Жизнь студенческая...

                ЖИЗНЬ СТУДЕНЧЕСКАЯ...

                (рассказ)



ОТ АВТОРА

     Я на этот раз задался вполне определенной целью. Меня интересует наше студенчество. Много раз я пытался об этом написать - но этот разнообразный материал "одолевал" меня, и ничего путного не выходило. Для начала обрисую тему. Мы знаем, что наша прекрасная столица - замечательный центр образования и культуры. Десятки тысяч молодых людей каждый год съезжаются сюда, чтобы приобщиться к этой культуре и получить это образование. Здесь они сдают экзамены в различные институты, поселяются в общежития, и... после этого для них начинается совсем новая жизнь.  Как-то сложится эта жизнь?.. Начало в ней не похоже на середину, а середина - на конец. Что ждет  здесь этих молодых людей? Как-то кончатся эти пять долгих лет, и как сложится их жизнь впоследствии?..
     Вот об этом я пишу. Вот эти молодые люди меня особенно теперь волнуют. Впрочем, не совсем понятно, как об этом писать. Вновь нахлынули воспоминания студенческих лет - и я опять боюсь с ними не сладить. Но все же рискну, попробую еще раз. Выберу для простоты довольно узкую тему - жизнь одного студента довольно престижного института, довольно сложного и "теоретического" факультета. Попробую увидеть всё студенчество глазами такого молодого человека. Выберу одну ситуацию в его жизни, когда он после двух с половиной лет не слишком-то удачного обучения попал в одно интересное место, и это побудило его самым серьезным образом осмыслить и предыдущие годы своего учения, и как следует задуматься о собственном будущем. Правда, многие студенты могут сказать, что я здесь многое выдумал, поскольку сам я никогда не был приезжим-лимитчиком и не жил в общежитии. С другой стороны, современный читатель может заметить, что сейчас в студенческой жизни многое не совсем так, или даже совсем не так, поскольку в этом рассказе использованы впечатления 30-летней давности. И все же я надеюсь, что за 30 лет не так уж и многое изменилось, и что в этом рассказе все же достаточно много правды. С этой мыслью и попробую начать.

               
                I

     ...Почему я приехал в Москву?  Да, наверное, потому что так надо было. В нашем классе я был лучшим учеником. Когда заканчивался десятый класс, у преподавателей даже и вопросов не было - ему надо ехать в Москву! В этом был для всех нас даже как бы "вопрос чести". Речь шла чуть ли не о том, чтобы поддержать репутацию родной школы, родного города. Честно говоря, я и сам так считал. Я чувствовал, что должен совершить что-то особенное, отправиться в какие-то новые дали, испытать себя! Я, признаться, действительно ехал "покорять Москву". И не только своими школьными знаниями, не только с целью получить образование и профессию, но и своими талантами - не зря же я в старших классах школы играл на гитаре, сочинял стихи!..
Вот с этими, или примерно с этими мыслями я и отправился в Москву. Время экзаменов я плохо помню. Все это мелькает передо мной, как в тумане. Самое главное, что нужно сказать - что ведь ни у меня, и ни у кого из приехавших не было уверенности, что мы поступим. Это зависело от "лотереи" экзаменов. У меня, конечно, было чувство, что я должен поступить. Я все время твердил себе: "Нужно поступить, нужно поступить!" Но повлиять на это я никак не мог - нужно было только жить в общежитии и сдавать экзамены. И вот, когда в последний день вывесили результаты, и оказалось, что я "прошел", то я сначала даже никак не мог поверить. Но факт оказался фактом, и это значило, что для меня действительно начинается новая жизнь. Короткая поездка домой, куда я приезжаю как "победитель" - вот ближе к осени я снова собираю
вещи и снова отправляюсь в Москву - на этот раз уже надолго. Нас снова поселили в том же общежитии, с теми же ребятами, которых я уже немного знал. Быстро пролетели эти дни - и вот уже наступило 1-е сентября. Начиналась действительно новая жизнь.
    
II.

Что же мне теперь в первую очередь вспоминать? Конечно же, нашу общагу. Впрочем, поначалу мне там даже нравилось. Интересно было жить совсем одному, на свободе, в чужом городе, среди новых товарищей. Но вскоре после начала занятий все постепенно начало принимать совсем другой оборот. На занятиях оказалось слишком много непонятного. Невольно в душу закрадывалась тревога - а как же мы все это будем сдавать? Начались долгие сидения в библиотеке над тетрадями и лекциями. Но непонятного меньше не становилось. На занятиях царила тоска. Некоторые целиком, "с головой" погружались в учебу, другие, наоборот, бодрились и старались сделать вид, что им все нипочем - но видно было, что и в них живет та же тревога. К тому же и невыносимые условия в общежитии. Многие по ночам совсем перестали спать, и до утра "гуляли". Народ потом досыпал днем, пропускали лекции. Заниматься в комнате было почти невозможно, за книги приходилось браться лишь урывками. Все это приводило и меня, и моих товарищей в состояние уныния - а к тому же еще возникшие вскоре и неизбежные в условиях общежития сложности в человеческих отношениях.
Но опишу это место, так, как если бы я был писателем и рассматривал его со стороны. Это обычный корпус высотой в пять этажей, окруженный другими такими же корпусами. Перед ним находится большой двор, во дворе - стадион с проволочной сеткой. На этом стадионе в любое время года, даже зимой, бегают наши студенты и играют в футбол. Рядом - небольшое двухэтажное здание, какие бывают во многих дворах, в котором находятся столовая, прачечная, и какие-то другие бытовые службы. Это удобно - наши студенты там постоянно обедают и завтракают.
Но меня больше интересует сам корпус. В него ведет единственный подъезд, расположенный по фасаду, точно посередине. За ним - небольшая прихожая, в которой стоит стол для дежурного, висят ящики для писем и ключей, по стенам виднеются какие-то плакаты, и стоят старые потертые кресла, в которых иногда от нечего делать отдыхают студенты. Сразу за решеткой, на которой висят горшки с пыльными цветами, начинается коридор. Этот коридор мне, видимо, надо как следует описать. Он тянется в обе стороны - и по обе стороны в нем тянутся длинные ряды дверей. Все двери  одинаковые, и за каждой - свои жизни, свои судьбы. Скольких людей я встретил здесь за эти два с половиной года, сколько разных характеров - невозможно было бы все это описать!
Мне особенно запомнился этот наш коридор поздним вечером. Его освещают редкие вделанные в потолок лампы. Но и из тех почему-то половина не горят, так что часть коридора может оказаться погруженной во тьму. По этому коридору туда и обратно ходят самые разные люди. Вот идет низкорослый студент, голый по пояс, с полотенцем, перекинутым через плечо. Вот из кухни выходит девушка, держа в руках дымящуюся сковородку. Прохожу по коридору, приглядываясь к окружающим мнея людям. Двери в некоторые комнаты открыты, за каждой течет своя жизнь. Вот в одной из комнат кто-то сидит за столом, повернувшись спиной, над книгой. Вот другой студент лежит на кровати, прямо в одежде, отвернувшись лицом к стене и закрывая голову подушкой, тщетно пытаясь заснуть. Вот другой студент в своей комнате слушает магнитофон на полную громкость. А вот крепкий, спортивный студент прямо в узком проходе между кроватями разминается, махая пудовой гирей. Прохожу дальше. Вот открытая дверь на кухню, и за ней несколько человек стоят у плиты, готовя себе ужин. А вот дверь в умывальную, и за ней фыркает и обливается водой тот коренастый студент, что шел с полотенцем.
Я полюбил вечерами так ходить. Кругом текла и разворачивалась самая разная жизнь, перед глазами проходили самые разные люди. Но только жалко, что, несмотря на то, что мы все жили вместе, большинство из них были чужими, нас ничто по-настоящему не связывало, и поэтому невозможно было избавиться от чувства какой-то странной тоски.
     Мы живем в небольших комнатах на 4-х человек. В каждой комнате - четыре кровати, по две у каждой стены, между ними узкий проход. Еще есть стол у окна, у двери - шкафы для вещей, по стенам над кроватями - полочки для книг. Я с самого начала "хлебнул горя" от жизни в такой комнате. Иногда приходишь - а на твоей кровати спит совсем другой человек. И не то что знакомый, кто-то из ближайших друзей - а совсем чужой. Это происходит потому, что в таких условиях все комнаты становятся как бы "общими", и пока тебя нет, кто-нибудь из соседей обязательно своего знакомого приютит, а иногда к нам в общагу приходят в гости "москвичи". Конечно, это хорошо, что люди все так вместе дружат и друг о друге заботятся - но в таких условиях нужно прикладывать особые усилия, чтобы "отвоевать свое место под солнцем", "сохранить себя".
Потом еще - несходство характеров. Каждый человек -
своя, особая жизнь, своя, особая личность. Один хочет слушать музыку, а другой - тишины. Один хочет спокойно позаниматься, а другой - помахать гантелями. У меня в первую осень в комнате был товарищ, который все время махал гантелями над моей головой. К тому же эта уже упомянутая мной привычка до середины ночи не спать. Тут хочешь - не хочешь, а будешь под других подстраиваться. В результате я тоже "встроился" в этот режим, и мне потом приходилось днем досыпать. Из-за этого, конечно же, приходилось пропускать важные лекции. А иногда все-таки соберешься, придешь на лекцию - но все равно ничего не понимаешь, а только сидишь на задней парте и спишь. Так что вся эта обстановка была совсем неблагоприятна для учебных занятий. 
Я в результате совсем и перестал заниматься, совсем махнул на это рукой. Главное было - как-то выжить. Представляете - первый семестр, скоро предстоят первые экзамены - а я провожу время у себя в общежитии, отсыпаюсь днем, и совсем не представляю, что со мной будет дальше. Правда, тогда все-таки все как-то обошлось. Первую сессию я все-таки как-то сдал. Снова потянулась прежняя студенческая жизнь - но появились новые проблемы.
...Но я слишком увлекся общим описанием нашего студенческого корпуса. Попробую теперь так же описать наш институт.


III.

