Дядя Эмиль
Рассказ
За последние два-три года дядя Эмиль сильно постарел. Его походка сделалась грузноватой, шаркающей. Он весь как-то осел, сделался мешковатым. Во взгляде появилась едва уловимая рассеянность. Даже волосы, некогда торчащие эдаким задорным седым бобриком, теперь плотно прилегали к блестящему гладкому черепу.
Дяде Эмилю пошел пятьдесят восьмой. Он работал на заводе с первого дня основания и потому его здесь знали все, вплоть до директора. Дядя Эмиль был родом с Украины. Невесть как забросила его судьба в захолустный и маленький северный городок – об этом он не любил распространяться и на вопросы любопытствующих, улыбаясь лукаво и трогая кустик седых усов, торчащих из углубления на верхней губе, всегда отвечал: «А спроси у меня дурака…»
Приходил дядя Эмиль на работу раньше всех, когда в цехе еще тускло горели лишь контрольные лампочки да матово поблескивали в полусумерках рукоятки больших, молчаливых станков. Не спеша, отпирал он дверь мастерской механослужбы, включал свет и подходил к своему верстаку. За тридцать восемь лет, что он отработал, многое изменилось здесь, в ремонтном цехе большого алюминиевого завода. Появились два новых корпуса – участка капитальных ремонтов и кузницы, появились диковинные машины на литейном участке, краны новые поставили взамен стареньких довоенных. А главное, люди другие работали на месте его бывших товарищей: кого уж нет, как говорится, а те – далече…Молодежь пришла на их место. Вот и начальнику-то всего тридцать два стукнуло. А ведь раньше цех самым деловым и серьезным считался: как никак с металлом не всяк работать сможет…
Дядя Эмиль, кряхтя и приседая на отекших, негнущихся с утра ногах, ковырял ключом в скважине замка верстака и потихоньку вздыхал: «О-хо-хо…сегодня среда…а это вот…Юрка до сих пор скат на десятый не заготовил. О, господи…» Он всегда злился, вспоминая о Юрке, слесаре его бригады, с которым он никак не мог найти общего языка. Высокий, красивый, самоуверенный Юрка ни в грош не ставил старого Эмиля. Он подчинялся только тем немногим приказаниям, с которыми сам соглашался, а потому часто самовольничал. И делал это в самых неподходящих случаях.
Идет дядя Эмиль по литейке, а навстречу ему начальник участка – молодой долговязый парень с выпуклыми, всегда удивленными глазами:
- Почему Эмиль, кран стоит?
Тот пожимает плечами:
- Откуда я знаю…Какой?
- Какой-какой…второй. И все-то у вас не как у людей. Юрка уже час там ковыряется, а ты не знаешь
Эмиль, задыхаясь, карабкается на кран
- Это вот…ты зачем полумуфту снимаешь? – удивленно вопрошает он, появляясь в отверстии люка крана и глядя на деловито махающего ключом Юрку.
- Зуб на шестеренке, видишь, сносился…
- Без тебя знаю, что сносился, только кран- то нам дали на полчаса.
- А в конце смены сломается, кто полезет делать? Я не полезу. Нема дурных.
- Ставь назад полумуфту, - злится дядя Эмиль, - слышишь…вот подожди…ну и олухи мне достались.
Юрка поворачивался к нему и спрашивал:
- Захарыч, выходит, тоже олух?
В конторку механика дядя Эмиль заходил перед обедом. Он садился на стул и вздыхал:
- Не знаю, что с Юркой делать…
- Опять чего натворил?
- Да ничего. Только не работник он. Гнать его надо, Михалыч.
- Сразу и гнать?
- Гна-а-ать…и это вот…не мешкая. Он нам всех ребятишек испортит. Вот они как в рот ему заглядывают. А? Пример он им какой подает? Во-о…Сам ты виноват, Михалыч. Я тебе скажу…Не так бы с ими надо.
Михалыч поднимал на лоб очки, всматривался близорукими глазами в выцветшее лицо дяди Эмиля и стучал карандашом по бумаге на столе.
- Да-а…Эмиль, Эмиль…
- Что тебе Эмиль?
- Знаю я, Эмиль, как надо, да не получается…
- Слышь, убери, Михалыч, его от меня, убери от греха подальше.
Михалыч вставал из-за стола, засовывал руки в карманы, шел к окну, глядел на заваленный металлом двор, на самосвал, с грохотом сгружающий шихту и устало думал: «Куда я его уберу? К Матвеичу? Не пойдет…У Петрова – полный комплект. А уволить…Как я его уволю, черта усатого, если у него ни одного выговора нет?"
Вообще-то Михалыч зла на Юрку не держал. Ну востер на язык. Несдержан. Непочтителен бывает со старшими. Самоуверен. Так-то оно так. Но в работе деловит и собран. Опять же молодежь к нему тянется. Он и культпоход в кино организует, и лыжную вылазку за город. А главное не потребляет спиртного. Чего нет, того нет…Ну горд…даже порой нагловат…так ведь это не такая уж большая беда. На то он и молодой мужик. И не глупый он, Юрка. Подход к нему нужен.
