ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.
Часть 3.
ВОЛШЕБНИК ЗАПАСА.
Глава 3.
ОСОБОЕ ВОСПИТАНИЕ.
РАССКАЗЫВАЕТ РИКИ АГИ.
Сюжет истории, рассказываемой снами, развивался, и то, что мне снилось дальше, было очень нехорошо…
Вот маленький Таен, красный от возмущения, сидит связанный на лавке. Руки за спиной ему связать невозможно, и поэтому их примотали к телу как сумели, придав мальчишке сходство с куколкой шелкопряда.
- Ты, - говорит ему Моро, - ничего не можешь поделать. Выхода у тебя нет. Или ты сотрудничаешь с нами, или уж извини. Описываю перспективы. Так, чтобы ты понял.
- Я понял, - сквозь зубы цедит злой Таен. – Вы считаете меня каким-то особым человеком. Это не так. Это ошибка. Я калека. Не могу быть вам полезен.
- Про твои проблемы мы узнавали у докторов. В какой-то мере всё это пройдёт с возрастом и при должном уходе. Если ты сотрудничаешь с нами, уход и лечение тебе будут обеспечены.
- У меня всё было хорошо. У меня даже почти появилась семья. Я не тот, кто вам нужен.
- Мы даже мамой можем тебя обеспечить.
- С ума вы, что ли, сошли? Ваша мама мне не нужна!
- Богатство? Хочешь быть богатым, Таен? Сейчас и всю свою жизнь?
- Я хочу сам зарабатывать деньги. Без вас! Пусть даже в конторе по перекладыванию бумажек! Вы мне не нужны. Исправляйте свою ошибку.
- Ладно, зайдём с другого бока. Знаешь ли ты, Таен, что собираясь жить той жизнью, которую избрал, ты подвергаешься страшной опасности?
- Эта опасность – вы!
- Нет. Будучи особым человеком, ты скоро перейдёшь рубеж. Тот возраст, когда, чтобы выжить, тебе нужно будет соблюдать некоторые правила. Следовать им, а от чего-то привычного отказаться.
- Лучше сдохнуть.
- Не надо грубить. Мы ещё вернёмся к разговору о том, в чём твоё отличие от обычных людей и чего мы от тебя ждём. Мне кажется, что с тобой невозможно будет договориться обычным путём. Ты отважен и не подвержен соблазнам. Но у меня есть идея. Нужна пара дней, чтобы обдумать. А пока посиди-ка в этом милом местечке.
Таен просидел «в местечке» не два дня, а значительно больше. Я прямо во сне ощущал, что там жарко и не хватает воздуха, а Таену почти не дают воды. Ему не приносят пищу и нет места, куда можно сходить в туалет. Какие-то люди в плащах приходят и, не говоря ни слова, хватают мальчика и бросают на грязный пол. И длинными гибкими прутьями бьют по спине. Лица их скрыты масками и капюшонами. Я вижу обручальное кольцо на тонких, изящных женских пальцах. Однажды зашёл Моро и сказал:
- Так кое-где приучают к покорности маленьких слонят. Сильных животных, которые не понимают человеческую речь. Чтобы боялись и слушались людей.
Таен не имеет сил, чтобы ответить. На нём живого места нет от побоев.
Потом его, бесчувственного, переносят в хибарку на сваях и укладывают в постель. Незнакомые мужчина и женщина, оба очень красивые, стоят навытяжку перед Моро.
- Надеюсь, вы поняли все инструкции, - кивает им Седой.
Эти мужчина и женщина здесь для того, чтобы ухаживать за Таеном и растить его. Он должен понять контраст между тем, что было и тем, что он будет иметь, если станет послушным…
- Канеке, - позвал я. – Как Моро добился такой власти? Такого послушания? Он живёт в большом доме, имеет слуг, чернокрылые люди слушаются его, даже не мяукнув. А между тем, он самый настоящий запредельщик. С нашего континента. По вашим правилам его прихлопнуть должны, а он всеми командует?
- Я же рассказывал, чем ты слушал? Моро, его сестра и её муж прошли через развалины. На Моро был зелёный костюм, как у одного легендарного героя из смотрителей Золотых Холмов. Есть легенда, что тот, хоть и погиб, но однажды вернётся в новом своём воплощении. Кроме костюма есть ещё приметы, но какие, об этом знают не все, и Таен мне сказал, что детям это точно знать не положено. Поэтому Моро сразу стали почитать, как святого и прозвали, как того героя, Муравием. Собственно, это Таен, как Познавший Всё, зовёт его по имени, а вся страна нет. Вся страна называет именно Муравием. И только за Запретным лугом он Моро, поскольку там его дом и семья. Злыдней Плора и Атту тоже не тронули, а стали почитать. Новое воплощение – новые родичи разве не так? Да и кто там знает: у настоящего Муравия тоже могла быть сестра. Некоторые даже считают, что точно была.
