Недавно опубликованные г-жой С.Суриной мемуары «Катастрофы, катаклизмы и свойства страха» буквально всколыхнули память, коя услужливо стала подбрасывать сюжеты того же характера. Оно и понятно - мало кому за свою историю, особенно если она насчитывает белее семи десятков лет, не приходилось испытать проверку «огнём», «водой», «медными трубами», или «льдом и пламенем» и столкнуться с «катастрофами» и «катаклизмами», рождающими «страхи». Но- сначала о «воде» и связанных с нею «страхах».
Мне довелось дважды «тонуть». Хоть и заковычил, однако тонул, что называется, взаправду.
Недалеко от нашего дома был искусственный пруд. Точнее, кем-то и для чего-то выкопанная глубокая яма, размером, примерно, метров 15 на 20, заполненная водой. Грязной. Тем не менее, мы - семи-и -девятилетки - в ней купались. Когда и где я научился плавать, не помню. Стиль назывался «по собачьи», и мне, перешедшему в четвёртый класс, очень хотелось явить это самое «умение» мальчишкам нашего переулка. Так что, сбросив рубашку, я храбро полез «являть».
В воде противоположный конец, казавшийся с берега совсем рядом, вдруг отодвинулся чёрт-те куда. «Где наша не пропадала», - сказал я себ, и интенсивно заработал руками и ногами. И вот тут откуда-то снизу стал затапливать страх: «Далеко, не доплыву, надо поворачитвать!». Повернул. Но и назад оказалось «далеко». Словом, метрах в двух-трёх от желанной суши стал я, захлёбываясь, бороться за жизнь, отчаянно и беспорядочно махая всеми конечностями. «Победить» помогли рябята постарше, вытащив меня полуживого на травку, где, отдав нахлёбанное, я, наконец, отдышался.
Все эти «подробности» отложились в голове только благодаря тому самому Страху: уже захлёбываясь, я вдруг осознал, что ещё чуть-чуть и меня не будет. И Мысль - «Как же это так- всё будет, а меня нет!?» - осела в душе навсегда.
Тем не менее, спустя год, ситуация повторилась. Мы втроем пошли ловить рыбу на озеро. С собой - банка с червями и три удочки. Один из нас - Лёвка Царёв - перешёл аж в шестой класс (мы в пятый) и был лидером переулковской пацанвы. Не знаю зачем, мы решили переправиться на другой берег. Лёвка транспортировал скудные пожитки (трусы, майки, тапочки), скатанные в узелок, Вовка Телегин (умер два года назад от рака лёгких) - удочки, благо, деревянные, а мне была вручена банка с червями (без них какая же рыбалка). К этому времени я плавал не только «по собачьи», но и «саженками», и, главное, «на боку» - значит мог держать банку над водой. Поплыли. Лёвка быстро закончил дистанцию, а я и Вовка...
У меня силы начали иссякать - грёб-то одной рукой. И тут проснулся прежний, ранее испытанный страх: «Не доплыву!», заставивший забулькать, пытаться заглатыванием справиться с обилием воды вокруг, то бишь натуральным образом стал тонуть. По-прежнему держал банку с червями над головой, а голова уже под воду ушла, и в желудке воды почти столько же, сколько и в озере.
Вовка шарахнулся от меня в сторону, а Лёвка, первым сообразив причину «затонутия», орал «Брось банку!» Но где там. Так он меня с судорожно зажатыми «червями», полузадохшегося и вытащил.
Что, причём навсегда, сохранилось? А ощущение небытия, приближающегося по мере погружения в толщу воды, и удивлепние, что, вот, «всё останется, но меня не будет. Как это?»
Так я прошёл первую из «стихий» - воду. Кто-то может засомневаться - «Подумаешь, «катаклизм»! Воды нахлебался». Категорически возражаю, ибо несовместимость постоянства внутренней среды организма и разбавляющей оную - среду, значит - воды, вместо воздуха, родила страх такого уровня, что с ним абсолютно сравнимы более поздние случаи, кои удалось пережить и, к счастью, также благополучно. К примеру, «огонь!»
«Горел» я дважды. И оба раза на кафедре фармакологии Рязмединститута, где за 13 лет (1958-1970) сначала поработал в научном студенческом кружке, потом аспирантствовал, ассистентствовал и даже доцентствовал. Оба случая объединяет полное отсутствие «страха», столь впечатлившее меня - «молодого» - при «испытании водой». И вспоминаню я об «огне» со смехом (интересно, разделите ли Вы сие веселье со мной...). Итак.
