Берёзовка оказалась совсем недалеко от Красноярска — километров пятнадцать, не более. И вовсе это был не колхоз, а совхоз да ещё какой-то «опытный». Поселили в деревянный барак, разделённый на две половины. В одной половине жили парни, в другой — девушки. Рядом — баня. Но будут ли её топить, никто не знал. Мало-мальски обустроили свои комнаты и вышли на улицу. Как-никак надо познакомиться. Светка с Таней держались вместе. Света узнала высокую, слегка сутуловатую девочку в очках — в одной пятёрке сдавали физику. Ещё с автобуса, с переклички, запомнилась её фамилия — Григорьева. Комиссар Виктор собрал всех на большой поляне. Расселись кружком.
— Нам с вами нужно избрать комсорга, — прокашлявшись, сказал комиссар. Его лицо слегка покраснело при этом.
Светлана подумала: «Интересно, как он себе это представляет? Ведь практически никто друг друга не знает, даже по фамилиям».
— Ну, предлагайте кандидатуры! — шевелил энтузиазм в своих подопечных Виктор. Потом, будто услышав Светкины мысли, первым попытался найти выход из положения. — Может быть, кто-нибудь был в школе или в армии комсоргом. Пусть предложит свою кандидатуру...
Комсомольцы молчали. Кто-то с интересом рассматривал своих будущих однокурсников, кто-то бездумно смотрел в небо высокое, покусывая травинку в зубах, кто-то, словно боясь, что сейчас ткнут пальцем в него, отворачивал от соседей и комиссара своё лицо.
«Странно! Ну, я была комсоргом школы одно время. Что ж мне теперь, подняться и предложить, чтоб за меня проголосовали, совершенно меня не зная? По-моему, это неприлично», — подумала Света.
— Хочешь, я тебя выдвину? — зашептала ей на ухо Сущевская. — Надо же как-то выручать хлопчика.
— А хочешь, я тебя выдвину? — вопросом на вопрос ответила ей Светлана.
— Что ты, что ты! — замахала на неё руками Татьяна. И чуть не во весь голос добавила: — Мне в школе это обрыдло! А здесь я совсем не знаю, кто чем дышит. Что я тебе плохого сделала? — пошутила она.
Общая пауза явно затянулась. Потом, сидевшая ближе к комиссару девочка, решительно встала во весь рост. Светка почему-то вспомнила нарисованного в её детской книжке со стихами Агнии Барто юного конькобежца. Девочка была такой же беленькой, голубоглазой и краснощёкой. И вся просто дышала деревенским здоровьем.
— Ребята! — звонко, будто на пионерском слёте выступала, сказала она. — Мы с вами не знакомы ещё. Но всё ещё впереди! А пока я хочу предложить в комсорги себя. Меня зовут Дина Смердина. Я из небольшого городка Казачинское. Тут есть мой земляк Женя Степанков. В своей школе я была секретарём комитета комсомола. Могу и здесь им быть. Но хочу вас предупредить, — девочка рубанула ладонью руки воздух перед собой, — если вы меня выберете, я никому пощады не дам!
Дина Смердина сжала ладонь в кулак и потрясла им перед всеми, видимо, чтобы получше прочувствовали её обещание:
— Я очень требовательна к себе и с вас не слезу! Так что вы хорошенько подумайте, перед тем как за меня голосовать!
Дина почему-то делала упор на букву «ш», произнося её почти как «ф». Не совсем понятно было, о какой пощаде она говорит и зачем ей с них слезать или не слезать. «Хорошенько» думать никто не стал. Кому-то понравилась такая самокритичность, кому-то — самоотверженность единственной кандидатки. Большинство абитуры захлопало в ладоши.
Девочка с внешностью армянки негромко, но так, что все хорошо услышали, проговорила:
— Закрыла собой брешь, слава Аллаху!
Света с Таней согласно улыбнулись ей, кто-то громко засмеялся. Виктор и Дина оглянулись, пытаясь обнаружить остряка. Проголосовали единогласно «за».
* * *
Работали на совхозных полях, особо не перетруждаясь. Сначала собирали огурцы. Работа не бог весть какая трудная, особенно когда весело. В Светкиной компании было весело. После памятного выборного собрания их повели в совхозную столовую. Нормальная столовая, обыкновенная. Но Светлане, домашней девочке, редко пользовавшейся услугами общепита, не очень приглянулся жиденький столовский супчик. Она вообще была брезгливым человеком. Поэтому решила ограничиться стаканом сметаны с булочкой. Таня взяла себе полный набор обеда не слишком разнообразного меню. Девочка с необычным для сибирских мест лицом армянского типа сидела за столом, покрытым не особенно новой клеёнкой, одна. Таня и Света подошли к её столу.
