Ванька находился в той самой комнате, где стоял книжный шкаф. Он сидел прямо на полу, сложив ноги «по-турецки», и листал какую-то книгу. Створки шкафа были открыты.
— Что за книга? — опустился я рядом с ним.
— «Два капитана», — охотно отозвался мальчишка. — Ты не думай, Юра, я умею и люблю читать. Когда была жива бабушка, она научила меня читать книги. А «Два капитана» — моя любимая книжка. В свое время я ее до дыр зачитывал. Пока отчим не продал. Точнее, не пропил… — Ванька помрачнел и вздохнул.
Я тоже вздохнул. И спросил:
— А почему отчим? У тебя нет отца?
— Он был, — отозвался Ванька. — Погиб четыре года назад. Он был летчиком, и однажды произошла катастрофа… Пока отец был жив, наша семья была нормальная. Папа, мама, бабушка и я. А после смерти отца все пошло прахом. Мама горевала недолго, и вскоре нашла себе нового мужа. Его Петром зовут… Вначале он мне ничего показался. А потом, когда они поженились, он стал прикладываться к рюмке и маму к этому приучил. Бабушка пыталась с ними как-то бороться, говорила, что органы власти заберут у них ребенка, то есть меня. Она меня к себе забрала, и я у нее какое-то время жил. А потом мать с отчимом совсем почти спились, и бабушка хотела лишить мать родительских прав, чтоб оформить свое опекунство надо мной, но не успела… Умерла…
От неприятных воспоминаний Ванька закусил губу и стал смотреть в окно. И мне показалось, что в горле у него закопошились слезинки. Я виновато молчал. Надо же так разбередить душу ребенку… «Скотина», — мысленно обругал я себя. Но тут же опять черт дернул за язык:
— Ванька…, а ты в школу ходишь?
— В школу-то? — Ванька невесело усмехнулся. — Ну… Хожу. Правда, сейчас каникулы. Четвертый класс вот закончил, правда, с тройкой по математике.
— Ничего, тройка — это не двойка, — бодро отозвался я. И, чтоб отвлечь Ваньку от печальных мыслей, сказал: — Скоро моя жена приедет, Вера. Познакомитесь…
— Ой, — напрягся мальчишка. — А она меня не прогонит?
— Думаю, нет. Хотя отнесется к тебе, думаю, настороженно.
— А вы вдвоем живете?
— Вдвоем. С кем нам еще жить? У Веры родители живут в другом районе, а летом так вообще на даче. Вера, кстати, сейчас как раз оттуда едет…
— С дачи?
— Да…
— А твои родители где?
— А у меня родителей нет, — вздохнул я.
— Почему? — насторожился Ванька.
— Тут такое дело Ванька… — я заколебался, стоит ли ему рассказывать про себя. Однако Ванька это колебание, видимо, ощутил, потому что тихо попросил:
— Расскажи, Юра.
— Ну ладно, — решился я. — Откровенность за откровенность. Ты мне рассказал про себя, а я расскажу тебе про себя. Только, Вань, история моя тоже не из веселых. Я детдомовский…
***
В детдом я попал в восемь лет, когда умерла моя мать от воспаления легких. Отец ушел из нашей семьи, когда мне было три года, где он сейчас, что с ним, мне неведомо. Да и неинтересно, честно говоря… Думаю, он даже не знает, что его бывшая жена умерла, а сын обретался в детдоме.
В казенном учреждении для одиноких детей мне ужасно не нравилось. Атмосфера там была далеко не благожелательная. Воспитатели очень суровые, если не сказать, злые. Дети не лучше. Те, кто помладше, матерились почище всяких сапожников, постоянно дрались и унижали друг друга. Те, кто постарше, курили, пили, издевались над более тихими младшими, а также часто стравливали их между собой и смотрели на очередную драку.
Впрочем, были там и хорошие ребята: Славик Кремницкий, Аленка Водонаева, Даша Королева, Паша Хоров, Юля Ильина, Стас Васильев, Олег Панов и Костя Ананьев. Это среди моих ровесников. А среди старших ребят были пятнадцатилетние Дима Светлов, Лешка Фомин и Катя Панова. Олег Панов был младшим братом Катерины. Они все уже давно дружили, а старшие постоянно опекали младших ребят. Меня они к себе приняли сразу. Точнее даже не приняли, а просто мы подружились.
Мы, младшие, часто, выждав где-то с полчаса после отбоя, осторожно вылезали из кроватей и, как мыши, пробирались в комнату к Димке, Лешке и Кате. Там ребята угощали нас вкусным печеньем, конфетами, булочками. Нам было интересно, откуда же они все это берут, ибо нам взрослые давали только по карамельке и твердокаменными булками, а перед отбоем также всем детдомовцам давали серый водянистый кефир. И однажды Димка проговорился, что это они тырят из тумбочки в комнате воспитателей, пока они шляются по дурдому («дурдомом» это заведение однажды назвал все тот же несдержанный на язык Димка).