Время - декабрь 1959 года.
Зима - наисуровейшая, отопление греет плохо, а потому согреваемся электроплитками. Я занимаюсь лягушками, коим в брюшную аорту ввожу стеклянную канюлю - процедура, дорлжен заметить, весьма тонкая и требующая терпения и немалого мастерства. Сзади меня горят две электроплитки, создаюшие приемлемые условия существования в атмосфере общего холода. Увлечён и в порыве трудового энтузиазма нависаю над оперируемым земноводным, приподнявшись со стула. Канюлю удаётся ввести, я, облегчённо разгибаясь, пытаюсь погладить измученную в «поклоне» поясницу и... вскрикиваю, обжигаясь. Оглядываюсь и с изумлением вижу, что халат на мне горит. Начинаю метаться по комнате, прижиматься к стенам, пытаюсь на ходу избавиться от халата, с трудом всё-таки освобождаюсь и бросаю его в раковину под струю воды. В возхдухе сильнейший запах гари, но огня уже нет. Ревизия штанов обнадёживает - плотный габардин не загорелся, хотя и раскалён. В дверь заглядывавет ассистент кафедры Вадим Андреевич Успенский:
- Юра, что у Вас случилось?
-Да всё в порядке,
- Ну, тогда ладно, - глянул на часы, оказалось около 9 вечера, ухмыльнулся и продолжил,
- Будете уходить, посмотрите, не сгорел ли дом.
Достал я из раковины превратившийся в горелую тряпку халат, выжал насколько смог, упаковал в подвернувшуюся газету и... занялся олпытом, временами со смехом представляя, как мои метания выглядели со сторолны. А «страх» так и не пришёл!
Следующий «пожар» имел место спустя 7 лет. Работали мы на «Кимографе» - . оборудование времён начала века (20-го!). Это такие вращающиеся с заданной скоростью барабаны, на которые одевается закопчёная лента, и на ней писчики вычерчивают некие кривые, отражающие, к примеру, частоту и глубину дыхания, уровень минимального и максимального артериального давления и т.д. Впрочем, главное не это, а то, что лента «закопчёная». Коптили мы их сами. На кафедре был специальный вытяжной шкаф, где над коптилкой - эдакая керосиновая «лампа» с широченным фитилём - на крутящийся вручную валик вешалась только что склеенная лента. Валик следовало медленно вращать, и лента равномерно, если умеешь, постепенно превращалась в «копчушку». Её аккуратно снимали и переносили на кимограф - то бишь можешь начинать опыт.
Летом 66 года в здании начали ремонт, и коптить ленты я приспособился во дворе. Соорудил «уголок», построив «каре» из четырёх шкафов, кои надежно экранировали пламя «Лампы» от ветра. Залезал внутрь, и... процесс пошёл. Но однажды он - процесс - «пошёл» не туда. Я так и не понял, в чём дело. То ли ветер прорвался, то ли керосина было слихвой, только загорелась сначала лента, потом, лампа и стол, на котором она стояла, а потом и шкафы - надо сказать, очень сухие. Это я печатаю долго, а всё произошло в секунды. Я заметался в сём ограниченном горящими шкафами пространстве (1,5 кв. м.), растолкал неожиданно проснувшейся мускульной силой, обусловленной любовью к жизни, какую-то из стенок и выбрался наружу. В горящем халате и с обгоревшими волосами и ресницами! Очаг возгорания погас сам собой, когда шкафы полностью истлели, похоронив в пепле и «лампу», и ленту (лента, впрочем, сама участвовавла в образование пепла). Я же со спокойствием Наполеона (скрестил, значит, руки на груди) наблюдал затухание, не испытывая никаких эмоций, сожалея лишь об утраченных волосах. Про ресницы узнал позже, когла подвернулась оказия посмотреть в зеркало.
«Катастрофа»? Может быть. Однакао никаких трагедийных последствий. В том числе для памяти - просто, помню и...всё.
Согласно известной доктрине, постулирующей существовании «трёх стихий» - огонь, вода и медные трубы , через испытания которыми должен пройти человек, для дальнейшего повествования оставляю «Медные трубы», поменяв местами первые две. Но о «Трубах» чуть позже. А пока хочу взять на вооружение другую формулу: «Лёд и Пламень». Про «Пламень», каковой мне удалось пережить, см. выше. Теперь «Лёд». Собственно, это не совсем «лёд», потому как азот замерзает при температуре минус 209 градусов по Цельсию, я же имел дело с жидким азотом, каковой начинает кипеть при минус 196 градусов. Зато всё, куда попадает эта «жидкость», мгновенно оледеневает, и это определяет её применение, в том числе в моих экспериментах. Мне приходилось много общаться с жидким азотом и обращаться с ним я умел. Возили мы его в т.н. сосудах Дюара, откуда наливали в двухлитровые обычные термосы с широким горлом, позволяющим «залезать» внутрь специальными щипцами. Нельзя, одлнако, сим инструментом касаться зеркальных стенок, ну а ежели коснёшься... см. ниже.
