Часть III. Ох, уж, эта тёща!
Родители Людмилы, Александр Васильевич и Надежда Николаевна, бывшие фронтовики, жили вблизи железнодорожного вокзала и недалеко от института, где работал Сергей. Поэтому, когда он познакомился с их дочерью, то часто заходил к ним после работы и один раз они отмечали вместе первомайский праздник после традиционной демонстрации. Александр Васильевич любил выпить и Сергей «из-за уважения» к нему не мог отказаться от угощения. Правда, не рассчитав свои возможности, он «перебрал» и у Надежды Николаевны, работавшей главным бухгалтером в детской дорожной больнице, сложилось нелестное впечатление о будущем зяте, но возражать против замужества дочери, которой «стукнуло» двадцать четыре года, не стала.
Однако прохладное отношение к зятю после свадьбы сохранилось. Когда Сергей получил комнату в доме по соседству от тёщи, она редко заходила к ним, а помогала ухаживать за Настей пожилая мать Сергея Клавдия Фёдоровна, ездившая с другого конца города. Тем не менее, он сохранял с тёщей ровные отношения, а Людмила, зная привередливый нрав матери, не просила её подменять свекровь, хотя бы в выходные дни, чтобы съездить куда-нибудь отдохнуть. Та, встречаясь с дочерью, нередко высказывала своё недовольство зятем за его неспособность улучшить жилищные условия семьи. Работая в дорожной больнице, она по «бухгалтерскому каналу» получала информацию с места работы зятя и как-то узнала, что в институте в обход его была предоставлена комната разведённой сотруднице, стоявшей сзади Сергея в очереди, а потом тёще сообщили, что в их жилом фонде высвободилась ещё и однокомнатная квартира.
Строгая по характеру, как-никак фронтовичка, она написала жалобу в райисполком и заселение этой квартиры на время приостановили. Однако, когда пришёл ответ, то в нём сообщалось, что комната зятю была предоставлена с учётом того, что он перед её получением прописался в тёщину малометражную квартиру, где проживал ещё сын с женой, хотя до этого по документам числился в родительской квартире, имея формально на тот момент необходимую норму. Следовательно, намеренно ухудшил свои жилищные условия и должен быть благодарен, что ему ещё предоставили большую комнату. Понятно, что это была отписка, подготовленная в институте, а там директором стал Виктор Иванович Баулин, в прошлом ответственный работник обкома партии, а его заместителем по административно-хозяйственной части Барков Геннадий Викторович, готовившийся к тому времени к переходу на партийную работу в райком КПСС. Естественно, что они защищали «честь мундира» и считали неприемлемым для себя, чтобы уступить. К тому же в институте знали от соседей про «гарантийную» однокомнатную квартиру, хотя кроме слухов документальных подтверждений этому не имели. На сделанный жилищной комиссией запрос по месту работы жены ответа не получили, поскольку там справедливо полагали, что право выбора остаётся за работниками, а для решения конфликтных вопросов существует жилищное законодательство. Сергей же считал, что вправе рассчитывать на улучшение жилищных условий по своему месту работы, даже согласно очереди, в которой он стоял первым.
Однако, Геннадий Викторович провёл с ним беседу, чтобы он угомонил тёщу, если не хочет на работе неприятностей. Сергей не поддался угрозам и на эту тему разговаривать с Надеждой Николаевной не стал. Та, в свою очередь, получив из райисполкома отписку на свою жалобу «оскорбилась» и, как настоящая фронтовичка, «пошла в атаку». Следующая жалоба была в городскую администрацию, куда её пригласили лично. Она пришла на приём, надев фронтовые награды, с медицинским заключением на внучку, которое смогла, благодаря имеющимся связям, получить в поликлинике, тогда как в своё время его Сергею на руки не дали, а направили по официальному запросу в профком института. Вскоре, после приёма ей письменно ответили на жалобу, полностью повторяя отписку райисполкома. И тогда Надежда Николаевна послала письмо председателю Комитета советских женщин Валентине Терешкой, от которой в институт поступила просьба принять меры по улучшению жилищных условий их сотрудника.
Реакция была быстрой и напоминала «проверку на вшивость». Сергея вызвал к себе Барков, где у него сидели председатели профкома и жилищной комиссии института. Они показали тёщино письмо Терешковой и сказали, что идут ему навстречу, предложив двухкомнатную «хрущёвку» на первом этаже в доме расположенном рядом с проходящей, почти под окнами, железной дорогой. На этот момент ситуация с получением женой квартиры ещё не прояснилась, поскольку занявший её инвалид написал в Москву очередную жалобу, уже на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Сергей поначалу думал, что «двушку» предоставляют ему дополнительно к занимаемой комнате, на что он имел право с учётом медицинского заключения, к тому же имел разнополых детей. Но ему сослались на институтские нормы и предложили дать письменный ответ немедленно. Это происходило накануне выходных и Сергей отложил принятие решения до понедельника. Интуиция подсказывала, что здесь скрывается какая-то интрига, ведь, если по справедливости, то ему должны были бы дать «на расширение» ещё не заселённую однокомнатную квартиру, а тут откуда-то вдруг появилась «двушка», да ещё в чужом жилом фонде.
