В личной моей жизни, в истории моей любви, в радостях и чаяниях сердца, перемены вызревали, так же как и всюду в те времена. Дома я с трудом находил себя и работа, связанная с разъездами, была для меня отдушиной. Осень и зима девяностого были прожиты мною в Петербурге, по делам службы, а к весне девяносто первого в отзвуках событий наступило настоящее затишье перед бурей, которому вскоре было суждено прерваться.
Работал я тогда у Леонида Григорьевича и однажды, в июне девяносто первого года, вместе с коллегой по работе Валентиной выехал в Столицу, имея командировочное задание и достаточно прозаические намерения. Жизнь моя в эту пору проистекала благополучно, материальной нужды я не испытывал, да и к роскоши привычки не имел. Было даже чем похвастаться при случае: двухэтажная квартира, сын бывает в загранплавании на учебном паруснике и учится в морской академии, в доме есть маленький серый кот, по неофициальным данным, причастный к камышовой породе. И еще у меня была несколько коротковатая камуфляжная футболка, подарок сына.
В этой футболке я и перебирал содержимое своей сумки, сидя на нижней полке в купе поезда, поставив ее перед собой. У меня был вид увлеченного поиском человека, и со стороны, наверное, казалось, что никто и ничто меня не интересует. Но в самом деле я никогда не оставлял происходящее без внимания. В убедительности своего внешнего вида сомнений я не имел, а более всего, в эти минуты перед отправлением поезда, меня интересовало, кого судьба назначит в попутчики.
В купе вошла молодая и, наверное, красивая женщина, лица которой я еще не видел, а определил это интуитивно. Ее кто-то провожал и, попрощавшись, почти сразу вышел. Поезд тронулся, и мы втроем отправились в Столицу. Познакомились, ее звали Светлана, проехав недолго, стали подсчитывать, сколько часов будем в пути. Считала она, считала на пальцах, и, определив, что её пальцев не хватит, я рискнул приобщить к делу свои, подставив их попутчице, приветливой и, как я понял из того, что счет она продолжила, достаточно смелой. Все было подсчитано, Валентина предложила отведать испеченных ею пирожков, а проводница принесла чай. Ехали хорошо, на ближайшей станции в купе подсел еще один мужчина, и с беседой путешествие продолжалось.
Я имел при себе книгу «От Кьеркегора до Камю» и с удовольствием предоставил соседям возможность обнаружить мои интересы к философии, а заодно рассказал еще о своей любви к питерскому джаз-свинг клубу Давида Голощекина и, прямо с ходу, пригласил Светлану к совместному прослушиванию в Питере прекрасных программ, которые мне действительно очень нравились. Я не побоялся, что предложение будет принято, и, по-моему, даже что-то подсчитал в уме.
Главным было то, что уж очень хотел я показать этой женщине, которая с уважением отозвалась о джазе и даже упомянула известного саксофониста Алексея Козлова, то, что мне нравилось. Я просто жаждал вместе с ней побывать еще раз в Северной столице на Владимирской улице.
Рассказал я в этот вечер о себе очень много. Меня никто особо не спрашивал, но слушали. Особенно она, эта новая знакомая, с которой, так уж получилось, многие мои интересы совпадали. Мне всегда нравилось хвастаться, и я, не считая это зазорным, доверил соседям по купе откровение, которое было выслушано, возможно, с удивлением, но без возражений.
Уснули в первом часу. Проснувшись, я впервые увидел свою попутчицу при дневном свете. Не опасаясь встречи с ее взглядом, устремленным в окно, я полюбовался стильной стрижкой. Она оглянулась, приветливо поздоровалась, и я окончательно понял: у меня появилась новая знакомая – красивая молодая женщина, и живет она со мной в одном городе. Спустившись со своей полки, я направился умываться. Заняв очередь для попутчицы, известил ее об этом достаточно громко, на весь вагон. Она не смутилась и очередью воспользовалась.
Поезд приближался к Столице, и мне захотелось закрепить это знакомство, а, может быть, вместе пройтись по столице или сходить в прекрасный Музей Изобразительных Искусств имени А.С. Пушкина. Душой своей я ощущал полет, предвосхищая возможные и невозможные варианты развития событий, и хотел этой встречи необыкновенно. Предложение приняли, и мне назвали номер телефона квартиры, в которой должна была остановиться Светлана. На другой день из автомата возле кинотеатра «Художественный», в том месте, где людской поток проходит от станции метро к стрелке Старого и Нового Арбата – известному ресторану «Прага»,- я позвонил, и мне ответили. Встреча была назначена в метро напротив третьего вагона поезда, прибывающего от станции «Ясенево» на станцию «Тургеневская».
Я ждал, прибыв заблаговременно, одетый в кожаную куртку, вареные джинсы, зауженные книзу и остроносые туфли черного цвета. Светлана прибыла вовремя. Выйдя из вагона, она приятельски улыбнулась. Мы поздоровались, выбрались из метро, наверх, и начали свою прогулку с Чистых прудов. На этом бульваре проживал мой приятель – Виктор, у которого я часто останавливался, бывая в Столице. Посещения музея не получалось. День нашего первого свидания совпал с днем рождения обновленной России и был объявлен выходным, музеи не работали, и я предложил Светлане отправиться в Нескучный сад, где уже бывал раньше с друзьями, и где мне очень понравилось. По пути к главному входу в «Центральный парк незыблемой культуры», через который надлежало пройти, мы остановились у книжного прилавка, и Светлана приобрела книгу З.Фрейда «Введение в психоанализ». Я с уважением и интересом отнесся к ее выбору, не проявив удивления и решив, что это влияние всего нашего философско-психологическо-джазового разговора в поезде.