— Значит, нам всякую бурду и сухари, которые разгрызть невозможно, а эти твари там жируют. Ничего, с этих сук не убудет! — говорил Димка.
— Светлов, не смей выражаться при детях, — сказала Катя. — Язык отрежу.
— Я разве мат сказал? — изумился Димка. — Никакого мата! Я всего лишь констатировал факт!
— И все равно не забывай, что здесь дети, — тихо возразила Катя.
— Как же про них забыть-то, — улыбнулся веселый и редко унывающий Лешка. — Вон они стоят, голодными глазами на еду глядят! А чего глядеть? Налетайте, ребята! Только не подеритесь!
Впрочем, его последняя фраза была лишней. Мы никогда между собой не дрались.
И мы «налетали», с наслаждением ели невероятно вкусные сдобные плюшки, которые прямо во рту таяли, иногда, если кому-то не хватало, делили одну булку напополам. Но не забывали оставить еду и старшим ребятам, хотя они и говорили, что «ешьте сами, мы еще себе добудем».
Вот такая у нас была теплая компания.
Ох, Ванька, я утомил тебя, наверное…
— Ничего ты не утомил, — возразил Ванька. — Рассказывай!
— Рассказываю… В детдоме я особо крепко сдружился со Славиком Кремницким. Было у него прозвище Светлячок. Его так прозвала Катя, потому что Славик был светловолосый, голубоглазый, и имел веселый, поистине светлый характер. Его редко можно было застать печальным. На моей памяти это случилось один раз: когда от него отказалась семейная пара…
***
Однажды в казенное учреждения явились молодые люди, лет тридцати, назвавшиеся Еленой и Андреем Тихомировыми. Они хотели усыновить какого-нибудь мальчика, только помладше. Это никого не удивило, потому что часто супружеские пары хотят взять на воспитание маленьких детей, те, кто старше четырех-пяти лет, практически не имеют шансов попасть в семью.
На тот момент, когда в детдом пришли эти Тихомировы, Славику уже было десять лет. Он, кстати, в приюте рос с трех лет, его родители, археологи, отправившись в очередную экспедицию, погибли. Одно время Славик очень хотел, чтоб его усыновили, но потом понял, что не судьба ему обрести настоящую семью, и смирился с этим. Так что никаких надежд на то, что Тихомировы возьмут его к себе, не возлагал.
Однако можно было считать, что Славику повезло.
Тихомировы обратили на него внимание. Случайно. Славик во время их первого визита в детдом проводил их к директрисе, и убежал к друзьям играть в карты. А через какое-то время воспитательница заглядывает к ним в комнату и говорит, что «Кремницкого вызывают к директору».
Славик вначале перепугался, решив, что его будут ругать и наказывать за какие-нибудь провинности. Но воспитательница сказала ему, что никто ругать и наказывать его не будет, даже совсем наоборот.
Славик ушел, а потом он вернулся к нам, и, сияя, сказал, что понравился супружеской паре, и они хотят забрать мальчика с собой, то есть усыновить.
Эта супружеская чета являлась к нему чуть ли не каждый день в течение двух месяцев, а потом… потом они стали пропадать, бывало, что неделю не появятся в детдоме. К тому же процесс усыновления затягивался. И вот однажды они приходят к нему вдвоем и говорят, мол, так и так, Славик, мы не можем тебя взять, потому что сейчас у нас большие трудности, ля-ля-ля, тополя…
— И… чего Славик? — обеспокоенно спросил Валерка. — Он расстроился?
— Расстроился! Еще как! Он ведь Тихомировых уже всерьез считал своими родителями, и тут такое! Как он плакал тогда!
— Немудрено… — вздохнул Валерка.
— Ну да… А Димка сказал, что, будь его воля, он бы врезал по морде этим… супругам. А Катерина, девушка умная и рассудительная, только вздохнула и сказала: «Чего уж тут теперь поделаешь…».
— А у них действительно были трудности?
— Не знаю, — отозвался я. — Мы их больше никогда не видели, и никогда о них ничего не слышали.
— А Славик долго переживал?
— Почти неделю. А потом успокоился, повеселел, стал прежним Славиком. Правда, бывало иногда, что он насупится, отвернется к стене и молчит. Его не трогали, понимали… Мы с ним частенько, бывало, вдвоем бродили по территории «дурдома», разговаривали на разные темы, придумывали чего-нибудь…
— А разве вас одних отпускали гулять? — неловко спросил Валерка. — Я однажды где-то слышал, что в таких… м-мм… учреждениях ходят всей группой, и это называется прогулкой.
