Я решила не давать ей имя. И придумывать заместо имени что-то (сверх)новое не посчитала нужным. Конфетка. Так я с большой нежностью, и не меньшим желанием, с большим желанием и не меньшей нежностью прозвала её про себя. Этим я определила, что смотрю на неё не только, как, по самой меньшей мере, на препрелестную девушку, c несомненными грацией, чувственностью и обворожительностью, возведёнными в абсолют, которые невольно будят стремление хотя бы не много походить в этом на неё, но и, как на всё ту же, "по самой меньшей мере, препрелестную девушку..." с самыми красивыми и самыми сладкими губами, с самой манящей кожей, которую мне хочется побаловать сбитыми сливками, а потом с медлительной жадностью слизывать их, и покрывать её поцелуями (О, поэты! О, эротоманы!), с самой аппетитной попой на свете!- Ммм (О! как я хочу хлопать её по сладенькой попке! по её офигенной заднице! гладить, целовать, лизать, тереться об неё, любоваться и хотеть, хотеть, хотеть... Ммм... Слюнки текут! Чокнутое моё сердце! Слюнки текут! Так. Сглатываю. Выдыхаю). Вот, что ещё: я сразу же перечеркнула знак равенства (да, я его и не ставила! Но, чёрт,- на случай всякого сознательного/бессознательного!) между "Конфетка" и "шлюха". И ты, дорогой читатель, поспеши сделать то же самое. О! эти грязные сладкие мысли!- мы все у них в плену, когда открываем сексуальное нечто в избраннике своего сердца. Что же до сексуальности избранницы моего сердца, то она, сексуальность избранницы моего сердца, в одночасье окружила меня; коснулась меня, не касаясь меня, поцеловала, не целуя, "трахнула" меня прежде, чем я подумала: "Ммм... хорошо бы было заняться любовью с моей возлюбленной". Её сексуальность... её сексуальности, по правде,- куда больше во всём её приличии, в её природном не придуманном свойстве (не лишённом милейшего кокетства!) держать себя истинной леди, в её кротости, в её милом личике, в её звонком смехе и в тонком голоске; и в её женственных, никогда не пошлых, то- "воздушных", то- строгих нарядах (а точнее- в том КАК она прекрасна в них и под ними); в её прелестных неизъяснимых ароматах- духов и собственного запаха (поэты, поэты! по-жа-лу-йста!!!); во всём её поведении, в манерах, и в походке, во взгляде и в улыбке, в характере и в мыслях; и во всём-во всём: чистом, высоком, светлом и прекрасном! Её сексуальность, как зарево. Её сексуальность, как дымка. Её сексуальность, как флёр. И,- самое (!), что я имею заметить: если я могу, не покривив при этом душой, сказать про женщину- "конфетка" (прежде один раз я говорила про женщину- "конфетка", не кривя душой, и один раз была охвачена сильным любовным чувством к женщине, и множество раз влюблялась в женщин), то это для меня верный знак того, что я влюбилась в неё от "а" до "я", и потому это чувство сразу- близко к чувству любви. Я столько говорю о желании, но я никому ничего не доказываю, но (я рассказываю) это ещё- и нежность. И, непременно, - влечение души (что в сущности определяет всё, хотя и кажется, на первый взгляд,- следует за желанием тела, а не предшествует ему. Предшествует. И это, дорогой читатель, я утверждаю.
Итак. Она звалась (мною) Конфеткой.
У неё, конечно же, есть имя. Но к чему оно тебе, дорогой читатель?! Или- не так. Пусть имя её останется для тебя, дорогой читатель, тайной. Не великой и не значительной. Я ничего не прячу, не скрываю. Я произношу тебе, дорогой читатель, её имя молчаливым движением губ,- я рисую его в воздухе. (Чудесный неповторимый рисунок!) Я почти шепчу тебе, дорогой читатель, её имя, но даже шёпотом я не хочу предать ему тяжести, превращая в предмет, заставляя быть. Мне милее- ловить его губами, целовать его ускользающий след. Пусть- оно витает, скользит, дразнит! Пусть скорее природная ядовитая алость моих губ окрасит воздух, чем препрелестное нечто имени её будет поймано и грубо зажато в тиски букв и звуков, и, что ещё ужаснее- нарушено моим безвкусно звенящим голосом. (Он,- голос мой, не противный, но красота его так уступает красоте её имени, что называть имя её вслух я нахожу вполне приветственно-допустимо, пожалуй, разве что будучи с ней наедине, когда губам и голосу человека под покровом любовной неги позволено чуть больше; и всё возведено в степень прекрасного, и слова становятся музыкой, что летит из сердца в сердце, из души в душу- в самую её глубину.)