— Привет! Не возражаешь, мы приземлимся возле тебя? — спросила Сущевская.
— Сколько угодно! — как-то невразумительно ответила девочка.
Расположились. К ним подошла знакомая Светлане Григорьева.
— У вас не занято?
— Садись, — предложила Света, тем более что она уже расправилась со сметаной и булочкой и поджидала Сущевскую.
Ели, не разговаривая. Покончив с первым, Таня нарушила молчание.
— Ну что, девчата? Давайте знакомиться. Я — Татьяна Сущевская. Хохлушка. С Полтавы. А ты? — обратилась она почему-то сначала к девочке в очках.
— Меня зовут Наташа. Фамилия — Григорьева. Я местная.
— Из Берёзовки, что ли? — удивилась Сущевская.
— Ну, почему из Берёзовки? — улыбнулась Наташа. — Из Красноярска.
— Значит, не общежитская? — уточнила Таня. — А мы со Светой в общаге живём. Славуцкая, — представила она Светлану, — из Якутии.
— Ого! Издалека, — удивилась Григорьева.
Все обратили свои взоры на последнюю, не представившуюся ещё соседку по столу. Она молчала. Подпёрла правую щеку рукой и глядела на девочек своими большими чёрными глазами.
— А ты, наверное, из Армении? — осторожно высказала догадку неугомонная Таня. — Я тебя, кажется, в общежитии видела.
— Навряд ли ты меня видела. Но я буду жить в общежитии.
— Так ты армянка? — не успокаивалась Сущевская.
— Глупенькая! Ну какая из меня армянка? — с ленцой в голосе запротестовала девочка. — Русская я. Но если она, — показала пальцем в сторону Наташи, — Григорьева, то я — Григорян. Чтоб не путали! Вера Григорян.
Все три девочки недоверчиво переглянулись, решив, что их разыгрывают, и заулыбались. Вера невозмутимо продолжала:
— Я из Алитуса приехала.
Её важный вид, с которым она произнесла эти слова, вызвал дружный смех. Светлана слегка наморщила лоб. Слово Алитус напомнило ей о родителях с их командировками:
— Это Прибалтика, если я не ошибаюсь?
— Латвия, что ли? — уточнила Таня.
— Темнота! — покровительственно хлопнула её по плечу Вера. — Это Литва: Вильнюс, Каунас, Тракай...
Заметно было, что, перечисляя названия этих городов, она получала несказанное удовольствие.
«Наверное, так она вспоминает о доме, как Сущевская, вставляя свои украинские словечки», — подумала Света, заметив это.
А Таню нисколько не смутила критика.
— Так ты из Европы, как и я! — обрадовалась она. — Не то, что эти «кацапки», азиатки, — пошутила она.
— Ну! — важно согласилась с ней Вера.
Проходившая мимо девушка, похожая на паренька, хлопнула Веру по спине:
— Григорян! На воскресенье домой поедешь? Здесь, говорят, до автобуса только на попутке можно добраться.
Вера скорчила недовольную гримасу:
— А что, отпустят, думаешь?
— А что, обязательно спрашиваться? — в тон ей ответила знакомая. — Важно к понедельнику на работу успеть. В субботу вечером сдёрнем, а в воскресенье к ночи вернуться можно.
— Посмотрим, — нехотя ответила Григорян. — Ну что, девчонки, пошли, что ли?
Девочки, ничего не поняв из их разговора, поднялись из-за стола. Идя к бараку, Таня спросила:
— В общагу собираетесь ехать?
Вера неопределённо отмахнулась:
— А! — и, словно решая очень важный вопрос для себя, спросила: — Ну что, девчонки, как жить дальше будем?
— Как все, — ответила Света.
— Ну, если как все, то надо сколачивать бригаду. Я слышала, комсорг предложила разбиться на бригады, чтобы устроить соцсоревнование.
— Да ты что? — удивилась Таня.
— Да. В бригаде должно быть семь человек.
— Почему семь? — не поняла Наташа.
— А по кочану. Я знаю? — ответила Вера. — Давайте пригласим к себе вон ту красотку. Она всё равно одна.
