Часть II. Большие надежды.
Тем временем Сергей, обидевшись на своего начальника за безразличное отношение к нему, подал документы на конкурс на замещение вакантной должности научного сотрудника в недавно реорганизованный НИИ материалов, не ставя его об этом в известность. Впрочем, он сомневался в правильности такого выбора, потому что новая работа была в удалённом районе и потребовалось бы тратить в день около двух часов на транспорт. Перспектива получения там жилья представлялась не ясной после его беседы с заместителем директора того института. Однако подвигло на такой шаг невольное участие в склоке, затеянной Ефимом Ароновичем Шапиро и приятелем Олегом Уманцом, работавшими в другой лаборатории, но с которыми Сергей тесно сотрудничал. Они разработали очень эффективную технологию упрочнения вагонных деталей, к которой его привлекли, и он уже писал диссертацию по этой тематике.
Но Ефим Аронович, еврей по национальности с большими амбициями, рассчитывал занять должность заведующего лабораторией и получить признание как большого учёного на железнодорожном транспорте. При этом он на пару с Олегом вступил в полемику с московскими авторитетами и восстановил их против себя. Как часто бывает, он не рассчитал последствия и, когда ему устроили в Москве обструкцию при обсуждении собственной работы, стал писать письма в разные инстанции: газету «Гудок», заместителю министра и далее по восходящей линии, вплоть до Председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Я.Д. Пельше. При этом нужно сказать, что шёл 1977 год, начиналась новая волна эмиграции евреев и Ефиму Ароновичу не хотелось, чтобы его жалобы были восприняты за склоку, организованную интриганом–евреем. Поэтому одно из писем в Министерство путей сообщения он, кроме Олега, украинца по национальности, попросил подписать Сергея, а тот, будучи в обиженных чувствах уже на советскую власть, согласился. Когда начались ответные меры против Ефима Ароновича, Сергей и решился устроиться по объявленному конкурсу в другой научно-исследовательский институт, и написал заявление на увольнение.
Несмотря на то, что заявление подписал заведующий лабораторией, Сергея вызвал к себе директор института Михал Михалыч, как его все звали, и напрямую сказал, что Шапиро использует его, как «русского лоха», а если Сергей недоволен своим начальником, то предложил перейти в другую лабораторию вместо Ефима Ароновича, которому он уже подписал заявление на увольнение, а на очереди был и Олег Уманец. Пусть это кто-то сочтёт «штрейкбрехерством», но у Сергея были научные амбиции и, учитывая реальность своего положения, он согласился, тем более, что Михал Михалыч увеличил ему на десять рублей оклад, а при тех ценах столько стоила средняя квартплата. Отступать было некуда, ведь после того, как Ефима Ароновича «разгромили» в Москве при обсуждении на Учёном совете этой работы, на Сергея была возложена большая ответственность, но в случае успеха открывалась и интересная перспектива – «игра стоила свеч».
Никогда ещё Сергей так не работал увлечённо и самоотверженно. Несмотря на то, что у него была группа из семи человек с двумя научными сотрудниками, техниками и лаборантами, он принимал непосредственное участие во всех исследованиях и испытаниях, поскольку не мог рисковать научной репутацией и никому полностью не доверял, а вернее поступал по правилу «доверяй, но проверяй». Так, например, для того, чтобы определить внутренние напряжения в упрочняемых по принятой методике стальных деталях, он перепиливал их сам ручной ножовкой, дежурил у испытательных машин, обрабатывал результаты и, конечно же, писал статьи. Какую же радость он испытал от первой публикации в академическом журнале, в которой его фамилия стояла перед другими авторами! А таких публикаций было несколько в разных изданиях. Уже через год он доложил свою работу на том же Учёном совете, где потерпел «фиаско» Ефим Аронович, и её одобрили в Министерстве; более того, там интересовались судьбой изобретения, авторство которого обещал некоторым руководителям Ефим Аронович до увольнения, не подозревая, что он их просто «кинул». Пришлось срочно писать новое изобретение и напрячь свой ум, поскольку Шапиро с Уманцом к тому времени уже получили окончательный отказ в выдаче авторского свидетельства. Ожидалось широкое внедрение результатов работы, так как прошла её апробация в Дарницком вагоноремонтном депо и было получено положительное заключение. Желающих «примазаться» к изобретению было более дюжины, а Шапиро уже эмигрировал в Израиль. Что тут поделаешь? Зато на работе он получил повышение и его уже звали по отчеству.
С соседями отношения более–менее уладились, они постоянно интересовались у Людмилы сроком получения квартиры и для профкома института это не было тайной. Поэтому при освобождении в институте вторичного жилья о Сергее «забывали», о чём он даже не подозревал, увлёкшись работой. Менее чем через год, как гарантировалось заводом, жене выдали ордер на однокомнатную квартиру улучшенной планировки с лоджией, дополнительно к имеющейся жилплощади, в новом кирпичном доме вблизи строящейся станции метро. Соседи сразу согласились на обмен, поскольку в том районе жили родители Юрия. Но с получением квартиры вышло осложнение – её при заселении дома предоставили старушке, у которой был сын-инвалид, живший с семьёй в полублагоустроенной квартире. При этом инвалидность он получил, работая на том же заводе, и уже собирался съехаться с матерью, как старушка неожиданно скончалась и по действующему закону сын не мог на неё претендовать. Зная об этом, Сергей пошёл смотреть квартиру с заводским юристом и своим соседом, но сын старушки забаррикадировал дверь, через которую сообщил, что уже отправил жалобу в Москву, поэтому юрист ретировался, посоветовав Сергею ждать ответа на отправленную жалобу.
Сергей был рад уже тем, что Илья рос здоровым и сообразительным ребёнком, правда несколько закомплексованным, стеснялся приводить из-за больной сестры к себе ребятишек, в садике убегал при виде врача в белом халате, как его учили родители, ибо не верили, несмотря на данные им обещания, что сынишку не будут прививать; он также боялся выходить на открытый балкон, поскольку отец его напугал, поднимая в младенчестве за ограждение балкона, а однажды, когда не было прохожих, сбросил с высоты девятого этажа арбуз у ребёнка на глазах, а потом спустился с ним на тротуар, наглядно показав сыну, что может случиться с ним, если он не будет слушаться родителей. Зато водил Илью с пяти лет на фигурное катание и на занятие английским языком, и уделял достаточно времени воспитанию сына.
С болезнью Насти родители уже смирились, при постоянном уходе она была спокойной, днём сидела «в подушках», себя не обслуживала и не говорила. Она уже пережила срок в пять лет, отведенный ей врачами по поставленному диагнозу, но родители решили больше никуда не жаловаться и не тратить на это время и нервы. Тем более, что на работе у Сергея работала техник Надя, которая в 1979 году потеряла тридцатилетнего мужа, скоропостижно умершего от эпидемии сибирской язвы, вызванной случайным выбросом в атмосферу облака спор из военно-биологической лаборатории военного городка № 19, расположенного в Чкаловском районе Свердловска. Все её обращения за оказанием помощи, хотя бы для установки на могиле памятника, отклонялись, поскольку этот факт не был официально признан властями. Да и до сих пор, перенесшие ту эпидемию граждане, безрезультатно пытаются добиться, чтобы их признали пострадавшими.
Чтобы там не было, а жить-то надо, тем более, что перспектива виделась Сергею не в таких мрачных тонах.
Картинка из Яндекса