«Оставь заигрывать с тоской своей,
Точащею тебя, как коршун злобный.
Как ни плоха среда, но все подобны,
И человек немыслим без людей.»
«Фауст», Гёте
Марк рос очень странным ребёнком. Всё началось с того, что он сам, собственноручно запер себя в неуютной мрачной клетке, закрывшись от всего мира: ровесники не любили его, не приглашали играть и не принимали в свои компании, а взрослые не могли относиться к нему иначе, как к недочеловеку.
Он был тихим ребёнком в очках, и этого оказалось достаточно, чтобы не просто не вписаться в общество — чтобы сделаться совершенно другой личностью.
В клетке ему было неуютно. Она, тесная и ржавая, стала для него ненавистным бременем, от которого он то и дело пытался избавиться, подружившись хоть с кем-то, и всё не мог.
Дети более жестоки, чем взрослые, хотя бы тем, что не осознают, какие проступки совершают.
И над ним смеялись.
Для Марка никакие оскорбления не были страшнее этого жуткого смеха.
Постепенно он стал привыкать к своей тюрьме. Прутья перестали быть ржавыми, а тело наконец свыклось с теснотой и уже не ощущало её так сильно, как раньше. Помимо него самого, в клетке поселились книги, которые скрашивали его досуг и положили начало самому страшному его проклятью — мысли.
Да, не было для него хуже в его положении, чем начать полноценно думать. Отчужденный, всеми отвергнутый, потерявший желание с кем-либо общаться, он нашёл себе занятие, положившее конец всякой его связи с внешним миром. В ребёнке пробудились зачатки думающей взрослой личности.
Впрочем, как с горьким цинизмом считал Марк, они пробудились ещё тогда, когда он решил отказаться от дружбы с людьми.
Он стал уже серьёзно анализировать своё поведение и поведение своих сверстников. А почему они над ним смеются? Неужели дело в одном его поведении и внешности? Но разве внешность делает человека хуже или лучше, разве от того, как он выглядит, зависит то, какой он собеседник и друг?
Понаблюдав, маленький Марк пришёл к печальному выводу: да, зависит. Он всё силился и не мог понять почему, перебирал варианты, вспоминал и так и не понял.
Но твёрдое убеждение, что внешние и внутренние качества человека неразрывно связаны между собой, причём внешние доминируют, так и осталось с ним.
Человек на скрытом, природном уровне склонен к самообману, а ведь Марк был хоть и странным, но человеком. Воспоминания о смехе, этом монстре, пожиравшем его личность, так давили на него, так мешали превращению его в полноценного человека, что он забыл это. Методично, раз за разом, вытеснил всё, что напоминало о начале этого ужаса, о его попытках влиться в первоначальный социум, так что, в конце концов, у него и вовсе не осталось никаких таких воспоминаний, и каждый раз, когда дети над ним смеялись, он лишь пожимал плечами и думал, что они смеются над чем-то посторонним. Это произошло на каком-то подсознательном уровне, он не совсем осознавал то, что делает — у него лишь было большое, огромное желание вытеснить всё мешавшее из памяти, чувство, что эти воспоминания не дают ему жить. И он продолжил растить из себя человека, не осознавая этого, как и вообще большинство своих мыслей и действий.