     Наш институт - тоже интересное место. Это - огромное здание из стекла и бетона, наполненное классами и коридорами. По коридорам все время туда и сюда снует народ. Я уже привык к этим толпам, которые всегда текут сквозь это огромное здание, затекают в аудитории, концентрируются у лифтов, направляются в библиотеку или в столовую. Это одни из тех толп, глядя на которые, начинаешь себя чувствовать одиноким среди людей. Я привык на них смотреть как-то отрешенно, будто со стороны - и в то же время должен признаться, что подолгу, поскольку такое множество чужих, незнакомых людей как-то приковывает и завораживает.
Но вспомню нашу учебу. В один из дней я все-таки встаю пораньше и успеваю на занятия. Пока идешь от общежития к автобусу, и потом от автобуса к институту, сознание как-то проясняется. Уже ранняя зима. Кругом на тротуарах белеет первый снежок. Еще утро, улицы залиты светом фонарей.
В таком настроении я вхожу в здание института. Но здесь оно быстро улетучивается. Снова знакомые стены, снова толпы невыспавшегося, хмурого народу снуют вокруг.
Но вот я на лекции. Аудитория огромная, высокий потолок. Кругом в рядах сидят мои товарищи. Обстановка вроде оживленная, слышны постоянный гул и отдельные голоса - и в то же время какая-то напряженная, нервная. Видно, что все пришли сюда не по своей воле, а потому, что они кому-то это должны, потому что "так надо".
Наконец, приходит лектор.  Он такой спокойный, самоуверенный - совсем не так, как собравшиеся в зале. Голос его, как тяжелые капли, мерно капает в аудиторию. На лицах собравшихся в зале - напряженное внимание, желание понять... Студенты близоруко щурят глаза, вытягивают шеи... Некоторые, вопреки очевидности, стараются что-то писать. Но пиши, не пиши, старайся понять или не старайся - все равно ничего не понятно. Он ведь и не старается быть понятым, он вовсе и не думает о нас!.. А поэтому самое лучшее - это лечь где-нибудь на задней лавке и досыпать, или, как это у нас делали некоторые студенты, играть  в
"морской бой". В этих, по крайней мере, было что-то живое и свежее. Также и в тех, которые просто сидели спокойно и читали какую-нибудь книжку, или рисовали. А когда человек старается записать или понять то, чего он на самом деле не понимает, он начинает выглядеть ужасно глупо.
В то утро мне надоело смотреть на студентов и слушать мерно падающий в зал голос лектора, и я принялся смотреть в окно. За окном таял выпавший за ночь снег, на ветках деревьев висели капли, а небо было белое и хмурое. Высоко в этом белом и хмуром небе, в просвете между двумя соседними зданиями кружила какая-то птица. Я некоторое время с болью смотрел на нее,  думая что-то о том,  что вот, она - в вышине, в этом белом свободном небе - а я здесь, в этой скучной аудитории, должен сидеть среди этих людей и слушать эту нудную лекцию. Напротив виднелся гранит серой стены соседнего здания. Окно, около которого я сидел, было пыльное, между стеклами лежал какой-то мусор. Все было так скучно и тоскливо!..
     Кроме этой большой аудитории на первом этаже, мы также занимались на верхних этажах. Там же находилась наша учебная часть. Вот это место, на котором стоит остановиться поподробнее. Сюда вызывали студентов, у которых было что-то "не в порядке" - которые много прогуляли, или которые не сдали зачеты или экзамены. Понятно поэтому, что обстановка у дверей учебной части  была напряженной и неприятной. Люди сидели хмурые, размышляя о тех проблемах, за которые их сейчас будут "распекать". Речь обычно шла о прогулах, которые надо было как-то оправдать. Для этого студент обычно шел ко врачам. Это в нашей студенческой жизни - совершенно особая история. Приходилось долгие часы проводить в поликлинике с тем, чтобы тебя признали больным и дали справку. Врачи делали это неохотно - особенно "задним числом". Впрочем, в конце концов все как-то само собой решалось, и тебя все-таки допускали к экзаменам.
Мне тоже за это время пришлось не раз побывать в учебной части. Инспектором, разбиравшим прогулы студентов, у нас работала одна немолодая уже женщина. Из-за той роли, которую она играла в нашей жизни, отношение к ней было соответствующее. Никто не хотел попасть на прием к "Раисе" (таково было ее действительное имя), или "Крысе", как ее выразительно называли студенты. Наверное, она чувствовала это отношение, и из-за этого становилась еще более нервной и неприятной в общении. Признаюсь, я тоже, встречаясь с ней в в этой обстановке и по таким поводам, ее очень не любил. А теперь, спокойно глядя на то время, думаю - а что же в ней, собственно, было особенного?.. Обычная женщина, у которой, наверное, тоже есть семья, дети... Просто она оказалась у нас на факультете, среди студентов в такой роли... Заняла свое место в этой "системе"... И эта система всех нас "перемалывала"...
Между занятиями были у нас перемены. Казалось бы, это было время, где можно расслабиться, отдохнуть - ан нет, и здесь возникали свои проблемы. Выйдешь после лекции в коридор - вокруг, в основном, незнакомые, чужие лица. У каждого - свой характер, свои интересы - непонятно, как подойти и заговорить. Главное же - это чувство общего напряжения, возникающее из-за того, что все попали в незнакомое место, в котором вовсе не хотят находиться, и в котором должны делать непонятно что и непонятно с какой целью. Из-за этого все разговоры выходят отрывочные, нервные, иногда - преувеличенно-возбужденные. Я поначалу, в первые дни пытался подходить к разным компаниям и разговаривать - но потом мне это стало тяжело. И тогда я стал на переменах стоять отдельно, в стороне, рассматривая народ - или же отворачивался к окну, наблюдая вид за окном. Хотя и понимал, что в моей ситуации это, наверное, гибель, что мне надо быть вместе с людьми.
     Вообще, эти оторванность от людей и одиночество "затягивают". Вот так проведешь в институте весь день (я все вспоминаю те, первые полгода, до первой сессии) - и после занятий идешь не обратно в общежитие, а в одиночестве бродить по городу. Уже поздняя осень... Все деревья облетели, тротуары и газоны засыпаны сухими осенними листьями... Небо, иногда высокое и чистое, как слеза, а иногда низкое, нависшее и хмурое... Я  полюбил так одиноко бродить по Москве,  глядя на ее притихшие улицы и дворы.  В эти моменты душа моя как-то успокаивалась, я обретал некоторое внутреннее равновесие. И все же, даже в самые спокойные моменты, в глубине сознания присутствовала некоторая тревога, и где-то на дне души все время свербила мысль: "Надо сдать сессию, надо сдать сессию!" И эта неопределенность будущего, и необходимость постоянно напрягаться, и множество непонятного в учебе постоянно все отравляли.
Но наступает вечер, и нужно возвращаться опять в корпус. Снова я возвращаюсь в знакомый уголок Москвы. Снова передо мной это знакомое пятиэтажное здание, которое теперь стало мне домом. Снова этот бесконечный длинный коридор и знакомая комната на четверых. Снова к ночи жизнь эта только разгорается, так что ка следует выспаться сегодня опять не удастся. Я понемногу начинаю участвовать в этой жизни, встречаюсь с кем-то в коридоре, иду к друзьям... Снова вокруг меня разворачивается беспорядочная жизнь нашей общаги.
...Но вот,  наконец,  все стихло. К середине ночи общага, наконец, засыпает. Жильцы нашей комнаты тоже ложатся  спать.  Вот уже кто-то щелкнул выключателем, и в комнате гаснет свет. Еще слышно сонное бормотание кого-нибудь из товарищей - и наступает тишина. Теперь слышны только тиканье часов и мерное дыхание на соседних постелях. Темноту комнаты прорезает только свет фонаря,  стоящего на улице напроив нашего корпуса, и оставляющего яркие полосы на кровати, на полу и на стене. Я лежу, закутавшись одеялом. Наконец-то наступило время поспать! Но сон почему-то не идет. Перед глазами проносятся картины моей новой московской жизни. Тоскливые занятия в институте, и одинокие скитания по городу, и эта беспорядочная ночная студенческая жизнь... И главное - впереди экзамены, к которым я совершенно не готов!
Я поплотнее натягиваю на голову одеяло. Шумит за окном холодный осенний ветер. Где-то в корпусе слышны еще последние звуки - играет где-то магнитофон, за стеной слышится тихий перебор гитары... Ярко светит и слепит глаза фонарь, стоящий прямо за окном. Я все никак не могу заснуть. Вот, уже почти три месяца тянется эта моя новая, московская жизнь. Впечатления ее настолько странны, дики, беспорядочны!.. И как-то все сложится, что-то из всего этого дальше будет?..



IV.

