Новый, девяносто третий год, встречали небольшой компанией: давняя подруга Светланы – Валентина, мои друзья по работе и полный состав нашей новой семьи. Елка была куплена в последний момент, тридцать первого декабря. Мы с Машей долго искали возможность ее приобрести, и повезло нам только поздно вечером. Продал нам ее, как мне помниться какой-то мужчина в районе ЦУМа уже в десятом часу и мы едва успели нарядить ее к приходу гостей. В ноль часов ноль минут мы всей дружной компанией поздравили друг друга с Новым счастьем, и тысяча девятьсот девяносто третий год начался.
Для нашей новоиспечённой семьи наступающий период выглядел куда более определенным, чем прошедший, перенасыщенный переменами. Работа в отделении продолжилась, и вскоре плоды лечебного эксперимента были замечены в Киеве. В Украине в те времена проходили мероприятия нового толка. Весной девяносто третьего врач отделения и три социальных инструктора, в том числе и я, выехали в столицу для участия в конференции и приуроченном к ней фестивале «Рок против наркотиков». Программа занимала три дня, включая кулуарное общение участников и вечерние выступления популярных рок - исполнителей: Вячеслава Бутусова, Петра Мамонова и других. На пленарном заседании участники делегации поочередно выходили на трибуну и рассказывали о своей жизни до лечения и о своем новом опыте. Нео-наркологические веяния висели над залом. Медицинские руководители высокого ранга приветствовали ребят, помогающих больным выжить. Своевременность, сложность и актуальность нового подхода были отмечены Главным наркологом страны, и это воспринималось ребятами как общая победа и надежность выбранного каждым пути.
Жить и работать в наступавшем году предстояло в совершенно новом амплуа, непривычном для меня, очень ответственном и желанном. Все в этой новой роли было для меня необычным и трудным. И только полное доверие Леониду, ум и опыт которого у меня сомнений не вызывали, позволяли идти вперед, не оглядываясь, да и оглядываться было уже поздно. Работать было так интересно, что я был втянут в дело с головой. А поистине кардинальные изменения, происходящие в моей голове, меняли восприятие всего, происходящего вокруг. То, что раньше удавалось не замечать, становилось вопиющим. Значимое и главное вчерашнего дня уходило на второй план.
И ещё в этом году мне предложили проводить консультации в молодежной библиотеке. В мою задачу входило беседовать с читателями по вопросам, связанным с наркоманией и ее профилактикой. Прием был организован два раза в неделю. Для меня это была первая психологическая практика вне стен наркодиспансера. Было особенно важно, что часто ребята приходили по совершенно иным проблемам, вовсе не связанным с наркотиками.
Первыми моими посетителями были Юра–юноша лет пятнадцати-и его бабушка, которая привела внука. Пенсионерка, в прошлом учительница, она сохраняла в своих манерах признаки профессии. Юра курил, и это возмущало бабушку. Она попросила на него повлиять, а если возможно, то и вылечить Юру. На время бесед хозяйка кабинета, заведующая сектором Любовь Юрьевна, выходила из комнаты и усаживалась под дверью, конечно, не для прослушивания бесед, но, возможно, никотиновая тема была ей не безразлична. Через пару месяцев, когда Юра с бабушкой пришли на завершающую встречу, бабушка от души поблагодарила меня за то, что внук больше не курит. Юноша пережил последнюю беседу, попрощался и ушел. Я подошел к окну, глянул ему вслед без всяких предвзятостей и увидел, как Юра достал сигарету, закурил и пошел прочь от того места, где ему усердно пытались навязать чужую волю.
Первый блин был комом, но Любовь Юрьевна однажды сказала мне с благодарностью и смущением: «А вы знаете, я ведь кое- что слышала из ваших бесед и бросила курить». В результате помощь получил тот, кому она была нужна.
За советом и поддержкой ко мне приходили девочки и мальчики четырнадцати лет и постарше, проблемы у них были схожими: отношения с родителями, учителями, сверстниками, любовь, дружба, интриги и одиночество. Имея уже почти трехгодичный опыт работы в группах, начавшийся когда-то с моего собственного обращения за помощью, и убедившись, что эта форма поддержки очень эффективна, я, однажды предложил заведующей сектором использовать этот вариант в работе с молодежью. Мы вместе пошли к директору библиотеки Алле Андреевне и обратились с просьбой разрешить проведение групповых занятий. Нас поддержали. На 16 мая 1993 года было назначено первое заседание группы, названной молодежным клубом «Контакт».
Я был в том возрасте, когда, взявшись за дело, медлить и переминаться с ноги на ногу было недопустимо. Делом таким для меня была психологическая практика. Помогал жизненный опыт, логика, стремление понять людей и свойственное мне от природы участие в переживаниях других людей. Работа в библиотеке оплачивалась скромно, но она давала колоссальный опыт. Ситуации были ординарными, но эти молодые и симпатичные мальчики и девочки ординарными не были. Каждый из моих новых юных знакомых, прежде всего, становился не чужим мне человеком, как-то сразу я стал запоминать их лично, и даже имена их родных и близких и фрагменты их многочисленных рассказов. Людям нравилось, что их выслушивали с интересом, и то, что их трудности вызывали у консультанта переживания. Консультантом я был новоиспеченным, и этого не скрывал, но без надобности не подчеркивал.