- Этот святой похитил твоего Таена. Ага! Я не рассказывал тебе? Ну, так я расскажу!
Я не скрывал от Канеке содержание снов. Что ли мне одному страдать? Таен много чего поведал воспитаннику о своей жизни, но о том, через какие унижения и принуждения прошёл, умолчал, конечно. Ну, так я Капараколку просветил. От моих рассказов, Канеке пребывал в нервическом состоянии, и то яростно защищал теорию правдивости снов, то наоборот. Шарахало его из стороны в сторону. Но тут он перегнул палку. Хотя я, наверное, тоже. Потомок Отца Морей разорался вдруг, и понять его можно, и я очень понял. Но только я никому и ни в каком случае не могу позволить обижать Миче, даже дяде королю и тёте королеве. А тут Капараколка какой-то, понимаете ли. Он вопил, размазывая слёзы:
- Ты, Рики, в Миче своего пошёл. Я слышал кое от кого, будто Миче ку-ку. Что родители с ним замучились, потому что он псих! Вообще ни в какие ворота!
- Прости, Птицевед, мне показалось, или ты сам, лично считаешь Миче психом?
- Да, я считаю! – в запальчивости выкрикнул он.
Получилась драка.
Очухались мы в воде.
- Про Миче, - рычал я, пытаясь достать его кулаком, – не смей говорить плохого. Ты понял? Ты что, не знаком с ним?
- Я-то знаком, - отфыркивался он, уворачиваясь, - а ты брешешь. Или кто-то околдовал тебя. А лодка уплывает, между прочим. Отстань! Ладно, прости, погорячился. На самом деле, я знаю, что Миче нормальный и очень хороший.
Пришлось заниматься возвращением лодки.
- Что за развалины? - требовал я ответа. – Я тоже стану святым, если там поброжу?
- Развалины в старом городе, в Аринари. Который теперь Глаз Моря. Но развалины не в нынешнем городе, а поодаль. Страшное место. Туда не ходит никто, - вполне мирно объяснил Канеке, развешивая мокрую одежду. – Всякие легенды есть, сказки разные. Все с плохим концом. Раньше, очень, очень давно, там был дом Отца Морей и его сестры Аринар, пока они не захотели жить в другом месте. Всё там развалилось со временем. Но поскольку это же дом Покровителей, то никто ничего там не смел трогать. Даже ремонтировать. Говорили, что в доме Отца Морей есть волшебный проход на ваш континент, в Нтоллу. Был там всегда, и те, кому Отец Морей разрешал, могли побывать за морем и вернуться сюда. Но с тех пор, как Отец Морей переехал, люди порталом не пользуются. Хотя все о нём знают. Не воспользовались даже тогда, когда шла эвакуация в Нтоллу и Някку. Считается, что если кто попытается сунуться туда без личного разрешения кого-то из Покровителей, обязательно копыта отбросит.
- Да ладно!
- Да совершенно точно.
- Петрик может воспользоваться, если сообразит, что портал в пещере Гремящий Холод ведёт не на другую какую-то планету, а прямо на Запретную Гавань. Мой Петрик, конечно же, ищет меня! И додуматься может до чего угодно.
- Тогда-то и конец твоему Петрику придёт. Говорю же: этот проход для живых организмов губителен очень. Нужно разрешение.
- Петрику-то? Сам Радо благоволит ему и поможет всегда. Ха! Неужели ты думаешь, что Радо не даст разрешения Чудилке? Он пройдёт через развалины и тоже станет святым, и утрёт нос Моро-Муравию.
- Посмотрим.
- Увидишь. Но как же Моро и его дурная семейка? Неужто Отец Морей, Радо или Эя, или, к примеру, Гадор, Ламка или Някка с Влотом дали ему разрешение на проход через портал? Вот уж не верю!
- И не верь. Только ведь есть и Тёмные Покровители. Понимаешь?
- А! Ну да, - кивнул я. О Тёмных Покровителях я вообще никогда не помню. А вы? О ком-нибудь вроде Агапа, божества хитрости, ловкости, лукавства и сомнительного везения, первом супруге Ви, старшей из планет-сестёр?
Кто взывает к Агапу? Думаете, воры, интриганы да игроки? Вы правы. Только им он помогает в одном лишь случае, и ни в каком другом: если они имеют намерение исправиться и вести затем обычный образ жизни. Помощь его этим людям чуднАя, и о нём предпочитают не помнить. Обращаются к Агапу студенты перед экзаменами, если знают о его существовании. Ещё дети, верящие в чудо и вопреки всему не перестающие надеяться. Если слышали от кого-нибудь про Агапа. Говорят, они забывают это имя, едва суровая действительность лишает их иллюзий.
