Нет, определенно в капитане Маркуше умер актер. При¬чем во все свои роли он вживался намертво, не замечая этого и не отступая от тех догм, которые ему, Маркуше, втолко¬вали. Поэтому, выйдя из военного училища, он приобрел ка¬менное лицо и суровый взгляд, как у того воина на стенде у солдатской столовой, который предупреждал всех, что враг не дремлет. С таким лицом Маркуша дослужился до капита-на, командира группы по ремонту самолетного вооружения, при этом, исхитрившись за все годы к коллегам-офицерам обращаться только по званию или по имени-отчеству, в зависимости от ситуации, и никогда (даже если обмывали "звездочки") просто, по-душевному Володя или Вася. Точно так же подчиненные были у него "товарищ", а далее - в зави¬симости от количества лычек на погонах. И все это с четким произношением, как преподавалось в училище.
Второе перевоплощение Маркуши происходило на политзанятиях. Он светлел лицом, и из-под белесых век начинал струиться праведный свет. Особенно, когда он раскрывал конспекты - пособие-экспонат для проверяющих чинов из ок¬руга. В них капитан еще с лейтенантских времен своим чет¬ким почерком конспектировал все лекции, работы классиков марксизма-ленинизма и речи очередного Генсека ЦК КПСС. Ленину в этих Маркушиных фолиантах отводилась красная паста, остальные довольствовались зеленой, а свои мысли, коих в конспектах набиралось немного и которые служили связкой чьих-то трудов или речей, он вписывал синим цве¬том. И когда капитан начинал читать конспект по теме, то казалось, что он пересказывает художественное произведение. Ленин гремел как набат или приказ, другие партийные това¬рищи произносились на полтона ниже (но и здесь был свой регистр в зависимости от роли цитируемого в истории), свои мысли-выводы докладчик выдавливал вкрадчивым голосом, а слова «товарищ Ленин (Хрущев, Брежнев и т.д.)» звучали как нарастающий раскат грома.
Замполит и особист полка поначалу думали, что Маркуша изгаляется над политзанятиями, дуркует, а потом поняли, что это он так проникновенно относится к повышению свое¬го политического уровня, и даже зауважали его.
Но верхом лицедейства капитана было, когда, заступая дежурным по части, он начинал проводить развод караула, дотошно выспрашивая у заступающих в наряд часовых их обязанности по уставу, что находится на посту и т.д. Весь этот ритуал надо было видеть и слышать, чтобы понять всю мощь актерского, режиссерского и еще Бог весть какого та¬ланта Маркуши. Офицеры как бы ненароком оказывались в этот момент неподалеку, чтобы исподтишка насладиться спектаклем, над которым завтра будет ржать весь полк.
Старослужащие солдаты уже привыкли к тому (и внут¬ренне всегда были готовы), что дежурный по части капитан Маркуша втиснет в годами отработанный ритуал развода караула (с наизусть выученными обязанностями и того, что подлежит охранять) свою "залепуху".
И на этот раз, вышагивая перед караулом, выстроенным в группы по постам, капитан застыл перед рядовым Шумило¬вым, второй месяц как прибывшим из учебного отряда и по¬павшим при распределении в подчинение нынешнего дежурно¬го по части. "Деды" в карауле и несколько офицеров, дымя¬щих сигаретами неподалеку, затаили дыхание. Шумилов в этой части первый раз заступал часовым и Маркушиных "залепух" еще не получал. Во-вторых, он был робок по натуре. И, в-третьих, пост № 6, куда определили этого солдата и где можно было сачкануть, имел к военным секретам и деятель¬ности части туманное отношение. Когда-то, когда она пере¬базировалась сюда, к Карпатам, в полк завезли буковые брев¬на с корневищами. Часть этого пиломатериала ушла на от¬делку штаба и Дома офицеров, другая за долгие годы куда-то "испарилась". Но пеньки от тех буковых бревен остались. Со временем к ним притащили разбитый "бобик" предыдуще¬го командира, точнее то, что осталось от машины, наволок¬ли еще всякой полковой рухляди, тем самым не давая исчез¬нуть посту как объекту охраны военного имущества. Меня¬лось командование части, но ни у кого не поднималась рука списать "буковые бревна", дабы не навлечь проверяющих. Так от призыва к призыву и переходил пост № 6. И вот теперь Маркуша замер перед солдатами. Это был уже не тот капи¬тан с плакатным каменным лицом. Оно вытянулось, как у ищейки, глаза прищурились, вся фигура офицера подалась вперед, будто взлетающий самолет, и даже голос стал вкрад-чивым, как у следователей в кино.
- Ваши обязанности, рядовой Шумилов?
Тот, пожирая глазами командира, отбарабанил слово в слово, как по уставу.
- Т-а-а-а-к! - капитан удовлетворенно потирал руки. - А теперь представьте, что вы стоите ночью на своем посту и слышите шаги. Ваши действия?
- Подаю команду: "Стой! Кто идет?"
- Правильно! Ответ привел Маркушу в восторг.
- Вы крикнули, а вам в ответ голос: "Витя, да это же я, твоя мама!" И вновь шаги к охраняемому вами объекту. Ваши дальнейшие действия?
У Шумилова над верхней губой выступили бусинки пота, и подавленным голосом он ''шелестит":
- Стреляю вверх...
- Молодец! - Капитана аж начало трясти от возбуждения и азарта. - А голос тебе вновь из темноты: "Сынок, погоди... Это я, мама. Я тебе курочку жареную привезла!" И вновь шаги к объекту. Что предпримете, рядовой Шумилов?
Тот затравленно смотрит на капитана (караул и офице¬ры почему-то уставились в сторону, на облака) и, наконец, выдавливает:
- Стреляю в приближающегося человека...
- Молодец!
Это слово Маркуша произнес еще раз и со смаком. И тут же лицо стало застывшей маской, когда один из офицеров то ли засмеялся, то ли поперхнулся сигаретным дымом. Развод караула был закончен.
Через месяц Шумилову по рапорту Маркуши присвоили звание ефрейтора, а через три он получил поощрение - краткосрочный отпуск с выездом на родину, как отличник боевой и политической подготовки. С этим был несогласен лишь рядовой Самойленко, занудливый москвич. Он брюзжал, что отпуск Шумилову дали за то, что тот свою маму убил.