Я влюбилась в неё со всей нежностью и со всей пылкостью, какие только может вмещать в себя влюблённость. (Это чудесное чувство!) Как это случилось? В одно не жаркое (больше тёплое, чем жаркое) лето, каким-то днём июня я увидела милую стройную девушку с тёмными волнистыми волосами, спускающимися на плечи и с необычайно-красивыми изумительно-голубыми глазами; такой особенной голубизны,- оживлённой и чистой, что на ум сразу (как только он снова сделался способен на мысли) пришло: это не глаза её цвета неба (как принято думать и говорить про голубые глаза), а это у неба цвет её глаз! Отныне эта простая мысль сделалась для меня чем-то вроде маленькой истины. У каждого человека бывают маленькие истины, дорогие сердцу, которыми он вдруг про себя озаряется; которыми, отныне, словно бы, весь светится изнутри. (Не так ли, дорогой читатель?!) Одни проносят открывшуюся ему вдруг маленькую истину через всю жизнь и всю жизнь верны ей; другие с горечью разочарования, или со светлой благодарной грустью, начинают понимать и, кто в какой степени, осознают, что только заблуждались,- и нет никакой маленькой, "дорогой сердцу..." истины. Третьи- и вовсе со смехом вспоминают об ней. (благословенны всё же вовек эти маленькие истины!) Иные- не вспоминают,- у таких- новые маленькие истины и новые большие заблуждения на их счёт. Что же до этой моей маленькой истины (а сколько их всего по разным временам,- и сама не рассужу!), то она, эта моя маленькая истина, только заструила свои лучи в темницу моего сердца, умудряясь озарять сразу самые тёмные её углы. Сколь скоро я вся "засветилась-засияла"? Как взглЯнули на меня её голубые светлые глубокие глаза, самые чудесные на свете! Как только я осталась стоять в их лучах. Как- то так. Как ещё скажешь?! Я "пропала" сразу, на месте. Мне подумалось: "Так не бывает!" или- "Вот, КАК бывает!" Что в сущности- одно и то же, и что бесконечно сильно и прекрасно. Это опьянило меня, и в то же время, дало мне такую ясность ума, что я не только умом (и тут- без пошлости!), но и всем моим существом вдруг стала особенно полно понимать и чувствовать всю красоту мироздания. И всё-таки голова моя была затуманена, внутри я вся светилась и порхала, а на лице у меня было выражение лица школьницы, встретившей на танцах главного красавчика школы (старшеклассника), который вдруг взглянул в её сторону, так меж делом, но всё же! Такое у меня было выражение. И прежде доводилось мне испытывать романтические чувства к женщине. И я уже знала,- КАК это прекрасно! И про себя я уже стремилась снова испытать это яркое, волнующее, окрыляющее чувство. С тех пор, как оно однажды посетило моё сердце, я обнаружила, что оно, это чувство, особенно для меня, и вместе- совершенно естественно, естественно, и вместе- совершенно особенно; и я навсегда одинаково сильно полюбила и эту особенность, и это естество! И от их неприложной взаимосвязанности я без ума на всю жизнь! И вот, мне снова выпало счастье- влюбиться в женщину! Влюбиться- это вообще счастье, а влюбиться в женщину- это счастье, помноженное на особенностьиестествоестествоиособенность! А полюбить... О! это- неизъяснимое счастье!!! Я полагаю. Я знаю... кажется... Да- неизъяснимое счастье!!! Я утверждаю.
Я почти сразу стала говорить себе о ней - "Люблю". А для меня влюблённость и любовь- не одно и то же. Не стану долго объяснять,- какое значение я вкладываю в каждое из этих чувств. Но это, как свет и темнота. И вовсе не обязательно, что что-то из двух- темнота. Просто только слепой не увидит разницы между первым и вторым.
Итак, почти сразу я стала говорить себе о ней: "Люблю". Но разве влюблённые не говорят это слово в отношении объекта своей влюблённости?! Это же вполне себе любовное чувство! С того прекрасного дня, как я увидела её, и она взглянула на меня... Было это так. В дали большой зелёной аллеи, ведущий прямо в парк каруселей, проходя своим привычным для той летней поры "одиноким" маршрутом (я тогда, впрочем, как и теперь, шумным и не очень компаниям предпочитала культурное отшельничество... или, во всяком случае, так уж вышло, оно, это культурное отшельничество, предпочитало меня), я завидела среди неторопливо гуляющих и отдыхающих- смеющихся, разговаривающих и целующихся на скамейках, устроенных по обе стороны аллеи, разбитой длинными цветочными клумбами, и, стоя подле скамеек и клумб, парочек и компаний,- ЕЁ!
Она (скоро я имела счастье узнать это!)- совершенно прелестная взрослая молодая особа, стояла одинокой красивой фигурой в дали аллеи у одной из последних скамеек на пути в парк, занимаемой компанией из четырёх человек (двух девушек и двух парней), держащей между собой оживлённую дружественно-романтическую беседу. Я полагала. Глядя на фигуру незнакомки в тени аллеи, мне подумалось: "Очень может быть, она мне понравится". Почему-то мне сразу понравился её тонкий силуэт, её рост,- выше среднего и делающиеся ещё выше из-за туфлей на высоком узком каблуке, и в особенности (это я отметила- позже)- её тёмные вьющиеся волосы,- у них был такой тип укладки, что они казались, точно бы только что после душа, едва высушенными наспех; выглядели одновременно и пышными и влажными. А, может быть, они и впрямь были влажными. Я нашла это очень сексуальным. Мне казалось, что я чувствую запах дождя и ветра в её волосах. Она стояла ко мне ещё спиной; и лишь на короткое время редко показывался мне её профиль и совсем мельком- её лицо. Приближаясь к ней, но будучи ещё не вполне близко, я могла еле улавливать её черты, которые я так же сразу нашла очень милыми и привлекательными, но не могла ещё до конца быть уверенна, что это не оптический обман. Я прибавила шаг и сделалась про себя любопытной. Ненадолго я пожалела, что не взяла с собой затемнённые солнечные очки (у меня их и не было; я каждое лето собираюсь их купить и всё не покупаю), чтобы можно было смотреть на неё, не выдавая себя взглядом. А то так выходило бы, что я на неё пялюсь. Но потом (совсем скоро) я тысячу раз обрадовалась, что она сама не запрятала за тёмными стёклами солнечных очков свои (О, поэты!- найдите слова!) глаза!- и мне достался их (Ах! поэты... ну, пожалуйста!) взгляд! Он, конечно же, предназначался не мне, а- кому-то, или скорее, в тот момент,- никому. Но в тот момент шагах в 10 от неё остановилась я. А она просто обернулась... и он, её взгляд, (О, я его пою!) достался мне. Он... предназначался мне. И больше никому. Именно. То был мимолётный нечаянно-предназначенный мне взгляд. Она посмотрела, как смотрят, не ожидая ничьего взгляда позади, и только оборачиваются- оглядеться. То были секунды, да,- она только взглянула. И почти сразу переместила взгляд неизъяснимо-голубых глаз в левый угол пространства- вниз, слегка повернув своё восхитительное обрамлённое чёрными завитками лицо в направлении взгляда, и тут же подняла верхний край левой брови и одновременно слегка втянула щёки так, что и без того узкое ("треугольное") лицо приняло ещё более изящную форму; "идеальные" скулы сверкнули румянцем; губы составили нераскрывшийся трепетный, готовый вздрогнуть бутон восхитительно-алого цветка. В этом её выражении было столько (и только) индивидуального, только себе свойственного, оживлённо-непритворного! И в этом её выражении, и в другом, сменившим его выражении, и в каждом новом (что обнаруживались мной дальше) и в каждом повторённом было торжество изящества ума, полноты вдохновения жизнью; воодушевлённости, подвижности, самобытности, цельности, глубины и грации натуры. Не могу передать тебе, дорогой читатель, всей степени её красоты, всей степени моего задивления. Я обнаружила её, по самой меньшей мере, в 10 раз прекраснее и прелестнее, чем я могла подумать. Каждая её черта была исполнена женственности, нежности и очарования. С большой радостью я обнаружила и признала сердцем (и душой), что она- мой женский тип,- то есть она не была "с картинки" (мне нравилось видеть в ней неидеальное) и вся она являла собой воплощение истинной женщины и истинной женственности; она оказалась той женщиной, которую я способна полюбить,- полюбить вдохновенно, сильно-сильно; не сомневаясь, полюбить её всю, полюбить в ней всё.
