Родители Людмилы переселились из Приморья на Украину в семидесятом году. Связано это было с уходом в отставку её отца, отслужившего свой срок в Вооруженных силах. Ему, как старшему офицеру, было предложено выбрать город для дальнейшего проживания в любой части Союза, и вместе с женой они выбрали Екатеринослав. Разместившись до получения собственного жилья в квартире своих старых приятелей, они, не откладывая желанной встречи, летом 1971года пригласили нас в гости. Мы приглашение приняли, тем более что ехали на полный пансион, и, прихватив немудрёные подарки, отправились в путешествие. Для меня этот визит был настоящим счастьем, до этих пор я никогда, ни разу западнее Усолья-Сибирского не был. И ещё очень важным для меня было то, что путь наш пролегал через Столицу!
Столица была хрустальной мечтой моего детства, жить в этом городе я не рассчитывал – просто мне очень хотелось увидеть её улицы и высотные дома. В Столице был Кремль, Спасская башня, Мавзолей – все святыни тех дней, не ставшие мне чуждыми и поныне. Столица мне снилась в каком-то странном исполнении: в сновидениях дома были громадными, непропорциональными, дорог я не различал и смотрел на город как будто сверху, как смотрят на архитектурные макеты. И вот, наконец, я, двадцатишестилетний сибиряк, вместе с семьей впервые отправился в гости к родителям жены самолетом с пересадкой в столице.
В полете рядом сидящему пассажиру, проживающему в Столице многие годы, на вопрос: «В Столицу впервые?» я ответил утвердительно. Попутчик дал мне два совета: «В метро «козлом» не прыгай. Ступай с эскалатора плавно». И еще, как представителю «саранчи», то есть приезжему, сказал: «Не зная транспорта, ты к вечеру вот такие ноги натопчешь». И показал ладонями объем стопы двухгодовалого слоненка. Эти предсказания попутчика я часто вспоминаю с улыбкой, испытывая при этом добрую иронию к самому себе, летевшему тогда в столицу в первый раз.
Встречал нас, иркутских гостей, мой племянник Владимир, красивый, артистичный, говорящий прекрасно звучащим сценическим голосом слова, несущие в себе особый шик сочетания театральности и признаков владения ситуацией и событиями чуть ли не всего мира, а страны – так это точно, которыми обладают и очень гордятся только жители столиц. В нем видны были стиль и вкус. И со знанием того, как нужно было сибирякам - мне, моей жене и сыну - въезжать в столицу, и от всей души, может быть, на остатки последней стипендии только что законченного знаменитого театрального института, он посадил нас в аэропорту Домодедово в такси, и счастье увиденного ворвалось в мою душу. Мы даже остановились по дороге, подышали после самолета воздухом подмосковного лесочка и, передохнув, въехали на московские проспекты, пересекая площади и пронзая сумерки, в которых виднелись уже настоящие, освещенные высотные дома и московские окна. Непривычно и роскошно выглядели подсвеченные изнутри тумбы, отделяющие разнонаправленные полосы движения. Номера домов и названия улиц также подсвечивались изнутри.
Ночевать Володя предложил нам в общежитии легендарного ГИТИСа. Мне запомнилась очень красивая девушка, проследовавшая навстречу утром в коридоре, когда я шел к умывальнику – она, видимо, возвращалась оттуда и полотенце, собранное в подобие чалмы, дополняло ее великолепие колоритом востока. «Вот это да!», - сказал я племяннику, прожившему здесь пять лет, но он не поддержал восторгов дяди-провинциала.
На другой день мы прилетели в Екатеринослав. Время было поздним, и мы с помощью водителя такси и редких прохожих едва нашли дом, в котором жили родители Людмилы. Долго сидели за столом, ужинали, выпивали. Григорий Яковлевич, хозяин дома, являясь человеком доброжелательным, в своей жизни относился с огромной любовью и к делу, и к людям. Рассказывал он о достопримечательностях города подробно и очень понятно, а в последующие дни очень многое показал нам самолично. Он был прекрасным гидом и, сопровождая экскурсию приглашениями в различные заведения, угощал нас винами и закусками.
Так проходил первый визит к очень близким людям, которые для нас, своих детей, и для своего внука никогда ничего не жалели. Этих визитов было еще очень много, почти каждый год, пока не произошел окончательный переезд всей моей семьи на Украину. И Григорий Яковлевич и Татьяна Сергеевна всегда хотели переселить нас поближе к себе в Екатеринослав. Но наши дела в Иркутске складывались удачно, мы, собственно, только начали жить, настоящих мотивов для перемен у нас не было, и родителям оставалось только ждать. Все эти годы они терпеливо ждали нашего переезда. Мама так и не дождалась, в августе восемьдесят пятого года ее не стало, и отец Людмилы остался один.