Впрочем, в действительности все было не так мрачно. Были, несомненно, в нашей студенческой жизни и впечатления добрые, светлые. Так, очень скоро на нашем курсе выделилась группа студентов, которые жили активной, интересной, энергичной жизнью. Многие из них занимались спортом. Кроме общего для всех футбола, люди записывались еще в какие-нибудь секции. Были студенты, которые полюбили ходить по театрам, простаивали по многу часов у касс в ожидании билетов. Были и такие, которые просто жили более свободной и яркой жизнью, старались держаться компаниями, ходили друг к другу в гости, часто ужинали вместе - короче, с пользой и интересом использовали это студенческое время. Впоследствии, когда наступило лето, многие из них отправились в стройотряды, и там, работая, они лучше знакомились, между ними складывались более глубокие личные отношения. Такие, как потом оказывалось, и лучше учились. Из таких же, в основном, выдвигались и "общественные деятели" - люди, которые начинали заботиться о других студентах, о жизни общежития, всего курса.
Рядом с такими жилось как-то спокойнее и веселее. Они были как бы опорой, или "ядром" нашего корпуса. Но ради справедливости надо сказать, что были и другие. Это были люди, которые, не имея внутри такой жизненной силы, замыкались, в основном, на свою частную жизнь. Они были более тихими, жили более скромно и незаметно. Их, насколько я понял, интересовало, в основном, их собственное спокойное существование. Спортом они не занимались, в стройотряды не ездили. Некоторые из них главную "ставку" свою делали на учение, с головой погружались в занятия - но странно, учеба их со временем шла все хуже и хуже. Некоторые в конце концов совсем переставали справляться, не могли сдать экзамены - и начинали обращаться к врачам. Со временем это пришлось пережить и мне, так что об этом речь еще впереди. Так или иначе, но эти люди составляли круг "обычных студентов", не блещущих особыми талантами, которые при некоторых условиях могли пополнить третий, "низший" круг, т.е. "скатиться на дно".
Вариантов пребывания "на дне" тоже было множество. Это были и отчисленные студенты, которые, тем не менее, как-то перебивались в этом корпусе, ночуя у знакомых. И завсегдатаи психиатрической больницы, в которой они лечились от нервного переутомления, и потом все равно стремились вернуться к учебе. И т.н. "вечные студенты", которые несколько раз брали академический отпуск, и учились по многу лет, каждый раз переходя снова на младший курс. Это совершенно особая группа студентов, и о ней я, может быть, еще скажу впоследствии.
Что же касается меня, то себя я, скорее всего, отношу ко второй группе. Только мой случай, в каком-то смысле, "особенный". Я приехал в Москву с очень ярким ощущением своего таланта. Я и поступил-то в этот институт, может быть, не для того, чтобы учиться и получить профессию, а чтобы здесь проявить свой талант. Поэтому, хотя я конечно, в какой-то степени и учился, но все же мысли мои на самом деле были о другом. Чуть только представлялась такая возможность - я уединялся со своей "заветной тетрадочкой", и пытался писать стихи. Из-за этого я и не очень любил находиться в компании. Крепкие, энергичные студенты, заметив, что я предпочитаю держаться от них в стороне, очень скоро перестали считать меня "своим". Но и от большинства "середнячков" я отличался тем, что не просто жил своей тихой частной жизнью, а предпочитал заниматься творчеством. Такие студенты тоже составляли у нас особую группу - которые поступили в этот технический институт, но чьи интересы почему-то лежали в гуманитарной области. Может возникнуть вопрос - а почему бы мне с самого начала было не поступить в другой институт - скажем, литературный? Но в этом была бы слишком большая претензия, это значило бы слишком много сразу заявить о себе. А так было в самый раз - поступить в технический ВУЗ, чтобы получить профессию - а для себя, заодно заниматься литературой. Разве, в самом деле, не может быть ученых, которые любят музыку и поэзию? Но только все дело в том, что для меня занятия наукой оказались на последнем месте, а это оказалось главным.
Я здесь упомянул целый круг людей, которые учились у нас, но чьи интересы на самом деле лежали в культурной, творческой области. Мне кажется, им всем приходилось нелегко. Это мог быть какой-нибудь любитель классической музыки, или просто любитель науки, который стремился видеть в науке гармонию, красоту. В нашей обстановке сухого, формального обучения такие люди не находили понимания. Они выглядели на общем фоне как "белые вороны". Поскольку таким людям трудно было с полной серьезностью относиться к обучению, их могли ждать здесь некоторые трудности. Так, например, человек мог успешно развиваться творчески и внутренне - но при этом не успевал сдать сессию. Так он оказывался "завсегдатаем" учебной части и врачей. Он мог попасть в больницу, быть отчисленным, оказаться оставленным на долгие и тяжелые пересдачи, и, таким образом, "опуститься на дно". Так и я, зазевавшись, в конце концов не выполнил учебный план, вынужден был обратиться к врачам - и вот теперь оказался в этой больнице. Но я все же надеюсь, что это в моей жизни досадная случайность, что все это скоро пройдет, и я снова смогу вернуться к нормальной жизни.
Но продолжу мои наблюдения о жизни нашего института. Если отвлечься от нашего корпуса, то в институте были две важнейшие группы студентов: москвичи и иногородние. О москвичах, я, честно говоря, не так уж много могу сказать. По сравнению с нашими, общежитскими, они выглядели достаточно невыразительно. Да и в самом деле, если подумать, кто в самой Москве становится знаменитыми артистами, общественными деятелями, политиками, финансистами, и т.д.? Можно с уверенностью сказать, что приезжие. Правда, Москва их привлекает, некоторой своей уже накопленной силой - но сама она, в свою очередь, черпает силы у этого множества приезжих. Москвичи, т.е. те, кто родился и вырос в Москве, по сравнению с нашими не имели какой-то силы и "хватки". Все-таки, видимо, это важно - решиться уехать из родного города, начать новую взрослую жизнь, оказаться в качестве приезжего в чужом городе... Наше общежитие, несмотря на все его неудобства и проблемы (а, вернее, благодаря им), людей закаляло.
По сравнению с этим жизнь москвичей не производила особенного впечатления. Правда, можно было догадаться, что им тоже трудно. Многие из них ездили издалека, к самому началу занятий, уставали, недосыпали. Они, так же, как и мы, боялись экзаменов, напрягали свои глаза и уши на лекциях, часами просиживали над книгой в читалке. Но, в сущности, в течение всего периода обучения они так и оставались "маменькиными и папенькиными сынками". Трудности, с которыми они в своей жизни сталкивались, не шли ни в какое сравнение с теми, которые испытывали обитатели нашего корпуса.
Правда, некоторые из них полюбили к нам приходить. Это был как раз тот случай, когда ты входишь в комнату - а на твоей кровати спит какой-то совершенно незнакомый человек. Интересно, что их к нам влекло? Я думаю, то, что в нашем корпусе, несмотря на все его проблемы, все-таки чувствовалось некоторое биение жизни - а в их собственных уютных квартирах этой жизни не было. И ведь вот что странно - вроде бы, в конце концов, все и живем и общаемся вместе, и уже привыкли друг к другу - в конце концов, ведь и на занятия ходим вместе, и знаем друг друга уже не один год - а все равно не получается чувствовать их совершенно "своими". Потому что знаешь, что для тебя эта жизнь - твоя настоящая жизнь, и это товарищи твои, с которыми ты вместе пуд соли съел, а для него все это - лишь развлечение, игра, в которую он играет из-за отсутствия у него самого подлинной жизни, ради "острых ощущений", и от незнания, чем заняться. Впрочем, не хочу судить таких людей.
Другое подразделение было подразделение на студентов "прикладных",  и "теоретических" факультетов. Наш-то факультет был еще более-менее нормальный, а были в институте один или два факультета, на которых изучали сложную теорию. Вот там студенты заметно отличались от остальных. Многие из них были какие-то "заученные", будто не видели никакой радости в жизни. Общаться ними было трудно и неинтересно, да, по существу, и невозможно, потому что они всегда спешили на какое-то занятие, на лекцию, или в читалку. Я предпочитал выбирать для общения более обычных студентов - но и эти тоже жили рядом с нами, в соседних корпусах, так что мы все всегда невольно находились вместе.
     У нас же на факультете я обратил особое внимание на тех, кто как-то легко и свободно относился к учебе. Нет, конечно, они занимались - но как бы не придавая этому особого значения. Были у нас студенты не то что особо "заученные" - но которые все же меряли свою жизнь в Москве именно учебными успехами. Они жили жили "от лекции до лекции", "от зачета до зачета", "от экзамена до экзамена". Это касалось и студентов, которые, в общем-то, не очень хорошо учились и много пропускали - все равно "точка отсчета" в жизни у них была именно этой. А эти жили более свободно, как-то спокойнее относясь к учебе. В конце концов, главное, что они живут в Москве, что у них есть товарищи, что нужно поддерживать здоровье и заниматься интересными делами. В крайнем случае можно и договориться с преподавателем, и перенести зачет. Такие свободно и более трезво живущие студенты вызывали мою симпатию, мне хотелось им подражать. Но для этого нужно все-таки более-менее свободно ориентироваться в материале, быть в какой-то степени "независимым" от него. А я со второго года совершенно "потерял контроль над ситуацией", перестал по-настоящему справляться с учебой - и единственной моей возможностью по отношению к учебе оказалось просто "плыть по течению".
Но возвращаюсь к моему первоначальному делению студентов на энергичных и общительных, на тех, кто жил, в основном, своей частной жизнью, и на тех, кто "скатывался на дно". Мне кажется, оно наиболее верное. Почему же получалось так, что приезжий студент оказывался в одном из этих трех положений, или ситуаций? Мне кажется, дело здесь в присущей каждому человеку некоторой внутренней "жизненной силе". Здесь уже не играло особой роли то, что мы были студентами, получали здесь образование. Просто собрались в одном корпусе молодые люди, с разных уголков страны, и налаживали здесь свою взрослую общую жизнь. И каждый занимал в этой жизни то место, которое он и действительно должен занять.
Правильно было бы сказать, что вся наша иногородняя студенческая жизнь была, в действительности, "борьбой за выживание". И каждый участвовал в этой борьбе соответственно своим внутренним силам. Много в человеке этих сил - вот он и оказывается центром компании, окруженным друзьями, спокойно и трезво смотрящим на свою студенческую жизнь, берущим на себя ответственность за других. Чуть поменьше - вот он и уходит в себя, живет тихо и незаметно, своей частной жизнью - но все-таки как-то "перебивается". Ну а если совсем мало - то начинает болеть, теряет внутреннее равновесие - и в результате "скатывается на дно". Так что дело было вовсе не в том, что мы были студентами, и не в том, как устроена наша система образования. Просто это естественный процесс, просто так устроена жизнь.
Но вот почему все люди такие разные, почему в одних много - а в других мало жизненных сил? На этот вопрос, пожалуй, никто не ответит. Есть в человеке какая-то внутренняя основа, или "стержень", благодаря которому он и держится в жизни, и прочно стоит на ногах. Чуть сломается эта основа - и человек погибает. Вот у нас, например, в корпусе считалось, что для того, чтобы пережить эту московскую жизнь, нужно быть крепким и сильным. Потому-то многие студенты и играли в футбол, и занимались разными видами спорта. Но ведь, если задуматься, то и это не главное. Может быть человек с крепкими бицепсами, который в жизни терпит различные трудности, и может быть человек, не отличающийся особенной физической силой, который твердо стоит на ногах и ясно видит цель своей жизни. Так что дело не в этом - но в чем же?..
Во всяком случае, могу свидетельствовать, что те, кто имели этот неуловимый "внутренний стержень", кто жили активной и ответственной жизнью, как правило, и в последующие годы оставались такими же. А вот некоторые из "середнячков", которые жили тихо и незаметно, но до поры до времени как-то "перебивались", потом нередко скатывались "на дно"...


V.


...В начале декабря весь институт потрясла страшная новость - один из студентов одного из сложных, "теоретических" факультетов выбросился из окна. Правда, официальная версия была такова, что он просто упал - но все как-то внутри себя были уверены, что  он именно прыгнул. Об этом шепотом переговаривались после занятий в коридорах и на лестничных клетках. Как всегда, ничего точно было не известно. Говорили, что он перезанимался и понимал, что не сдаст сессию. Это вообще проблема сложных, теоретических факультетов. Люди на них часто перенапрягаются и впадают в состояние стресса. Вроде бы как странно - ведь высокая теория для того и служит, чтобы навести стройность и ясность в мыслях человека! Но это, может быть, если по-настоящему ей заниматься, а не так формально и механически, как у нас. У нас это сухое, механическое изучение теории, посещение скучных лекций и зачетов часто приводило человека в состояние полного внутреннего расстройства. Он начинал болеть, обращаться к врачам, пропускать занятия, и в результате совсем переставал заниматься. При этом экзамены ему было сдавать все-таки надо. Это заводило человека в полный тупик, так что можно было уже опасаться за его здравый рассудок. Не все доходили до "последней черты" - но вообще эта ситуация была довольно общая. Поэтому, когда до нас доходили подобные известия, каждый невольно "примеривал на себя" эту ситуацию, каждый невольно думал, что "на месте этого студента мог бы быть и я".
Жил этот студент в другом корпусе. Впоследствии я встретил во дворе ребят, которые его знали, и смог от них кое-что узнать. Оказывается, он был как раз из тех - тихих, незаметных. Всегда старался заниматься, много сидел над книгами. Товарищи его не очень любили, поскольку он не принимал участия в их развлечениях. Общее отношение к нему было - "не наш человек!" Несмотря на усиленные занятия, он почему-то в прошлом году не смог сдать сессию. Ему в виде исключения назначили пересдачи на осень. Кое-как сдав осенью экзамены, он все-таки приступил к занятиям - но, видимо, так и не смог войти в нормальную "учебную колею". По словам его товарищей, он всю осень почти ни с кем не общался. Последние дни даже совсем перестал здороваться. Зато его все время видели в читалке над книгами. И вот в этот декабрьский день, прямо на занятиях, на перемене на глазах у своих товарищей, он вдруг подбежал к окну, распахнул его, вскочил на подоконник и прыгнул вниз. Товарищи его сразу бросились к лифтам, спустились к выходу и устремились к месту происшествия - но было уже поздно. Приехавшая "скорая" отвезла его в больницу, но оказалось, что его уже нельзя спасти. Об этом ужасном происшествии сообщили родным. Говорят, что приезжали его родители и увезли тело. Так закончился "московский жизненный дебют" этого студента.
Я после все думал и думал о нем. Что побудило его к этому страшному поступку? Что чувствовал, что пережил он в эти последние дни и недели? Какова во всем этом была роль его товарищей? Можно ли это было как-нибудь предотвратить?
Конечно, мы теперь никогда не узнаем на эти вопросы ответа. Но можно предположить, что на него подействовало все как-то вместе. Несданная сессия, и бесконечное сидение над книгами, и этот беспорядок, бедлам в общежитии. Все как-то сошлось - и вот человек не выдержал, и оказался в тупике, и жизнь потеряла смысл. Я это потому говорю, что я и сам это испытал, и другие испытали - эти проблемы были общими, только не все доходили до "последней черты".
Можно, правда, спросить - а что же его толкало к этой черте? Была ли в этом какая-то необходимость? В конце концов, учеба есть учеба, жизнь есть жизнь, одно не стоит другого, и в любом случае жизнь напрасно не следует терять! Что ему стоило отнестись ко всему спокойнее, махнуть на все рукой, перестать сидеть над книгами, уехать домой и поправить здоровье - и, в конце концов, организовать свою жизнь каким-то иным образом?.. Но вот здесь-то и проявляется особенность сознания студента, которая не позволяет ему видеть такие варианты. Студент оставляет родительский дом и отправляется в Москву. С этим связано для него начало его новой, взрослой жизни. Жизнь эта реализуется определенным образом - в виде его студенчества, учебы в институте. С этой жизнью жестко связана необходимость посещать лекции и занятия, сдавать зачеты и экзамены. Благодаря этому можно надеяться в будущем получить профессию, как-то устроиться в жизни. Студенчество не предоставляет других возможностей. Оно настраивает человека на то, чтобы заниматься, сдавать зачеты и экзамены, переходить с курса на курс. И в результате человек оказывается как бы "в плену" у этой обстановки. Он уже не видит ничего за ее пределами, не видит никакой иной возможности организовать свою жизнь. Студенчество, этот институт, эти товарищи, это общежитие становятся тем единственным миром, который он знает. Здесь, именно здесь он должен реализовать себя, добиться каких-то результатов в жизни. И вот, именно эта-то ограниченность и замкнутость жизни и заводила некоторых людей в тупик. Предположим, что у студента начинает что-то не ладиться. Он, конечно же, не думает о возвращении домой, или о том, чтобы бросить институт - это было бы для него жизненным поражением. Стиснув зубы, он сам пытается решить свою жизненную проблему. Но его собственных сил на это часто не хватает. Может быть, ему не удается сдать экзамены. За этим автоматически следует отчисление и выселение из общежития. Получается, что его обучение заканчивается, что он "не справился". Многие воспринимали это как жизненную трагедию, как признак своей собственной несостоятельности. А других жизненных возможностей и вариантов, как я уже сказал, студент не видел. Вот почему у многих неудачи с учебой, проблемы с зачетами и экзаменами вызывали ощущение "жизненного тупика". Человек чувствовал, что его жизнь "не состоялась". И в условиях чужого города, при отсутствии поддержки понимающих людей, в беспорядочной обстановке общежития это приводило к трагедиям.
Случай этот всколыхнул сознание студентов нашего института. Приходилось на лестнице слышать разговоры старшекурсников о том, что ежегодно 2-3 студента кончают таким образом - и так происходит уже не первый год. Как-то уже позже я говорил с одним взрослым человеком, который лет 20 назад учился в нашем институте - и он свидетельствовал, что и в то время были те же проблемы. Эти обстоятельства побуждают о многом призадуматься. Получается, что подобные трагедии составляют как бы постоянную, неотъемлемую черту жизни  нашего института. К ним уже привыкли, считают как бы чем-то естественным. Это наводит на серьезные размышления как вообще о нашем высшем образовании, так и особенно о преподавании в нем сложных, теоретических дисциплин.


