Помещая на своей странице (страница человека, который помог многим авторам увидить свои произведения в виде изданной, хоть и очень малым тиражом, книги) хотел бы предварительно сказать об этом авторе несколько слов. Я не знаю как, но этот человек, уже довольно пожилой, сохранил и сумел передать о том страшном времени впечатления 12-летнего мальчика. О трагедии Ленинграда много сказано и написано, но мне впервые встретилось описание такого уровня трагедии ребенка единственно выжившего из всех жителей коммунальной квартиры, где чувство голода доминирует над всеми остальными чувствами. Только вдуматься, где было, чтобы все впечатления ребенка (смерть соседей, смерть матери, разрушения города, детдом, первая поездка через всю страну описывались не событиями, лицами, а ... на земле кусочек хлеба (после впечатления о матери, запакованный в штабель умерших), поел, детдом -- покормили манной кашей, летчики втянули в вагон -- покормили, Москва и о ней только -- пошел в ресторан, съел два обеда. И ни слова больше о дороге, людях, своих переживаниях. Память ребенка хранит самое главное -- есть, выжить.
Текст без иллюстраций слеп. Увидеть книгу можно на сайте:
http://www.litmir.co/bd/?b=225545
Но и сам текст (он попытался это в силу своих возможностей оформить поэтически и когда сам читает -- слышна и рифма и напор) производит впечатление.
Алекс
=======================================
ПЕТР ДВИРЦ
НАДО ВЫЖИТЬ
(Ленинград в блокаде, мне 12 лет,
но как хочется быть взрослым)
(Ленинград 1941-1942 гг.)
Стихотворения,
На титуле – Разрушенный Ленинград
20 стр., 2014 год
Бесхитростный, абсолютно правдивый рассказ 12 летнего мальчика, пережившего блокаду Ленинграда 1941-1944 годов. Записан по памяти повзрослевшим 85 летним ветераном.
Блокада Ленинграда – одна из самых страшных трагедий в истории человечества. Немецкие фашисты взяли в плотное кольцо многомиллионный город. Авиация врага уничтожила склады с продовольствием. Советские войска с трудом сдерживали натиск врага под Москвой и не могли оказать помощь осажденному городу. За время блокады (она длилась 907 дней) погибло свыше МИЛЛИОНА жителей города (в основном женщин, детей, стариков).
Автор–невольный участник событий оставил незабываемое, не оставляющее ни одного читателя равнодушным, свидетельство душевных страданий и голода.
ЛИСТАЯ СТРАНИЦЫ ДЕТСТВА
ВОЙНА
Первая часть.– рассказ Петра,
записанный издателем.
Дальше – его собственноручные записи.
Издатель посчитал кощунственным вносить в них какую бы то ни было правку.
В середине августа 1941 года участковый нашего района капитан Виноградов (в памяти остался навсегда) собрал подростков. Сказал: «Кому 16 – с завтрашнего дня – в военкоматы учиться воевать. Кому 14-15 могут поступить в юнги. Те, кому меньше – в гражданский отряд обороны в дом №5 по Красной улице (проходной двор – с одной стороны Красная, с другой бульвар Профсоюзов).
И началась моя работа в гражданском отряде – дежурство на крыше по 4 часа, по графику. Старшей была женщина 50-ти лет. Муж моряк, воевал на флоте, 17-летнего сына забрали в армию. К нам относилась хорошо. Сама на крышу не поднималась. А мы честно дежурили. Страшно было, но дежурили.
В городе людей было мало. Рабочие – на казарменном положении, оставались на производстве. Городской транспорт не ходил.
Кроме дежурства на крыше разносил административную почту.
Вел учет умерших жителей. Посещал квартиры. Было и такое – заходишь в квартиру, а там одни мертвые.
Видел, и как шпионы работали. Дежурили поздно вечером, когда налетели немецкие бомбардировщики. И вдруг из одной из квартир – световые лучи прямо не бензозаправку, которая находилась недалеко от дома.
Дежурные поднялись в квартиру, а там никого, только специальные световые приборы на окне. Подсоединены к проводу. Меня послали проверить, куда этот провод ведет. А вел он в подъезд соседнего дома. Жил в этой квартире моряк, да только не у одной советской власти он, видимо, искал заслуг и уважения.
==============================
ЭТО БЫЛО
12 ЛЕТ – НО МНЕ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ ВЗРОСЛЫМ!
На крыше вышка, телефон!
И крыши кругом!
Смотреть твоя задача!
Сообщить или тушить – бомбу зажигалку!