Как ты можешь рассудить, дорогой читатель, времени у меня было не много. Я стояла окутанная её светом, её парфюмом, запахом волос, в которых, точно бы, расплескалась горькая прохлада (так, что мне захотелось непременно встать вместе с ней под душ, или хотя бы прижаться щекой к её волосам), запахом кожи, напомнившим мне запах сладкой ваты и черёмухи; и всей её сексуальностью, которая незримой бабочкой порхала по ней, садясь к ней то на плечо, то на запястье, то на волосы, а то трепетала у ключицы и у самых уголков губ. Я не могла наглядеться, не могла надышаться. Когда она чуть повернула от меня лицо, я старалась смотреть на неё, как-будто ещё не была ослеплена её завораживающей красотой, её прелестностью, её светом. Вдруг оглядела её всю. Сколько ей могло быть лет? Глазомером определила- 27. "Взрослая девушка", "молодая женщина" завертелось у меня в голове. Ростом она оказалась чуть выше моего (на мне то же были туфли, но на меньшем каблуке; встань мы обе босыми друг против друга, моя верхняя губа оказалась бы на уровне её нижней). Из-за тёмных завитков видны были, как пластмассовые, серьги тонкими широкими в диаметре кольцами бирюзового цвета. На ней самой была "воздушная" белоснежная блузка без рукавов с расстёгнутым воротником, обнажавшим её стройную тонкую шею и ключицы; короткая выше колена юбка, такая же белоснежная как верх, тоже из "воздушной" ткани, чуть более облегающей! (Невероятно соблазнительно!) на бёдрах- узкий кожаный ремешёк красного цвета, на ногах - бирюзовые туфли с открытым носком; на правом плече- маленькая красная прямоугольной формы с закруглёнными углами кожаная сумочка; и ещё- на запястье левой руки- тройной браслет зеленовато-голубоватого цвета; и, мне заприметилось: маникюр и педикюр на красном лаке. И вся она была свежа, лучезарна; кожа её имела молочно-медовый оттенок и шелковистый вид. Мне сделалось необычайно весело от мысли, что передо мной- "молодая женщина" ("взрослая девушка", что в сути одно. Но от мысли, от слова "женщина" всё моё тело, всю душу охватывает горячая дрожь), которая поистине мне понравилась, и не только понравилась, но и обнаружилась мне вся органически приятной. (Если бы я задумалась о том, я бы поняла, что готова прямо сейчас поцеловать её в какое угодно место). До чего же она хороша! Ах! Тем временем, что-то думая и что-то замечая про себя, моя ненаглядная, ещё потрепетав длинными пышными ресницами и превращая губы в улыбку; медленным, как замедленным, разворотом сделалась ко мне опять спиной. Но прежде я успела взять себе кусочек её обворожительной самой-самой милой улыбки! Да,- она улыбнулась! и мне показались её прелестные белые зубы с нежно-медовыми (и чуть карамельными) оттенками кое-где в уголках коренных зубов. Надо было, чтобы я увидела только половину шедевра! О, я хотела бы это нарисовать! Её чУдное поблёскивающее плечико, казавшееся на фоне белоснежной ткани жгучим, точно прибрежный песок под распалённым солнцем; обласканный вспененной волной, приподнялось, и наклонённый профиль вместе с половинкой зародившейся улыбки скрылся из моего виду. Она решительно пошла прямо от меня. А я стояла- светилась. Я даже не сделала шагу. Я только смотрела, как ступал её решительный, но такой лёгкий шаг, как покачивались её восхитительные бёдра, как пружинили и поблёскивали завитки её роскошных волос! Я смотрела, как вся её грация уносила прочь от меня моё тёмное, озарённое сердце далеко-далеко- за собой! Вся аллея, точно бы опустела: никого, ничего больше не существовало, небо было зажжено огненной лазурью, асфальт плавился у меня под ногами, сердце моё было унесено, голова кружилась. Помутнённым озарённым рассудком я теперь воображала, что теперь с этой самой минуты могу настигнуть ЕЁ всюду. Уверенность в этом не смотря на всю её нелепость мне дало то обстоятельство, что ОНА настигла меня и захватила мою душу. И это не было похоже на все мои прежние влюблённости. То есть это было похоже... но... это было сверх того. "Конфетка!"-, наконец, выговорила я вслух губами, сейчас же жаждущими её губ, и всю её. "Конфетка!"- повторила я, и всё моё существо повторяло то же бессчётное множество раз. Когда я опомнилась, она уже пересекла небольшой участок дороги поперёк аллеи, прошла через арку, ведущую в парк, и фигура её, точно в дымке, забрезжила в лучах и зелени. Люди вокруг, конечно, никуда не подевались, но глаза мои по указанию влюблённого рассудка, различали теперь лишь их силуэты: красивые, стройные, квадратные, какие угодно,- все, как один,- как разноцветные пятна. Ну, и, конечно, все по-прежнему делились на мужчин и женщин. Но меня интересовала только она одна. Они украдут её у меня, они сделают это без зла и без труда, как тучи крадут солнце у детей и стариков. Заговорило во мне вдруг опасливое волнение, сменив волнение безмятежное. Этого никак нельзя допустить. Надо или выйти из гипноза- срочно! или отдаться ему до конца (О, и в таком случае- я смогу настигнуть ЕЁ всюду!), но надо догнать её или дать чуду свершиться