VI.

Но вернусь снова к нашему корпусу. Хорошо было просыпаться в нем уже зимой, по утрам. В комнате еще все спят. Яркое зимнее солнце смотрит в окно, оставляя яркие полосы света на кровати и на стене. На улице громоздятся сугробы. Просыпаешься, поднимаешься и выходишь в коридор. В коридоре совсем пусто - студенты или на занятиях, или спят в комнатах. На лестнице тоже никого. Так спускаешься вниз и выходишь во двор. На улице ослепительно сияет солнце. Кругом громоздятся высокие сугробы. Со спортивной площадки доносятся крики - там прямо в снегу играют в футбол наши ребята. Вздымается и сверкает на солнце снежная пыль. Рядом высится двухэтажное здание прачечной. Солнце освещает его кирпичную стену. Из высокой трубы прямо в ослепительно-голубое небо поднимаются белые клубы пара.
Я полюбил проводить дневные часы в корпусе и во дворе. В это время здесь как-то спокойнее, можно и заниматься, и отдыхать. Можно, например, полчасика спокойно полежать на своей кровать и почитать какую-нибудь книжку. Можно просто поболтать, перебрасываясь от нечего делать словами с соседом по комнате. Можно посидеть в читалке и позаниматься. Можно с приятелями сходить в душ. Время проходит неторопливо, спокойно. Можно выйти на улицу погулять, можно, в конце концов, отправиться по делам.
В эти часы у нас бывало хорошо, и я их, в конце концов, полюбил. Правда, это было уже после сессии, когда всё, вопреки ожиданиям, прошло хорошо. В эти спокойные зимние дни можно было расслабиться и отдохнуть. Институт же я по-прежнему не любил. Эти длинные и скучные лекции, на которых половина непонятно, эти толпы, снующие по коридорам... Мне совсем не хотелось туда ходить. И вот я сидел в корпусе, отдыхая и восстанавливая силы, но нет-нет, да и приходила тревожная мысль: "Что же ты?.. Ты вот теперь отдыхаешь, а потом ведь это отзовется, потом за это надо будет отвечать!.. Ты ведь должен учиться!.."
Но вот наступает вечер, и обстановка в нашем корпусе меняется. Откуда-то собирается народ. Снова начинается это хождение по коридорам. Толпятся студенты на кухне у плиты, у входа в душ... Снова кричит в некоторых комнатах магнитофон... Тут уж начинается общение, хождение друг к другу в гости. Студенты "общительных" компаний садятся за общий ужин. Весело сидеть за столом в энергичной молодой компании! На столе - только самая простая еда - но зато как все вкусно! Студенты шутят, переговариваются, кричат. Обязательно найдется какой-нибудь заводила, насмешник, который всех "подкалывает". Откуда-то появляется гитара. Несмотря на шум, застолье очень мирное, все относятся друг ко другу с особой предупредительностью, даже с какой-то особой нежностью и заботой.
Я тоже очень любил такие вечера. Вот, казалось мне, настоящая свобода, вольность, вот - настоящая студенческая жизнь! Но проходит вечер, все понемногу утомляются и расходятся. Корпус постепенно затихает. Выйдешь иногда в коридор ближе к ночи, когда уже не так много народу остается в коридоре. Тускло  горят  редкие  лампы. Краска на стенах облупилась и кое-где висит клочьями - почему-то у нас в корпусе уже много лет не  делали ремонта. На лестнице около урны валяются окурки. Изредка пройдет какой-нибудь человек - усталый, понурый. Капает где-то вода в умывальнике. И кругом - двери,  бесконечные двери. А за ними - людские жизни и судьбы. Что собрало здесь этих людей, почему они оказались здесь?.. Может быть, как и я, они надеялись в Москве "блеснуть", показать свой талант, начать новую жизнь?.. А теперь - вот эти серые будни. Этот тусклый коридор, этот институт, корпус, эти тесные комнаты на четверых... Были мечты - а теперь наступила реальность. И единственная цель в этой реальности - выжить, сохранить себя, не опуститься "на дно"...
Я выхожу на лестницу. Мимо меня пробегают два студента, бешено мчась с верхнего этажа, и чуть не сшибают меня с ног. Где-то в корпусе вдруг раздается крик - какой-то страшный, дикий, звериный. Кто кричит, почему?.. Видно, такой же, как я, молодой человек, который не может сдержать себя от тоски, который похоронил здесь, в этом корпусе лучшие свои надежды... Господи, как страшна жизнь!..


VII.

