Законник

Сергей Александрович Горбунов
Село Малые Березняки умирало тихо. Вначале в областной центр дружно двинулись на учебу и за городской жизнью молодые. Когда они устроились на новом месте и приобрели лоск, отличающий от деревенского люда, к ним потянулись их родители и другая родня. В конце концов, районное начальство упразднило село, как централь-ную усадьбу совхоза, и сделало его отделением одного из пригород-ных хозяйств. Но и этот стратегический маневр местной власти не за-ставил жизнь в селе бить ключом, как было прежде. Да и откуда было взяться энергии и веселью, если большую часть жителей покинутой деревни составляли старики, не пожелавшие менять привычный уклад на городские удобства, и те, кому по причине природной лени и редкого протрезвления было без надобности  куда-то ехать. Проживали  в селе еще несколько семей переселенцев то ли из Узбекистана, то ли из Таджикистана, но они поселились отдельно, в брошенных домах окраины поселка, создали свои фермерские хозяйства и со старожилами особо не сближались, лишь вежливо здоровались, когда встречались в магазине, сохранившемся с былых времен.
В эту полудремотную обитель среди березовых колков и прие-хал кандидат филологических наук Константин Глебович Белобородь-ко. Каждое лето, приняв зачеты у студентов и, тем самым, завершив учебный год в университете, он отправлялся в какую-либо глушь, где выискивал и записывал старинные песни и сказы. Это была не только подготовка к докторской диссертации, которую Константин Глебович,  намеревался защитить на основе фольклора, в пику  новомодным и мудреным научным изысканиям коллег. На первом курсе филфака, в фонотеке кафедры, Костя услышал песню. Женщина, судя по голосу – преклонных лет, с таким надрывом и болью пела старинную песню о девице, выдаваемую замуж в далекую сторонку и о горькой разлуке с матушкой и батюшкой, что будущий аспирант, а, затем и ученый, – ясно представил картину расставания и физически ощутил страдания девушки. Тогда-то он и решил собирать уходящее в безызвестность творчество своего народа, ибо в песнях и былинах увидел не только корни, но и душу.
Юношеское увлечение, как-то само собой переросло в серьез-ный научный поиск песен, которые еще не вошли в фольклорные сборники и аналитические статьи ученых. Этот азарт был таков, что Белобородько (и когда он был худющим Костей, и когда  стал корена-стым Константином Глебовичем в больших роговых очках) – порою не мог точно сказать, что им движет в этом деле – наука или собирательство коллекционера? Но, как бы то ни было, а едва последний радостный студент покидал с зачеткой аудиторию, кандидат филологических наук упаковывал свой объемистый портфель, доставал  магнитофон и отправлялся в очередной медвежий угол. Так он оказался в Малых Березняках, куда пришел пешком, отшагав от шоссе три километра, так как водитель рейсового автобуса наотрез отказался ехать в село из-за разбитой дороги. Но этот марш-бросок даже взбодрил ученого, который, сокращая путь, шел по степному разнотравью, дыша неповторимым березовым ароматом.
Дойдя почти до середины села и не встретив на улице ни одно-го человека, собиратель фольклора почему-то интуитивно зашагал к калитке бревенчатого дома, возле которого стайкой росли березы. На стук и зычное белобородьковское: «Хозяева!», вышла пожилая жен-щина, со строгим взглядом серых глаз и с руками, скрещенным  на жи-воте. Раскланявшись, Константин Глебович назвал незнакомке свои фамилию, имя, отчество и ученую степень, а также доложил цель  при-езда в село. Затем, сделав паузу, чтобы женщина могла осмыслить его слова, он поинтересовался: где можно на время снять (естественно за деньги!) комнату и много ли в селе стариков, которые знают старин-ные песни и былины?
Все это собеседница кандидата филологических наук выслуша-ла внимательно и для чего-то развязала и вновь завязала узел платка, скрывающего ее седину. Все так же, строго глядя на Белобородько, хозяйка бревенчатого дома попросила его показать паспорт или  доку-мент, где написано, что он ученый. Изучив и паспорт, и служебное университетское удостоверение, женщина смягчила взгляд. Извинив-шись, она сказала, что неделю назад к ним в село приехали двое моло-дых людей. Они тоже назвались учеными, которые изучают иконы, ходили в дома к старикам, а потом у Демьяновны и Лизы Веселков-ской, заболтав их, умыкнули святые образы. Вот почему она (Дарья Емельяновна меня зовут) так настороженно встретила его, Константи-на Глебовича.