самому. Весь остаток дня, уже взятый в прохладное объятие вечера, я проходила за ней. Я шла за ней по пятам, но никогда не становилась "её тенью",- я преследовала её, но делала это так, точно преследую только её тень. Мне хотелось преследовать её нежно. Я боялась спугнуть её? О, да- я боялась спугнуть её. И ещё её могли украсть у меня в любой момент. Об этом я помнила всё время. И потому осторожничала. Ах, однако, удивительная свобода обнаружилась мной в этой моей осторожности! Знаешь ли, дорогой читатель, все влюблённые немного больше обычного кроткие и застенчивые (хотя бы- по началу, хотя бы- внешне; а если- не так, то и не знаю,- может быть, в таком случае утрачивается в них какое-то особенное очарование, по крайней мере- какая-то особенная часть этого очарования... Бедняги!) Но вот нюанс, так нюанс- по началу. И вот ещё нюанс- внешне. А про себя, влюблённый уже крылат, смел и строит замки, покоряет крепость, передвигает горы, и весь готов на пламенную речь и ещё на что-то! Не открою афоризма, сказав, что в этом между влюблённым и пьяным имеется некоторое сходство. Но, если второй говорит о чём-то своём грандиозном с большИм азартом, так, что и впрямь он готов к свершениям, а то, гляди, и вовсе с отчаянной верой в успех приступает к ним, то первый только дивиться про себя "внутреннему себе- пьяному без вина". Всей душой, всей кожей ощущала я эту волнующую удивительную свободу, этот "пьяный" мандраж! Сладостным вином текла кровь по моим венам. Про себя я сделалась теперь смелой. Внутренняя дрожь и внутренний свет давали мне такое право. Правда всегда на стороне влюблённого, если он не причиняет никому зла. На стороне любящего всегда, если он не причиняет никому зла,- истина! Я люблю её. Я люблю её не потому, что это любовь, но потому, что я её люблю. Истина на моей стороне! Сколько длилось это моё путешествие? Не могу сказать. Не знаю. Неважно. Это была её прогулка. Это был мой маршрут. Я держалась немного в стороне, но оставалась в облаке её духов. Я шла близко от неё, я шла "сама по себе". Она влекла меня, я хотела быть рядом. Она влекла меня неумалимо, я была рядом. Лёгкий не быстрый её шаг вёл меня по тропинкам парка,- сначала- по главной, потом по всем прочим,- вдоль и вкруг клумб, мимо скамеек. В походке её наилучшим образом сочеталось гордое и кокетливое. К тому моменту, как она повернула на набережную, волнения во мне было уже столько, что захватывало дух! Я чуть поравнялась с нею, держась независимо. Однако большую часть оставшегося пути я уже позволяла себе почти откровенное любование! О, да! Аллилуя! В конце-концов,- она сама сознавала свою прелестную милую красоту! Могли ли ЕЁ смутить глаза идущей рядом девушки, единственная вина которой в счастие созерцания воплощённой красоты и грации?! Мне, наконец,- нравилось теперь подавать ей знак, мне теперь хотелось, чтобы она, если не догадалась бы, то- догадывалась о том, что я с трудом ещё могла скрывать. Когда она смотрела в мою сторону (не на меня, а в мою сторону), я всякий раз взглядывала ей в лицо, как бы говоря: "Милая, я на тебя запала... ну, да!", и меня тогда прошибал "внутренний ток"; так было несколько раз, а потом случилось то, что решило всё. Обыкновенно она смотрела мимо моих глаз, и вдруг посмотрела мне прямо в глаза! И это уже был не мимолётный (как в парке, когда она впервые взглянула на меня), а пусть и не долгий, но глубокий намеренный взгляд. Взгляды наших глаз сопоставились и, теперь, точно бы, отражали или нет,- вернее,- продолжали друг-друга. Тот случай, когда твои зрачки смотрят в зрачки другого, а зрачки другого смотрят в твои зрачки, и такой вот взгляд зрачков- всегда взгляд наверняка. Взгляд без промаха, точно в цель. Такой взгляд, как выстрел в сердце. Я бесконечно люблю этот её взгляд (я взяла его в своё сердце)! Что мне было делать?! Боже, как прекрасно это маленькое тихое сумасшествие, это великое вдохновение! Мы обе шли, не останавливаясь, лишь чуть замедлили движение. Она опустила тёмные ресницы (О! она забрала у меня этот свой взгляд, но я успокоилась мыслью, что она взяла себе этот мой взгляд!) и в то же мгновение, я увидала, как приподнялись уголки её губ. О, я знала,- она улыбалась моему положению. Она знала моё положение! Я подумала: это её веселит. Может быть, она находит это милым?! Она молчала. Её улыбка (О! я так её люблю! Я взяла её в своё сердце!), её улыбка- добрый знак. Всё равно, как- "пароль верный"! И вместе- это ещё ничего не значит. Мы шли, шли. Мне нужно сказать ей. Мне нужно найти слова. (Я люблю её! Я люблю её! Я люблю её, не потому, что это любовь, но потому, что я её люблю.- Моё великое знание, ещё одна моя маленькая истина! Я её люблю)! Мне хотелось сказать ей о любви, сказать, что она прекрасна (не открыв ей, конечно же, тем самым никакой тайны, но открыв ей, однако, тем самым тайну моего чувства. Всё ещё тайну?! У меня на лице всё написано! Нет... нет, нет- всё написано у меня в сердце! Я ещё могу притворяться. Мне это невыносимо!) Мне надо было споткнуться, чтобы начать разговор. Было совсем не обо что споткнуться. Что-то надо... Подвернуть ногу? Сломать каблук? Почему так? Почему на ум мне приходит это? Почему не спросить о времени? Не спросить сигарету? Ну же! Пока мы идём рядом, пока пароль верный! "Вы что-то хотите мне сказать?"