У нас в избе часто по вечерам собирались мужики. Курили самосад, вели разговоры. Мне всегда было интересно слушать их. А так как память у меня была тогда хорошая, то я многое запоминал. Наш сосед – Григорий Калинкин – одноглазый мужик, отец моего дружка и одногодка – Ваньки Чапая, всегда был для меня непонятен. Он хорошо плотничал и столярничал, умел делать по дому всё. Хорошо налаживал косы и сам косил отлично, как траву, так и зерновые. Семья у него была большая, девять человек. Его отец с матерью, он с женой и пятеро детей. Жили они, как и все многодетные семьи, скромно, хотя лодырями не были.
Он часто в разговорах о жизни, о быте вдруг неожиданно перебивал собеседника своей коронной фразой.
— Да што вы мне говорите о нашей жизни?! Вот я раньше с трёх блюд ел.
И, дымя крепчайшим самосадом, сверкая чёрными от никотина и крошащимися зубами, начинал вспоминать с умилением, как его ещё мальчиком взяли к помещику в Москву в «казачки».
— А как я там был одет! – С восхищением говорил он. – Хромовые сапожки, бархатный картуз, специально на меня был сшит костюм. А што я кушал там! Вы и названий этих блюд не знаете. В обед обязательно три блюда, да ещё чай. А сейчас што я ем? Картофельную похлёбку или щи, вот и всё. А на ужин картошка или каша. Нет. Не сможем мы так жить, как раньше жили,- значительно и безапелляционно утверждал он.
При этом он не вспоминал о том, что в деревнях крестьяне и тогда ели похлёбку, щи да кашу.
— Вот ты скажи, Фёдор,- опять начинает он, обращаясь к моему отцу.- Ну что это за слово такое «товарищ»? Везде это одно слово мы втыкаем. Как это так можно: «товарищ колхозник», «товарищ солдат», «товарищ полковник», «товарищ маршал», «товарищ Сталин»! Все на одно лицо, на один манер. Никакого чинопочитания и уважения это слово не даёт.
Он с презрением сплёвывал и продолжал.
— Вот раньше было: «Ваше благородие», «Ваше высокоблагородие», «Ваше превосходительство», «Ваше высокопревосходительство», «Ваше Сиятельство», «Ваше Ве-ли-чес-тво».
Последние слова он произносил растягивая, и при этом возводил глаза к потолку, а для значительности поднимал вверх жёлтый от табачного дыма указательный палец.
— Тогда было почтение и уважение к старшим, не то, что сейчас, когда любой солдат называет и сержанта и маршала одним словом «товарищ».
Так на всю жизнь он и сохранил это неприятие новой жизни и новых порядков. Не мог он простить Советской власти то, что она помешала ему подольше пожить в лакеях возле господ. Его натура признавала верховенство над собой только этой касты людей.
Вообще-то по натуре он был злой и жестокий человек, хотя на людях и старался это своё качество скрыть, затушевать. Отец его тоже был злой и нелюдимый. Он каждую неделю избивал свою жену, тихую, добрую старушку. А этот Григорий ни разу не заступился за свою мать. Наверное, потому, что и сам свою Агафью колошматил частенько. Ну и детям под горячую руку доставалось. Прозвище у них было - Кукушкины. Это по деду Сергею. Детвора любила подразнить их этим «ку-ку». Но деда побаивались дразнить. Он от этого злобился. И, услышав «ку-ку» в свой адрес, тут же бросал своё дело, чем бы он ни занимался в это время, и гнался за оскорбителем, если тот был в поле его зрения. А бегал дед очень ходко и неутомимо. Не каждый молодой мог убежать от него. А уж если догонял кого, то тому крепко доставалось на орехи.