Но есть две профессии, для которых Тёмный Покровитель Агап отец родной, и там его не забудут никогда. Это журналисты и циркачи. Вы понимаете почему? Особенно касаемо журналистов, которые не всегда честны, часто хитрят и молятся о том, чтобы удачно и раньше других разжиться информацией? Вот парадокс: Тёмный Покровитель больше благоволит тем, кто честен. Вы понимаете, отчего каждый цирк, и даже на Навине, украшен изображением крылатой лисы? Везение, ловкость, приспособления и разные хитрости – это жизнь циркачей. К ним всегда и безоговорочно добр этот самый Агап. Лесик Везлик, мне кажется, прямо его любимчик. На груди у отца Аарна – символ Тёмного Покровителя. Эту золотую крылатую лисицу сделал и подарил дяде Лесику я – вместо той, которую он потерял, спасая нашу Мичику. Хотелось сделать директору цирка приятное: он очень хороший. Капараколка уволок меня за море раньше, чем я узнал, как он там, у себя на Навине: чем заболел и выздоровел ли уже? Я волнуюсь за дядю Лесика, мы с ним друзья.
И вот, стало быть, хитрый Агап, согласно легендам, боролся с Чёрной Нечистью, и всегда противостоит другому божеству, действительному помощнику воров, контрабандистов и интриганов. Почему же подобных Агапу Покровителей называют Тёмными? Кто знает? Может, потому, что они всегда как-то в тени? Или оттого, что помощь их не всегда однозначна и поначалу кажется, что не соответствует ожиданиям? Про таких предпочитают не помнить, а профессии, коим они покровительствуют, считают не вполне благородными. Кто станет связываться с Тёмными Покровителями? Уж точно не я. Но для седого Моро-Муравия в самый раз. Ведь среди подобных божеств попадаются злые и очень коварные. Хотя Радо и Эя следят, чтобы они не высовывались из тени.
Я потому привёл в пример Агапа, а не другого кого-нибудь, что в Поштойте почему-то особенно чтят этого Покровителя. Это, наверное, единственное такое место на Винэе. Ну, понять-то можно: степи, лисы… Об этом мне напомнили сны: я заметил, что столбики крыльца приюта имеют форму крылатой лисицы, а ещё слышал, как Таен просил мою бабушку устроить «совсем маленький праздничек» в день почитания Агапа. «Потому что дома, в Поштойте, мы всегда его отмечаем». Собственно, после этого и принялись за пирог и ватрушки. У Секретика была соответствующая игрушка. В приюте сидела на тумбочке. После исчезновения Таена хранилась в Няккском доме в железном сундуке на голубятне. На Верпте Миче и Ната тоже прятали эту замурзанную лисичку, но я знал, где. И знал ещё, что плюшевый Агапчик путешествовал с нами по рекам на судне «Комарик» в Мичином чемодане. Да ещё дядя Лесик, директор цирка, у меня в знакомых. Так кого ещё приводить в пример, если не Агапа?
Я спросил Канеке:
- Скажи, Птицевед, много на Запретной Гавани народу с нашего континента? Тех, кто получил разрешение Покровителей и явился порталом в развалинах?
- Не знаю. Не интересовался. Но, судя по тому, как носятся с Моро, за последние сто лет только он и его семейка. Нет, четверо. Включая Таена. Но о Таене никто ничего не знает.
Мне стало смешно:
- Здорово у вас всё устроено! Только потому, что Моро Дрын надел зелёный костюм, вылез из развалин и хвастался об этом на каждом углу, он теперь святой и самый главный, и называется именем древнего героя!
- Говорю же: есть и другие приметы. Ну, такие, знаешь…
Я был здорово сердит, и потому рубанул:
- Хвастался на каждом углу и показывал, что у него в штанах. Голую ж…
- Тфу на тебя, Рики! Невоспитанный, неделикатный, циничный ты человек. Ни в какие ворота!
А чего это я должен деликатничать с Моро Дрыном, будь он хоть трижды Муравием?
- Ладно, я спать. Надеюсь, мне не приснится твой Таен.
Ага! Зря надеялся.
*
Святая семейка выходцев из развалин сначала не показывалась Таену. Он был на попечении тех молодых мужчины и женщины. Вся упорная работа докторов Поштойты и Някки пошла насмарку после того, что случилось с Таеном. Он стал сильно хромать и тягуче, с запинанием произносить слова. И руки судорожно прижимал к телу, словно желая защититься. И никуда не отходил от хибарки, боясь покалечиться. Те мужчина и женщина заботились о нём, приводили докторов, которые сначала сгибались пополам, то ли от подобострастия, то ли от страха, а потом привязались к мальчику и вели себя по-человечески.