     ...Мне часто не спалось ночью, и тогда я выходил в коридор, побродить. Я уже описал наш коридор. Он обычно бывал совершенно пустынен, но откуда-то все же раздавались негромкие голоса. Через некоторое время я пригляделся к этой компании. Они расположились в небольшом холле, который был посреди нашего коридора, в старых потертых креслах, специально здесь поставленных. Один бог знает, кто это были - каждый раз это были новые люди, с нашего и других этажей - видимо, такие же "полуночники", как и я. Они коротали эти долгие ночные часы в бесконечных разговорах - и я понемногу стал к ним присоединяться. Не одну ночь провел я с ними в сигаретном дыму, при тусклом свете ламп "дневного света", не один рассказ, не одну историю о нашем студенческом житье-бытье выслушал.  Теперь попробую вспомнить  пару таких историй, которые, как мне кажется, довольно ярко характеризуют наше студенчество.
Вот, например, один завсегдатай этого "ночного клуба" - худой высокий студент с бледным лицом. Он приходил сюда потому, что ему попросту негде было ночевать. Его товарищи по комнате, более энергичные и "продвинутые", чем он, студенты, со второго курса начали приводить в комнату девушек. Менее "развитый" их товарищ, живущий только внутренней жизнью и учебой, с этих пор просто перестал их интересовать. Они сообщали ему, что в эту ночь его присутствие в комнате не желательно - а то, где он будет находиться в это время и где ночевать, их не касается. Несколько раз я видел, что он ночевал прямо в коридоре, в таком же кресле на другом этаже. Здоровье его, и без того слабое, стало еще портиться. Лицо его, как сейчас помню, было безжизненное и бледное. Поскольку ему приходилось отсыпаться днем, у него начались трудности с учебой. Впоследствии, насколько мне известно, ему пришлось обратиться ко врачу. Он попал на обследование в эту же больницу - и больше я его в нашем корпусе не видел.
Вообще такая ситуация была если и характерной, то все же достаточно распространенной для нашего института. Ответственные, энергичные студенты, которых я прежде описал, достаточно серьезно относились к "личным отношениям". Они по-настоящему знакомились, ухаживали друг за другом, и обнаруживали достаточно серьезное стремление закрепить эти отношения браком. К третьему курсу многие студенты у нас были уже женаты. Но были и другие, которые относились к этой важнейшей стороне жизни более поверхностно. Свою свободу, молодость и свое пребывание в Москве они использовали как повод к развлечениям и удовольствиям. Такие часто начинали вести распущенную, беспорядочную жизнь. Конечно, многие их товарищи не одобряли такого поведения, но и никакого способа остановить их не было - в конце концов, действительно все здесь свободны, каждый сам отвечает за свою жизнь. "Погрязнув в удовольствиях", они, конечно же, не могли серьезно учиться. Но как-то можно было все же перебиваться - и такие люди как-то, с горем пополам, все же продолжали свою студенческую жизнь. (Кстати, к чести этих студентов можно все же сказать, что они удовлетворяли свои растущие физические потребности за счет наших институтских девушек. Были и такие, которым даже и девушек для этой цели было не надо. Но с такими нормальные ребята предпочитали не общаться, и в комнате у них находиться было -то неприятно.)
Другого студента я тоже встретил в этой компании. Он сидел в одном из кресел и время от времени бренчал на гитаре. Его же я часто видел в корпусе и днем. Он попадался мне в самых неожиданных местах - например, на подоконнике между лестницами, все с той же гитарой. Вглядываясь в проходящий вниз и вверх по лестнице народ, он перебирал струны гитары и что-то пел. Мне показалось, что он внимательно, и даже заискивающе заглядывает в глаза прохожим, как бы говоря: "Ну посмотрите на меня. Ну оцените мой талант." Но никто на него особенно внимания не обращал - у всех были свои заботы, связанные с учебой или личные, все шли, опустив головы, по своим делам. Я думаю, он пел собственные песни.
История его очень проста. Так же, как и я, он приехал в Москву скорее не ради образования, а ради того, чтобы "заявить о себе", "показать себя". Главный его талант состоял в сочинении лирических песен. Здесь он активно принялся этим заниматься. Кажется, он даже хотел создать свой ансамбль. Но с ансамблем у него что-то не очень получилось. Учеба, понятное дело, отошла на задний план. Он остался в нашем корпусе, так сказать, в качестве местного "барда". Писал свои песни он, в основном, по ночам.
Надо сказать, что сочинение лирических, бардовских песен, конечно, играет свою роль в нашем институте. Те, кто в этом преуспел, кто начинает выступать на сцене, становятся, конечно, "студенческими героями". Но что сказать о других, которые, не имея такого таланта и не достигая такой известности, вынуждены продолжать этим заниматься как бы "для себя"? Возможно, им приходится пережить разочарование. Возможно, они в какой-то степени теряют веру в свою талант. Так же как, к примеру, и этот студент, который продолжал, конечно, сочинять, но в глазах которого появилось что-то заискивающее и приниженное, который как бы говорил каждому встречному: "Ну обратите внимание на меня. Ну оцените меня."
Впоследствии у него возникли трудности. Следующую сессию он не сдал, и ему пришлось взять академку и уехать домой. Но через полгода он снова появился в нашем корпусе, поступив снова на тот же курс. Действует-таки  притяжение  столицы! Теперь он снова бренчит на гитаре и ходит по коридору по ночам. Похоже, что все вновь начинается по тому же кругу. Интересно, чем все кончится на этот раз?..
Были у нас студенты, которые не сдавали экзамены и попадали в армию. Дело в том, что мы все, приезжая в Москву, конечно же, прикреплялись к военкомату. И вот, у студента не сдана сессия, его отчисляют из института - и тут вдруг приходит повестка. Никакие просьбы и уговоры не помогают. Так у нас отправились в армию несколько студентов, и что с ними теперь - мы не знаем.
Были студенты, которые по каким-то причинам переставали учиться, но не хотели оставлять Москвы, и потому продолжали жить в нашем корпусе. Неделями и месяцами они могли оставаться здесь, ночуя у разных знакомых. Уж что их притягивало сюда, почему они готовы были вести странную и неустроенную жизнь? Наверно, все то же - привычка к Москве и невозможность представить себе какой-либо иной способ жизни. Студенчество их "затянуло", они стали людьми, которые только так могут представить свою жизнь. И они были готовы так "перебиваться" месяцами и годами - лишь бы не оставлять ставшего для них уже привычным образа жизни и круга отношений, который так странно формировался вокруг нашего института и его общежитий.
Были студенты, которые, как я уже сказал, учились по многу лет, вновь и вновь беря академический отпуск. Причина, как я догадываюсь, была не столько в их плохом здоровье, сколько в том, что они привыкли к этому кругу жизни и не хотели оставлять его. Студенчество, институт, корпус общежития действительно стали их единственным миром, из которого они боялись выйти во "взрослую жизнь". И они предпочитали год за годом "ходить по кругу" - лишь бы оставаться в этом ставшем для них уже привычным мире.
Мне встречались студенты, как бледные тени ходившие по коридору, потерявшие уже всякое представление о цели и смысле собственной жизни, довольные лишь тем, что наступил еще один день, что им удалось хоть немного выспаться и что они, по-видимому, еще живы. Встречал вернувшихся из этой самой больницы, хмурых, замкнутых, предпочитавших не слишком-то распространяться о том, что с ними было здесь. И вот постепенно, вместо творческих надежд или мыслей о моих собственных планах, меня все больше стал привлекать именно эта сторона жизни. Жизнь "опустившихся", "упавших на дно" не казалась мне больше чем-то посторонним и неважным. Что-то чудилось мне в этом важное, быть может, более глубокое, чем в других окружающих меня явлениях и событиях. Что-то, касающееся тех самых вопросов - что такое человек, для чего он живет в этом мире?..
И я полюбил не шумные сборища "успешных" студентов, не их бурную общественную деятельность и походы, а именно эти пустые коридоры, этих одиноких студентов, тоскливо бродящих по ним, эти негромкие ночные разговоры "о жизни". Мне стали интересны эти различные жизненные ситуации, эти характеры. Я, по мере сил, старался им помогать. Так, я несколько раз позволил тому студенту, который регулярно не высыпался ночами, отдыхать на моей постели. Но бесконечно это делать было нельзя - как бы самому не оказаться в той же ситуации, что и он. Может быть, я напрасно уделял такое внимание этой стороне нашей студенческой жизни. Нет, не в том, конечно, смысле, что я напрасно ему помогал - но мне больше нужно было думать о своей собственной жизни, о своих проблемах. Тогда, может быть, не случилось того, что случилось со мной теперь. Всем ведь все равно не поможешь! А так я, вникая в ситуации и проблемы этих людей, может быть, и "опустился", и потерял контроль над своей жизнью, и стал в каком-то смысле одним из них!..

VIII.

Но что же наши преподаватели?.. Неужели не знали они, в какие трудные ситуации попадают студенты?.. Неужели не стремились как-то облегчить эту жизнь, чем-то помочь?..
Теперь, размышляя об этом, прихожу к странному выводу - и знали, и не знали!.. Знали в том смысле, что многие из них, конечно же, когда-то сами учились, и тоже пережили все эти ситуации. Не знали - поскольку это их особенно не интересовало и не побуждало что-нибудь серьезное предпринять. Скорее всего, это казалось им естественным, привычным. Они сталкивались с чем-то подобным в годы своей студенческой молодости - и, наверное, решили, что так и должна быть устроена студенческая жизнь. Поэтому большинство из них просто предпочитали "делать свое дело". Они приходили к нам со своими скучными лекциями, проводили семинары, принимали экзамены и зачеты - и в нашу повседневную жизнь обычно не вмешивались. Детали этой жизни их просто не интересовали. То есть они понимали, как я уже пытался показать, что все это есть - но по своему привычному многолетнему опыту считали это "в порядке вещей".
Поэтому мы лишены были практически поддержки преподавателей. Они выступали перед не как внимательные и чуткие наставники, а как ограниченные специалисты каждый в своем предмете. Каждый считал лишь то, что он нам что-то "дает" - и потом обязан нас этом проверить, испытать. Из-за этого, мне кажется, то, что они нам "давали", на самом деле не "давалось". Не было элемента личного общения, передачи опыта, заинтересованности. Особенно это касалось сложных теоретических предметов, в которых особенно важно показать, почему важно и интересно их изучать, на какие действительно актуальные жизненные вопросы они отвечают. Но у нас все ограничивалось сухим, формальным изложением предмета в соответствии с определенной "программой", последующими мучениями студента и сдачей экзамена или зачета.
Подобным же образом вели себя и институтские сотрудники. Я уже вспоминал нашу Крысу, которая общалась со студентами в учебной части. Ее не интересовали обстоятельства жизни студента, а только лишь сколько у него попущено часов, какие экзамены и зачеты он не сдал. Вполне возможно, что это было не от какого-то собственного ее бессердечия - а просто перед ней самой были поставлены такие требования. Она была просто частью этой системы и исполняла в ней свою роль - но самое главное было то, что она вполне соглашалась, принимала эту систему, и не хотела в ней ничего менять. В этом - поистине страшная роль человека, который в некоторой больной, искаженной системе "занимает свое место", "делает свое дело", используя, по существу, эти болезни и искажения как некоторую опору для себя, как средство утвердиться  в жизни.
Были, конечно, у нас сотрудники и преподаватели, которые по-иному относились к делу. Так, например, на второй год к нам пришел новый начальник курса, который действительно заботился о студентах. Он обладал ярким, открытым характером, и пользовался всеобщим уважением. Конечно же, он не мог безразлично относиться к жизненным ситуациям студентов, если они к нему лично обращались. Был у нас также один из преподавателей, тоже очень интересный человек, с которым всегда можно было пообщаться, договориться по какому-нибудь учебному вопросу. Он, пожалуй, лучше других видел реальную ситуацию, и старался ничего не требовать от студентов, а, наоборот, насколько возможно им помогал. Но это были лишь отдельные люди, это были их личные особенности, их личные свойства характера. Всю систему, всю атмосферу в институте это не меняло. Студенты по-прежнему оставались зависимыми от программ, от формального отношения к учебе, от зачетов и экзаменов. Общий характер нашей жизни оставался прежним.
А ведь, думаю теперь, какие удивительные возможности открывает перед человеком роль преподавателя! Как он может быть действительным воспитателем и наставником для молодых людей! Как он может по-настоящему объединить их, открыть перед ними новые жизненные цели, наполнить содержанием и смыслом их жизнь! Вот таких настоящих, внимательных людей нам очень не хватало. Не хватало их жизненного опыта, простых человеческих бесед. Как важно было бы общение с таким человеком даже не обязательно на темы науки, а просто на темы жизни, того, что существует за пределами нашего института! Тогда бы, может быть, не было бы многих наших проблем, тогда бы не попадали студенты в больницы, тогда бы не было тех, слава богу, не частых случаев, когда студенты выбрасывались из окна или вешались у себя в комнате или в туалете общежития!.. Но что говорить об этом!.. Все это кажется так фантастично, невероятно!.. И вместо этой нормальной, человеческой жизни у нас осуществлялось нечто привычное и обыкновенное - студенты, как средство, или "материал" для передачи некоторых поверхностных, далеких от жизни знаний - и преподаватели, которые привычно становились "узкими специалистами", не интересующимися ничем вокруг, читающими студентам только свой определенный "предмет".
Мне невольно сейчас в голову пришли еще некоторые мысли. Я вот сейчас сказал, что наши преподаватели действовали как бы не сами по себе, а как часть некоторой "системы". Эта система складывалась десятилетиям, и обычному человеку довольно трудно понять, как именно она сложилась и как она действует. Но ведь дело в том, что наша система высшего образования существует не сама по себе, а является частью более сложной "системы" - всей нашей общественной жизни. Она связана с ней множеством самых разнообразных нитей. Достаточно, к примеру, сказать, что, с какой стороны ни посмотри, а система нашего студенческого образования во многом служит "воспроизведению" всего общества.
И вот невольно возникает вопрос - если система нашего высшего образования такова, если она столь бесцветна и формальна, если реально и правдиво все, что я видел за эти годы в нашем институте - то что же можно сказать в целом о жизни нашего общества?.. Можно ли ожидать от нее большей глубины, порядка, стройности?.. Куда все это движется, и чего нам всем ждать?.. Вот какие мысли невольно приходят мне, когда я вспоминаю нашу учебу. Впрочем, эти вопросы я не могу здесь подробно обсуждать, из-за ограниченности моего жизненного опыта и из-за недостаточности моих жизненных впечатлений.
   

  IX.