- говорит она. А я ей прямо: "Да,- вы мне очень нравитесь!" Или, как школьница: "Не то чтобы..." И мы говорим глазами. Нет. Это было бы слишком просто. Но в сути- всё ещё проще. Я должна начать. Потому, что она без меня не заметит, что солнце не так светит, не так греет, а я без неё "умру"! "Скажите, вы не часто здесь прогуливаетесь? Никогда вас прежде не видела"- первое, что я ей сказала. Первая. Тогда же стало ощутимо холодать, и сделалось ветрено и хмуро, только розовая полоса растянулась через всё небо. Бессмысленно пытаться передать степень моего волнения. Однако, дорогой читатель, вот, как выражу я тебе степень моего волнения: раз в 10 волнение это превосходило даже самое сильное волнение на самом серьозном экзамене. Да. И слава Богу!- природа этих волнений различна. Хотя, подождите (Я так рассуждаю: подождите.)... мне не спроста припомнилось: экзамен, волнение, раз в 10... Нет, конечно, мне это припомнилось ещё и потому, что такое сравнение, полагаю, наиболее понятно, оно более или менее объясняет степень моего волнения. Но всё же, я сказала: "разная природа"... Да,- всё-таки: экзамен, волнение, разная природа, раз в 10. Было у меня во времена моей учёбы в университете, любовное чувство к одной преподавательнице. Было это грандиозное чувство. Были экзамены. Были и пересдачи. Были и "преднамеренные" пересдачи,- с тем чтобы только увидеть её. И вот напрямую эти: экзамен, волнение, разная природа, и цифра 10. Возвращаемся к моему "новоиспечённому" волнению. Мне, показалось, что я сказала так тихо, что даже неприлично. Не знаю. Почему- то мне показалось: тихо и неприлично. Но я это сказала. Сказала? Или,- я только хватала губами воздух? Нет,- я это всё-таки сказала! О,- да! Она, конечно же услышила, что я ей сказала. Моё сердце предвкушало музыку её голоса! Она возразила мне: "Не часто. Я люблю пляж". Она сказала это так непринуждённо, так всё объясняюще. Она сказала так, как-будто вручила мне ключ. (Адреса я не знаю, но ключ у меня уже есть!). Так я впервые услышала её голос. Поистине- музыка! О! мне надо было перестать взывать к поэтам... но мне теперь надо было самой сделаться поэтом, чтобы воспеть это чудо вдохновения! Воспеть этот чудесный голосок! Мне это более или менее удалось. Одно несомненно,- я взяла её чудесный голосок, его музыку в своё сердце. Голос у неё тонкий звонкий, и он звучал мне! Её слова взволновали меня (ещё сильнее). (Вот почему у неё МОКРЫЕ волосы)! Сто лет я не была на пляже. Есть люди, которым "идут" пляжи. А есть люди (те), которые "вырастают" из пляжей, как "вырастают" из мультиков. Мой случай. Что я пропускаю! Что я уже пропустила! Мне вдруг подумалось: какая она на пляже?! Я представила её в купальнике. Непременно,- это открытый купальник! Монохромный верх и низ. Какого цвета? Синего... сиреневого... розового... О, ей "идёт" любой цвет! Конечно же, и белый и чёрный! Любой! И тут мне подумалось- цвета морской волны! Именно! Восхитительно! Я представила, как она заходит в воду, и как выходит из воды... Сердце моё забилось неизъяснимыми волнением и радостью! Фантазии не спрашивали моего разрешения. И вот- она стоит на золотом песке- только что из воды; в купальнике цвета морской волны; с роскошно-мокрыми волосами! Тяжёлые (солёные) капли сбегают по её знойной, чуть озябшей коже; капают с её губ,- как акварель стекают с подбородка, обрисовывая её изящную шею (и тут мысли мои сосредоточились именно на волнующих линиях КОНТУРАХ её шеи,- невероятно соблазнительно!- Мне представилось: она утоляет жажду, делая жадно-вкрадчивые глоткИ, точно девушка в рекламе какой-нибудь минералки, и освежающий напиток пульсирует в её горле,- чувственные контуры становятся ещё более чувственными, подчёркнуто-изящными, откровенно-желанными! Невероятно соблазнительно!!!); стекают в маленькую лунку (О, это прелестное прибежище незащищённой нежности!), потом, как дождь, падают на ключицы, и снова- стекают (образуя струйки)- теперь на трепетную грудь и с груди(О, и тут воображение моё возбудила мысль о том, как же прекрасна её трепетная прелестная грудь в этом мокром насквозь купальнике, лучшим образом обрисовывающим самые её контуры, и особенно намокшие,и от того ещё сильнее набухшие соски!); капельки и струйки стекают по животу и дальше- вниз; они стекают по бёдрам, по коленям (по коленкам); капельки и струйки любят каждый изгиб, каждую линию, каждую клеточку её несовершенного,(потому как не бывает совершенного человека на земле), и вместе- абсолютно-совершенного (для меня,-потому как несовершенный человек- в своём не совершенстве совершенен для любящего сердца),- тела! Капельки стекают с кончиков волос и с кончиков пальцев, и падая на горячий песок, благословляют каждую песчинку.
