Глава тринадцатая из повести "Не такая"
В пионеры меня принимали без особых осложнений. В самом начале четвёртого класса, на торжественной линейке школьной пионерской дружины, посвящённой Октябрьским празднованиям, мне торжественно повязали пионерский галстук, слегка пожурив за "проколы" и хулиганское поведение.
На классном собрании сотоварищи проголосовали "за" при принятии решения рекомендовать меня в члены пионерской организации, хотя моя кандидатура не прошла ни на одну из выборных должностей: ни командиром звена, ни командиром отряда... Каждому было что сказать по этому поводу:
- Поменьше бы махала своими костылями!
- И чего ты зубришь целыми днями эти уроки? Тебе чего - больше всех надо?
- У тебя времени свободного не будет на дела класса: то у тебя городские мероприятия, то театр, то библиотека, то ещё вот школа музыкальная...
- Ну, и хорошо! - подумалось, - действительно, - когда мне...?
Но через неделю меня вдруг пригласили на заседание "святая-святых", - школьного совета пионерской дружины-флотилии!
Дело в том, что в те времена было очень популярны военизированные пионерские игры в "Зарницу" - каждая школа выбирала себе профиль по роду войск. Наша школа была морской пионерской флотилией, во главе которой стоял адмирал!
Господи, как же мы все мечтали поскорее надеть на свою пионерскую форму (белый верх, тёмный низ) морской воротник, "бескозырку", нашить на рукав нашивки - знаки отличия!
Мы шили и клеили эти аксессуары по домам с большим волнением и ждали с нетерпением, когда пройдём чётким строем, вытянув шеи, с речёвками и песнями, перед принимающим парад школьным адмиралом - в то время учеником седьмого класса, моим сотоварищем по футбольной команде, готовящимся к вступлению в комсомол.
- Расскажи нам о себе! - я стою перед членами пионерского штаба школы.
- Что рассказывать?
- Мы знаем, что ты - классный вратарь! - улыбаются ребята.
Я серьёзно киваю.
- Ты играешь в городском театре, участвуешь во всех мероприятиях Дворца Пионеров, городской детской библиотеки, отлично учишься.
Я киваю.
- Я предлагаю тебе возглавить школьную дружину-флотилию. Будешь адмиралом?
- Буду! - выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать.
- Так я и знал! - хохочет мой друг-старшеклассник и кладёт мне руку на плечо.
- Ну, принимай командование, адмирал!
Я не знаю, на каких крыльях я летела в тот день домой!
- Папа! Мама! Я - адмирал! - выпалила я с порога.
- Какой ещё адмирал? - испугалась мамочка.
- Какой? Морской! Пошьёшь мне китель?
Китель шить не пришлось. Ограничились кокардой и тремя нашивками на рукаве. Но дел значительно прибавилось. Я взвалила на себя огромную дополнительную общественную нагрузку: заседания школьного и городского штабов, военизированные игры и парады, викторины, поиск ветеранов войны, краеведческая деятельность. Я не выходила из городской библиотеки до вечера - интернета тогда не было...
У меня появились новые замечательные друзья, которые будут идти со мной рядом долгие годы... С Танюхой и с Игорем я познакомилась в школьном штабе.
В 2015 году, в марте, в небольшой петербургской квартире Танюхи, мы сидели за столом и хохотали до слёз, вспоминая нашу "боевую юность"!
- А когда же мы впервые познакомились?
- Ещё в предыдущей школе, помнишь?
- Да, что-то такое, смутно... А, это же ты была адмиралом и грохнулась в обморок от солнечного удара на пионерской линейке?
Про линейку я тоже помнила, сохранились даже фотографии того странного дня, когда я стояла-стояла себе возле мачты с флагом, принимая парад войск, а потом вдруг открыла глаза уже на земле, а вокруг - люди, и все что-то кричат...
- А Игоря помнишь?
Ну, конечно, кто же не помнит Игоря? Долговязый "гениальный" подросток, котоый поражал всех своим интеллектом, профессорский сын, эстет... Мы с ним потом будем идти плечо к плечу на "золотую медаль", но уже в другой школе... Годам к двадцати четырём он станет доктором математических наук, самым молодым в тогдашнем Советском Союзе!
- Витка! - скажет мне Танюха в 2015-ом, в Питере, - ты так много помнишь о детстве, о семье, о школе! Садись и пиши!
И вот я пишу, воскрешая в памяти события и лица, проживая заново, повторно, всё своё чудесное детство, вспоминая своих замечательных друзей, учителей, соседей...
В музыкальной школе было безумно интересно! На уроках сольфеджио я ловила каждое слово интеллигентного "пожилого", как мне казалось тогда, пятидесятилетнего великолепного учителя Ванцака Валентина Ивановича! Он учил нас музыкальной грамоте - и учил великолепно! С первых классов музыкальной школы мы учились подбирать на слух, пробовать, петь, подыгрывать себе!
Я потом пойду с этим по жизни, а тогда, позанимавшись от души на его чудесных уроках, мы выходили вечером на тихие улочки нашего украинского приднепровского городка и бродили, и говорили, и делились заветными секретами, и долго не могли расстаться, вдохновлённые музыкой и чистейшей вдохновенной дружбой!
