Мне казалось, что на меня навалилось, что-то тяжелое и страшное. Я боялся повернуть голову в сторону. Скашивать же глаза в сторону было невыносимо больно – глазные яблоки резало даже от моргания. Я слышал шорох – это около моей кровати быстро увеличивалась гора камней, песка и земли. Эти камни быстро, но не хаотично кружились один за другим, выпрыгивая из образовавшейся глубины, а песок и земля следовали за ним шлейфом. Наконец, камни остановились и рухнули одновременно на пол, образовав круговую ограду. Это оказался колодец. Послышался шум. «Вода», - благонадежно подумал я, не в силах даже мало-мальски мыслить: движения и мысли парализовал страх. Страхом веяло из колодца.
Шум усиливался, пока не перерос в монотонный гул. Повеяло жаром из колодца.
Комната стала накаляться и освещаться светом, идущим с глубины.
И через минуту вырвалось пламя! Я в страхе закрыл глаза. Большее ничего сделать не мог. «Будь, что будет!» - мелькнула последняя мысль и меня стало обхватывать пламя. Тело мое пронизывало болью, суставы трещали от напряжение, пекло же было неимоверным.
Откуда-то издалека послышались голоса:
- Отец, он весь горит!
- Андромеда, быстро неси воду! Да, не забудь ягоды с земляничного дерева, вересковый мед и простынь!
Послышался топот убегающих ног.
Тело моё поднялось горячей волной и упало в пропасть колодца. Я приоткрыл глаза: кругом был огонь – бешенный огонь. Все в красно-желто-голубовато-белом цвете. Я закрыл глаза и от боли ожогов застонал.
Кто-то пропихнул мне в рот ягоды и сжал челюсть. Сок побежал по зубам и языку. Затем сухим ртом я почувствовал липко-сладкую массу. Тут же в горло залилась вода. Я закашлялся, поперхнувшись. Сквозь пелену почувствовал, как меня обхватывает мокрая простынь. И на меня полилась вода.
Пламя испугалось воды и стало отступать. Языки его становились тише и тише, они стали убегать в колодец. Стало тихо, но на мгновение. Я же временами приоткрывал глаза. Затем стала с шумом рушиться стенка колодца – она обваливалась внутрь.
На меня опять полилась вода, во рту я почувствовал ягоды и сладкую массу. А камни все исчезали и исчезали. На месте колодца зияла дыра. Вдруг последние камни выпрыгнули обратно и залатали собой пол. Страх исчез, боль, которая мучила моё тело, отступила.
- Нух, открой глаза, - прошептала Андромеда, держа мокрую салфетку у меня на лбу.
- Не торопи его, когда ему станет лучше, он сам откроет глаза, - ответил ей Арбутус.
- Который день он в бреду!
- Ничего, жар спал, скоро он придет в себя.
- Что это было?
- Теперь я точно верю – это Нух! Огонь пришел проведать его – это ли избранник воды, тот ли сын Авеля?
- Что теперь будет?
- Теперь будем ждать. Либо Нух нас спасет, либо погубит.
- Но он ничего, кроме своего имени не знает!
- Значит, надо торопиться и как можно быстрее обучать его!
- Чему?
- Тому, что знаем сами.
Я услышал короткий смех Андромеды.
- И над чем смеешься? – мягко спросил её отец.
- Я сама мало, что знаю! Я люблю только бегать!
- Тогда научи его бегу, тоже пригодится. Ладно, я пошел, загляну к вам позже.
Послышался звук уходящих ног. Андромеда сменила салфетку на лбу больного. Смочила простынь, положила ему же в рот ягоды и мед. И встала, чтобы тоже уйти.
- Не уходи! Останься, - прошептал я, открыв наконец широко глаза.
- Ой! Ты очнулся, - радостно воскликнула девушка, - ты так долго болел!
- Неужели я болел? – скорее просипел, чем прошептал.
- Да, целую неделю! Мы с отцом тебя выхаживали с утра и до ночи. Даже дремали рядом. Ты весь пылал жаром так, что мокрая простынь высыхала тотчас. Ничего не ел, только пил медовую воду и изредка ягоды, которые мы с силой запихивали тебе в рот.
- Но я ничего не помню…
- Это и к лучшему. Зачем помнить больной бред?
Андромеда подошла к окну и задумчиво выглянула из него. Свет озарил её и я увидел побледневшее, осунувшийся и уставшее лицо. Мне стало стыдно, что из-за меня пришлось не спать этому подростку. Андромеда вдруг отодвинулась от окна, повернулась ко мне и воскликнула:
- К тебе гости!
В окно стали залетать голуби, и каждый нес в клюве спасительные ягоды земляничного дерева. Последним залетел белый голубь, в клюве у него была скорлупа ореха с вересковым медом.