В этом же, таком переломном году, Саша поступил на учебу в Одесскую Морскую академию и возвращаться в Иркутск, в силу своей будущей профессии, связанной с морем, больше не планировал. Так получалось, что дальше откладывать переезд не было возможности и смысла. Решение было принято, и начался поиск вариантов великого переселения. К концу восемьдесят пятого года оформление документов было закончено и, наконец, переезд из Азии в Европу состоялся.
Иркутск был оставлен. В нем остались могилы моих родителей. Остались родственники и друзья. Прощание было долгим, встречи в будущем, конечно, планировались, но было в этом что-то от слова «навсегда». Мы покидали очень хороших, ставших нам близкими, людей, и я, так же как Людмила и сын Александр, взял их с собой памятью и сердцем. И еще мы увезли с собой иркутскую историю жизни нашей семьи.
Европа была покорена, ее центром стал Екатеринослав – большой и красивый город с полуторамиллионным населением, с Днепром, который чуден не только при тихой погоде, с футбольной командой, носящей название великой реки. Город со многими заводами, один из которых и приютил нас, дав возможность работать и зарабатывать на жизнь.
Я получил статус - новый сотрудник завода, новый житель города и новый гражданин Украины – страны, моё расположение и симпатия к которой начиналась когда-то от услышанных в детстве мелодичных песен про черные брови и карие очи. Отношение это множилось всем тем, что я узнавал от старшего своего родственника и друга Леонида, рожденного на казацкой земле Запорожья. Было мне сорок лет от роду, имел я образование и рекомендательное письмо из министерства о переводе на работу в город Екатеринослав. Имел в этом городе родственников и друзей, имел опыт проживания в городах европейской части Союза в длительных командировках. В общем, был способен попробовать себя на выживание за пределами родной Сибири.
Первые годы жизни на новом месте для всей нашей семьи были крепким орешком. Всем троим пришлось нелегко, и все же сын, успев отслужить в армии, продолжил учебу в Одесской морской академии. Жена освоилась на работе, а ее отец, Григорий Яковлевич, помогал нам в решении житейских проблем и был надежным другом. Я работал на том же заводе, что и жена, она в ОТК, а я в отделах снабжения, комплектации, и был одно время начальником отдела сбыта. Путь мой по структурам нового предприятия складывался очень непросто и в первую очередь именно психологически. Рядом со мной не было ни одного руководителя, которого я бы знал лично, да еще и с детства. Не было ни защиты, ни няньки. Начал я с должности начальника бюро запчастей. Для многих мое поведение было странноватым, удивляла людей моя неуместная открытость и полное непонимание внутризаводской интриги. Мой первый руководитель, которому было сложно меня понимать и поддерживать, называл меня по доброму, в шутку «парашютистом». Мол, с неба свалился.
Поступив на завод по переводу, я должен был работать в снабжении, и сам я очень этого хотел. Там, мне казалось, будет проще, да и начальник - очень приятный человек, но вскоре вместо него прибыл новый, некто Геннадий Владимирович, и начались проблемы совмещения двух личностей - моей и его. Коллеги воспринимали начальника без проблем, а я очень сильно переживал его беспардонность, позерство и никак не хотел ему подчиняться. Недовольство моё почти не выходило наружу, поделиться горем я мог только с близкими людьми, а горе было в том, что я не видел выхода из ситуации, до Иркутска было далеко. Я был растерян, мне было страшно, я понимал, что работать могу, но сам все меньше в это верил, и я не видел никакого выхода из сложившейся ситуации. Своими то шутливыми, а то по- административному грозными репликами и комментариями он, казалось, унижал и оскорблял людей, и ему удавалось в один миг подавлять мою веру в себя. Протест мой сдерживало то, что вся сила его подкреплялась должностью, и я боялся до жути, что меня уволят и я не найду работы. В Иркутске я бы этого не боялся. Но время шло, руководство вняло моим просьбам, и я перешел в другой отдел, а затем директор назначил меня начальником отдела сбыта. Актуальность грозного Геннадия ушла в лету, и все как будто налаживалось.
К тому времени все больше начинали беспокоить меня мысли о новых возможностях, которые несла с собой перестройка. Многие знакомые мне специалисты и даже просто смелые молодые ребята открывали кооперативы и фирмы разных форм собственности. Новизна манила людей возможностями, всех сложностей которых еще никто толком не знал. Нарастала убежденность в том, что завод мне надоел, и с ней не хотелось бороться. За лето я созрел и в сентябре девяностого года перешел работать к человеку, который мне поныне симпатичен – к Леониду Григорьевичу, открывшему малое предприятие и ставшему в нем учредителем и директором. Так на меня повлияли настроения перестроечного периода. В этом переходе виделись перспективы и путь в бизнес, и завод я покинул, не оглядываясь.