Тогда же у меня появилась моя подруга Катя, которая будет долгие годы самой задушевной моей подружкой! У нас с ней была смешная традиция: после урока сольфеджио мы в течении многих лет обязаны были пойти пить томатный сок. Если сока не оказывалось в ближайшей кафешке "Пиво-Воды", мы слонялись по городу в бесконечных разговорах и бесконечном поиске вожделенного напитка, а найдя ароматный, щедрый, алый томатный сок, посолив, выпивали вкуснейшую влагу и шли домой, бесконечно провожая друг друга домой, пока на небе не появлялись первые звёзды...
Моя Катя была очень близорукой девочкой с узким "северным" разрезом глаз, которая превратится со временем в раскрасавицу, с превеликим талантом музыканта и художника. Она - друг, размером в жизнь.
Через пару лет мы с ней начали игру в четыре руки на тему русского романса. Сколько же часов мы провели за этим занятием! Сначало несмело, потом всё громче и лучше, потом уже засыпанные просьбами родных и друзей:
- Ну, девчонки, давайте "Калитку", нет, лучше -"Выхожу один я на дорогу..." А потом - "Тёмно-вишнёвую шаль"!
Я читала Катьке взахлёб свои первые наивно-глуповатые стихи, а она внимательно выслушивала этот поток графоманства, и на одной волне, по памяти, прикрыв подслеповатые глаза, наигрывала что-то в лад...
Но это всё состоится несколько позже, а тогда, в первых классах нашей "музыкалки", мы учились слышать и боготворять музыку, учились азам техники, чтобы непослушные пальцы поспевали за летящей мыслью, упорным трудом добиваясь мягкости и выразительности звучания...
Меня разрывало! Столько всего нужно было успеть, выучить, прочесть, осуществить! Иногда, если я не успевала вовремя сделать уроки, засиживалась допозна, но уроки были сделаны всегда и целиком. Это было святое. Такая обязательность здорово поможет мне в жизни потом, когда нужно будет "брать себя за жабры", - в институте (через "не могу"), при подготовке к экзаменам, при изучении языков в эммиграции...
Нагруженная доверху всем на свете, я не всегда замечала вокруг себя какие-то вещи, которые нужно было бы уже осознавать... Нужно для жизни.
- А что, это правда, что ты - еврейка, Нэльсон? - с наглой улыбочкой заглядывают в глаза.
Нэльсоном меня звали в глаза и за глаза, отмечая мою хромоту и пострадавшую в костре правую руку. Я отшучивалась, прибегала домой и падала, рыдая в истерике, на кровать:
- Мама, папа, я что - еврейка? "Второй сорт", да? Как же мне жить дальше, зачем вы меня родили?
Мама прячет свои красивые польско-украинские глаза и горестно вздыхает, не зная, что ответить. Папа садится рядом и что-то долго-долго говорит, поглаживая меня по голове...
Засыпаю я в горе, просыпаюсь, благодаря природному оптимизму, в радости:
- Да, я - еврейский детёныш! Я обожаю своего папу-еврея: он лучший из людей, которых я знаю! Вперёд, "еврейский" адмирал Нэльсон! Выше голову!
А в нашем "коммунальном" уже дворе - большие перемены. Полдома проданы новому владельцу - "деловару" из Северной Осетии Павлу. Павел "тихой сапой" сумел влезть в душу к папе, расположив его к себе, и папа подписал договор купли-продажи, тем самым превратив наш семейный уютный двор на несколько лет в гарем осетинского "султана"!
У соседа Павла была особенная странная программа действий в его "семейной жизни", которую я никогда не встречала ранее в моём окружении: он обаял очередную симпатичну девушку, на которой ему захотелось жениться, красиво за ней ухаживал. Неделю. Потом женившись, делал девушке ребёнка, и как только узнавал о её беремености, тут же терял к ней интерес и начинал избивать - методочно, жестоко, профессионально, не оставляя следов...
Чтобы молодая жена не обращалась с жалобами в милицию, обещал ей часть дома, достраивал комнатку с кухонькой к уже имеющимся, отселял туда очередную жертву с ребёнком и, как паук, или как султан, начинал охоту на новую жену...
Девушки были все, как на подбор - красивые, скромные, без особенной родни, чтобы не было кому заступиться. Дети, - а их во дворе гуляло через несколько лет уже восемь, - были все, как один, похожи на папашу: чернявенькие, лопоухенькие, кривоногенькие.
Все жёны между собой дружили и сидели вечерком на лавочке перед домом в окружении своих детей, обсуждая очередную "фаворитку" и пророча ей место на лавочке через несколько месяцев, что сбывалось стопроцентно!
Папе было очень трудно мириться с подобной ситуацией у себя под носом, во дворе нашего дома. И однажды, услышав ночью крики избиваемой "новой жены", - красивой и тихой брюнетки Сонечки, которую мы все любили, - папа ринулся на защиту!
Павел, ещё и "больной на всю голову", схватил топор и рассёк папе голову, по счастью, не глубоко... "Скорая помощь", шок, крики, милиция... Я порывалась убить Пашку. Еле остановили. Больше я с соседом никогда в жизни не общалась.
Через семь лет дом наш снесут, - крепкий огромный "многосемейный" дом, - чтобы построить на его месте заводской детский сад. Дадут огромное количество квартир, - каждой из "гаремовских" жён с детьми; а бедные родители мои избавятся от этого ужасного соседства!
А в то время, о котором идёт речь, я, как адмирал, заканчивала "на отлично" свой четвёртый класс и уезжала в пионерский лагерь под прелестным украинским городком Шпола - над целых два месяца, чтобы не видеть и не слышать криков ночных избиений первых "гаремных" жён...
*на иллюстрации - флагманский корабль адмирала Нельсона "Victory"
(Продолжение следует)