Итак, она стоит на золотом песке, в щедрых лучах солнца,- независимая, невесомая, неизъяснимо-прекрасная! Дует ласковый ветерок, и, мне вдруг ещё подумалось,- она повязывает на бёдрах струящиеся парео,- тоже цвета морской волны, и оно на мгновение делает её похожей на прекрасную русалку, а потом, лучшим образом облегая её стройную фигуру (упругие стройные бёдра), вдохновенно раздувается на ветру! И вся она- уже само воплощение божественной красоты! Ах! Я снова и снова представляла её входящей в воду, и плавающей и, выходящей на берег, и стоящей на берегу,- и всюду (я это представляла себе совершенно ясно, ни на долю секунды не сомневаясь, что на деле так оно и есть, о да!- непременно, так оно и есть!) все мужские взгляды были обращены на неё! Пока она плавает, мужчины, завидев её, забывают обо всём на свете, и каждый про себя мечтает заполучить себе, если не её саму (хотя в конце-концов, именно, её саму они и мечтают заполучить себе), то её внимания,- непременно! Каждый старается приблизиться к ней. Каждый хочет быть хорош для неё. И тут я представила себе, как они "вьются" вокруг неё- красивые, сильные, с мощными блестящими торсами; похожие на русалов.
Те, что понаглее (а таких на пляже- не мало) обязательно заговорят с ней, они обязательно себя проявят. Но,- нет!- в моих фантазиях- они не скажут ни слова. И они- только русалы. (Это меня смешит!) И на берегу- они будут "пожирать" её глазами, но ни один не заговорит с нею. И они всё также- только русалы. (О! это меня забавляет не на шутку)! Хотя, я знаю, что стоит ей только пожелать,- все они будут у её ног! Она сама выбирает: какой мужчина достоин её внимания! (И какой мужчина достоин её саму!). Русалы... А, что же женщины?! Я не могла не подумать. Я подумала. Женщины не ревновали бы к ней своих (и не своих) мужчин, они бы любовались ею, как воплощённым искусством, к которому не может быть ревности, но к которому не может не быть подлинного восхищения! Они бы любовались ею, как любуются они самой красотой, как любуются они небом, солнцем, морем! Они бы хотели возвращаться к ней снова. Как к морю. Как к лучшим минутам и дням.
И, наконец,- а, что же я?! Я снова не могла не подумать. Я подумала. Я была бы одной из женщин, которая не ревновала бы её к мужчинам, и я бы не ревновала её к другим женщинам,- я бы любовались ею, как воплощённым искусством, к которому не может быть ревности, но к которому не может не быть подлинного восхищения! Я бы любовались ею, как любуюсь самой красотой, как любуюсь я небом, солнцем, морем! Я бы хотела возвращаться к ней снова. Как к морю. Как к лучшим минутам и дням. О, да! О,- нет,- я бы хотела никуда от неё не уходить,- я бы хотела жить "у самого моря"! О,- да! Мне бы одуматься,- мне бы не упустить её- здесь и сейчас! Но, дорогой читатель, будь уверен, что мысли мои были столь же неизбежны и неотложны, как бесконечно-прекрасны и вдохновенны! И ощущая от них внутреннюю дрожь, я самозабвенно вдумывалась в самые эти мысли. Вдруг мне подумалось (Я снова не могла не подумать. Я подумала.) : какая она на пляже?! То есть на этот раз мне подумалось: какая она, когда она занимается любовью на пляже?! Занимается ли она любовью на пляже? О, да!- она занимается любовью на пляже! Эта мысль теперь захватила меня. Мне представилось, как она любит мужчину. И как мужчина любит её. О, конечно,- у неё есть мужчина! Непримено. И в следующую секунду я представила себе этого её непременного мужчину. Он мускулистый, загорелый, тоже очень красивый. Может быть, даже- у него тёмные вьющиеся, кажущиеся ВЛАЖНЫМИ волосы, и изумительно-голубые глаза?! Нет,- он, непременно,- златокудрый с роскошной щетиной на лице! И вот,- она любит его; она впивается в его кожу (в него) сладострастными поцелуями, она простирается на встречу ему, подобно морю, принимая его в себя. И он,- выбранный ею мужчина, её избранник, её верный неистовый любовник,- он любит её необузданно, нежно и страстно, почти больно. Он любит её в своих крепких объятиях, заставляя вздрагивать и восставать волной всё её существо. Как же красива, как прекрасна она в каждом своём порыве, в каждом содрогании, в каждом своём стоне, как же прекрасна она в своей беспомощности против тяжести его тела! Это длится часами. Это всегда и всюду- красиво. Это, непременно,- искусство. Но, именно, на пляже,- на этой благодатной окраине цивилизации это искусство обретает черты особого великолепия! Это пустынный пляж? Пожалуй. Но в моей изначальной фантазии- люди вокруг никуда не деваются. Они безмолвные счастливцы- наблюдать всё это великолепие. Никто из них не возмущён, но каждый смущён. Как во время просмотра красивой постельной сцены. Люди (Они) никуда не уходят, а она и он долго- не перестают. Она и он- занимаются любовью (и любят друг-друга), а люди любуются ими, как красотой, как самой любовью. А, что если она и... Я хотела подумать: она и другая женщина. И, наконец,- а, что если она и... я! Но... я только успела подумать, что первое- способно без труда лучшим образом взволновать меня до глубины души; что это именно то, против чего сердце моё бессильно. И, затем,- что, если бы я только могла оказаться с ней на пляже (в соответствующей обстановке), то обе мы были бы совершенно обнажёнными, и что единственной одеждой для нас были бы наши предназначенные друг для друга объятия! И в этой моей мысли я ненароком обнаружила лучшее. И только обнаружила я лучшее в этой моей мысли, как меня "приземлил" её чудесный голосок. Чудесный голосок, который, совсем недавно впервые заслышив, я только и поспешила взять в своё сердце, и мне это-таки удалось! (О, чудесный голосок!