В парке звучала музыка, и под прекрасную мелодию Битлз “ I love you “ мы болтали о разном. Я старался не уступать Светлане в просвещенности и сохранять одновременно легкость и важность в суждениях. Говорили о литературе, о балете и театре, о родственниках и друзьях. Она часто упоминала о своей дочери Маше, как-то по дружески доверительно и по матерински просто. Я, соответственно, о своем сыне Александре, с гордостью за успехи, и в подробностях. О супругах мы не утаивали, все было понятно: два семейных человека решили вместе провести выходной день. Оба мы были людьми взрослыми и вели себя вполне самостоятельно, доверяя опыту своей жизни, не оглядываясь ни на Екатеринослав, ни на Столицу, ни на весь белый свет. В парке было пустынно, день был пасмурным, вскоре пошел дождь, но музыка звучала по-прежнему и даже работали торговые точки.
Путь в Нескучный сад лежал через всю протяженность Центрального парка. Беседа протекала ровно и мирно, как - будто какая-то внешняя воля оставляла нас вдвоем, отделяя от хотя и немногих, но все же гуляющих в парке людей. Границы между этими двумя парками я не знал, но для надежности пройти предложил подальше, и мы даже свернули в аллею. Усилившийся дождь придержал нас под одним из деревьев с широкой кроной. Я раскрыл зонт, сохранять дистанцию в таких погодных условиях не предполагалось и вскоре, продолжая говорить просто так, ни о чем, вовлеченные в игру интонаций, мы стояли уже совсем рядом. Мой речевой запас иссяк, ее прекрасное, очень удобно расположенное и влекущее меня лицо было близко, и оставалось только начать его целовать. Меня не оттолкнули, и сам я оторваться от открывшегося мне этого нового человека не мог долго. Нам было хорошо под этим зонтом, который, может быть, час или даже более отделял нас от всего мира. От дождя, который уже давно закончился, и от людей, которых поблизости не было.
События этого дня пролетали вне времени и были нашей вечностью и мгновением. Июнь - месяц очень зрелой весны, и мы тоже были людьми зрелыми. Мы сами определили свои права и поехали ко мне в гости. И все, происходившее с нами в этот день до самого расставания, было простым и непосредственным. Было по – детски естественным, и по-взрослому понятным. Непонятным было одно: как мы оба сможем теперь жить друг без друга, но в этот день такой вопрос еще не звучал. Светлана уехала из Столицы первой, а я звонил ей домой, и запомнил этот номер телефона навсегда.
Пустоты в моей душе больше не было, и жизнь, и все вокруг, и сам я - все поменялось, эпоха перемен моей судьбы достигла апогея. Два предположения были для меня непостижимы: одно - уйти из семьи, то есть, развод, и другое - остаться без Светланы и умереть от боли в душе и сердце.
Думал я теперь только о ней и, о чем ни думай, везде была она - любовь, от которой никуда не улетишь и не спрячешься. Слова, которые были написаны о любви за всю историю жизни людей, были о ней, обо мне и о нас. Я по-прежнему бывал в командировках, выполнив которые, возвращался в Екатеринослав ближайшим авиарейсом.
Страшные события происходили в этот период в наших семьях. Страдали все. Наверное, нам, Светлане и мне, было все же легче – с нами была любовь и нас она объединяла. Я каждый день бывал у нее дома, а, уходя, оглядывался на ее окна и думал: «Может, все обойдется?», ведь жить я должен у себя, в своей семье, которая у меня была и никуда не делась, где был я не гостем.
В той квартире, где вместе со мной жили самые близкие мне люди: жена, сын, и тесть, давно ставший родным, который принял меня в свой дом четверть века назад, когда я был еще солдатом. Где рядом с нами жили наши общие вещи, каждая из которых имела свою историю. Где продолжали жить личные вещи моего отца, икона мамы, весь мой мир, переселившийся сюда из Иркутска, с улицы Красноармейской, где я делал свои первые шаги и прожил сорок лет.
Не смотря на то, что ситуация, в которой я находился, рвала меня на части, и я ругался в пространство и говорил, что мне ничего нового не нужно, наши каждодневные встречи продолжались. Даже разрыв со Светланой в связи с раздельной встречей нового, тысяча девятьсот девяносто второго года, длился недолго – всего три дня. Я позвонил, она меня приняла, и стало ясно, что никто из нас не остыл, и все наши чувства и страсти не развеялись и не растаяли. Таял только наш физический вес, от постоянного напряжения мы оба похудели, борьба нас изматывала, но отступать было некуда.
Светлана уже несколько месяцев как рассталась с мужем, а я все не решался – ведь мои родители и обе сестры жили в своем единственном браке, и о разрыве, даже предполагаемом, в нашей семье никогда не заходила речь. Решающим стал день развода Светланы с ее мужем, и я решился. Тянуть дальше было некуда, второго февраля рано утром я сообщил жене о том, что ухожу, и даже вместе с ней вышел из дому и отправился на работу в одном автобусе, и сидели мы напротив друг друга.