— Да, ходят… Но мы удирали. В основном это было после отбоя. Тихо, все спят, никто не приматывается… А когда стали постарше, стали убегать из детдома. К примеру, убежим, скажем, часа в четыре утра, когда еще спят. Выбираемся к железнодорожной станции, и едем с первым поездом куда-нибудь. Бывало, что до какой-нибудь деревни доедем, и там у кого-нибудь живем какое-то время. Потом еще куда-нибудь смотаемся…
— Погоди! — прервал меня Валерка. — Как же вы на поезде-то ехали? У вас разве были с собой деньги?
— Когда как. Иногда стырим деньги у воспитателей — с них не убудет, — иногда у пассажиров просили, придумывали какую-нибудь правдоподобную историю… А иногда зайцами ездили.
— Вас находили?
— Находили… Органы правопорядка. Доставляли сначала в детприемник, а потом нас увозили обратно в детдом, а там наказывали. Еды лишали, прогулок, развлечений… Да нам это и не нужно было. Едва оказавшись в этом учреждении, мы уже планировали очередной план побега.
— А… как же остальные ребята из вашей компании? Они как к вашим побегам относились?
— Димка, Лешка и Катька к тому времени, как мы со Славиком начали совершать побеги, уже выпустились оттуда, стали вести взрослую жизнь. А те другие ребята… Мы с ними хорошо общались, и сейчас общаемся. Стас женился на Аленке, Костя на Даше, а Олег на Юле. Мы с ними частенько вместе собираемся. Только вот Пашка Хоров пошел по наклонной. Связался с местными хулиганами, стал пакостить, пить, курить, потом наркотиками увлекся, и в шестнадцать лет умер от передоза.
— Ничего себе, — поежился Ванька. — А эти ребята… которые женились…
— Они стали с нами убегать через какое-то время. Понимаешь, мы когда со Славиком первый после побега вернулись туда, поняли, что не можем там находиться. Нас манила улица, бездомная жизнь, запах свободы. А те ребята нас сперва не понимали, говорили, что мы только наживаем себе лишние неприятности. Но потом вдруг раз — все шестеро сбежали! Нас со Славкой тогда только после очередного побега вернули. Представляешь, Вань? Только что двух беглецов нашли, так еще шестеро сбежали! Правда, через четыре дня их нашли в какой-то полузаброшенной деревне. Привезли обратно. А через пару дней уже и они, и мы со Славкой вновь совершили побег.
— И вместо двух беглецов нужно теперь искать восемь! — развеселился Валерка. — Нашли?
— С трудом, — усмехнулся я. — Спустя три недели. А потом случилось несчастье со Славиком.
— Какое?
— Нас тогда после очередного побега везли в детский дом. Ехали в машине. Славик сидел у двери. Он вдруг ее распахнул, да и вывалился из машины. Мы и сообразить ничего не успели, как он покатился в сторону станции. А там поезд как раз ехал…
— И что? Его поезд… того? — испуганно спросил Валерка.
— Да, — тяжело вздохнул я. — Жаль Славика до ужаса. Мы тогда с ребятами долго не могли прийти в себя. Пережить смерть друга — это страшно. Страшно осознавать, что вот он, человек, который минуту назад двигался, говорил, размышлял, чего-то хотел… теперь лежит мертвый. И не просто человек, а друг… лучший друг. Тяжело нам было без Славика. Два месяца тихо сидели в детдоме, и о побегах не помышляли.
Потом мы ушли оттуда, уже на законных основаниях, разошлись по училищам, но общаться не переставали. Ребята переженились, я тоже женился. И знаешь, Валерка, у нас есть одно нерушимое правило: каждый год собираться всем вместе девятого октября.
— Почему?
— День рождения Славика. Отмечаем его, вспоминаем те времена… Вера хоть и не детдомовская, но все понимает, и меня всегда отпускает. Правда, просит: «Не напейся только«…
— Вера — это жена, да?
— Да…
Ванька замолчал, низко опустив голову. Было видно, что он о чем-то задумался. Спустя две минуты он пробормотал:
— Юр, ты извини… Я не хотел…
— Чего? — не понял я. — Не за что тебе извиняться.
— Я тебе душу разбередил…
— Не разбередил. Я про него сегодня уже не первый раз вспоминаю.
— А… можно вопрос?
— Задавай, — кивнул я, вздохнув. Я действительно немного раскис, вспоминая о смерти Славика…
— А день смерти… Ты помнишь, когда это случилось? Вы его как-то… м-мм… Вспоминаете?
— Да, это случилось двадцать седьмого сентября. Мы в этот день все вместе ходим на его могилу. Ты извини, Ванька, что я так разнюнился. Смерть его вспомнил, и… и ты на него похож.
— Похож? — удивился Ванька.