- ты будешь мне звучать отныне! Ты, словно в поле- звонкий колосок, что так обманно схож с другими!). ЕЁ чудесный голосок, дарящий мне крылья!- только он и способен (был) меня "приземлить"! "Сегодня погоды уже не будет"- сказала она, и чуть повела плечами. И с этими словами она ещё раз взглянула на меня. (О, милая, всё! я твоя!!!) Зачем ты так говоришь! Зачем ты так смотришь! Зачем ты так поводишь плечами! - мысленно сладко-больно любя, я ругала её за это её во всём- в каждом её слове, в каждом взгляде, в каждом движении,- в малейшем жесте- великолепие, возвышенное, и такое земное, почти сокрушительное и такое незащищённое. Я хотела ей ещё что-то сказать, дав звучания моему голосу, но она так смотрела на меня, что нельзя было ничего сказать. Вдруг засигналил автомобиль. Я чуть вздрогнула. Она (любовь моя!) пошла в направлении сигнала. Я обернулась,- у асфальтного бордюра стоял синий Chevrolet и сверкал фарами. Небо сделалось совсем низко; набежали тучи. В свете фар её фигура была точно выхвачена из темноты; в !!! белоснежном!!! своём одеянии она сама, казалось, светилась, словно божество! Мне хотелось последовать за ней и я ещё сделала несколько уверенных шагов, но остановилась. Она прошла к автомобилю. Между нами снова было шагов 10. Я смотрела на неё,- я любовалась, я любила. Она больше не смотрела на меня. Если это была (наша) игра, то она хорошо мне подыграла. Но на этом всё. Занавес. Дверь автомобиля распахнулась, и она, моя ненаглядная, беспощадно скрылась из моего виду (от меня). Через секунду я уже смотрела автомобилю в след. Она уехала со своим неприменным мужчиной. Я видела. Времени было уже часов девять. Вообщем-то- совсем детское время. Я побрела спать. Мне, конечно, было не уснуть. Но я побрела спать. Дорогой читатель, так окончился тот неизъяснимый летний день, подаривший мне встречу с прекрасной препрелестной незнакомкой! День, ознаменовавший начало большой нежности и страсти! Дорогой читатель, так началась история одного тёмного сердца, озарённого вдруг пламенной влюблённостью, тихой любовью; история великого вдохновения и маленького сумасшествия! Конечно, я не спала всю ночь. Это было решительно невозможно. Я не могла любить никого кроме НЕЁ. А главное,- меня теперь сводила с ума мысль, что я не знала о ней ничего, кроме самого факта (О, это уже так много!) её существования, я не знала увижу ли я её ещё (когда-нибудь). И хотя всё моё существо твердило мне, что- да, остатки здравого смысла говорили: что это очень и очень непросто. Но у меня однако, при всей неопределённости, была одна важная зацепка: её стоит искать на пляже. И в конце-концов только это знание и завладело моим сознанием, оно принялось с успехом вытеснять все сомнения. Я её увижу, я её увижу! Увижу, увижу, увижу!!! Это головокружение, это сердцебиение, это всё моё существо торжествуют маленькую спасительную правду: Я ЕЁ УВИЖУ!!! Мне надо только подождать. Да, нет же,- мне надо только идти (к) ЕЙ навстречу, лелеять сладкую мечту, верить в неё, и прийти к ней, наконец! Чем мне было спасаться в эту одурманенную ночь? Этим только и было мне спасаться в эту одурманенную ночь- безусловной верой пламенного сердца в маленькую спасительную правду, в сладкую мечту, в живительную дрожь всего тела и души. Они не обманут. Они не допустят тщетности ожидания. Но, дорогой читатель, как же мучительно было это моё ожидание! Столько накопленного волнения уже заполнило мою грудную клетку, столько его ещё мне предстояло вместить в застенки лихорадочно вздымающейся груди. Долгая вершилась ночь. Я передумывала снова и снова каждую минуту с нашей встречи, каждое мгновение. Ещё и ещё. За что-то я ухватывалась с особенным трепетом и подолгу не могла"сдвинуться с места",- я смаковала какую-то дорогую сердцу деталь этой нашей встречи, пьянела от этого, благословляла мгновения. К чему-то возвращалась помногу раз, по тысячу раз,- мне становилось хорошо от этого. Мне нравилось мысленно проделывать этот нехитрый, но такой заветный моей душе маршрут снова и снова. Запахи, лучи, звуки, фантазии,- всё это ещё со мной- у меня на губах, у меня в ладонях, в биеньи разгорячённых век, в моём ликующем и страдающем пульсе. Нет,- мне не спать до утра. И утром... и потом. Но закрывая глаза, я снова погружалась в мир грёз, в мир мечты! мечты, но не выдумки! Это было, это будет, если дать себе шанс! Не смотря на мучительность ожидания, губы у меня улыбались! Добрый знак! Я чуть безрассудна. Я вполне безрассудна! Добрый знак! Я бродила, я кружилась, я падала на постель, я падала в негу. Я не спала. Я была с НЕЙ, я любила ЕЁ! Я знала, что она оставила мне обратную связь. Я это чувствовала. Было светло, (небо снова прояснилось) потом я включала лампы. Я смотрелась в зеркала,- мне хотелось нравиться ЕЙ! А она... И снова мне думалось про неё, про её непременного мужчину (с которым она уехала, не сказав мне до завтра!)Нам троим- одна ночь! Двое из нас любят ЕЁ! А она... если она в часы эти счастлива, то не зря улыбка так нежно и так горячо распласталась у меня на губах. О моё благословение- ей, и Небесам - за неё!