Рассудив всё, как следует, в выходные, он принял решение согласиться, поскольку отказаться ещё будет какое-то время. Об этом он сообщил утром Коробкову, чего тот, похоже, не ожидал, ведь информация о предоставлении «гарантийной» квартиры казалась достоверной, так как была получена от соседки Сергея Нины, работавшей в одной лаборатории с председателем жилищной комиссии. На месте Сергея ему казалось неразумным соглашаться на «хрущёвку» без дальнейших шансов улучшения жилья. Правда эта «хрущёвка» была «мыльным пузырём», необходимым для ответа на жалобу тёщи. Поэтому пришлось сказать, что «мероприятие» сорвалось по независящим обстоятельствам, хотя ничего за выходные произойти не могло. Но таков уже был стиль работы «номенклатуры» в период, так называемого, «застоя».
А Надежда Николаевна, узнав от дочери подробности, написала очередную жалобу на имя первого секретаря Свердловского обкома КПСС Б.Н.Ельцина, за подписью которого пришло письмо о принятии мер, с припиской, что оно находится под его личным контролем. Поэтому через какое-то время Сергею предложили другую «хрущёвку» на Сортировке, от которой он отказался из-за её удалённости от места работы. Тем более, что накануне он был на приёме у районного прокурора по иску о принудительном выселении инвалида, которое представлялось ему по сути бесчеловечным, но у семьи Сергея жилищные условия были ещё хуже. Прокурор заверил его, что из Москвы уже пришёл формальный ответ и в течение месяца, отпущенного на повторное рассмотрение той жалобы, будет принято решение в соответствии с жилищным законодательством, т.е. о выселении.
В начале октября Сергей вернулся из очередной командировки с пневмонией и слёг на три недели в инфекционное отделение областной больницы с подозрением на заболевание холерой, случаи которой в то время участились. Предварительный диагноз не подтвердился, и его лечили от «воспаления лёгких», однако дезинфекцию квартиры успела сделать приехавшая санитарная бригада. С выпиской на работу он не спешил и после стационара ещё две недели проходил амбулаторное лечение. Но стоило ему появиться, как его сразу вызвали к директору института, который повторно предложил ту же самую «двушку» на Сортировке, а при несогласии написать письменный отказ.
Виктор Иванович до «почётной ссылки», как номенклатурного работника на руководство наукой, делал партийную карьеру, но видно что-то не сложилось, поэтому «набив шишки» на подковёрной борьбе к жалобе тёщи сотрудника Б.Н. Ельцину отнёсся со всей серьёзностью, тем более, что она была фронтовичка, да ещё с замашками сутяги. Назначенный контрольный срок для ответа в обком партии на жалобу из-за болезни подчинённого был пропущен, а переносить этот «геморрой» на следующий год не хотелось. К тому же, зная о «гарантийной» квартире, он настроился на эффектный финал, чтобы поквитаться за моральное унижение, содержащееся в жалобе, где он обвинялся лично в «бездушии». Однако Сергей, оскорбленный унизительным и несправедливым отношением к нему со стороны руководства, и понимая, что карьерного роста в дальнейшем скорее всего не предвидится, решил написать отказ, мотивируя его болезнью дочери и удалённостью от работы. А это Баулина не могло устроить.
Накануне наступающего 1982 г. Людмила, наконец, получила ордер на высвобожденную квартиру, в котором было записано, что она предоставляется дополнительно к имеющейся жилплощади. Сергей попросил жену ничего пока не сообщать соседям, а поискать другой обмен, поскольку снова задумался об увольнении, а куда, ещё не определился, да и хотелось «доиграть партию» до конца.
Получив ключи, Сергей пришёл в новую квартиру с Илюшей, взяв с собой табуретку в качестве мебели и радиоприёмник. Он не мог до сих пор поверить, что всё закончилось благополучно. Мало ли что? Включил радио, где транслировался концерт, посвящённый сорокалетию героической битвы под Москвой. Когда прозвучал "Марш защитников Москвы" со словами:
"Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!",
Сергей тут же переиначил вторую строчку и запел: "Мы не дрогнем в бою за квартиру свою, нам Илюша она дорога!". Сын стал ему подпевать.
Картинка из Яндекса