«Красотка» была в стиле «тургеневской девушки» — длинная тяжёлая коса цвета льна, голубые глаза. Догнали её. Познакомились. Оля Мельник оказалась на год старше их — в школу пошла с восьми лет. Но выглядела она, пожалуй, младше всех. Именно младше, а не моложе. Говорила Оля, как маленький, в меру капризный ребёнок, то ли сомневающийся во всём, то ли всем недовольный, слегка растягивая слова. При этом высоко вскидывала свои брови, округляла глаза и по-детски, немного кокетливо наклоняла голову набок. На самом же деле она абсолютно не кокетничала, не капризничала. Баловать её, как позже узнали девочки, было некому. Потому что родители Ольги, уже немолодые, не очень здоровые люди, жили в деревне, и ей приходилось самой выполнять множество работ по хозяйству. Казалось удивительным, что в этом слабеньком, почти прозрачном существе, есть какая-то физическая сила. Потому-то, взглянув на неё, предприимчивая Сущевская моментально приняла следующее решение:
— Ещё нужно мальчишек брать. Тяжесть таскать кто-то должен, правильно?
Утром в поле с огурцами присмотрели двоих парней, державшихся вместе. Странноватая парочка была. Один — высокий, с мягкими белыми кудрявыми волосами, обрамляющими удлинённое лицо, и почти круглыми небесно-голубыми глазами, придававшими лицу удивлённое выражение.
— Он чем-то на Емелю похож, — сказала подругам Светка, с детства любившая сказки.
— Лишь бы на печи не сидел, работал, как надо, — добавила Наташа Григорьева.
Другой парнишка — совсем невысокий, коротко стриженый, мускулистый и очень подвижный, как ртутный шарик. Живчик!
— Ой, ну прямо юные Тарапунька и Штепсель, правда, девчата? — определила Сущевская. — Мальчики, подойдите к нам! — крикнула она ребятам. Те с готовностью, будто давно ждали этого приглашения, подошли.
— Ну что, парни! — голосом занудного учителя произнесла Вера Григорян. — Работать будем или прохлаждаться?
Высокий улыбнулся, пожал плечами, а низенький ответил за двоих:
— С такими красавицами можно и поработать.
— Ну, тогда распределяем фронт работ так: мы собираем огурцы, вы таскаете за нами ящики! — распорядилась Сущевская. — За мной таскать не надо. Я сама справлюсь, не слабенькая. Вот за ними, — показала она в сторону своих новых подруг. — И полные ящики уносите к учётчицам. А сейчас — быстро за пустой тарой. Тащите её на середину наших рядков.
— Ущучили! — ответил «Емеля».
Светка просто покатилась от хохота. Ну, не в бровь, а в глаз подметила!
— Есть! — шутливо козырнул «ртутный шарик», и они побежали за ящиками.
— Эй! — крикнула вдогонку Вера. Парни оглянулись. — К пустой голове не прикладывают!
— Умная, знаешь!
Вся компания залилась дружным молодым смехом. Пока парни ходили за пустыми ящиками, девочки наполняли имеющиеся. Сущевская сбегала к Дине, записала свою бригаду. Вернувшись, она сказала парням:
— Слушайте, я не знаю ваших фамилий. Огурцы потащите, запишитесь в четвёртую бригаду. Я сказала комсоргу, что вы у нас. Да контролируйте там её, чтоб не ошиблась с ящиками! А то вокруг неё уже тьма хлопцев вьётся. Запудрят ей мозги, и окажемся мы в хвосте!
— А тебе что, за это деньги платят или боишься, что из института отчислят? — проговорила Оля, растягивая слова.
— Нет, — отрезала Таня. — Не люблю быть последней. Эй, Ванюшка, — крикнула она «Емеле», — меняй мне ящик на пустой!
Парень рысью кинулся к ящикам, а Света толкнула Таню в бок:
— Его Иваном зовут? Что-то я не слышала, чтоб он знакомился с нами.
— Да какая разница! Просто ему очень подходит это имя. «Прокати нас, Ванюша, на тракторе!» — вдруг дурашливо заголосила Сущевская.
— По-моему, правильно «Петруша», — поправила её эрудированная Наташа Григорьева.
— А, — отмахнулась Таня, — всё равно!
— Ей всё «всё равно»! Может, и тебя Наталкой Полтавкой звать? — спросила её Вера.
— Да хоть горшком назови, только в печь не сажай!
Снова дружный хохот. Так и смеялись над каждым пустяком, кем-нибудь из бригады сказанным, до вечера. Когда по полю разнеслась команда «отбой», Сущевская сбегала к учётчицам, узнала, что их «семёрка» собрала больше всех ящиков с огурцами. Усталые, довольные прошедшим днём, они шли в столовую на ужин. По пути наконец выяснили, что «Емеля» никакой не «Ванюшка», а Саша Никитин. «Живчик» и «ртутный шарик» — Мазур Вовка.