Таен получал всё, что необходимо: уход, лечение, заботу, доброе отношение. Но, казалось, он совсем разучился смеяться. Его пытались разговорить, даже побеседовать о прошлом, но Таен о прошлом молчал. К нему приходили учителя. Ему рассказывали об истории континента. То и дело звучали такие выражения, как «наша великая родина», «величайший из народов», «славное прошлое» и «лучезарное будущее». Таен слушал молча. Не задавал вопросов. Но проявлял интерес. И однажды его отправили в школу на краю большого луга. Как я понял – после серьёзного разговора опекунов Таена и обитателей соседнего Стеклянного дома. Общительному мальчику требовалась компания сверстников.
Это событие изменило Таена. Он потихоньку начал становиться прежним мальчиком, таким, каким был в Някке. Он снова упорно стремился к тому, чтобы меньше отличаться от остальных детей, занимался гимнастикой, развивал пальцы рук, даже плавал. Он начал улыбаться и больше разговаривать. Начал шалить. А потом он уже называл мужчину и женщину мамой и папой. Они не были мужем и женой, и сперва просто выполняли порученную работу. Но потом трое из домика на сваях стали очень похожи на одну семью. Мужчина и женщина полюбили друг друга и прямо светились от счастья. Видя такое, расцвёл и Таен. И тут начался следующий этап его обучения. Любовь любовью, но поручение пришельца из развалин требуется выполнять.
Таену стали активней внушать, что он особенный, и объяснять, насколько и чем. Таен смеялся. Но не спорил. Он твёрдо усвоил, что возражать и спорить нельзя. Он не вполне понимал эти многословные и заумные рассуждения. Научные трактаты, словно нарочно придуманные для объяснения его исключительности, смешили Таена.
- Что смешного? – спрашивали его.
Таен не объяснял. В лучшем случае говорил:
- Ничего.
Он ждал, чем всё это кончится. Этим ожиданием была отравлена его жизнь в новой, чудесной семье. Он знал, что вот-вот от него потребуют чего-то, что противоречит его натуре. Он боялся наказания и не спорил. Он делал вид, что учение о рациональном пришлось ему по вкусу.
Но очень трудно ребёнку не воспринять, хотя бы частично, всю эту науку, что внушают ему ежечасно. Дети очень восприимчивы, говорит моя мама. Таен медленно, но всё больше и больше проникался этими идеями. Даже историю чужого континента, он понимал теперь, как историю собственной родины.
Троица из Някки была умна. Всё это происходило потому, что внушалось любимыми или просто приятными мальчику людьми. Тем не менее, он помнил свою жизнь на нашем берегу и тосковал по ней. Плакал, когда был уверен, что никто не увидит.
В этой тревожной обстановке ожидания плохого, Таену, мальчику солнечному и весёлому, начали внушать невероятную для него вещь – ему радоваться нельзя. Это одна из особенностей его исключительности. Искренняя радость погубит его, едва он войдёт в определённый возраст. Он должен помнить о рациональном.
Но как не радоваться? Для меня лично это дико. Даже самый унылый и угрюмый человек изредка чему-нибудь да рад.
Как раз в это время Таену подарили интересную машинку. Канеке объяснил мне, что это и есть двухколёс. Можно крутить педали и ехать вперёд, поворачивать и ехать назад. Руль там в виде горизонтальной палки. Ох, как мне понравилась эта машинка! Сначала двухколёс был трёхколёсный, и Таен, от природы неуклюжий, едва с ним справлялся. Ему было сложновато даже просто ехать прямо, не то, что объезжать препятствия. Он постоянно падал и врезался. Но потом дело пошло на лад. Упражнения на машинке очень пошли на пользу здоровью Таена. Все так говорили. Тогда трёхколёсную штуковину заменили двухколёсной и стали отпускать Таена везде на ней кататься.
Однако, делая такой подарок, родители твердили Таену, что радоваться нельзя. Да любой мальчишка был бы в восторге, а Таену нельзя, значит. Понять невозможно: как это - не радоваться?
Это не значило, что Таену не следует улыбаться или смеяться или благодарить за подарок. Он просто должен был помнить, что всё не к добру. Что всё заканчивается плохо. Что этот дорогой презент от любящих его людей состарится, как и они, и сломается. Да, Таен потом сам купит себе другой, но этот первый, подаренный с любовью, уже не восстановить.
