Этот мир бесконечен.
Этот мир всеобъемлющ.
Этот мир однажды был создан тобой.
Ты идёшь...
***
Бабочка билась в стекло. Яростно старалась пробиться сквозь незримую преграду к свету, притягивающему её, подчиняясь инстинкту, влекущему к неминуемой гибели. За окном сгущались сумерки: окрашивая небо за домами ультрамарином, сохраняя лишь чёткие силуэты строений. Декорации мира: казалось, если зайти за фасад, то очутишься на краю плоской земли; земли, чья шарообразность хоть и доказана, но воспринимается на веру лишь по привычке. Отсюда всё казалось таким плоским, халтурно намалёванным неумелым художником на кривых перекошенных холстах. Вот оранжевые точки разбавили силуэты домов - осветители решили выйти на работу и всётаки включили софиты подсветки, а на небо выкатили желтый шар.
- Это Луна, - гордо сказал кто-то за спиной, - Посмотри, правда напоминает сыр?
- И правда, - ответил ты.
Бабочка устала, или всётаки совладала с инстинктом, но стук прекратился - теперь ничто не нарушало тишины, кроме шуршащей иглы проигрывателя по давно отзвучавшей пластинке.
- Надо починить механизм, - мелькнула в голове мысль. - Жаль иглу, сейчас новые не достать, а покупать ради двух десятков пластинок новый проигрыватель по баснословной цене - глупо.
Тем временем метаморфозы продолжались - бутылка вина на столе вдруг наполнилась тёмно-рубиновым свечением, а бокал в руке неожиданно потяжелел и изменил форму - теперь в твоих руках была чаша. Окно вытянулось до пола, следом - словно живые - растянулись шторы, превратившись в роскошные, расшитые золотом драпировки. Теперь ты мог созерцать город лежащим у ног, и, если угодно, повелеть, чтобы он обратился в пыль... Он ждал, жаждал твоих слов.
- Карфаген должен быть разрушен, - проговорил ты в ночь. И по небу пробежала первая трещина...
Ты устал от этого сумеречного мира, где каждое утро начинается с того, что заходит солнце. Где Тишина превыше всех звуков, и в её вязкости тонут даже звуки джаза, способные лишь на мгновение прорвать окутавшую всё пелену. Но и в эти мгновения сквозь прорехи сверкают звёзды.
- Карфаген должен быть разрушен. - произносишь ты громче.
И с твоих плеч ниспадает белая мантия с красным подбоем и слышатся в отдалении то ли шум толпы, то ли голос моря.
- Правда, похоже на море? - шепчет за спиной тот же голос. - Там, за домами, только представь - Море...
И вот уже небо прорезают белые стрелы чаек, беззвучных и суетливых.
- Нет, - отвечаешь ты, - Не похоже.
И по небу пробегает вторая трещина.
Ты распахиваешь окно:
- Карфаген должен быть разрушен! - кричишь ты этому городу... И город рушится, декорации осыпаются в беззвучии, словно колода карт, усыпавшая игральное поле. А следом с хрустальным звоном обрушивается небо, заставляя отшатнуться и закрыть руками глаза...
Всё залито звёздным светом, на земле блестят хрустальные капли оплавленного купола, и где-то за горизонтом появилось еле заметное зарево восходящего солнца.
Ты шагнул в окно, не оглядываясь покидая место многолетнего заточения, оставив за спиной стул с высокой спинкой, белую мантию и стеллажи, уставленные древними манускриптами. Все они послужили своей цели и нуждаются в отдыхе. А тебя ждёт новый мир, в котором не будет больше хрустального свода, шуршания отыгравших пластинок и вечных сумерек, так долго удерживавших тебя в своём плену...
- Carthago delenda est...