На первое заседание клуба собралось четырнадцать человек. Большинство ребят уже приходили ко мне, но были и новые лица: молодой человек и девушка лет двадцати пяти – ведущие танцевального коллектива, Саша – студент ДГУ, Дима Иванов – учащийся техникума. Именно так они представились всем собравшимся. Познакомились, каждый рассказал о себе, что хотел. Ответственность за начатое дело я почувствовал большую, так как эти ребята собрались для совершенствования себя и для самовыражения, которое звучало в их вопросах к ведущему занятие.
Я, имея некоторое представление о работах великого прародителя психодрамы Морено, предложил сыграть всем участникам роли в придуманных нами сюжетах. Играли, помнится, сцену: встреча в отеле земляков, ранее не знакомых, прилетевших на отдых в Калифорнию. Или ситуацию, в которой пришлось всем нам высиживать в автобусе на занесенном снегом горном перевале, и еще было много удачных и не очень попыток исполнения ролей в приключениях, которые нередко случаются с людьми. Участвовали охотно, а вот получалось не всегда, действие часто останавливалось и ребята, кто взором, кто словами спрашивали меня, что делать дальше. Как и в жизни, они приглашали старшего вмешаться в свою самостоятельность.
Многое из всего, что происходило, я, инициатор сего действа, понимал не сразу. Информация заваливала меня. Творческим всегда было обсуждение сыгранных сцен, в котором все участвовали на равных. Ребята провожали меня до самого дома и спорили, остановившись у нас во дворе, отстаивали свое, и было непросто придти к согласию.
Затем пришла новая пора – пора дискуссий и групповых обсуждений, вынесенных участниками проблем и тем. Однажды двое из первых членов клуба Андрей и Людмила устроили настоящее выяснение личных отношений, сложности которых нередко проявлялись на занятиях и обсуждались, но такого накала страстей не вызывали никогда. Я понимал свою ответственность за происходящее перед ребятами и не сводил со спорящих глаз. Около часа бушевала она с обвинительной речью, и робко оборонялся он. Вмешательство было необходимым, и, дождавшись небольшой паузы, я сказал: «Люда, то, что ты допустила сейчас в присутствии группы, лишает тебя морального права быть здесь вместе с Андреем. Вы должны сами решить, кто из вас уйдет из клуба». Ушла она.
Костяк клуба посещал почти все занятия. Он же чинил интриги, и против меня в том числе. Для них это было интересным и вполне логичным занятием, они боролись за право управлять клубом и делали это весьма успешно. Я тоже пришел не отбывать номер. Ребят я любил, и в предложенной борьбе искал возможность не сбиться на агрессию, зная, что это провал. Мною психологическое дело было выбрано не в шутку – оно становилось профессией и должно было мне не просто нравиться, а обеспечивать меня и мою семью.
В начале сентября мне прямо в отделение позвонил сын Александр и без подготовки, как делал всегда, когда ему было чем приятно удивить отца, спросил: «В Иркутск хочешь?». Я растерялся, пытаясь угадать, что означает это предложение и чем оно обеспечено, какими такими возможностями. Саша не шутил и, продолжая, сказал: «Найди денег и прилетай сюда, я здесь, на месте, восполню тебе затраты и дам с собой». Это было приятно и захватывающе, я растерялся и ответил, что не знаю, как это сделать и где брать деньги. Сто долларов на билет были для меня в ту пору действительно богатством. А сын повторил предложение вполне серьезно и пожелал удачи. Дома Светлана окончательно развеяла сомнения мужа, и решение было найдено. В Столице у меня был друг Виктор, тот самый, который жил на Чистых прудах, он и помог решить финансовую проблему.
Стоя на Павелецком вокзале в ожидании электрички, я поглядывал на московское мороженое в брикетах, которое очень любил, и подсчитывал в уме, сколько же это будет на украинские деньги и что на эту сумму можно приобрести дома. Мороженое я так и не купил, хотя мне очень хотелось полакомиться, а вскоре к перрону подошла электричка. По пути в аэропорт я съел взятый из дому бутерброд с украинским салом и запил его кефиром. Путь предстоял долгий, а опыт полетов подсказывал, что лучше летать, подкрепившись.
Увидев громадное здание аэропорта Домодедово, я обрадовался. Сердце мое наполнилось чувством Родины, что было естественным для человека, сорок лет прожившего в одном городе, и уже три года не бывшего в нем, которому такое счастье выпало неожиданно.
Пиком восторга был взлет, и я вздохнул полной грудью. Появилась возможность оглянуться и осмыслить происходящее: самолет ИЛ-62, рейс с промежуточной посадкой в Омске, в самолете должны быть знакомые, которые в такой ситуации воспринимаются, как родные, а вот и первый: как же его зовут? Он с молочного комбината, начальник снабжения, когда-то мы с ним встречались по работе. Да, его зовут Лева. Кресла были неподалеку, мы обменялись приветствиями и, сблизившись, разговорились. Лева ознакомил меня с «оперативной» обстановкой в городе, то есть рассказал все новости, заслуживающие внимания. Здесь же летел Володя Чумаков – тренер иркутской баскетбольной команды, учившийся когда-то в параллельном классе. С ним вспомнили однокашников и пожелали друг другу успехов.