Вот была у Таена какая-то жизнь, детство на другом берегу, но всё прошло. Первая детская любовь, конечно, окончилась ничем. Разумеется, были друзья. Кто знает, может, однажды они станут врагами Таена. Может быть, даже умрут. Может, умерли уже. Не хотел ли он звать мамой и папой каких-то других людей? И где они? Всё к худшему. Эти люди состарятся и умрут, горюя о пропавшем мальчике. Возможно, они будут тяжело болеть в старости, а возможно, ещё молодыми попадут под колёса экипажа и останутся калеками, а то и утонут в море. Их дети, если они есть, останутся сиротами, как Таен. Они станут горевать, оплакивая родителей, не будут знать покоя, в их двери постучится нужда, и, наконец, их разлучат, отправив по разным приютам или злым родственникам. А всё потому, что однажды в их судьбе появился и исчез мальчик Таен. Этот бедняга, слушая такие речи, содрогался от ужаса.
Таена не оставляли в покое – ни одно страшное происшествие на Запретной Гавани не прошло мимо его ушей. Все преступления, все несчастные случаи старательно и с подробностями описывались при нём. Если кто-то где-то тяжело болел, при мальчике смаковались все симптомы. Я вот думаю, а эти люди, его названные мама и папа – нормальными ли они были? Может, они-то как раз и ку-ку?
Но они всего лишь выполняли свою работу. Им было тяжело, потому что по натуре они не такие. Им бы играть и веселиться с мальчиком, наслаждаясь тем, что он такой славный, добродушный и покладистый, готовый всегда хохотать. Но на них была возложена наиважнейшая миссия: воспитание Познавшего Всё и привитие ему нужных качеств. Они страшно гордились этим.
Всё к худшему, внушалось ребёнку, который тогда был младше, чем я сейчас. Всё закончится смертью, разочарованием, болью, разлукой, горем, потерями. Даже долгожданное венчание названных мамы и папы.
- Зачем же я тогда занимаюсь, чтобы быть здоровым? – спросил Таен.
На все подобные вопросы был готов один ответ:
- Ты – Познавший Всё.
Смысл этого понятия ускользал от меня. Познавший Всё – это кто? Учёный? Философ? Великий волшебник? Плакальщик над всеми радостями мира? Воин? Правитель? Или раб тех, кто действительно имеет власть? Или это звание такое? Титул? Канеке тоже затруднялся с ответом.
Когда Таен стал подростком, он, как и все мы, начал переживать из-за своей внешности.
- Это ужасно, - говорили ему. - Каждый обречён жить с этим. И нос твой вечно будет такой формы. И такие уши – уж какие есть. И, может, ты симпатичный мальчик в целом, но в любой момент может случиться что-то плохое, ты свалишься с двухколёса, изуродуешь лицо, так что никому не стоит радоваться внешности.
У Таена нормальный нос, как и всё остальное. А такие речи на самом деле воспитывают трусов.
Из всего этого я понял, что так пытались сломить дух Таена. Моро и его сообщники совершенно правильно поняли, что по-плохому от упрямого мальчика ничего невозможно добиться. В душном подвале он даже звука не издал, похожего на согласие добровольно служить негодяям. Теперь они изобрели способ другой, более долгий, затратный, но верный. То, что было заложено в Таене от природы или всей предыдущей жизнью: стойкость, упорство, независимость суждений, доброта, живой ум и лёгкий, весёлый характер – всё это могло пригодиться авантюристам. Они сами, стоя над бесчувственным, избитым мальчиком, говорили о том, что на самом деле эти качества – бесценный клад для них. И надо их сохранить, приумножить и приспособить себе на пользу.
Таен был себе на уме. Он и сам старался сберечь все свои достижения и качества, и приумножить знания. Пока мог. На всякий случай. В надежде вернуться домой, в Някку. Но всё же он изменился. В какой-то мере то, что старались ему внушить, стало его мировоззрением. Ведь он общался со всеми этими людьми: с родителями, докторами и учителями, со школьниками и даже просто с кем-то на рынке: его воспитатели быстро поняли, что Таена нельзя лишать обычного общения. Он не мог не чувствовать, что и впрямь чем-то, неуловимо, непонятно отличается ото всех. Я бы назвал это гораздо лучшим образованием, постоянной тревогой, и необычной судьбой. Но ведь Таену внушали другое!
И тогда в его жизни снова появился седовласый Моро-Муравий. В это время Таен уже был моим ровесником или чуть-чуть постарше. Моро пришёл под вечер и одним движением руки отослал родителей Таена на улицу. Потом прошёл к нему в комнату.
Мальчишка как раз пытался освоить заклинание Трёхмерной Иллюзии номер два. Очень и очень сложное для человека такого возраста. Я тоже прямо замучился с ним в позапрошлом году. Перед Таеном на столе лежала книга толщиной в руку, а сам он – вот уж никогда бы не подумал, что увижу такое чудо! – пользовался волшебной палочкой.