Однажды в разгаре опьяняющего увлечения экспериментом, обещающим, если не открытие, то существенный вклад в собственную докторскую, я, благо, несмотря на трудности, удалось запастись жидким азотом, торопясь (он испаряется же!), таки коснулся корнцангом - подвид длинных щипцов с загнутыми концами - внутренней стенки термоса. Раздался, не преувеличиваю, взрыв. Мельчайшие осколки амальгированного стекла и капли, догадался, жидкого азота выбросило из недр сосуда. Капли, «по дороге» испарившись в соответствии с физическими законами, до меня не долетели, а вот стёклышки «долетели», осев на открытых частях тела, то бишь руках и лице. И там, и там оставили они хорошо заметные следы в виде мелких, зато множественных капелек крови, мгновенно проступивших на местах «контакта» с кожей. И стал я похож на поражённого оспой несчастного. Понятно, ни испугаться не успел, ни порадоваться, что «хоть не в глаз». Некогда было, поскольку всё вытеснило переживание за утраченный «термос с большим горлом». Были они в страшном дефиците, и мысль в данный момент закрутилась вокруг «где достать». В общем, не «страх», не «катаклизм», но... «катастрофа». Так, по крайней мере, мне казалось в тот момент.
Отчасти ко «Льду» примыкает следующий эпизод, который, когдаь всё благополучно завершилось, и я сие осознал, породил во мне такой «страх», что помню его до сегодняшнего дня. Ещё бы, коль от неминуемой гибели отделили меня буквально несколько сантиметров.
Однако, по порядку. Стадион «Трактор» находился совсем недалеко от нашего дома. Зимой там заливали каток (отсюда «Лёд»). С раздевалкой мы не связывались (платить надо!), обували коньки в квартире, а затем катили на лёд стадиона. Вот так однажды, вдоволь накатавшись, я отправился домой и по дороге зацепился за борт грузовика, с которым мне по пути и было-то метров 100. Ну а что Вы хотите от семиклассника.... Пришло время отсоединяться от борта, дабы скакнуть на другую сторону улицы. Встречную полосу мне не видно, и ехавшую по ней машину я, скорее, почувтствовал, успев рухнуть навзничь. Она с рёвом промчалась, вдавив лезвие левого конька в грунт задним колесом, а я ошеломлённый произошедшим, ещё не осознавший, что только конёк - не ногу, лихорадочно заспешил. Вот только теперь почувствовал: «А ведь в рубашке родился! Иначе - каюк. Чёрт бы побрал эти грузовики».
Впрочем, «грузовик» дал о себе знать через пару лет. Точнее, 9 сентября 1953 года был взят реванш. Может это была легковушка, не знаю, ибо очнулся уже в больнице, куда меня доставили без сознания и «освежёванного». Вероятно, меня зацепило и какое-то время тащило по асфальту - почти вся кожа была содрана чуть ли не до костей. Забавно, что кроме сотрясения мозга, никаких повреждений, ну типа вывихов, переломов, внутренних кровотечений. В общем, действительно «в рубашке родился». «Страха» не испытал -«без сознания» же.
Когда пришёл в себя, ощутил даже некое удовлетворение. Поясняю. Была у меня на колене здоровенная бородавка, с коей я несколько лет сражался всеми доступными способами: перевязывал ниткой основание, поливал кислотами, щелочами, антисептиками. Бесполезно. А тут вместе со штанами и кожным покровом исчезла и она. «Счастье» было, увы, не долгим. Кожа наросла и ... на том же месте вылезла эта зловредина.
Возвращаюсь к «медным трубам». Наверное, испытание ими я выдержал не совсем. Сознаю, падок оказался на похвалу и самопохвалу, отчасти даже уверовал в свою эдакую удачу. В течении всей жизни ловил себя на мысли-предупреждении: остановись - подумай, а то вылетишь в «трубу» (может и «медную»).
