Прочитав одну сугубо мечтательную и романтическую книгу, где главный герой был человеком чести, человеком возвышенным и восторженным, Марк, этот угрюмый ребёнок, становившийся личностью, загорелся идеей, которая прежде показалась бы ему нелепой и смешной. Несмотря на серьёзность и почти что взрослость его, он всё равно был ребёнком, легко поддающимся влиянию, с переменчивым настроением, и ему захотелось отыскать в его окружении такого человека.
Конечно, ему показалось сперва, что он потерпит неудачу, однако обыкновенное человеческое любопытство, особенно развитое в детях, взяло верх.
Постепенно клетка стала для него шире и просторней внешнего мира, так что «общество» было понятием весьма узким и ограничивалось его окружением. Родители, одноклассники, соседи — по ним он судил о мире, которого не знал и на который лишь иногда обращал внимание, когда того требовал мир внутри клетки. И потому, не найдя среди этих людей никого, кто светил бы ярко, подобно солнцу, у кого были бы возвышенные мечты и справедливые убеждения, для кого абстрактные понятия были бы важнее всего на свете, решил, что во всём внешнем мире нет никого, кто был бы похож на персонажа из книги.
А искал Марк тщательно, упорно, изучая и наблюдая и даже не думая о том, что для досконального знания человека нужно с ним много общаться. Он был весь поглощён своей идеей; это было единственное, что могло заставить его задумчивые тёмные глаза загореться, и в то же время это было то, что погубило его почти безвозвратно.
Несмотря на то, что в глубине души он понимал возможность неудачи, сам факт того, что не существовало во внешнем мире таких людей, не существовало доказательств правильности книг, поверг его в глубокий шок и депрессию. Книги не были для него смыслом жизни, но обладали некоторыми авторитетом: проще говоря, если он мог ещё доверять, то только им. А теперь и они потеряли для него всякую ценность.
Внешне Марк в депрессии мало чем отличался от Марка в обычном состоянии, но вот внутри это уже был совсем другой человек.
Он думал, его взросление завершилось.
Не осталось ничего радостного, ничего живого в его существовании, и мысли его начали приобретать пугающий оборот. Он стал рассуждать о вечной теме жизни и смерти, подолгу стоять у окна восьмого этажа, глядя на проезжавшие мимо крошечные машины… позже он удивлялся, как не выбросился оттуда, как не околдовал его воображаемый им загробный мир. Тогда ему впервые начало казаться, что вся эта жизнь — не более чем видение, отражающее все страхи человека, всё, чего он так боится и не хочет допустить, а в момент смерти… о, со смертью приходит пустота, абсолютное ничто, гарантирующее вечный покой и забвение.
Но зачем нам видение это? Марк, конечно, не знал. Он лишь выдумал такую теорию, основанную на его ощущениях от жизни, на подозрениях, что всё его окружающее — обман, и она полностью завладела его разумом и сознанием. Он ходил по улицам, глядя исключительно себе под ноги, глаза его уже не загорались, пропал тот мрачный энтузиазм, с которым он читал книги и размышлял о мире, которого никогда не знал и едва ли узнает. Потеряв всякую веру во что бы то ни было, он был мёртв изнутри и жил лишь по инерции, периодически думая о чём-то жутком и не чувствуя ни-че-го. Внутри него был один лишь холод и глухое разочарование.
Однако, нужно отдать ему должное, он не озлобился. Ничуть. Он не злился на весь мир, не съёжился в страхе и не принялся мстить людям за свою уничтоженную веру. Ему стало просто всё равно: с детства склонный к мрачному одиночеству, он ещё лучше, ещё надёжней спрятался в этой клетке, ставшей для него уже уютным домом, и, казалось, ничто не смогло бы хоть немного открыть для него внешний мир. Разочаровавшись в нём, он закрылся от него навсегда.
По крайней мере, он считал, что навсегда.
Что может кардинально изменить человека, его душу? Что может вызволить его из кошмарного плена, остановить моральное разложение и вдохнуть в него жизнь? Что может, наоборот, опустить его на самое дно?..
Любовь.
Она способна проделать это в полной мере с кем угодно.
И Марк — не исключение.