Если кто не знает, палочка - это такой магический костыль. Но не совсем здоровому Таену это простительно, и я даже не хихикнул во сне, а порадовался, что найден выход. А возьмись за неё Капараколка – вот я бы повеселился на славу! Он бы у меня попрыгал!! Нормальные волшебники пользуются только собственными руками и силой ума и сердца. Что? Ну ладно. Хорошо. Волшебная палочка усиливает всё это. Но у нас в Някке всегда считалось, что её использование не делает чести волшебнику. Если бы Миче прикоснулся к этой штуке, он потом бы тщательно вымыл руки с мылом не меньше ста раз. А вот Петрик – нет. Он бы тщательно сто раз исследовал палочку, а потом бы радостно усовершенствовал её. У него бы получилась самоколдующая палочка. Страшно предположить, до чего бы она сама доколдовалась.
Вот, значит, Моро вошёл в разгар тренировки и встал напротив Таена. Тот только губы поджал и опустил волшебную палочку. Он словно давно был готов к этому.
- Ты, я вижу, не удивлён моим появлением, - заговорил Моро Дрын.
- Чему удивляться? – чуть сильнее, чем обычно, растягивая слова, ответил Таен. – Ты живёшь в большом стеклянном доме со своей сестрой и её мужем. Сам жениться не хочешь, потому что и так можешь иметь отношения с любой женщиной, если бы захотел. Тебя все боятся. За те годы, что ты здесь, ты сумел прибрать к рукам власть и подчинить себе обычное правительство чернокрылых. Чем интересно? Какими-то фокусами, каких не знали на этом берегу? О! Идеями о рациональном! Твоя сестра и её муж – твои вернейшие сообщники.
- Хм. И откуда ты такой умный, Таен?
- Оттуда, откуда ты меня похитил. Вот сейчас ты мне скажешь так: «Таен, давай мириться». Ах, нет, ты хотел так сказать, пока шёл сюда. Теперь рациональней сказать другое: «Надеюсь, Таен, всё это ты говоришь от растерянности. Надеюсь, это твоя последняя смелая речь при мне. А то ведь ты знаешь, как приучают к послушанию маленьких слонят». Да, это всё так. Я тебя слушаю.
Моро сам здорово растерялся от этих слов. Не каждый так храбро признается в собственной слабости, не каждый сумеет соединить готовность к покорности с насмешкой. Таен, похоже, точно угадал его слова и намерения.
- Так что, мы будем мириться? – наконец спросил Моро.
- Конечно. Разве у меня есть выбор?
- Чёртов мальчишка! Ты остался прежним! – отводя глаза, высказался Моро. – Но я хочу, чтобы мы стали друзьями, насколько это возможно. Я хочу, чтобы ты помогал мне вести к процветанию нашу великую страну. Когда-то она стала нам, трём изгнанникам, второй… Даже нет! Первой родиной! Всё, что мы делаем - это только на благо великого государства и его лучезарного будущего. Мы желаем в нём порядка для всех.
- Угу. И за что вас троих изгнали из Някки? Хотя, это меня не касается, конечно.
- Правильно мыслишь, Таен. Сегодня я приглашаю тебя на ужин к нам домой. Я познакомлю тебя с моей сестрой Аттой и Плором, её супругом. Это люди достойные. А ты уже достаточно вырос, чтобы участвовать во взрослой беседе.
- Разве я не знаком с ними? – Таен многозначительно постучал по тому пальцу, на котором носят обручальные кольца.
Так он снова встретился с родными отцом и матерью, пока ещё не зная того, кем они приходятся ему на самом деле.
Они очень не понравились друг другу.
Эта самая Атта постоянно была высокомерна и насмешлива с Таеном. Она напоминала мне собаку, которая затаилась и наблюдает за гостем хозяев, притворяясь домашним питомцем. Но, выждав момент, набросится и постарается загрызть. Она не скрывала своей брезгливости по отношению к собственному сыну. Она говорила мужу:
- И вот ЭТО было у меня внутри!
А между тем, как я понял, в эту пору троица обитала на двух континентах одновременно. Или не троица, а мать и отец Таена. Очевидно, разрешение, полученное ими на проход через портал в развалинах, было пожизненным. В имении Пагов на попечении дедушки и бабушки подрастала крохотная Лала. Я услышал и про неё. Дескать, родители Плора замучили невестку требованием внуков. Пришлось родить, чтобы отвязаться. И чтобы старикам было чем занять себя и отвлечься от вечного занудства, наставления молодёжи на путь истинный и слежки за ними. Парочка усердно притворялась обычными географами. Родителям было плевать на девочку. Дела время от времени приводили их в имение, и там приходилось изображать некоторый интерес к дочери. Эти двое занимались известными нам тёмными делишками. Изредка во сне я слышал упоминание и о них. А ещё: какие-то разговоры о вымерших великанах Вершинной Надцаты. О документах, которые как-то связаны с ними, но никак не обнаруживаются. Я слышал даже перешёптывания об архиве Рогана Мале, но невнятное что-то. Тогда они уже вели разговоры о том, о чём рассказывала нам Канута – о перстне Шутка Отца Морей. И о разных государственных делах, но в данный момент рассказ о них неуместен.