Она создана, чтобы зажечь дома–
– А поэтому нужно глядеть!
А тебе всего 12 лет.
Вдруг потемнело вокруг,
Самолеты с крестами летят!
Их не сосчитать...!
Аэростаты с тросами вокруг!
А самолеты с крестами над нами летят,
И снова, сколько их не сосчитать.
Бадаевские горят, и снова
Склады с продовольствием бомбят!
А самолеты с крестами снова бомбят!
Догорает запас продовольствия –
А кто виноват, что продовольствие
на складах горят.
«Не знаю».
А мне 12 и по-прежнему хочется взрослеть!
А потом понимаю, что тысячи с голода умерли!
За то время, когда бомбили самолеты
с крестами!
Снабдили продкартами нас.
125 грамм хлеба на день, ешь хоть зараз.
Ох, как голодному это мало!
Троллейбус № 14 с площади Труда ходил–
На Бульваре Профсоюзов в него снаряд угодил!
К обстрелам и бомбам люди привыкли,
А вот без еды многие жить не смогли!
От голода, холода стали умирать,
Квартиры стали пустеть.
Труппы с тротуаров, квартир
в машины собирали,
На канонерку везли, клали в штабеля как дрова,
По 100 трупов.
В одном из них моя Мама была.
На Пескоревске ямы взрывали ,
Не тысяча, а миллион там были!
Просьба ко всем, чтобы это не забыто было!!!
=========
ПАМЯТЬ
Я помню маму свою!
Ее ласковые руки
Как ласкали меня.
Помню, как трудилась,
Чтобы я был сыт и одет.
Молодой была она, моя мама.
Ей бы растить внуков да правнуков,
Но холод и голод блокадный
Без времени умертвил тебя.
Ты сестричку мою грудью кормила
До последнего дня.
Ты жизни ей желала,
Помню: В январскую стужу 42-го
Шагал от дома №5 по бульвару Профсоюза.
До Театральной.
В кассах театральных по рецептам
Отпускали соевый напиток для грудничков,
По 100 грамм.
Сестренке еще живой нес напиток я домой.
И мама была еще живая,
Шила белье госпиталям!
30 марта 42-го забрали остатки кроя и ее!
Забрали в больницу,
А 2 апреля 1942 года
Мама умерла моя,
И сестричка тоже умерла!
Она в мае 41 родилась,
Её имя Мая, но в апреле 42-го умерла.
До года не дожила!
Даже фото не осталось.
2 Апреля 1942 года
Мама умерла моя.
Голод и холод блокадный ее умертвили.
На Канонерку ее отвезли.
Проститься с нею пошел...
Канонерка – гаражи огромных размеров,
И только два узких прохода.
Остальное – штабеля человеческих тел...
Ровно по сто (10 х 10) человеческих тел,
Готовых для братских могил...
Спросили: фамилию, имя мамы моей.
Ответили: «В правом ряду, штабель такой-то!»
Постоял – пошел домой...
Самолеты вражеские летают,
И зенитки в них стреляют.
Вдруг вижу – кусочек хлеба на дороге лежит
(10-15 граммов),
Не заметил, как проглотил...
А стакан из зенитки руку задел,
Пошла кровь...
В аптеку я зашел.
Женщина с тяжелой походкой
Открыла прилавок
И обработала рану, перевязала.
А я прошептал, что мне платить нечем.
А она сказала: «Выживи, сынок.
Это будет самая большая оплата».
Ее слова я пронес по всей своей жизни.
НУЖНО ВЫЖИТЬ!
Папа ушел воевать,
Он хотел нам счастья,
Но погиб молодым.
И только фото осталось,
Где мама и папа совсем молодые.
КОММУНАЛКА
Эх, коммунальная квартира в памяти моей.
Кто жил, тот знает.
Один кран с холодной водой,
Туалет на всех один,
А жило в квартире 20 человек.
В кухне тесно!
Но каждый знает свое место!
Столик, примус, керосинка!
А в выходной, конечно,
Все хозяйки «чудеса творят»,
Варят щи, картошку жарят,
По секрету вам расскажут
Много новостей:
Где справляли юбилей,
Где патефон играл и песни пели,
А потом, чтоб сохранить обед,
Ставили его в окно, за раму.
А планы строили как лучше жить.
Но вот объявлена война!
И планы все пропали
У хозяек, что творили чудеса.
Пришло несчастье.
Воевать ушли мужчины.
Шла война и похоронки приходили,
Плакали, рыдали, о близких вспоминали,
От холода и голода умирали, умирали.