Наступила, наконец, весна. Нас к этому времени перевели в комнату на втором этаже. Помню эти весенние дни в нашем корпусе. Окно у нас в комнате всегда было открыто. За ним раздавался щебет птиц и все те же крики играющих в футбол. Моих соседей по комнате теперь часто не было - у всех теперь находились встречи и дела. Я полюбил теперь все больше лежать в кровати. Мной овладели какая-то странная рассеянность и апатия. Иногда так лежишь днем, за окном птицы щебечут, проникают разные запахи, в окно заглядывают ветки соседнего дерева - а ты воспринимаешь все это будто сквозь сон. Сказывались, видимо, усталость и напряжение этого первого года. Но я тогда еще спокойно к этому относился и не "бил тревогу" - ну, усталость накопилась, ну хочется немного отдохнуть. Хорошо, что все вокруг так спокойно, и что удалось нормально дожить до весны.
Вторую сессию я, однако, сдал. Весной готовиться к экзаменам как-то спокойнее. Я даже, помню, уходил как-то заниматься в парк, и там сидел под деревьями с чужой тетрадкой. Короче, сессия эта каким-то чудом пролетела. Над городом плыл одуряющий запах лип. Я сделал здесь последние дела, попрощался с товарищами - и поехал домой.
Дома мне удалось понемногу отдохнуть и прийти в себя. Здесь, в спокойной обстановке, на трезвый взгляд все происшедшее со мной в Москве казалось не так уж мрачным. В конце концов, я действительно проучился целый год в Москве, успешно сдал экзамены, и все это должно было дальше успешно продолжаться. Я даже достал снова мою забытую тетрадочку стихов, ко мне снова вернулось вдохновение.
Но я заметил странную вещь - мое отношение к знакомым с детства местам, к родным, знакомым разительно изменилось. Вот, вроде бы, дорогая мне обстановка - родной дом, моя семья, мои школьные товарищи. Но на все это я смотрю уже как-то по-другому, будто между мной и моим прошлым встала какая-то стена. Я чувствую себя здесь будто чужой. В чем же дело? А, вот она, причина - все та же Москва! Я слишком сжился с ней, привык к ней, она стала моим вторым домом! Моя жизнь будто раздвоилась - я уже больше не принадлежу родному городу, мои родным. Та жизнь, в огромном тревожном городе, в этом корпусе общежития, среди моих новых товарищей - она и стала моей  настоящей жизнью! Мой новый дом  теперь там - в этой огромной Москве. И потому я с удивлением смотрю на эту прежнюю, столь родную обстановку, в которой я когда-то провел всю первую часть моей жизни. Я чувствую, что теперь уже почти не принадлежу ей. Теперь я - взрослый,  самостоятельный  человек, и у меня теперь своя, новая жизнь... 


X.

К осени я приехал снова в Москву. Начался второй год моего обучения. Что же мне теперь вспомнить про этот год? В первую очередь то, что он, казалось бы, прошел как-то спокойнее. Главные трудности, конечно же, легли на первый год, особенно на первую осень. Тогда все было совершенно ново и непривычно, нужно было привыкать к Москве. Теперь же - знакомая обстановка, знакомый корпус, я будто бы вернулся домой.
Из-за этого, может быть, я несколько расслабился. Казалось, что главные трудности позади, что теперь, наконец, начнется нормальная человеческая жизнь. Некоторый опыт сдачи экзаменов у меня уже был. Для этого нужно было собраться примерно за месяц, посидеть как следует над книгами, полистать чужие лекции -  и все как-то более-менее проходило. Другие студенты тоже были настроены жить более свободной и вольной жизнью. Мы начали ходить в гости в другие корпуса, выезжать вместе за город, посещать театры и другие интересные места московской культурной жизни. Именно на этом курсе студенты начали по-настоящему друг за другом ухаживать. Первый год, как я уже сказал, был достаточно нервный и тревожный, мы только еще знакомились - а теперь мы уже целый год знали друг друга, и чувствовали себя как дома. Особенно это касалось тех компаний студентов, которые вернулись из летнего стройотряда.
Я же решил вновь вернуться к моим прежним занятиям. Все-таки я чувствовал, что мое главное призвание - творчество. Вновь была излечена из шкафа заветная тетрадочка, к которой я, честно говоря, довольно редко прикасался на первом курсе. Я теперь, когда мои товарищи куда-то уходили из комнаты, один сидел над стихами.
Третьи экзамены я, тем не менее, сдал. Пришлось немного напрячься, посидеть с лекциями в читалке. Однако, в какой-то момент мне стало не по себе - когда я долго не мог сдать один зачет, и меня все никак не допускали к экзаменам. Однако, в конце концов как-то все обошлось.
Во время сессии всех нас потрясла новая весть - один из наших студентов повесился в туалете, прямо у нас в корпусе. Он был не только с нашего факультета, но даже с нашего курса, и я его немного знал. У него что-то не получалось с сессией, были трудности в общении с товарищами, он болел и недосыпал. Холодным зимним утром его нашли в туалете  на третьем этаже, висящим на  трубе. У нас в корпусе туалеты - пожалуй, единственное пригодное для этого место, в комнатах у нас таких условий нет.
  Я снова все размышлял, что же могло его привести к этому решению, почему вообще человек делает этот шаг. Ведь, вроде бы, пусть и с несданными экзаменами, и с плохими товарищами - а все-таки жизнь есть жизнь. Что он чувствовал за месяц, за неделю перед этим, что его побудило к этому поступку?.. И еще - что чувствовали родители этого студента, где-то в далеком городке, когда им пришлось ехать в Москву к сыну, чтобы его хоронить?.. Но я не мог об этом долго размышлять, поскольку мне надо было сдавать свои экзамены. Чувства, сознание как-то притупились.
После экзаменов снова можно было расслабиться. Правда, я не столько отдыхал, сколько просто впал в какую-то тоску, апатию. Именно в это время я полюбил бродить по коридору и вступать в разговоры с самыми разными студентами. На стихи меня как-то больше не тянуло. Меня, наоборот, начала привлекать совсем другая идея - писать прозу. Мне захотелось описать наш институт, корпус, всю нашу студенческую жизнь, судьбы и характеры студентов, с которыми я вместе жил или встречался по ночам в коридоре. В некоторые более светлые моменты, когда я оставался один, я начал делать наброски этого достаточно грустного и сурового повествования. Но из-за сложности темы, обилия беспорядочного материала и отсутствия у меня опыта в этой области, ничего путного у меня не выходило.
Этой же зимой я еще познакомился со старшекурсниками. Они жили в нашем же корпусе, на пятом этаже. Я сошелся там с одним или двумя людьми, полюбил приходить туда, и постепенно влился в эту компанию. От них мне интересно было узнать, а что же будет с нами потом. Как оказалось, студенты по-настоящему "учатся" только курса до третьего. Кто "перевалил" третий курс, уже может особенно ни о чем не беспокоиться. Таких уже не отчисляют. И потому, насколько я понял, у них с четвертого курса началась какая-то странная жизнь. Они, по существу, здесь просто "живут", не думая уже особенно ни о каких учебных занятиях. Когда наступает время, прикладывают некоторые ленивые усилия, чтобы сдать экзамен, зачет. Теперь вот время от времени встречаются со своим научным руководителем, пишут диплом. Вроде бы, такая жизнь, о которой наш брат второкурсник и третьекурсник может только мечтать! Но тут же сразу возникает вопрос - что же это за учеба такая, если главная мечта студента в ней - просто "жить", отдыхать, просто проводить время и не учиться?..
Интересовал меня и вопрос, а что же бывает со студентами дальше? Ответить на него оказалось особенно сложно, поскольку окончившие иногородние студенты обычно разъезжаются из Москвы. По счастью, удалось встретиться с отцом одного моего товарища, который приезжал к нему и который тоже здесь когда-то у нас учился. Вот что он рассказал. Оказалось, что наши студенты отправляются в разные уголки страны на специальные предприятия, где требуются такие специалисты. Там для них начинается совсем новая жизнь. Связь с ними обычно бывает потеряна, потому что у них нет ни поводов, ни возможностей приезжать снова в Москву. Единственное средство сохранять какую-то связь друг с другом - отправиться в такое место небольшой группой. Московские студенты отправляются на такие же предприятия, но только по Москве. Там они два или три года занимаются какой-то незнакомой технической работой. Это мне рассказал один наш выпускник, который по старой привычке любил приходить в общежитие.
Так - в обычном порядке, для всех студентов. Чтобы выйти из него, надо самому себе что-то искать. Вроде бы, неплохой вариант - но для этого нужно знать, что искать, и где. Нужно иметь хоть какое-то представление о жизни и своих целях. Конечно, до пятого курса еще далеко, и можно надеяться, что они появятся - но вот сейчас, по прошествии двух с половиной лет обучения, я спрашиваю себя: что бы я хотел в жизни? куда бы я хотел поехать? как я представляю себе свою дальнейшую жизнь?.. Ясного ответа нет.
Вообще, размышляя теперь, в этом моем вынужденном безделье, вижу, что и никому, в сущности, не было до нас особого дела. Просто попали на некий "конвейер", в некий "поток", который втягивает молодых людей после школы, и потом выбрасывает их во взрослую жизнь - и плывем в нем, и он нас "перерабатывает". До конкретного молодого человека, до его судьбы никому дела нет. Такова уж "система". Это наводит на серьезные мысли не только о нашей системе образования, но и в целом обо всем нашем обществе.   

   
XI.


