Вечером, когда Лидия Степановна получила телеграмму, в которой сообщалось: «Встречайте буду поездом десятого 16-30 пятый вагон Анна», то ее охватило непривычное волнение. Мало того, она испытала незнакомый для себя стыд: оказалось, что ничего приличного из одежды, чтобы встретить, у нее не было, все какое-то старье - заношенное, неопрятное, порой с чужого плеча. О бедности и пьянстве говорила и убогая обстановка ее комнаты в коммуналке. Взглянув на себя в зеркало, она заметила, что отражение было угрюмым и каким-то презрительным.
Соседи называли Лидию Степановну непутевой, а иные, разумеется, за глаза, просто пьянчужкой. Вся ее жизнь прошла в каком-то пьяном угаре, словно в забытьи, редко где подолгу она задерживалась на работе из-за известной всем слабости. Бывает, что жизнь не удалась, ну, не заладилась… Вот и у Лидии Степановны, еще с молодых лет, она пошла как-то вкривь. Сначала все было безобидно - молодость, компания, веселье, беспечная ветреность, но со временем, стали замечать, что девчонка совсем отбилась от рук, если не сказать грубее - «пошла по рукам». В двадцать она родила девочку и, даже не взглянув на ребенка, сбежала из роддома.
И потом где ее только не носила судьба, безжалостно бросая по городам и весям, словно мстила, подарив донельзя воспаленное, измятое лицо, бесцветный пустой взгляд да трясущиеся руки. Некогда выразительное, даже пожалуй, красивое её лицо, теперь стало неприятным.
Недели две назад Лидия Степановна получила длинное письмо, которое привело ее в неожиданное изумление. Читая его, она все больше трезвела, у нее несколько раз перехватывало дыхание, глаза покраснели и подернулись слезами. Она не могла поверить, перечитывая вновь и вновь, письмо так затерлось, что некоторые слова уже трудно было разобрать. Перед глазами стояли только отдельные строчки.
« Дорогая Лидия Степановна! Пишет вам Анна - ваша родная дочь. Вы не представляете, как долго я вас искала, еще будучи в детском доме и, наконец-то, нашла, я счастлива бесконечно……… ………… У меня нет никого, кроме вас и, поверьте, я ничуть не осуждаю вас за то, что многие годы я не знала материнской ласки и любви……………В жизни бывает всякое, тем более в молодости, надеюсь, что и вы искали меня и рады, что я нашлась………… .. Главное - я нашла вас - мою родную маму, и теперь мы будем всегда вместе………Я так счастлива, надеюсь, мы увидимся в ближайшее время……… Я обязательно сообщу, когда буду выезжать. До скорой встречи. Ваша дочь, Анна».
В тот день Лидия Степановна не находила себе места, даже, по обыкновению, не хотелось выпить. Весь вечер она бродила по городу, с трудом узнавая старые переулки. Мысль о том, что у нее есть взрослая дочь, не умещалась в ее голове. Ей нестерпимо хотелось поделиться с кем-нибудь этой внезапной вестью, до конца еще не осознанной, неожиданно испугавшей до озноба, и в тоже время гнетущей, напоминая о прошлом. Но как ни странно, поделиться, но так, чтобы прониклись сочувствием и пониманием, оказалось не с кем, и от этого так сделалось худо на душе, что она ощутила, ранее неведомое ей острое одиночество.
Десятого Лидия Степановна проснулась засветло. Всю ночь ей снился поезд, вокзальная сутолока и судорожное метание по перрону. Очнулась она в тревоге и смятении.
Начистив до блеска дешевенькие туфли и надев приличный жакет, что выпросила у соседки ради встречи, Лидия Степановна разволновалась, как никогда. На плечах у нее был новый платок, купленный загодя на последние деньги. Она еще раз оглядела себя в зеркале, и в этот момент трезвого сознания перед ней пролетела вся ее жизнь во всей наготе и мерзости и не щадя, она стала бить себя в грудь, так отчаянно вскрикнув, махнула рукой, что было не понятно, то ли недовольна своим внешним видом, то ли той убогой бедностью, что отразилась за ее спиной.