Следующий день был снова огуречным. Четвёртая бригада трудилась весело, совмещая работу с шутками, прибаутками, задорным смехом, розыгрышами. Невысокий Мазур балагурил с Сущевской:
— Танюша! Так ты с Полтавы? То-то, я смотрю, мне твоё лицо знакомо!
— С чего бы это моё лицо тебе было с Полтавы знакомым? — удивляется Татьяна.
— Так я ж на Полтавщине в армии служил!
— Ты в армии служил? — подключается недоверчивая Оля Мельник. — Скажи ещё, в Полтавской битве участвовал!
Все катятся от хохота. Вроде, не Бог весть какая острота, а в хорошей компании всё смешно.
— В Полтаве был? — не верит Сущевская.
— Ну, а откуда я, по-твоему, знаю, что «до свидания» по-украински «до побачення»?
— Света! А по-якутски это как звучит? — галантный Саша подаёт Светлане руку, помогая перепрыгнуть через канаву.
— Утуй барда! * — глазом не моргнув, отвечает Светка.
* Утуй барда — в переводе с якутского: иди спи (прим. автора)
— Вера, а по-литовски? — Наташа с обожанием смотрит на свою новую подругу. Она такая юморная, что стоит Наташке взглянуть на Веру, как на неё нападает неудержимый смех.
— Ой, Ната! Ну, я же русский человек, и ты русский человек! Зачем тебе ещё литовский знать, глупенькая ты девочка! Не забивай себе голову всякой ерундой!
— Ну, почему это «ерундой»... — пытается возразить Наталья, но заливается хохотом, такую уморительную мину состроила Вера.
На соседних рядах идёт борьба за победу в соцсоревновании. Комиссар Виктор уже объявил, что члены той бригады, которая будет работать с низкой производительностью труда, проще — сачковать, на выходные домой не поедут, останутся в лагере. Света ещё вчера заметила двух очень красивых девушек высокого роста. Они казались сёстрами. Только Алька была черноволосой, а Лялька — голубоглазой блондинкой. Девчонки, несмотря на красивую внешность и ухоженные руки, работали очень быстро, разговаривали мало. Они вообще выделялись среди остальных не только внешностью, но и поведением. Их независимость и обособленность сразу бросались в глаза. И вот только что они узнали, что некто Рудич «тянет» их бригаду на последнее место, потому что вчера собрала всего два с половиной ящика и сегодня за полдня ещё ничего не сдала. В бригаде назревал скандал.
— Кто это — Рудич? Где она? Покажет мне кто-нибудь её или нет?! — громовым голосом кричала Алька.
— Почему из-за какой-то бездельницы я буду торчать здесь в воскресенье? Меня, может, жених ждёт дома! — вторила красивая Лялька.
— Рудич, ау! Где ты, Рудич? — дурачась, на все лады кричали, будто в лесу, работающие рядом парни.
— А Рудич — это парень или девушка? — полюбопытствовал кто-то.
Из высокой травы поднялась девушка с фигурой нескладного подростка, худенькая, со стрижкой под мальчика. Она вынула изо рта дымящуюся сигарету и произнесла хриплым голосом:
— Ну, чего орёте? Я — Рудич!
Поблизости воцарилась зловещая тишина. Алька, держа в руках огромный огурец-семенник, подошла к ней и грозно спросила:
— Ты почему не работаешь?
— За тебя что, папа Карла работать будет? — Лялька присела на свой ящик с огурцами, грязными руками заправила за ухо волнистую прядь светлых волос.
Рудич выплюнула сигаретку, лениво потянулась и невозмутимо ответила:
— Вы, может, деревенские, привыкли вкалывать на огородах, а я человек городской, мне мои руки жалко! — и пошла по полю, неизвестно куда, давая понять, что разговор окончен.
— Вы посмотрите на неё! — только и нашлась на это Алька.
Красавица Лялька от такой наглости вообще долго не могла прийти в себя. Потом, наконец, произнесла возмущённо:
— Это какие же мы деревенские? Да я в деревне ни дня не жила даже на каникулах! Да у меня и бабки обе городские!
Но доводы эти лишь впустую сотрясали воздух. Потому что Рудич уже подошла к Григорян и заговорила с ней:
— Верка! За мной в субботу отец приедет, заберёт меня отсюда. Можем и тебя подбросить до дому.
— Нет, спасибо! Я как-нибудь сама доберусь, — ответила ей Вера.
Девочки смотрели на неё во все глаза, ничего не понимая. Тогда Вера нехотя произнесла:
— Ну, что вы смотрите, глупенькие! Пошутить с вами нельзя? Да! Не из Алитуса я! Просто на неделю туда после экзаменов по турпутёвке ездила, а вы и поверили, наивные! Из «шестёрки» я...
