Чуть слышно постукивая компрессором, к перрону подползает электричка. Со вздохом облегчения распахиваются двери.
Течёт людской поток между лотками с чебуреками и книжными развалами, мимо дородных малых в униформе, с дубинками в руках, мимо бомжей, уснувших на отливах вокзальных окон. Чуть в стороне от них мелькнуло средь толпы ещё не потерявшее припухлости губ лицо с недетским синяком под глазом. Мгновение – и рука, изящная, с перстнями, отвесила пощёчину ослушнице, и глазом не моргнувшей ей в ответ.
«Жрицы любви» – слова, пришедшие из тьмы средневековья, не оставляют нас и в век наш просвещённый. Как образно и как красиво мы называем тех, кто продаёт свою любовь за деньги.
Людской поток обходит, обтекает их, и вдруг, словно из тьмы средневековья, прорвался крик. Тот крик заставил вздрогнуть спешащих по своим делам людей, таких безликих, однородных. Только вздрогнуть … Звук-стон то прерывался на мгновенье, то вдруг взлетал к порталу мраморных колонн, что в ряд стоят, красуясь у вокзала, то под ноги прохожих опускался.
….На мраморной плите, прижавшись к мраморной колонне, лежат два «существа» из человеческого рода. Вокзал для них – и дом, и стол. Всё под рукой.
Уставший за ночь страж порядка решил развеяться слегка, а заодно и публику потешить. Весь чёрный, от носка ботинка до утренней щетины, неспешным шагом к колонне подошёл и, словно невзначай, на ногу «существа» ботинок свой поставил. Накачанные мускулы пришли в движенье – и полилось над площадью, взмывая ввысь, то ль стон, то ли мольба к Всевышнему…