В «Чёрной зоне» делали замеры – фон, грунт, крыши, вода. Собаки очень мешали. Худые, озверевшие. Поначалу их было много. Не все, на цепи, но все – «на посту», охраняют дома. Пока не похудели настолько, что из ошейников повылезали. Поехали со вторым взводным Игорем, к начальнику Полесского райотдела милиции(тогда ещё не выселено было Полесское) с просьбой, чтобы разрешили брать с собой охотничье ружье. Палка не всегда помогала. У Игоря был охотничий билет. «Мы их убиваем в плановом порядке. На сегодня около 10 тыщ уже укокошили», – ответил начальник. И не разрешил брать ружьё. (28 июня 1986 года). Через несколько дней видели облаву в деревне Лубянка(12 км. от 4-го блока). Шофёр, он же стрелок, в грязной, потной майке, с берданкой, плечо уже фиолетовое – отдача после выстрела. Убитую собаку крюком кидал в кузов самосвала. Собаки быстро поняли, уже знали, после первого выстрела молча прятались так, что не сразу найдёшь. Однажды, на двери сарая, в выселенной деревеньке – крышка от посылочного ящика, на «белой» стороне, детским почерком – «Здесь жывёт собака Брут. Она хорошая, не убивайте». В щелку глянули – красавец! Потомственный – «дворянин»! Лает из тёмного угла. Уехали. Через несколько дней ни таблички, ни собаки. Люди пробирались тропками, по лесам – к своим домам. Пока не обнесли «колючкой» Зону. Мародёров развелось много, а собак извели. (Май-июль 1986 год).
Читал дневники Михаила Пришвина 1905 - 1954 г.г.. Интересно, многообразно. И вдруг простая мысль – почему нет о Чехове? Словно и нет такого масштаба современника, писателя! В нетерпеливых ожиданиях продолжаю читать. На 371-й странице ( из 751-й) проговаривается Пришвин, что слушал радиопостановку в исполнении Книппер-Чеховой, « о том, как он катался на салазках с девочкой Надей». И коротко: «...глубокое впечатление». Странно.
Осенние мокрорайоны.
Тюрьма – больница для преступников.
… Жарко с ночи. Балкон открыт. Сквозь сон слышен ор чаек, громкий разговор внизу, в кафе. Кажется, что у чаек один язык «общения» и в Риге и в Дублине, и здесь. Прислушался внимательней, и возникло ощущение, будто у здешних чаек, всё-таки – болгарский язык. Просыпаюсь. Вспоминаю «Кондуит…» Льва Кассиля: «Папа, а наша кошка – тоже еврей». (Несебр)
В тылу пляжа небольшое кафе. Плакат над стойкой:
– В вине – мудрость
– В пиве – сила
– В воде – бактерии
... и каждый раз, пока стою в очереди, мысленно прибавляю «своё лыко в строку»:
– В кефире молодость и сила
– В кофе – бодрость... (Несебр)