Сущевская и Светка опять ничего не поняли и, думая, что это очередной Веркин розыгрыш, недоверчиво усмехнулись:
— Теперь какая-то «шестёрка»... Ну, ты и фантазёрка!
Но Наташа Григорьева, улыбаясь, пояснила:
— Да нет, это уже, похоже, правда. «Шестёрка» — закрытая зона, почтовый ящик.
Девочкам и такое объяснение мало что давало. Тогда Вера вновь вступила в разговор:
— Ну, закрытый город у нас. Что такое военная тайна — знаете? — получив утвердительный кивок девочек, продолжала. — Вот мы, жители «шестёрки», все окутаны этой военной тайной. С нас берут подписку об её неразглашении. — Она приняла очень важный вид. — Без пропуска в наш город не въедешь. А отец Рудич, кстати, начальник пропускной службы города.
— Ну, ты даёшь! Вот это артистка в тебе пропадает! — долго восхищались ещё потом девчонки. — А мы-то и вправду попались на твою удочку. Сколько дней считали, что ты из Литвы! Ну, надо же!
* * *
В пятницу вечером Вера и Наташа уехали домой. Свете, Тане и Оле было немного грустно. Хорошо ещё, что они втроём. В субботу, возвращаясь с обеда, они издалека увидели знакомые фигуры — Люда и Таня Спесивцева!
— Люда! — Светка во всю прыть понеслась к подруге. Какой же родной показалась в этот миг она Светлане! — Как хорошо, что ты приехала! Ничего не случилось? — остывая, с опаской поинтересовалась Света.
— Всё хорошо, Светка! — Люда тоже сияла от радости. — Танюшка решила брата навестить. Вот я за ней и увязалась. А то с понедельника начну работать, может, некогда будет!
— Какого брата? — не поняли девочки.
— Да мой брат с вами работает, — смеётся подошедшая Таня Спесивцева. — Здорово, колхозницы! Мы вам пирожков привезли и приветы от Ким и Бурачок.
— А мы думали, что это твой однофамилец здесь, — радуется, неизвестно чему, Таня Сущевская. — Ну, пошли, мы с Олей поможем тебе его найти.
Они понимают, что Свете с Людой есть о чём поговорить без них.
— Какую работу начнёшь? Устроилась что ли? Куда? Кем? — забрасывает вопросами подругу Светка.
— Да! Устроилась! Буду секретарём на нашей кафедре! — важно, светясь счастьем, рассказывает Люда. — Тёткин муж помог. Он, оказывается, какой-то начальник в КГБ, — слегка понижая голос, добавляет она. — Но в общаге на этот год уже нет мест. Придётся, наверное, у них пока перекантоваться. На квартиру идти, не знаю, хватит ли денег. Да они-то зовут меня к себе жить! Мне просто самой неловко их стеснять. Хотя, сколько нам там с ними быть вместе: с утра уйду на работу, потом занятия, и только после одиннадцати возвращаться буду! Ой! Что это я всё про себя болтаю! Тебе ж два письма — от родителей и от стариков! Держи, читай!
Затуманились от навернувшихся слёз глаза читающей письма Светки. Вспомнился дом, близкие... Улетела она мыслями из Берёзовки в Алдан к маме с папой, к бабуле с дедулей.
— Светка! Ещё пришло письмо от Таньки Михайловой. Слушай, что пишет. «Здравствуйте, девочки! С медицинским приветом к вам Таня!» Представляешь, «с медицинским приветом»! Ха-ха-ха! Это она в медучилище поступила, потому и с приветом, с медицинским!
Вернулись девочки. Таня с Людой остались ночевать на кроватях Григорьевой и Григорян. После задымлённого заводами и фабриками большого города им в радость подышать свежим деревенским воздухом.
Незаметно пролетела следующая неделя. Потом ещё две... По ночам стали случаться заморозки. Утра были свежими и румяными, с землёй, хрусткой, как капуста в поле, слегка подмороженная за ночь. Отправляясь с рассветом на работу, местные жители надевали на себя телогрейки. Абитуриенты, без пяти минут студенты, ёжились в своих курточках, разогревались, гоняясь друг за другом по полю да бросая из рук в руки огромные кочаны капусты, передавая их по цепочке к месту хранения на зиму. За месяц все перезнакомились. Бригады слились в компании. Из некоторых компаний выделились пары. Кое-какие пары вскоре, возвратившись в Красноярск, превратились в семьи. Четвёртая бригада так и осталась самой смешливой, сплочённой и трудолюбивой. Все её семь человек дружили легко и весело. Иная форма отношений пресекалась мягко, но безоговорочно.