Начало положил 1952 год. Я стал обладателем звания второразрядника по шахматам и даже завоевал титул «Чемпиона города среди юношей». Во я какой! «Да что мне первенстве школы, «ха-ха», подумаешь, «школа». Да я Чемпион города!». С этим «ха-ха», бездарно проиграв несколько партий, я оказался - Я! - на... пятом месте. Разочарование и даже горе.
Видимо, какие-то выводы сделаны были, потому как «ха-ха» мне больше не мешало. Да и исчезло куда-то. Хотя, будучи Чемпионом области среди взрослых, я, к примеру, не попал в финал Первенства России среди юношей, подозреваю, полагая: «Что мне какие-то «юноши», мне - я ж Чемпион среди взрослых».
Это всё-таки детство. Более серьёзно «медные трубы» сказались на моей судьбе позже. Случаев было немало. Остановлюсь на одном. Веря в свою удачу (это из детства), я не учился в автошколе, да и зачем мне «права», коль собственная машина даже в перспективе не светила. К тому же некогда: диссертации, студенты, общественные «нагрузки». Зато - обилие друзей, в том числе со связями. Короче, «права» я получил не «по праву». Подарили, знаете (как в известном анекдоте).
Поэтому моей езде не хватало «академичности». Тем не менее, гордо восседал на месте шофёра в служебном «Москвиче», коим широко пользовался - Директор же! Полагавшийся мне шофёр возил на «Волге» моего зама и иностранцев, нередко посещавших «Госнии по стандартизации и контролю лексредств».
И вот однажды, дело было в воскресенье, я, посадив в машину двух уважаемых дам - «уважаемых» не шаблон, а их должности (Старший Инспектор Моссовета по нежилым помещениям и Секретарь Райисполеома), поехал смотреть «дачные участки», которые вполне могли быть выделены сотрудникам института. Расстояние до Москвы - 150 км, чуть в стороне от магистрального Калужского шоссе. Посмотрели, мне всё понравилось. Перекусили - «лоно природы!», ну как иначе - и покатили обратно. Километра за полтора до выезда на магистраль дорога была усыпана гравием, и я не знал, что такое покрытие сродни гололёду. Лопается левое переднее колесо. Я неосторожно тормознул, и машина пошла в разнос, несмотря на скорость всего-то 30 км. Короче, улетели мы в кювет, перевернувшись по продольной оси на 360 градксов и снова встав на четыре колеса. Все стёкла вылетели, крыша вмялась внутрь, наподобие консервной банки, открываемой неумелым кашеваром. Обидно, но этим «кашеваром» выступил я, обладатель подаренных «прав».
Всё также сжимая руль, оценил произошедшее: «Инспектора Моссовета» ударило о стойку и она держалась за голову. Сидящая сзади «Секретарь Райисполкома», не успев испугаться, скороговоркой повторяла: «Как это?, Что это?».
Я, с трудом открыв заклиненную дверцу, вылез. Кроме вдавленной крыши и погнутых стоек, разрушений не увидел. Стёкол - тоже. Кювет - не глубокий. Вытащил женщин и, идиот, завёл двигатель, не зная, что делать это нельзя - бензин мог вылиться, а машина загореться и взорваться. Обошлось. Колесо поменял, и мы тихонько поплелись вперёд.
Все встречные и попутные авто с нескрываемым любопытством смотрели на удивительное явление, не зная, что и думать. Мои пассажирки вылезли у первой же остановки рейсового автобуса, а я поплёлся в институт.
Добрался уже поздно вечером. Да, забыл упомянуть, что прошёл тест на «отсутствие алкоголя», расписался под Протоколом ДТП, отклонил предложение бросить машину на посту ГАИ, а затем многокртно останавливался инспекторами, объясняя, что произошло.
«Страхи» возникли на следующий день, когда вызвали меня - думаете, в ГАИ - не-е, в Райком Партии! «Вы какое имели право в воскресенье брать служебную машину, да ещё и вдребезги ей разбить? Возомнили о себе?! Мы Вас погоним из партии...». Всё это воспроизводил «Зав. Отделом Науки», некто Казаков, у которого, как выяснилось позже, «вырос» на меня большой «зуб» за случившийся в неизвестные времена отказ прочитать где-то какую-то лекцию. В общем, уладить с ним отношения удалось не скоро. Ну а из Партии меня не «попёрли», посеев, между тем, справедливые сомнения, что «Медные трубы» мне на пользу.
Да, «Лёд и Пламень» вкупе с «Огнём, Водой и Медными трубами» оставили в памяти мощные залежи, кои я и пытался озвучить.
Удалось ли, узнаю из Ваших отзывов, уважаемые читатели.