Такое сравнение покоробило фольклориста, но он затушевал его, так как услышал предложение поселиться в этом доме, где кроме хозяйки никого нет, и никто не помешает ученому работать. А во-вторых, Дарья Емельяновна сообщила, что она сама от бабушки и ма-мы знает народные песни и другие старушки их тоже помнят и поют.
Корову, по причине своего возраста, хозяйка не держала. Но козьего молока, а так же  яиц от пестрых кур, вышагивающих по дво-ру, Белобородько получил уже через пару часов после того, как устро-ился на новом месте. Таким образом, все складывалось самым лучшим образом, тем более, что Дарья Емельяновна успела оббежать своих сверстниц и поделиться новостью о том, что у нее поселился ученый человек (сама видела документ), который записывает для науки старые песни.
Старушки стали приходить, когда солнце начало скатываться по березовым веткам на закат, к горизонту. Принаряженные, в новых платках и фартуках, они чинно здоровались с Константином Глебови-чем и усаживались на скрипучие табуретки и стулья, которые нашлись в доме хозяйки. Когда собралось с десяток хранительниц старинных напевов, Белобородько обратился к ним с вступительным словом. Он с жаром начал рассказывать о том, какое это сокровище – фольклор, про то, что жаль, что в последние годы он мало востребован, но настанет час, когда молодежь спохватится и обратится к старине и творчеству предков. Поэтому он и приехал к ним, славным женщинам, которые сберегли песни – народное  достояние, и они сообща запишут их на магнитофон, чтобы передать следующим поколениям.
Кончив речь, кандидат филологических наук предложил ста-рушкам попить чаю вместе с ним и Дарьей Емельяновной. К встрече учёный подготовился, заранее сходив в магазин за сладостями к чаю. Такое обходительное обращение расположило сельчанок к городскому гостю и они, шумно отхлебывая горячий, с дымком, чай, стали живо интересоваться: какие именно песни нужны ученому и как они долж-ны их исполнять. Воспользовавшись тем, что самовар уже опустел, Константин Глебович предложил начать пробное прослушивание с хозяйки дома. Польщенная такой честью, она не стала упрямиться, а, вытерев губы концами платка, закрыла глаза и, покачивая головой, протяжно запела довольно сильным для ее возраста голосом:
   Цвела, цвела липушка алыми цветами,
             Отпадала липушка тихими зорями
             На твою, Маринушка, да на русую косу,
             Да на русую косу – на белое лицо!
Дарья Емельяновна допела до конца и победно посмотрела на односельчанок, которым тоже не терпелось показать ученому свое пе-сенное мастерство. И они старались петь с душой, тем более что этот солидный человек в очках записывал в блокнот название песни, фами-лию, имя и отчество исполнительницы и то, от кого та услышала эти слова. Но особенно их умиляло, когда он, перемотав кассету, запускал магнитофон, и они слышали свои голоса.