— Ну да. Внешне…
Ванька помолчал, разглядывая свои руки. Я невольно взглянул на них. Тоненькие, хрупкие, кажется, что еще немного — и сломаются. Ногти были неаккуратно обломаны. Ванька явно пытался их подстричь. Неожиданно во мне возникло чувство жалости к своему найденышу.
Вскоре раздался звонок в дверь.
— О! Это, наверное, Вера пришла, — сказал я и пошел открывать. Это действительно была Вера. В руках у нее было два пакета.
— Принимай, Ванька, продукты, — отдуваясь, сказала жена. Я принял у нее сумки. — Фу-ух, слава богу, дома. А то думала, от этих сумок у меня руки оторвутся.
— А откуда это все? Мама, что ли, гостинцев дала?
— Ну да. Еще в магазин заходила, купила продуктов к ужину. Ладно, показывай, где там твой знакомый мальчик.
Я провел ее туда, где был Ванька. При виде Веры он испуганно вскочил с пола.
— Здрасьте, — смущенно пробормотал он.
— Здрасьте, — улыбнулась Вера. — Это, значит, вы и есть Юрин знакомый?
— Ну… наверное…
Вера снова улыбнулась. Правда, оглядев Ваньку, она нахмурилась и произнесла:
— А почему ты не в своей одежде?
Ванька беспомощно взглянул на меня.
— Его одежда выстирана и сушится в ванной, — пришел я ему на помощь.
— Да? А что, у нашего дорогого гостя только один комплект?
— Нет… то есть да…
— Так, — еще больше нахмурилась жена. — Что-то не нравятся мне эти ваши бормотания. Юра, кто он?
— Я же говорил: мой знакомый.
— А почему у твоего знакомого один комплект одежды?
— Я тебе потом объясню…
— Нет уж, давай-ка сейчас! Что за таинственность? — оглядела она нас. — И с каких это пор у тебя знакомые значительно моложе, чем ты?
— Он меня спас, — вдруг сказал Ванька.
— Спас? От чего это?
— Вер, пойдем на кухню, я все расскажу, — сказал я, украдкой подмигнув Ваньке. Мол, не бойся.
— Ну что ж, пойдем, — пожала плечами жена.
Мы ушли на кухню, где я обо всем рассказал Вере. Надо сказать, что история произвела на нее впечатление.
— Ничего себе, — пробормотала она. — Бедный мальчик… А как его зовут, кстати?
— Ванька.
— Значит, Ванька… Ваня… Да, намаялся бедолага. Юр, ты знаешь, я, конечно, не против, чтоб с нами жил, даже наоборот, мало ли что с ним может случиться на улице… Но у него все-таки родители есть, возможно, они его искать будут…
— Кто? Алкоголики? Не смеши меня! Ванька от них потому и удрал, что не может с ними находиться.
— Юр, я это понимаю, но все же… Ваня не хочет к ним возвращаться?
— Нет. А что?
— Понимаешь, тут… как бы тебе это объяснить… если он не хочет жить с родителями, то ему тогда придется в детском доме жить…
— В детском доме? — я вздохнул. — Вер, а почему он не может остаться у нас? В детдоме, знаешь, как несладко…
— Прости, Юр… — смутилась жена. — А если у нас, то… он же не может у нас жить вечно незаконно, он прописан ведь в другом месте. А мы с тобой можем запросто оказаться похитителями ребенка. Если родители не занимаются воспитанием ребенка, то их должны лишить родительских прав. И потом, а если к нам какие-нибудь власти нагрянут? Мол, у вас незаконно здесь проживает мальчик, у которого есть собственные родители…
— Власти подождут, — отмахнулся я. — Пусть паренек отогреется, оттает, а там посмотрим. Пусть пока у нас живет. Пойм, Вер, мне его просто по-человечески жаль.
— Кабы все такие были… — с горечью в голосе произнесла Вера. — Что ж, ладно, пусть пока живет у нас. Квартира трехкомнатная, для него место есть. Но, знаешь, ему все-таки придется купить какую-то одежду. Не может же он ходить только в своей старой. Или в твоих вещах.
— Только покупай одежду ему сама, будь уж так любезна, — развел я руками. — А то сама знаешь, я в этих шмотках совершенно не секу.
— Ладно, — засмеялась она. — Пойдем к Ване, а то он небось заждался.
При виде нас Ванька напрягся. Видать, понял, что мы на кухне обсуждали, жить ему с нами, или нет.
— Ну что ж, Ваня, — улыбнулась Вера. — Мы с Юрой посоветовались и решили, что неопределенное время ты поживешь у нас.
— Правда? — возликовал мальчишка. — Спасибо! А как мне к вам обращаться? — спросил он Веру.
— Зови меня Верой, — улыбнулась жена. — И прошу мне не выкать.
— Хорошо!
— Вот и договорились. Ладно, вы тут сидите, а я пойду готовить ужин.