Впрочем, пора мне вернуться к реальности. Я хочу теперь обдумать и понять, а как же я здесь-то оказался. Правда, все это  как-то трудно мне осмыслить и собрать. Впечатления последнего месяца как-то путаются в моей памяти. Но все же соберусь с мыслями и попробую.
     Начался этот, третий год вроде бы неплохо. Мне снова удалось отдохнуть дома, так что в Москву я приехал с новыми надеждами. Учиться, кажется, много не надо было, так что можно было заняться разными интересными делами. У нас на курсе многие к этому времени уже поженились, поэтому все их внимание было направлено теперь, в основном, на семью. Моя же романтическая влюбленность на втором курсе не привела ни к каким прочным результатам, и я решил снова заняться творчеством.
Здесь надо упомянуть об одной странной особенности моих творческих занятий. Они почему-то особенно активизировались в сессию. Чуть только приближаются зачеты - на меня вдруг нападает такой "стих"! На меня сессия действует примерно так же, как на Пушкина действовала осень. Вдохновение, можно сказать, "так и прёт"! Первые сессии я еще как-то старался с ним сладить, в результате мне все же удавалось сдавать экзамены. А здесь - ну никак не могу остановиться! Стихи так и льются, и ложатся на бумагу! Я в этом декабре целую поэму написал!
Но это же привело и к некоторым другим плачевным результатам. Экзамены я в этом году не сдал. Тревожные предчувствия начались еще с зачетов. Я сидел над задачами, с трудом что-нибудь понимая, и сдал их каким-то чудом. Наступило время подготовки к экзаменам. Я взял у аккуратных девушек с нашего курса лекции, и начал над ним сидеть. Но, видимо, я слишком отключился от учебы, а лекции слишком сильно "ушли вперед" - во всяком случае, я в них ничего не понимал. Прежде я еще как-то разбирался по лекциям, потому что все-таки можно было разобраться - а тут вдруг все было совсем новое.   
С таким же чувством я пошел на экзамен. Вытащил билет - и сижу, смотрю на него, как баран. Начал отвечать - лектор, конечно, чувствует, что я "плаваю". Задал пару вопросов - видно, конечно, что я не знаю. Он и говорит - приходите еще раз. Короче, этот экзамен я не сдал.
Со вторым, правда, было получше - так что "троечку" я получил. Но на третьем - опять та же история. Смотрю на билет, как баран на новые ворота, и не могу сказать ничего.  Короче, два экзамена я не сдал.
Что дальше делать? Нужно, вроде, попробовать пересдачи. Я начал готовиться к первой пересдаче - по-прежнему все непонятно. К тому же еще эта усталость и тяжесть в голове - по-видимому, от всех пережитых волнений. Возможно какую-то роль сыграли и мои стихи - обычно после такого "вдохновения" как-то не очень хорошо себя чувствуешь. Но, как бы то ни было, можно ли за два дня разобраться в предмете, который совсем тебе не знаком? Как идти на экзамен, если совсем ничего не знаешь? Только позориться?..
Я пошел на прием к Крысе (она по-прежнему так и работает у нас на факультете). Сказал, что я не здоров и не могу совсем заниматься. Она сказала - обращайтесь к врачам. Я подумал-подумал - и решил все же этим воспользоваться. В конце концов, студенты ведь прибегали у нас к этому средству в трудных ситуациях. К тому же я и действительно плохо себя чувствовал. К тому же я вовсе и не думал пока отказываться от сдачи экзаменов - я думал, может быть, и удастся когда-нибудь попозже сдать экзамены - а пока будет, как поддержка и опора, справка от врача.
С этими мыслями я пришел в нашу институтскую поликлинику. Здесь оказывались студенты, у которых что-то не ладилось с учебой. Первый визит к терапевту ничего не дал. Когда я высказал ему свои жалобы, он сказал, что это не его специальность. Он направил меня к другому врачу, который, в свою очередь, направил к третьему. Этот третий врач был особенный, к которому студенты не любили ходить, да и пожалуй, никакой нормальный человек не пойдет. У его кабинета в очереди обстановка была скованная и напряженная. У других кабинетов люди и переговариваются, и спрашивают что-то друг у друга - а здесь все предпочитали сидеть молча и не смотреть друг на друга. Действительно, довольно легко признать человеку, что у него болит горло, или живот - но как-то неловко, я думаю, становится любому при подозрении, или даже предположении, что у него больна душа. Почему же я все-таки отправился к этому врачу? Наверное, потому, что другого выхода у меня не было. Я полностью был сбит с толку и потерян, и вынужден был делать то, что мне говорят. К тому же я знал, что многие студенты через это у нас проходили - и ничего, вроде бы ничего страшного. В некоторых случаях это была единственная возможность достать серьезную справку.
В кабинете мне задавали какие-то странные вопросы, давали заполнить какие-то странные таблицы, спрашивали о моем детстве, о моих дедах и бабках. Я не знал, как себя вести - с одной стороны, мне не хотелось показаться слишком больным, а с другой - хотелось получить нужную справку. В конце концов я решил напирать на то, что у меня слабость, плохой сон, и что мне трудно готовиться к экзаменам. Справку мне действительно дали, но велели прийти в другой раз.
За эти три дня я посоветовался со студентами, которые пережили что-то подобное. Оказалось, у них было обследование, в результате которого давали освобождение от учебы и академический отпуск. Для этого всего-то надо было около месяца провести в соответствующей больнице. У меня неожиданно загорелась мысль. Все равно очевидно, что учеба моя здесь не складывается! Эту сессию вот я вовсе не смог сдать, прошлую сдавал с огромным трудом. Взять академический, отдохнуть как следует дома, во всем, по возможности, как следует разобраться - а потом уж как бог даст! Сразу, как говорится, все с плеч долой!.. Правда, потом все-таки придется что-то решать - но это можно будет обдумать уже спокойно, на свежую голову.
Правда, и сидеть три недели или месяц в больнице - тоже не слишком большое удовольствие, но туда-то я как раз и возьму мои тетрадочки со стихами, и поработаю в спокойной обстановке, и попишу!
В следующий раз, когда я попал ко врачам, я еще больше упирал на усталость, и утомление, и на бессонницу, и на головную боль. Они сами завели разговор об обследовании. Я сначала для виду сомневался, и расспрашивал, и выглядел смущенным и неуверенным - но потом покорно и понуро согласился. Мне сразу же выписали направление. Идти в больницу я должен был сам, взяв с собой некоторые вещи и документы.
Следующий день ушел на сборы. Большую часть вещей я оставил в комнате, а с собой взял только самые нужные вещи, упаковав их в большую сумку. Тетрадочки со стихами я все-таки решил оставить товарищам, поручив им сохранить их до моего возвращения, а с собой в больницу взял большую чистую тетрадку. После этого я зашел в учебную часть, и сообщил, что меня кладут на обследование. Таким образом естественно решился вопрос с экзаменами. Место в общежитии сохранено, конечно, за мной - хотя понятно, что на нем все это время будет ночевать другой человек.
На следующее утро я проснулся пораньше и отправился по указанному адресу. Мне, конечно, было неуютно, тревожно. Я понимал, что делаю очень необычное дело, но в сложившейся ситуации у меня другого выхода не было - или, по крайней мере, я сам избрал для себя именно этот выход. Скоро я уже выходил в нужном месте из трамвая. Широкие ворота, проходная, за ними - заснеженная территория. Я   показал направление, мне сказали, в какой корпус обратиться. Оттуда меня снова в сопровождении санитара отправили в другой корпус. Идя вслед за ним по территории, я оглядывал заборы и строения, будто пытаясь впитать их взглядом. Вот то место, где мне придется провести три или четыре недели, которое на этот срок станет моим домом. Кругом были двух- и трехэтажные заснеженные здания, окруженные решетчатыми металлическими заборами. Мне было как-то одиноко, тревожно и грустно.
Но вот и нужный корпус. Санитар особым ключом открывает дверь, проводит меня по лестнице, открывает еще одну дверь, сдает меня на руки другому санитару, и тут же выходит и снова запирает дверь на ключ. Я остаюсь в закрытом помещении. Кругом белые больничные стены. Чтобы попасть в следующее помещение, нужно снова воспользоваться специальным ключом.
Здесь, наконец, внимательно посмотрели мое направление, потом отвели меня в душ и выдали больничную пижаму, внимательно осмотрели сумку, и, наконец, привели меня в общую палату и выделили мне койку. Я в этой палате, среди других больных, одетых точно в такие же пижамы, сразу почувствовал себя как-то по-другому. Будто не я,  а какой-то другой человек.  Точно говорю, что-то в тот момент во  мне изменилось. Так началась эта моя новая больничная жизнь.


XII.

Обобщу некоторые впечатления за эти первые две недели. Мы находимся в большой больничной палате человек на двенадцать. За окнами - заснеженный двор. За дверями - еще одна такая же палата. Дальше - коридор, в котором тоже стоят кровати, но их там немного, так что вполне можно гулять.
     По больничному коридору днем гуляют больные. Лица, в основном, грустные, разговаривают мало. Впрочем, есть и такие, что сядут на стулья у стены, или на кровати, и разговаривают - а есть такие, что играют в шахматы или в шашки. Некоторые лица и характеры как-то особенно бросаются в глаза и запоминаются. Вот, например, один паренек, лет 18-ти, который бледной тенью бродит по палатам и коридору. У  него  уже  в глазах одна тоска, нет никакой жизни, радости, и он только подходит к разным больным, без разбору, и тоскливо спрашивает: "А когда  меня  отсюда выпустят?.." Я не знаю истории этого паренька, и почему он попал к нам в больницу. Говорят, что его прислали сюда из армии, и что он не сразу попал к нам сюда, а уже 4-й месяц скитается по разным больницам и отделениям. Не приведи бог попасть в такую ситуацию!..
     А вот один бродяга,  который приехал в Москву и у него здесь нет никого - так он неведомо какими путями  сам  прибился к этому отделению и, можно сказать, "живет" здесь месяцами. Особенно зимой удобно - тепло, и ночевать есть где, и кормят хорошо - и какое ему дело, что здесь все двери запираются на особый ключ, и решетки на окнах?
Вообще, сюда попадают самыми разными путями. Вот сосед моего, например, прямо из дома забрали - родные решили, что он "не так себя ведет", вызвали санитаров, и они препроводили его сюда!.. Есть такие же неудачливые студенты, как и я. Есть и молодые наркоманы. Они, несмотря на то, что здесь, вроде бы, нет никаких связей с внешним миром, достают откуда-то "колеса" (таблетки), и продолжают таким образом подбадривать и возбуждать себя.
Вообще, здесь, если подумать, целый свой мир. Множество самых разных лиц, характеров, судеб. Мне теперь кажется - вот бы хорошо было се это когда-нибудь описать! Конечно, не сейчас, когда я все это вокруг себя вижу - а как-нибудь потом, когда все эти впечатления улягутся. Но возвращаюсь мыслями к окружающей меня реальности.
     Кроме коридора есть у нас "клубная комната". Днем она обычно бывает заперта, а открывают ее по вечерам. Здесь стоят телевизор, столы, стулья, тоже есть различные игры. После ужина здесь собираются почти все больные, и поднимается страшный тарарам. Орет в одном углу телевизор. Стучат за столами в шашки и в нарды. В другом углу бренчит гитара. Один разбитной паренек вскочил прямо на стол, пляшет и поет похабную песню. Я в такой обстановке сидеть не люблю, встаю и лучше ухожу в свою палату. Честное слово, это не больница, а какой-то сумасшедший дом! Здесь и действительно можно заболеть.
Режим у нас очень простой. Утром мы поднимаемся и идем на завтрак. Потом до обеда вход в палаты закрыт - нужно гулять по большому коридору. После обеда нас снова пускают в палаты, наступает "тихий час". Здесь вот мне удается немного посидеть со своей тетрадочкой. После этого есть у нас еще "мастерские". Там мы все послушно сидим, и склеиваем какие-то коробочки, или завинчиваем какие-то винтики. После этого начинается ужин, а потом - беспорядочное и шумное "общение" в клубной комнате. Эта комната служит еще для свиданий и встреч с посетителями. Несколько раз я видел, как кто-нибудь из наших больных сидел там за столом и беседовал со своими родными. Но ко мне-то сюда точно никто не придет.
Вот такое у нас здесь житье-бытье. Гулять нас здесь никогда не выпускают - собственно, здесь и нет никакого места для прогулок. Так и приходится все время ходить по этим палатам и коридору. Врач вызывает редко - но все-таки пару раз приглашал меня к себе в кабинет и говорил со мной. Он твердо обещает, что через две недели меня отсюда выпишут. А пока приходится терпеть и смиряться. Я, честное слово, уже привык. Время здесь тянется так долго, и мне иногда кажется, что я всегда жил здесь. Я иногда начинаю приглядываться к "настоящим" больным - не к тем, которые попали сюда из-за жизненных неурядиц, на короткое время, а к тем, что лежат здесь по много месяцев. Как они себя чувствуют, каково им здесь?.. Честное слово, здесь, в этом отделении своя жизнь, свой мир. И в нем тоже можно существовать, по-своему содержательно и полно. Человек всегда остается человеком. И все же хорошо, что мне остается всего две недели, и что после этого меня отсюда выпишут.
Мне иногда приходит мысль - а хорошо бы все это описать! Вот так, как всё и есть, без всяких приукрашиваний! Но уж тогда мне, конечно, в первую очередь придется описать нашу студенческую жизнь. В конце концов, эти несколько недель в больнице - лишь краткий эпизод, а все главное - там. В конце концов, этим я сейчас и занимаюсь - вспоминаю все главные эпизоды моей студенческой жизни, и пытаюсь привести это в какой-то порядок. Но тогда встает главный вопрос - как, в каком стиле об этом писать? Найдутся ли на это читатели, будет ли это кому-нибудь интересно? Ведь, конечно, люди любят читать о различных неурядицах и страданиях других людей - но выбирают при этом обычно темы более крупные. Тюрьма, каторга, война, концлагерь, репрессии - вот что обычно волнует более-менее чутких людей. Здесь есть и проблема, и повод для сочувствия, и возможность обдумать некоторые общественные, гражданские мысли. Здесь можно задуматься и о преступлении, и о том, почему одни люди сознательно наказывают и мучают других, и о борьбе за власть. На такие темы маститые авторы обычно пишут толстые книги - и они пользуются неизменным массовым успехом.
Но о чем мог бы рассказать я? О том, что молодые люди, в жажде реализовать себя, осуществить свое назначение, отправляются в столицу - и там подвергаются некоторым трудностям? О том, что некоторые из них жаждут легкой и веселой жизни - а вместо этого скатываются на дно?.. Что они, находясь в достаточно комфортных условиях полной свободы и отнюдь не рискуя своей жизнью, переживают некоторые сложности, связанные с их вступлением во взрослую самостоятельную жизнь?.. Кажется, тема мелковата. То есть все это, конечно, есть, и может в какой-то степени волновать читателя - но из этого чрезвычайно трудно извлечь какую-то глубокую гражданскую мысль. Может быть, это так потому, что речь идет о юношестве, т.е. лишь о некоторой "прихожей", о некотором "вступлении" в жизнь. Юношеские проблемы обычно, как правило, не слишком волнуют читателя. Литературу, посвященную юношеству, трудно еще назвать настоящей, "большой" литературой. Даже если в сочинении и есть юные герои, то на самом деле оно должно быть посвящено взрослым, "большим" проблемам. А у меня таких проблем здесь почти нет.
В самом деле, кто я, переживший эти два с половиной года? Обычный современный молодой человек, осуществивший лишь свою первую попытку вступить во взрослую жизнь. У меня нет еще своих правил, принципов, понятий. Да, я пережил эти два с половиной года в общежитии - но в сущности, как человек я еще не сложился. У меня есть опыт этой новой жизни и новые друзья - но я не являюсь еще взрослым человеком, я не знаю, зачем я живу. Взрослый человек тем и отличается, что он знает, пусть и ошибочно, зачем он живет. Я же только приглядываюсь, пробую, я еще только вступаю во взрослую жизнь.
Потом - может ли литературное произведение быть основано на том, что его герои не действуют, а только страдают? В любом нормальном сочинении герой к чему-то стремится, у него есть цель. А у меня всё это время в чем была цель, да и у всех моих товарищей? Просто выжить? Сдать сессию? Удержаться "на плаву"? Ну вот у меня еще - занести еще что-нибудь в мою тетрадочку стихов. Разве это может быть "материалом" для серьезного художественного произведения?
В том-то и дело, что мы все это время не "действовали", а только "страдали". Оказались в незнакомом городе, в непривычной ситуации - и крутились в ней, как в мясорубке. Главная цель была - просто выжить. Мы все были не "действительными" героями, а "страдательными".
А потому, если я все-таки когда-нибудь решусь записать мои студенческие впечатления, то не буду придавать этому слишком большого значения и не буду слишком долго над ними сидеть. Не буду пытаться сочинить большую повесть или роман, как это делают "настоящие" авторы, а ограничусь, пожалуй, небольшим рассказом. И в этом рассказе не буду выдумывать специально какой-то сюжет, какое-то действие и диалоги, как это обычно делают - а ограничусь самым простым, почти "документальным" рассказом. Ведь это все обычно придумывают, чтобы придать занимательности, чтобы привести действие в какой-то порядок - и, поскольку невозможно вспомнить и описать, как в действительности все было, то и начинают выдумывать все заново. Ну а я ничего выдумывать не буду, и опишу всё это не как какое-то действие, или сюжет, а просто как мои действительные впечатления. Этого и будет достаточно. Ведь не хватает еще, чтобы на эту тему тратить силы, специально что-то выдумывать, стремиться к стройности и занимательности - честно говоря, не стоит она того. Те, кому надо, и так поймут. Лучше сэкономлю силы и потрачу их на что-то более дельное - а в этом вопросе ограничусь лишь теми немногими впечатлениями и воспоминаниями, которые пришли мне здесь, на этой больничной койке.      