На другой день спевка состоялась вновь. На нее пришли не только вчерашние солистки, но и любопытные, прослышавшие про заезжего ученого, записывающего  песни, которые ему поют старухи. В числе зевак, толпившихся во дворе у раскрытого окна, был и Ники-та-Законник. Это прозвище он, пятидесятилетний мужчина, в сандалиях на босу ногу и в клетчатой рубашке навыпуск получил еще в пору своей молодости. Тогда он работал слесарем в совхозной мастерской и ничем особо не выделялся среди других ремонтников. А прославился он сразу, на торжественном собрании по случаю успешного окончания уборки урожая. Тогда в клубе, после доклада директора, начали чествовать передовиков труда и вручать им ценные подарки и премии. Дошла очередь и до Никиты Золотарева. Когда назвали его фамилию, он чинно прошел на сцену, взял конверт с купюрами, пересчитал их и, обращаясь к президиуму, спросил: где ведомость, в которой он должен расписаться за полученную сумму? И, видя недоумение на лицах руководителей совхоза, веско сказал им, что это нарушение законности, так как нельзя выдавать деньги  без  росписи в ведомости. С одной стороны он, Золотарев, может завтра отказаться, что получил премию, а, во-вторых, – мало ли какую сумму в ней потом могут указать. Тогда директор перевел эти слова слесаря в шутку, сказав, что в следующий раз бухгалтерия это учтет, а пока пусть он, законник, освободит место другим сельчанам, которых тоже поощрили. Так слово – «законник» – и прилипло к Никите. И не только слилось с ним, но и изменило его образ жизни. Он забросал районную и областную газеты письмами, в которых критиковал всех и вся. Поначалу эти  «острые сигналы» из глубинки помещали на страницах газеты, а автору высылали гонорары, но потом перестали его публиковать, так как невозможно было переварить лавину золотаревского негодования. Когда Никите не удалось сломать упорное молчание прессы, он переключился на совхозные собрания и вообще на всякое скопление людей, количеством более трех человек. Здесь он мог говорить без передышки и без отдыха о плохой погоде, неправильном ведении посевной или уборки урожая, слабой подготовкой учеников в местной школе и о врачах, которые не способны лечить пациентов. Так же неожиданно он мог переключить-ся на критику начальства или на то, что в магазин забыли завезти шнурки к ботинкам. Такое бурное критиканство, где была и доля ис-тины, на первых порах веселило народ, особенно, когда он чихвостил руководство совхоза, но потом это постоянное брюзжание Золотарева всем стало надоедать и его начали избегать. Даже жена, не выдержав постоянного ворчания и поучений  супруга, однажды собрала детей и все, что смогла погрузить на «УАЗик» агронома, и укатила к родите-лям в соседнее село. Но и это не исправило Никиту, который так и ос-тался бобылем, потому что никто из незамужних жительниц села не желал терпеть возле себя такого зануду. А он, после того, как совхоз в скором времени развалился, и ремонтировать стало практически нече-го,  переключился на заготовку березовых веников для городской цен-тральной бани, и на продажу картофеля, которым засаживал внуши-тельную площадь на задах своего подворья.
Придя во двор Дарьи Емельяновны, Золотарев поначалу с инте-ресом наблюдал за тем, как старушки поют песни и веселятся приба-утками, а очкастый горожанин что-то строчит в блокноте и щелкает клавишами магнитофона. Но потом в его голове начался какой-то мыслительный процесс, который отразился на лице в виде глубокой задумчивости, отчего Никита-Законник даже подался вперед. И это для него оказалось, кстати, потому что Константин Глебович, объявил перерыв и вышел во двор покурить. Тут-то он и попал в оборот к ме-ханизатору. Поздоровавшись с горожанином, «законник» вежливо по-интересовался у него: сколько сегодня наука платит за исполнение пе-сен? И какие из них сегодня в цене?
Не зная, что ответить этому странному человеку, филолог по-пробовал отшутиться, но он не знал, с кем имеет дело, так как после-довал еще каскад вопросов. Чтобы отвязаться от назойливого сельча-нина, Белобородько начал назидательно объяснять, что никаких денег он никому не платит, так как университет на эти цели их ему  не выдавал. И что он, кандидат наук, собирает песни уже много лет, так как это его увлечение и смысл работы. И что фамилии этих женщин-певуний войдут в его докторскую диссертацию, которую он намерен написать на этом материале, и в книгу фольклора, что тоже со време-нем будет издана.
Лучше бы фольклорист этого не говорил. Никита-законник да-же просветлел лицом:
- Теперь все ясно! – он всплеснул руками. – Старушки  поют, а вы, благодаря им, пробьетесь  в большие ученые и немалый гонорар за книгу с их песнями получите.
Белобородько пробовал объяснить собеседнику, что книга, ко-торая планируется им в перспективе, – это не песенник, а научный труд с детальным разбором каждой строки и анализом жанров устного творчества. И что в диссертации, как он уже объяснял, будут указаны фамилии исполнительниц, и название их села. А это –  престижно и свидетельствует о посильном вкладе в науку.
Но Золотарева – голыми руками не возьмешь, и всякие доводы для него, что – горох от стенки. Поэтому, подняв левую руку и пома-хав ею на уровне лица, вроде, как, приветствуя ученого, «законник» с усмешкой сказал: «Все мы понимаем» и зашагал со двора.