А как-то во сне я стал свидетелем скандала, о котором рассказали Лале. Скандала по поводу клеветы на достойную женщину, воровства находок экспедиции и покушении на жизни товарищей. Тогда я проснулся с криком. Я теперь точно знал, что именно было найдено и похищено в горах Вершинной Надцаты, сразу за Дейтой. В тайном месте, в тайном каком-то углублении развалин гигантского здания, составляющего одно целое со скалой. Кошмар! Тот самый всевидящий камень с Зокарды и какие-то записи с мерзкими, жестокими картинками на полях. Эта женщина, прабабушка Лёки Мале, не уничтожила камень, побоялась, наверное. Она объявила всем, что его больше нет, но на самом деле он просто был спрятан. Что-то, видно, натолкнуло парочку Пагов на мысль о том, что реликвия всё ещё существует, и о том, где её искать. Я увидел волшебный камень. Он был довольно крупным и щербатым, хотя и округлым при этом.
Я задумался во сне: а что если его отшлифовать? А если огранить? Будет ли он блестящим и красиво отражающим свет, как алмаз? Допустим, огранку Миче мне ещё не доверит. Но я мог бы сделать красивый минерал частью какого-нибудь изделия (во сне я даже стал обдумывать, какого). Да. И подарить маме. Внутри у камня, конечно, могут быть вкрапления, и, если это некрасиво, его придётся распилить. Жалко. Но можно сделать украшение с несколькими крупными камнями. И, опять же, подарить маме. А что, если у него внутри окаменела муха, как в янтаре? А если несколько мух? Вот это было бы интересно! Древнее насекомое с другой планеты! Обалдеть просто!
Во сне я так и этак разглядывал округлый мутноватый камень. И доразглядывался до того, что увидел в нём во сне свою маму. Мою маму в Някке. На больничной койке в Лечебнице! Правда, мама выглядела неплохо, расстроенной только сильно. Рядом сидел папа. Лицо у него было грустное и растерянное. А мама плакала, уткнувшись ему в колени. Он гладил её по голове. Я не понял. Неужели они говорили о том, что не только я пропал, но и Миче даже?! Я испугался. Мысли у меня заскакали безумными чёртиками. Миче? Пропал? Как? Куда? Почему? Мой Миче! С ним случилась беда! Ужас! Где Миче? И вдруг я вспомнил. Ну конечно! От потрясения к нему вернулось зрение, иначе и быть не могло – ведь это же Миче! И он отправился искать меня. И скоро найдёт. Это точно.
На этом этапе мне начало сниться море. Корабль под флагом Запретной Гавани. И в то же время меня не отпускало видение несчастных моих родителей. Я видел одновременно две картинки, как бы нарисованные на прозрачной плёнке и наложенные одна на другую: расстроенные мама и папа и этот корабль всё ближе. Я увидел Миче на палубе. На палубе чужого, враждебного судна! Зрение не вернулось к нему в моём сне. Потому что какой-то старик протягивал ему куртку. Миче попытался взять и промахнулся, а старик накинул ему на плечи эту вещь.
- Шли бы вы спать, господин Миче, - произнёс старик. – Ночь, холодно стало. Ну что вы всё смотрите в ту сторону? Всё равно ведь не видите ничего. Что там?
- Я не знаю, - безнадёжно ответил он.
Только сейчас я сообразил, в какую сторону смотрит Миче. В мою. Что будет, если я его позову? Что вообще происходит с моим братом?
О чём говорят мои родители? Невольно моего слуха коснулись слова мамы, и от этих слов всё перевернулось у меня внутри. Всё моё мироустройство.
Нет. Нет и нет. Это были такие слова, что я вам о них не расскажу. Никогда и ни за что. Не расскажу никому. Это были такие слова о Миче, что я сразу понял, что попал в беду, если только позволю себе верить этому сну. Что я, подобно Петрику, стал теперь носителем тайны… Или не тайны, но точно какой-то подлой гадости, о которой невозможно говорить. А как я мог не верить сну, если даже Капараколка подтверждал, что мне снятся истинные события из жизни Таена? Тогда я снова проснулся с криком. Я звал маму и просил её так не говорить. С тех пор я почти перестал мучиться угрызениями совести. Я раньше очень сильно переживал, что оставил родителей и живу с Миче и Петриком, но после этого сна совесть молчала. Это не потому, что я осуждал родителей или считал свой поступок очень хорошим. Нет, я не осуждал. Я люблю маму и папу и жалею их. Но совесть молчит. Миче как-то писал о деревянном сердце. Моя совесть стала деревянной. Я всё сделал правильно. И с этого утра я не знал покоя, не понимая, как с Миче произошло то, что я видел и слышал. Всё время думал о нём.