               
XIII.

    
     Вновь оглядываю эту ставшую для меня уже почти привычной обстановку. Сейчас послеобеденное время, и все больные спят. Некоторые, правда, не могут заснуть, и просто лежат с открытыми глазами. А вот зато два парня на крайних койках спят поистине мертвецки - они слишком буянили, бренчали на гитаре - и им вкололи какого-то лекарства, и они не просыпаются уже вторые сутки.
Я заметил, что здесь, в этом больничном отделении складывается своя, какая-то особая атмосфера. Люди здесь как-то заботливее, предупредительнее, мягче. В самом деле, они здесь - "товарищи по несчастью", и им поневоле приходится поддерживать друг друга. Здесь в разговорах проявляется какое-то особое внимание друг к другу, даже ласковость. Я понимаю, конечно, что это вынужденно - и все-таки это добрая черта, и она привлекает. Честное слово,  я удивляюсь - здесь обстановка иногда как будто более человечна, чем за стенами больницы, чем в остальной жизни, здесь люди будто больше придают значения друг другу, чем в обычной, "здоровой" обстановке.
Иногда  мне приходят странные мысли - ну какая, в конце
концов, разница, где быть человеку?.. Главное, чтобы удовлетворялись необходимые потребности, чтобы о тебе заботились и чтобы было о ком заботиться. Какая, в конце концов, разница - дома, в общежитии,  или  здесь?.. Здесь даже, может быть, лучше, потому что люди больные, с искалеченными судьбами, более нуждающиеся в заботе. Вот так бы остаться здесь - и помогать им, поддерживать их. Здесь в каждом человеке целая судьба открывается, целый мир. Человек всегда остается человеком.
А там, в общежитии, если честно подумать, что я делал? Жил для себя, для того, чтобы приобрести какой-то "статус в обществе", самоутвердиться!.. А здесь вот, зато, наконец-то смогу послужить людям, жить для других!.. Такие мысли мне, честное слово, все чаще здесь в последние дни приходят.
     Но нет, нельзя им поддаваться! Нельзя похоронить себя здесь, в этом больничном отделении! У меня есть свои планы, своя судьба, своя жизнь! Я все-таки должен чему-то выучиться и приобрести профессию! У меня дома родители, которые даже пока не знают, где я оказался и что со мной произошло (я так и не смог им дозвониться отсюда, из отделения)! У меня есть талант, который, я надеюсь, еще разовьется и принесет плоды! И ради всего этого я должен выйти отсюда и вернуться в нормальную жизнь! А поэтому - прочь все эти возвышенные и сентиментальные мысли! Здесь, в больнице - не жизнь, а только видимость жизни, это какой-то тупик, замкнутый мирок, а лучше сказать - могила! Здесь света, воздуха, жизни  нет!
Недавно я заходил на другую половину нашего отделения - туда, где лежат тяжелые больные, те, кто останутся здесь навсегда. На нашей половине еще обстановка более-менее культурная, а там - вообще мрак. Кровати там стоят почти вплотную, и такой запах, что почти невозможно вынести. Здесь собрались те, кто потерял уже всякую надежду. Они никогда уже не окажутся на воле, не вдохнут свежий воздух, не увидят солнца. Отсюда уже только одна дорога - на кладбище. За эти две недели, при мне уже двоих унесли. А поэтому - прочь все эти сентиментальные, филантропические мысли! Я должен выйти отсюда, должен продолжить творческую и активную жизнь! Достаточно с меня этих двух недель, этого месяца - достаточно, чтобы познакомиться с этой областью медицины, которая пытается лечить не тело человека, а его душу, чтобы ощутить это "на собственной шкуре"!..
В это отделение, где лежат настоящие больные, я стараюсь больше не показываться...   
Ну хорошо, допустим, что меня скоро отсюда выпишут. Но что тогда? Что я буду делать дальше? Неужели переживу эту академку - и снова в свой институт? Не достаточно ли? Не пережил ли я там, не испытал ли на собственном опыте все, что возможно? Неужели это моя стезя - сидеть еще два года над книжками, дрожать перед экзаменами - и потом работать в какой-то совершенно незнакомой области в какой-то неизвестной конторе? Но что же тогда? Делать я по-прежнему ничего не умею - за эти два с половиной года так ничему и  не  научился. Писать стихи? Но ясно ведь, что это не какая-то серьезная работа, а всего лишь увлечение. Жить в Москве, как те студенты, которые постоянно брали академический отпуск и околачивались в общежитии - нет, пожалуй, до этого я еще не дошел. Пожалуй, все-таки придется ехать домой. Отдохнуть там, прийти в себя - а потом подумать, что делать дальше. Но не поражение ли это? Для того ли я ехал в Москву, чтобы вот так "с позором" возвращаться назад? Да, но если нет другого выхода? Если моя "московская эпопея", так сказать, исчерпала себя?.. Тогда это, пожалуй, просто естественный и разумный шаг.
Приходит мне теперь и такая мысль - а прав ли я был, что приехал в Москву? Для чего я, собственно, сюда приехал? За престижным образованием? Но ведь ясно, что далеко не все могут его получить. Что же я, самый лучший? Признаюсь, я и правда считал себя самым лучшим. Заметив, что я талантливее многих моих товарищей, я сделал вывод, что я должен учиться непременно в Москве. Но так ли это? Может быть, это была мечта, фантазия, в определенной степени "пижонство"? Ведь ясно, что далеко не все молодые люди в нашей стране имеют возможность учиться в Москве - и, тем не менее, многие и у себя "на местах" осуществляют все, что в них заложено? Может быть, я просто пошел в жизни не своим путем? Может быть, я попался на "приманку", столица меня приманила и отвлекла тем самым от моей настоящей жизненной  задачи?..
Да, о многом мне приходится задуматься здесь, в тишине, сидя на моей больничной койке. В сущности, я теперь не знаю, что мне делать дальше. Эти два с половиной года учебы "высосали" из меня все силы. Учиться я больше не хочу - но и чем еще заняться, тоже совершенно не знаю. У меня нет сил строить какие-то планы. Все обычные человеческие занятия лишены для меня каких-либо ценности и смысла.  Три года назад, приехав сюда, я еще чего-то хотел - а теперь ничего не хочу. Я оказался будто в какой-то пустоте. Вот выйду отсюда - и совершенно не знаю, чем буду заниматься. Знаю только, что должен поехать домой - а дальше полная пустота. Вот так закончились эти первые два с половиной года моего учения.
Скорей бы отсюда выйти! Скорей бы забыть эти лица, которые, хочешь не хочешь, а от долгого пребывания с ними в одном закрытом помещении становятся знакомыми, чем-то близкими, даже родными! Скорей бы оказаться на воле, в самой обычной, знакомой всем "свободной" жизни! Я все-таки попробую найти в этой жизни свой настоящий путь! Я, может быть, не буду больше так стремиться в эту огромную и страшную Москву! В конце концов, действительно, каждый человек может осуществить, реализовать себя и в более знакомой и привычной обстановке, и для этого вовсе не обязательно ехать так далеко!..
Только бы скорее меня выписали!.. Я теперь ничего так больше не хочу, как только скорее выйти отсюда!.. Ну почему же так долго?.. Еще целых две недели!..

_ _ _ _ _