А раздор между Эмилем и Юркой с каждым днем разрастался. Они уже почти не разговаривали.
Дядя Эмиль дулся, ходил в обвисших спецовочных брюках обиженный и серьезно-задумчивый. Глядя на улыбающуюся физиономию Юрки, он думал: «И чего вот…с ним чирикаются? Нашли незаменимого работника. Вот пойду к механику и скажу: либо я – либо он. Пускай выбирает».
Юрка подмигивал крановщице Тане и кричал:
- Причаливай в торец. Сейчас на кран залезу, целовать буду.
Крановщица смеялась, махала на Юрку рукой и показывала пальцем вокруг виска.
Вечером, когда складывали в верстаки инструмент, Юрка рассказывал:
- Я ей говорю, пойдешь замуж, а она говорит, а ребенка куда? Я ей говорю, усыновлю, а она говорит, знаем мы таких усыновителей: поиграешь и бросишь.
Дядя Эмиль хмуро слушал и думал: «А то не бросишь, кобелина усатая, ишь радуется бабьему несчастью. Такие вот и портят бабам жизнь».
В конце мая дядя Эмиль вдруг заболел и слег в больницу. Накануне он почти смену проторчал на козловом кране. Дул холодный, сырой ветер. А много ли старому человеку надо?
Теперь Юрке было не до смеха. Как назло, аварийно остановился мостовой кран в литейке, а там раскачиваться не дают. Только его сделали, полетела шестерня на ходе моста крана механического участка.
- Ну не везет, так не везет, - бурчал Захарыч, вылезая из люка с ящиком инструментов и шаря ногой по ступенькам лестницы.
- Шевелись, Захарыч! – Кричал Юрка - На нас весь мир смотрит.
Внизу, задрав большую, безволосую голову, стоял начальник участка и сокрушенно вздыхал. Дребезжал телефон на столе механика: «Что с краном? Когда будет? Как?» – спрашивали, убеждали, требовали.
Он отстранял трубку от уха и в ответ на эти глупые вопросы кричал:
- Я вам не пожарная команда. Когда сделаем – тогда и сделаем, на месте не стоим. Почему сломался? Спросите у него. Откуда я знаю. Я не кричу – это у меня голос такой.
К вечеру все затихало.
Слесари захлопывали дверцы верстаков, садились за стол, раскладывали домино.
- Слышь, а она сегодня грустная была, - говорил Захарыч, наклонившись за спиной Юрки и весь сморщась от смеха.
- Замолчи, Захарыч, не мешай думать.
- Ей-богу, грустная, Юрка. И с крана не слезала, когда работали.
- Захарыч… - поворачивался Юрка.
- И тот, подставив грязную ладошку ко рту и сузив блестевшие от удовольствия глазки, говорил:
- Молчу…молчу…
Тренькала, дребезжала за окном какая-то неведомая струнка. Вздрагивая, крякал где-то маневровый тепловоз. А за дверями гудел и гудел монотонно стоголосым гудом механический участок. И не хотелось уходить из этого шума и гула, от этих запахов и этих людей, с которыми каждый был связан чем-то большим, чем общностью работы.
…Дядя Эмиль уснул неожиданно: пришел с ужина, взял книгу, закрыл глаза. Он только-только погрузился в свою бесхитростную стариковскую дрему, как его кто-то легонько потряс за рукав:
- К тебе пришли, просят спуститься.
- Маша, наверное, - подумал, кряхтя и опуская на пол ноги, Эмиль.
Он собрал в мешочек пустые банки, подумал, положил туда же нераспечатанную бутылку кефира и заторопился к выходу.
В вестибюле больницы толпились люди. Густой ровный гул уже слышен был на втором этаже. Эмиль поддернул пижамные штаны, спрятал высунувшуюся изнутри тесемку и толкнул дверь. У колонны, прямо против двери стояли девушки с парнем и у стены стояли и сидели и разговаривали люди. А Маши не было. Он потоптался у колонны и пошел ко входным дверям.
И вдруг в многоликой толпе он явственно различил какие-то знакомые физиономии. Они двигались ему навстречу, то прячась, то выныривая из-за чужих голов.
- Дядя Эмиль – собственной персоной, - картинно развел руками с сетками-авоськами Захарыч.
- Здравствуй, дядя Эмиль, - протянул руку Юрка.
А рядом с ним, смущенно улыбалась крановщица Таня.
- Здравствуйте, ребятки, - дрожащим чужим голосом сказал Эмиль, - Это вот…как надумали?
- Чай, бригадир ты или кто? – резонно возразил Захарыч.
А Юрка смотрел на старого, растерявшегося дядю Эмиля, улыбался открыто и добродушно, растопыря усы, и ничего не говорил.
1993 г.