До поезда оставалось еще много времени и Лидия Степановна, не зная, куда себя деть, села в автобус, что называется - наобум. Сидя у окна, она разглядывала светлый августовский день, прохожих, облака, за которыми чувствовалось много света, деревья, в зелени которых трещали воробьи, и, пожалуй, как никогда, погружаясь в себя, пожалела о чем-то, что было видно по выражению её лица. Старик, что сидел напротив, со своей старостью и мутными думами еще больше навеял на нее сумрачную печаль…
Когда показался поезд, лицо Лидии Степановны, обычно красноватое, покрылось неестественной бледностью, сердце застучало в висках, ноги не желали двигаться. Она старалась, робко выглядывая, стоять за чьей-нибудь высокой спиной. И как только поезд остановился, толпа шумно подалась к вагонам, но и тогда она осталась стоять поодаль. Перрон постепенно ожил, послышались радостные возгласы, бежали опоздавшие, загремели тележками носильщики.
И тотчас, каким-то непостижимым чутьем, раздираемая любопытством, жадно глядя на приезжих, Лидия Степановна, узнала в толпе ту, которую никогда не видела в жизни. Молодая девушка, нарядно одетая, постоянно оглядывалась по сторонам, явно искала кого-то среди встречающих. Лидии Степановне сделалось не по себе: ей показалось, что в какой - то момент взгляд девушки остановился на ней. Испугавшись, она попятилась, дыхание ее стеснилось и, не понимая всего, что с ней происходит, ощутила острую сердечную боль… И вот, мимо нее, близко, близко, едва коснувшись своим платьем, чудными духами, метнув кроткий взгляд, прошла та, о которой она ничего не знала целых двадцать пять лет. Прошла легко, обдавая ароматом молодости и чистоты, держа за руку маленькую девочку, лет трех, не больше, в ручке которой были простенькие цветы. Провожая их взглядом, Лидия Степановна, пожалуй, впервые остро почувствовала, что её жизнь пролетела глупо, незаметно, бездарно, словно выскользнула из рук, прежде чем она успела воспользоваться ею. Какое-то непреодолимое чувство мешало ей кинуться за ними вслед и, потеряв их из виду, она вдруг зарыдала так ужасно, так сильно, не стыдясь, размазывая платком по щекам слезы.
Уже смеркалось, когда она устав бессмысленно бродить по улицам, неожиданно для себя очутилась в маленьком переулке, в конце которого стояла низенькая старинная церквушка. Лидия Степановна не была в церкви лет двадцать, несмело войдя, она оглядела росписные своды, горящий золотом иконостас и пошла туда, где лежали свечи. В церкви почти никого не было и каждое движение, каждый вздох звучно отдавался в тишине. И вот, крестясь, Лидия Степановна трясущейся рукой что-то быстро набросала на клочке бумаги, и, сунув его в карман жакета, опустилась на колени. Она стояла, не поднимая головы, плечи её вздрагивали, и был слышен глухой шепот, тонущий в рыданиях. Кто знает, сколько она простояла бы так, если бы не старая, сухонькая монашка, неожиданно испугавшая её, тем, что тронула за плечо.
- Не надо, милая… Грех это. Он все видит… Он всё всем прощает… Не убивайся, милая, ступай с Богом…
Лидия Степановна вышла из церкви. На неё пахнуло совсем по-летнему, мягкой летней пылью. Где-то за домами уже нежно догорал вечерний золотистый закат и чувствовалось, что в мире есть молодость, радость, счастье. Вспомнив что-то, она достала свою записку, прочитав, решительно порвала ее и хотела было выбросить, но оглядевшись вокруг, торпливо сунула обрывки в карман.
И только неделю спустя, соседка Лидии Степановны случайно в кармане своего жакета нашла разорванный клочок бумаги, где было коряво выведено карандашом:
«Я последняя дрянь. В моей смерти прошу никого не винить...»