, что задним числом осуждается попытка поэта в 1828 году - произвести в авторы “Гавриилиады” покойного к тому времени князя Дмитрия Горчакова». (Н. Эйдельман «Снова тучи…» Пушкин и самодержавие в 1828 году».
Я вообще не понимаю, как могли в советских толстых журналах публиковать такой, простите, бред. Ну как Николай Первый в 1828 году мог говорить об «умершем» Пушкине? Конечно, если он и произнес эту фразу, то она касалась князя Дмитрия Горчакова, скончавшегося в 1824 году.
Как же события развивались дальше? Только 31 декабря 1828 года на докладную записку статс-секретаря Н. Н. Муравьева о новых распоряжениях к отысканию автора “Гавриилиады” царь наложил вполне самодержавную резолюцию: “Мне это дело подробно известно и совершенно кончено”.
В это же время Бахметев вдруг срочно выезжает за границу – якобы для изучения производства хрусталя (его отец был в Пензе российским «хрустальным королем», изготавливавшим хрустальные изделия для дворца). Это похоже на бегство. Но от кого он бежит? Как раз в тот момент, когда дело о «Гавриилиаде» кончено и сделанный им подлог «признания» Пушкина спрятан далеко в пензенском поместье его отца. Да так, что обнаружится лишь через сто с лишним лет! Отгадка, кажется, читается в послании его будущего тестя П.А. Толстого, который 13 января 1829 года извещал его из Москвы: «Пушкин здесь – я его не видел». И Бахметев продолжает «изучать» зарубежное хрустальное дело, хотя в России уже готовится его свадьба с Анной Толстой.
А вот у Пушкина со свадьбой с Натальей Гончаровой не сложилось. И у него сильная депрессия. В начале марта 1829 года он просит у петербургской городской полиции подорожную в Тифлис и 9 марта, без уведомления Бенкендорфа, выезжает туда, остановившись на время в Москве, откуда он 1 мая выезжает на Кавказ. Бенкендорф узнает о поездке только 21 марта. В конце мая Пушкин уже в Тифлисе и в письме Ф.И.Толстому-Американцу оттуда (где-то 27 мая-10 июня) рассказывает о своем путешествии: “поехав на Орел, а не на Воронеж, сделал я около 200 верст лишних, зато видел Ермолова…»
Как только Толстой-Американец получает это известие от поэта, в Россию тут же возвращается Бахметев. В июле состоялась его бракосочетание с Анной Толстой.
Так не от Пушкина ли бежал Бахметев по совету будущего тестя Толстого так далеко? Не страх ли разоблачения делишек этой шайки гнал копировальщика «признательного автографа» Пушкина? И вернулся он лишь тогда, когда известный дуэлянт , от которого он мог запросто получить пулю за свои проделки , был очень далеко от Москвы и Петербурга.
5
Но на этом история с «Гавриилиадой», как видим, не закончилась. В 19 веке «нашлись» еще «доказательства» якобы авторства Пушкина. И одно из них, увы, принадлежит Петру Вяземскому. Этот «друг» поэта много вредил ему вместе с другим «другом» Пушкина Александром Тургеневым. Так много, что часть вины за гибель гения лежит и на них.
Неизвестно, когда было обнародовано письмо Вяземского Тургеневу за 1822 год, в котором, в частности, он пишет 10 декабря из Остафьева: «…Пушкинъ прислалъ мне одну свою прекрасную шалость:
Шестнадцать летъ, невинное смиренье,
Бровь темная, двухъ девственныхъ холмовъ,
Подъ полотномъ упругое движенье,
Нога любви, жемчужный рядъ зубовъ...
Зачемъ же ты, еврейка, улыбнулась,
И по лицу румянецъ пробежалъ?
Седой старикъ, плохой столяръ и плотникъ,
Въ селеньи былъ единственный работникъ.
И день, и ночь, имея много делъ
То съ уровнемъ, то съ верною пилою,
То съ топоромъ, немного онъ смотрелъ
На прелести, которыми владелъ.
И тайный цветъ, которому судьбою
Назначена была иная честь,
На стебельке не смелъ еще процвесть.
