И Вовку уже не ждали в школе, отмечав посещаемость, откликая пофамильно, на его строке молча ставили маленькую буковку "п" - прогул и снова прогул.
Вот он объявился в школе, зашёл даже на урок подурачиться и посмеяться. Никто из учителей не был рад внезапному появлению Вовки, кроме одноклассников. Они его напротив любили и обожали. А некоторые даже хотели быть похожими на него, но боялись родителей и взрослых, но быть тайными его поклонниками и ещё больше его тайными сообщниками, этого у них не мог отнять ни один взрослый, даже самая строгая и влиятельная в их школе директриса.
Если Вовка являет свою личность на уроке, значит будет весело, а самого урока уже не будет.
- Ну, что, готов? - сурово, со злой насмешкой спрашивали его учителя.
- Нет! - выкрикивал он спокойно, даже весело, из-за парты.
- А зачем пришёл тогда? - кто-то из учителей спросил его однажды.
- Соскучился! - рассмеялся он в ответ, потом выпалил ещё пару лишних фраз. И весь класс засмеялся.
И тогда его фамилия гремела как гром из грозовых уст учителя:
- Б., покинул класс немедленно!
Но разве Вовку, можно было так просто выгнать! Он начинал ещё больше усмехаться и переговариваться с учителями. Одна, самая молодая, учительница не выдерживала и сама убегала с урока. Ей, в отличии от других, чаще доставались, вообще, непристойные выражения по поводу её красоты, молодости и фигуры. Другие постарше и погрубее вставали и направлялись к двери со словами:
- Я к директору! Пусть мать снова в школу вызывают!
- Подождите-подождите. Не спешите, - только тогда начинал реагировать Вовка. - А можно я останусь на уроке и буду вести себя хорошо, правда, - всё так же с издевательской насмешкой говорил он.
- Нееет! Пошёл вон из класса и можешь не возвращаться! - так нервы учителя, вскипали постепенно, но очень быстро, как электрический чайник с бурлящим кипятком, заставляющим своим паром, отщёлкивать кнопку до предела. Так вспыхивал и извергался гнев выведенного из себя учителя, да и почти любого взрослого. Только не Вовку. Ему хоть об стенку горох, хоть головой об пол, хоть пятками в небо, хоть в "позе на ушах", он всё так же будет "насвистывать себе под ухо и плевать в потолок". Но, а урок, был в любом случае сорван.
- Ну, что, Вы! не надо так нервничать! я уже ухожу!
И тогда он вставал! С улыбочкой охватывал все любопытно вытаращенные на него глаза одноклассников; говорил с важным видом: "Всех благодарю. Спасибо за внимание!" - и медленной щеголявой походкой, обязательно проходя мимо учителя, главного обозревателя его концерта, останавливался, что бы как должное, уделить ей последнее внимание перед вынужденной разлукой. Он поворачивался к ней лицом, клал на сердце ладонь, отдавал почтение небольшим поклонам, насколько это позволяло его превосходительству; обязательно приносил свои глубокие извинения, как культурный почтенный гражданин, за нечаянно причинённые неудобства; потом поворачивался к своим поклонникам, поднимал высоко подбородок, раскрывал широко рот и, резко, прищёлкнув всеми зубами кидал голову на грудь. Потом, махая рукой, направлялся к выходу, и завершая своё шествие аристократично: тихо прикрывал за собой дверь, что относительно отличалось от его прихода с размахом, словно по красной выстланной специально в его честь, ковровой дорожкой; или ставил ступни вместе, вытягивал стан по-армейски, прикладывал сомкнутые выпрямленные пальцы к виску, потом поднимал мыски и, стоя на пятках, поворачивал торс к своим сослуживцам, и так, не опуская руки, давая честь, выпрямлял колени, поднимал ноги во всю длину,
тянул мыски и парадным шагом маршировал до двери.
И таким он был весь, почти до последних дней: забавным и добрым малым.
Продолжение следует...