Летел я дней на десять, и главные события были, конечно, впереди. Даже не верилось, что всего через несколько часов, без всякого труда я смогу увидеть дом родной и своих знакомых, кого, конечно, найду, застану и успею обойти и объехать. Знакомых и родственников в Иркутске у меня было немало, и встречи с ними были желанными.
Пребывая во время посадки в аэропорту Омска, я обратил внимание на очень стройную, смуглолицую девушку, обратил и все, просто ее запомнил. Она стояла как-то заметно, отдельно от всех, занятая своими мыслями.
Взлетели вновь. Второй участок пути, Омск – Иркутск, был финишным, и можно было уже волноваться, не сдерживаясь, и переключить предвосхищение предстоящих событий на форсированный режим. Приземлились, вышли из самолета. Приближаясь к выходу в город, я увидел сына. Он издалека приветливо улыбался. Поздоровались, и Саша пошел дальше, и вот тут я понял, что летел на встречу с сыном в этом самолете не один. Саша встречал еще и девушку, ту самую, которая ни на кого не смотрела в Омске. Познакомившись, мы все вместе сели в такси и направились к Рите – моей сестре и, соответственно, тетушке Александра, у которой он остановился и жил уже неделю.
Все такие желанные для меня, плановые визиты состоялись. Была поездка на катере на Байкал по Ангаре, была встреча с отдыхавшими там племянницей Ниночкой и ее дочерью – двенадцатилетней Катюшей. К обеим этим моим младшим родственницам я всегда испытывал самые искренние, теплые чувства. Катя, когда ей было годика два или чуть больше, подойдя сзади в момент, когда я увлеченно беседовал с кем-то по телефону, врезала мне скакалкой по голове, и с тех пор я её не только любил, но и побаивался. Она была моей крестницей, и хотя проявил я себя в этой роли более чем скромно, вся наша семья об этом помнила.
Ниночку я любил всегда. Родилась она в шестидесятом, третьего июня. Мне только исполнилось пятнадцать. Я учился в десятом классе вечерней школы, и мне доверяли этого первого в моей жизни малыша. Я возился с ней как мог, бегал по утрам в молочную кухню за однодневным и двухдневным кефиром. Мы с Ниночкой ладили, у нас были приятельские и очень демократичные отношения. Она была забавной, возила в игрушечной коляске по квартире кота Василия, который подчинялся её воле безропотно. Часто общаясь с бабушкой, перенимала её многозначительность и серьезность. Выросла она очень доброжелательной, тактичной и, мне кажется, вобрала в себя все лучшее от своих родителей. И впоследствии, если девочки, маленькие или постарше, чем-то напоминали мне Нину, то вызывали у меня очень теплое и нежное отношение к себе. Думаю, что это сказалось и на очень органичном принятии мною Машеньки. Обе они, эти самые близкие, очень значимые для меня девочки уже в детстве часто были задумчивы, обладали богатым внутренним миром, тонкой чувственностью и обе могли быть необыкновенно веселыми.
Отдыхали тогда, в девяносто третьем, племянница и её дочь в санатории «Байкал». Мы побывали у них в номере, но к великому сожалению, моему и девочек, нам пришлось быстро расстаться. На нашем обратном водном пути по Ангаре подошли к берегу в районе дачи сестры, посетили их летнюю резиденцию, еще раз подкрепились, и я отправился в город продолжать череду визитов. Все было очень здорово! Я не знал тогда, что в следующий раз попаду в Иркутск через десять лет, которые будут удивительно насыщенными. Сын выполнил все обещанное, дал денег, я доставил их в свою семью, всем были куплены подарки из Сибири, и все были довольны и благодарны.
С тех самых пор вся наша семья стала немножко обеспеченнее, начался медленный рост благосостояния. Сын стал мне по возможности помогать. А у Светланы появились первые ученики, бравшие уроки английского языка. Это были дети, школьники и даже дошкольники. Детей Света любила и учила их, вкладывая все свои знания и заботу, которая была в ней заложена и укреплена примером любимой ею бабушки. С бабушкой она жила вместе в этой квартире долгие годы.
Я не видел ее никогда, но знал, от кого унаследовал принявшее меня жилище и чувствовал перед покойной Розой Исааковной ответственность за его состояние. Сделать евроремонт у нас возможности не было, но каждый год квартира обновлялась - то новыми обоями, то простейшим кафелем, ремонтом и покраской пола, и мне перед памятью самого близкого для жены человека не было совестно. Бабушка оставила эту квартиру внучке вместе со многими навыками ее содержания в чистоте и порядке. Соседи вспоминали ее добрым словом, а атмосфера в квартире сохраняла ее доброту и хранила ее обитателей.