Ленивый мужъ своею старой лейкой,
Въ часъ утренній не орошалъ его;
Онъ, какъ отецъ...
Ее кормилъ -- и больше ничего».
Мы же сегодня читаем этот отрывок в ином виде:
Шестнадцать лет, невинное смиренье,
Бровь тёмная, двух девственных холмов
Под полотном упругое движенье,
Нога любви, жемчужный ряд зубов...
Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,
И по лицу румянец пробежал?
Пропуск у Вяземского:
«Нет, милая, ты право обманулась:
Я не тебя, - Марию описал».
Пропуск у Вяземского:
«В глуши полей, вдали Ерусалима,
Вдали забав и юных волокит
(Которых бес для гибели хранит),
Красавица, никем ещё не зрима,
Без прихотей вела спокойный век.
Её супруг, почтенный человек,»
Седой старик, плохой столяр и плотник,
В селенье был единственный работник.
И день и ночь, имея много дел
То с уровнем, то с верною пилою,
То с топором, не много он смотрел
На прелести, которыми владел,
И тайный цвет, которому судьбою
Назначена была иная честь,
На стебельке не смел ещё процвесть.
Ленивый муж своею старой лейкой
В час утренний не орошал его;
Он как отец с невинной жил еврейкой,
Её кормил - и больше ничего.
Это письмо с отрывком из «Гавриилиады» самого начала поэмы я нашла в опубликованном « Издании графа С.Д. Шереметева под редакцией и с примечаниями В.И. Саитова в типографии М.М. Стасюлевича в С-Петербурге в 1899 году».
В 1822 году князь Дмитрий Горчаков был еще жив. Но в чем заключалась «милая шалость» Пушкина? В том, что он начал писать «Гавриилиаду» - и так красиво, или в том, что переписал этот отрывок и послал его Вяземскому? Но кто потом правил этот отрывок и делал в него вставки? История темная. Но я бы сказала, что она как раз заставляет сомневаться в авторстве Пушкина в отношении всей поэмы, потому что только эти начальные строки ее красивы и напоминают пушкинский стиль. Весь остальной текст неказист и слаб. Как "Гавриилиада" могла появиться в таком виде, когда уже были созданы гениальные «Руслан и Людмила» , «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» (1818-1820 годы).
А ведь прислал отрывок Вяземскому Александр Сергеевич в 1822 году, а потом «дописывал» поэму. Он что, к этому времени уже сочинять шедевры разучился?
Кстати, и это письмо Вяземского Тургеневу было найдено в его архиве в Остафьеве.
Но еще хуже и даже безобразнее то, что нашли в архиве у потомков князя Александра Горчакова, учившегося в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным. Поэму «Монах», о которой Горчаков всегда говорил, что сжег или разорвал ее. И вот в начале двадцатого столетия она оказалась целехонькой в семейном архиве Горчаковых. Исследователи уверяют нас, что это – едва ли не детское произведение Пушкина. О котором сам он никогда и никому не рассказывал.
Получился как бы слоеный исторически-литературный «пирог». «Гавриилиада» - сверху, а снизу засохшим «коржом» еще одно безбожное сочинение, грязнящее память поэта.
К месту тут будет закончить текст отрывком из замечательного сатирического произведения князя Дмитрия Горчакова «БЕСПРИСТРАСТНЫЙ ЗРИТЕЛЬ НЫНЕШНЕГО ВЕКА»:
Куда ни погляжу, везде я вздор встречаю!
Хотя не много примечаю,
Но вздор повсюду так велик,
Что сам является собою.
Дурачество свой кажет лик
И громко всем гласит трубою:
Я здесь!
Добро с дурачеством ты свесь,
На крошечку добра найдешь ты вздору
Большую гору!
Против прямых путей
Безумно всяк шагает,
И глупости сетей
Никто не избегает.
Портной век пакостно одет,
Сапожник босиком, уроды щеголяют!
Монах таращится на свет,
Судьи душой кривят, работники гуляют,
Дурак собой как черт надут,
Честным себя зовет и плут,
Скрывая всяк личину,
Все кажут ныне спину,
У всех фальшивые умы,
Чертям подобны стали мы.