Настроение было испорчено, но, тем не менее, Константин Гле-бович доработал в этот вечер до конца, еще не подозревая о том, что его завтра ожидает. Это, перво-наперво, выявилось в хозяйке дома, а затем в старушках, у которых пропали прежняя доброжелательность к гостю и готовность постараться ради науки. Они пришли также под вечер, поздоровались, а затем уединились. О чем-то пошептались и так же дружно разошлись по домам. Заподозрив что-то неладное, Белобо-родько обратился за разъяснением к Дарье Емельяновне. Та, поджав губы и также сурово, как при встрече, глядя на  квартиранта, наконец, выдала:
- А то вы не знаете! По документам вы ученый человек. И даже оскорбились (я это поняла по вашему лицу), когда я сравнила вас с те-ми, кто украл иконы у наших сельчанок. А чем вы лучше их, когда не платите положенные деньги за исполнение песен?
- Да, кто вам сказал, что я должен кому-то что-то платить? С че-го вы это взяли!? – кандидата филологических наук даже затрясло от таких нападок сельчанки.
- А вы что думаете,  если мы в глухой деревне живем, так во-обще ничего не ведаем!? – Дарья Емельяновна тоже повысила голос. – У нас тут живет Никита Золотарев, так его люди недаром  «законни-ком» прозвали. Он знает, что и как положено. Стыдно вам должно быть за обман людей, которые вам поверили. Так что съезжайте  зав-тра с моего дома. Да и вряд ли кто теперь в селе вам предоставит жи-лье и станет петь песни. Вы уж возвращайтесь к себе в город.
- Дарья Емельяновна, да что же вы такое говорите?! – Белобо-родько даже умоляюще протянул руки по направлению к хозяйке. – Почему вы поверили  какому-то вашему «законнику» и не верите мне? Хорошо, если вы так настаиваете, то я, помимо того, что должен вам за жилье, отдам вашим старушкам все свои деньги. Правда их у меня немного, на питание и на обратную дорогу, но я, как-нибудь, вывернусь.
Хозяйка выслушала молча, развернулась и ушла на свою поло-вину дома. Так и легли спать, в угнетенной атмосфере. Утром, наскоро умывшись, Константин Глебович, упаковал свои вещи и, не позавтра-кав, сдержано попрощался с Дарьей Емельяновной, вручил ей деньги за жилье и зашагал в сторону шоссе. Старушка вышла из ворот и долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за березовым колком. Затем она вошла в дом, присела у стола и погрузилась в какие-то думы. По-том встала, вышла за калитку и зашагала в другой конец села, где жи-ли переселенцы из Средней Азии. Односельчанке, встретившейся на пути и спросившей – куда это она разогналась спозаранку? – старушка молча показала пальцем вперед и пошла дальше, не оборачиваясь.
…Усталое солнце прилегло на верхушках берез, а затем стало медленно спускаться к своему ночлегу. По улицам села, мыча, проша-гали коровы, возвратившиеся с выпаса, и наступила тишина теплого летнего вечера. Вроде ненароком, к Дарье Емельяновне заглянули три старушки, немного посидели на скамеечке у крыльца, но нить разгово-ра постоянно рвалась, и они ушли. Хозяйка дома вошла в горницу и зажгла свет. Подойдя к резному буфету, взяла в ящичке тетрадку, ша-риковую ручку в шкатулке и уселась за стол. Слеповато щурясь, она старательно начала выводить крупные буквы:
«Батюшка, Константин Глебович, прости, во-первых меня и нас, старух неразумных, за то, что мы поверили Никите-Законнику, который оговорил тебя и нас, старых, сбил с ума-разума. Я узнала у городских людей, которые приехали  с юга и живут в нашем селе, что такие, как ты люди – приносят  большую пользу русской науке. Они же мне и сказали, что надо сохранять песни старины, что бы наши правнуки знали, кто они есть на этой земле. Не держи обиды в сердце, Константин Глебович. Возвращайся назад, а мы уж тебе все песни, ка-кие знаем, споем. А комнатку твою я прибрала и денег за нее мне ни-каких не надо. С уважением Клокова Дарья Емельяновна ».
Старушка бережно вырвала листок из тетрадки, согнула его вдвое и вложила в конверт. Она послюнявила клейкую полоску язы-ком и старательно запечатала послание. Затем  перевернула конверт, написала на нем название города, из которого приехал собиратель пе-сен. Немного подумала и приписала: университет, ученому Констан-тину Глебовичу Белобородько. Срочно!