Да, это была ночь благородных и пошлых мыслей. Первые и вторые сошлись в почти равнозначном порыве и почти слились воедино. Мне слышался её чудесный голосок и тут же-, ещё неведанный мне её восторженно-любовный стон, и я чувствовала тогда, как не одно только любопытство, но и самое возбуждение овладевает мною. Я представляла, как мужчина подвозит ЕЁ до дому, и нет в этом ничего ТАКОГО, и тут же воображала, как он трахает её прямо в автомобиле. И затем ещё всю ночь они трахаются, (почему-то) на кухонном столе. Мне представлялось столько поз, столько нюансов, что я то больно закусывала губу, то сладко всхлипывала. И меня не покидало ощущение одновременных стыда и восторга. Это будоражило меня. Какая-то горячесть была во всём моём теле, в самом сердце и в мозгу. Было ли душно в моём чинном жилище? Я знала, что тучи висят низко. Что небо дрожит. Оно тоже томиться, как и я. Я открывала окна нараспашку, старалась дышать полной грудью. Я ещё вглядывалась в настигшую всех и вся ночь, и протягивала губы (как) для поцелуя. Хорошо, что у меня не было любовника! Как хорошо было оставаться в такую ночь одной, если не с НЕЙ! О! Конфетка! Конфетка! Конфетка! Я тебя люблю! Люблю, люблю! Ещё ВЧЕРА я не знала о твоём существовании, а теперь только это знание и делает меня самой счастливой на всём белом свете! Я тебя люблю!!! Вся вселенная должно быть по каким-то неведомым мне своим способам знает эту мою нечаянную ЛЮБОВЬ и благословляет её! Еденит меня с НЕЮ!
О, странное время!- оно существует не в часах и минутах, но точно бы течёт, как ртуть, как свинец. Время качается, переливается. Оно обрисовывает мои движения, оно запечатлевает моё томление на какую-то свою абстрактную плёнку. Конечно же, днём я пойду на пляж, я отправлюсь мечте на встречу! Мне этого ТАК хочется! Мне ТАК хочется понравится ЕЙ! А, что, если я ей уже понравилась?! О, мне этого ТАК хочется! Я понравлюсь ЕЙ! Подобные мысли захватывали меня, в промежутках между воспоминаниями о прошедшем дне, о его чудесном подарке- встрече с Конфеткой и фантазиями почти и вполне эротического характера в отношении, конечно же, всё той же Конфетки. Эти мысли совсем скоро делались планом, целью. Я непременно найду ЕЁ! И я снова заговорю с НЕЮ! Непременно. В семь, - в половине восьмого утра я ничего не могла делать, кроме как спать. Я спала у открытого окна на своей убаюкивающей подушке. Моему организму только этого и хотелось. И что мне было делать с этим? Под тяжёлыми веками плавно текла тихая почти яркая, но скорее тёплая нега. То были грёзы бессознательного и прекрасного. Мечта продолжалась. Она ласково и уютно теперь укутывала меня. Всё тело моё словно было заполнено песком,- это вполне физиологическое ощущение от бессонной ночи, однако с ним идеально соседствовало ещё и ощущение неописуемой лёгкости опять- таки всего моего тела, или, правильнее,- во всём моём теле. То была нега нег. И мне кажется, что на губах у меня была сладкая улыбка. Хотя более вероятно,- спала я, чуть приоткрыв рот, и моё горячее дыхание и прохладное дуновение, доносящееся из распахнутого окна, схлёстывались друг с другом, оставляя отпечатки на подушке. Да, я полностью отдалась дрёме, но я ничего не упускала. Я спала так, точно бы и не жаль вовсе совсем ничего пропустить на свете. Но стоило бы только послышаться её шагам, дорогой читатель, можешь быть уверен: (слыша или не слыша их) я бы мгновенно пробудилась, что бы идти за ней, чтобы идти рядом с ней. Улица, город, просыпались. Вселенная и не засыпала, но теперь и она тоже как-бы пробуждалась, чтобы дать мне необходимый импульс для моего собственного пробуждения. Она постаралась чтобы баланс сил в моём организме был восстановлен. Несколько раз я открывала глаза, но никогда так и не могла подняться с пастели. Я только успевала перед тем, как снова "провалиться", отмечать какую-то совершенную весёлость у себя в душе и в сердце. О, так бывает, дорогой читатель: ещё не сознаёшь причину своего веселия, но уже сознаёшь самое это веселие! И тебе хорошо-хорошо.
Проснулась я в 17 часов. Да, как я проснулась, я глянула на время,- было 17 часов. Я принялась потягиваться в постели, чувствуя всё туже весёлость, и почему-то повторяла неоднократно: "О, да, о, да!" Я не испытала никакой досады от того, что так долго проспала, что возможно, упустила свой шанс встретить сегодня на пляже мою Конфетку. Мне вообщем-то казалось, что вся эта история привиделась мне. Но мне было весело, и скоро, я начала сознавать, что причина веселию этому ничто иное, как моя счастливая встреча с Конфеткой, и то, что эта встреча произошла по правде, что она теперь принадлежит мне, эта встреча, навсегда-навсегда, настолько насколько я того пожелаю. Навеки!