А еще живые ждали, когда же кончится война!
Вспоминали, когда творили «чудеса»,
И из чего творили.
На Новый 1942 год выдали
бутылку шампанского.
Собрались в кухне, живые выпили за победу,
Помянули тех, кого уже не было в живых.
А 2 апреля не стало и тех, кто пил за победу,
И поминал ушедших.
И только я остался в живых из всех,
отмечавших Новый год.
Видимо, чтобы на долгие годы
Оставаться свидетелем трагедии.
Забыть войну невозможно.
Она и во сне живет со мной.
Обо всем случившимся
я написал папе на фронт.
Отправил письмо.
Вернулся домой. Тишина, холодина!
Хоть один, но живой пока!
От стула отпилил я ножки,
Отдохнул и взялся за второй стул.
С большим трудом я затопил!
Стало теплей.
Заснул на полу.
Проснулся от стука.
Пошел открывать.
А за дверью – отец стоит.
Обнял меня, заплакал солдат.
Так до утра, обнявшись, мы сидели.
Отец не случайно пришёл.
Потом об этом узнал.
Не мое письмо дошло до него.
Когда мать умерла, а годовалую сестренку
В больницу забрали,
Остался один.
Об этом знали и участковый
И старшая по гражданскому отряду.
Участковый с кем-то связался,
Доложил обстановку. Отца нашли
(Он воевал под Ленинградом,
На синявинских болотах).
Дали отпуск 36 часов, чтобы сына устроить.
36 часов (ни минутой больше).
Хватило добраться, переночевать,
Оформить меня в детприемник, и все.
Даже на то, чтобы дочку в больнице увидеть
Времени не было.
Сестренке еще и год не исполнилось,
До последней минуты мать ее грудью кормила,
В больнице и она умерла и мать.
В ДЕТДОМЕ
А утром в детприемник мы пошли!
Женщина в очах спросила:
«Как тебя зовут, мальчик?»
«Пиня», – я ответил.
«О, будут дразнить, – сказала она! –
Петей тебя назовем».
И с тех пор зовусь я Петром.
Так я детдомовцем стал
Детдомовскую жизнь начал.
Жизнь пошла другая.
Был слаб, и с 4-го класса в 3-й перевели.
В июне в автобусы нас погрузили
В поезд пересадили и на берег
Ладоги перевезли.
На катерах через Ладогу переплавили.
На Большой Земле манной кашей кормили.
Поездом в Ульяновск мы прибыли,
А там по Волге мы плыли.
Так мы оказались в селе «Кошки».
Разместили в деревянных домах
И назвали «Ленинградским Детдомом № 85».
В группу старшую попал,
В 4 класс снова ходить начал.
Распорядок каждый день:
Подъем и отбой.
А есть хотелось все равно.
Идет война под Сталинградом.
У кого отцы на войне –
Почту ждут.
А у кого нет в живых никого
За почтой не идут.
Письмо в Богуруслан я отправляю!
Пришел ответ, что в Кесовой горе
Родные проживают.
Начал письма писать, почту поджидать.
Ведь не один на белом свете!
ЕДУ К ДЯДЕ
Однажды вызов пришел!
Пропуск дали с красной полосой!
Проезд через Москву разрешен!
Остановка на одну минутку, вагоны битком.
Ехать пришлось на подножке!
В Ульяновске в окно меня втащили.
В том купе летчики были, накормили!
Прибыл я в Москву!
Милиция много меня проверяла!
И, наконец, закомпассировал билет!
На радостях таких ресторан посетил,
Занял офицерские места!
Обед съел за 32 рубля!
Подумал, заказал 2-ой.
С удовольствием съел я!
В вагоне занял свое место!
Проводник чаем угостил.
«В Кесовой горе разбужу!»
На войне дороги не простые!
Неделю меня встречали,
Встретились с дядей со слезами!
И стал в семье 9-ым жить.
Дядя горой за меня стоял.
Жить негде, не на что,
Но жене – “на лишний рот,
Отдай в детдом”, – одно отвечал –
«А если бы это был твой сын».
Сам слышал. Никогда не забуду.
В 1946 году наведал квартиру свою!
В кухне те же столы,
Примуса, керосинки,
Но хозяйки совсем другие.
«Кто такой?»– спросили,–
«Зачем явился?»
Милиция явилась:
«Прописки нет,
Тебе здесь места нет».
И больше в той квартире
Не было меня.
«Из детдома?» – за пределы города!
Не жить сироте в родном городе.