- Твои семейные ужасы меня доконали! – возмущался Канеке.
Можно подумать, меня его проблемы доконали меньше.
Оставим это.
Я, собственно, о чём? О том, что кровные мать и отец не испытывали к Таену никаких добрых чувств, а испытывали только недобрые. Плор презирал его. Он презирал всех, кто слабее, и доброту принимал за слабость.
- Хорошо, что я заранее позаботился о том, чтобы мальчишку прибрать к рукам и настроить на нужный лад, - сказал как-то сообщникам Моро Дрын. – Теперь время требуется не ему, а нам, чтобы мы сами определились в своих планах.
Пока они определялись, Моро принялся знакомить Таена с волшебным кристаллом с Зокарды. Он внушал мальчику, что только Познавший Всё может управляться с этой вещью. Сам же подглядывал за Таеном через довольно крупный осколок шара. Я понял: он делал так всегда. Нет, не тогда, когда Таен жил на нашем берегу. Только с той поры, как он поселился в доме на сваях. Я сообразил, что способностью далеко видеть обладает только основная часть, осколки помогают подглядывать лишь за тем, что, самое большее, в пределах Запретной Гавани. Чем меньше осколок, тем меньше у него возможностей. Свой Моро носил на шее внутри большого, скорее женского медальона. То, что любой чернокрылый может видеть беглецов с Запретной Гавани на нашем берегу – враньё. Только Таен, обладатель основного кристалла.
Мало того. Я узнал ещё, что за множество лет, десятилетий, столетий, осколков осталось так мало, что у Моро один из последних нескольких. С некоторых пор обладатели артефакта остерегались крошить его и кромсать. Кристалл от этого становился слабее, но я не понял, по каким признакам это стало ясно. Владельцы некогда многочисленных кусочков теряли их, умирали, не успев передать потомкам тайны, и реликвия оказывалась на помойке. Погибали в сражениях, и их хоронили в безымянных могилах вместе с никем не обнаруженными осколками. Пропивали таким же пьяницам, которые роняли крохотные камушки в лужи и канавы, едва выйдя из пивной. К Моро осколок попал каким-то чудом. Или он всё-таки сам отколол кусок камня для себя, ещё ослабив кристалл?
Теперь настала пора задуматься над тем, зачем авантюристам понадобился Таен. Не мог ли сам Моро, или Атта со своим Плором общаться с волшебным кристаллом? Оказалось, что нет. Полностью кристалл открывается не каждому. С чего шайка взяла, что у Таена, у мальчика, которого они и не знали вовсе, выйдет контакт с этой реликвией? Пока я не имел ответа на этот вопрос. Канеке, который выслушивал меня с большим вниманием, сказал:
- Таен хотел объяснить перед нашим расставанием, но не успел.
- Вот видишь, - попенял я ему, - он мечтал, чтобы ты у нас оставался, а тебя обратно понесло.
- Я сам имею право о чём-то мечтать, - буркнул этот Капараколка и задрал нос. Я всё больше убеждался в том, что они очень похожи: Таен и Канеке.
Ещё один вопрос оставался пока без ответа: как Таен умудрялся сам быть в курсе замыслов негодяев? Его слова при встрече с Моро меня убедили в этом. И потом я тоже видел, что он всегда на шаг впереди.
*
Так мы с Канеке морем добрались до южного берега этой дурацкой Запретной Гавани. Обвести вокруг пальца пограничников и береговую охрану было делом очень простым. Я владел шестью заклинаниями Отвода Глаз, а Канеке – четырьмя очень хорошо, а пятое ему всё равно не понадобилось. Да и вообще, если среди этих людей и водились волшебники – с какой стати они будут обращать внимание на мальчиков, отправившихся порыбачить? Далеко в море, может, и обратили бы, а у берега – нет.
С народом общался Канеке. Паразит умыкнул у Миче в мастерской золотую заготовку. Он ещё и обокрал нас, вы только посмотрите на мошенника! Правда, сначала, он повинился передо мной и спросил разрешения обменять золото на продукты и другие вещи. Я не стал сильно сердиться, и объяснил ему, как не продешевить при торге. Запасшись необходимым в городке восточней Беглянки и оставив там лодку, мы вышли в путь, держа курс на горы, которые маячили очень далеко от побережья. И время от времени нас подвозили здешние жители, едущие в том направлении.
Внимание! Это важно. В то время, как Петрик с товарищами противостоял шайке Атамана и обсуждал с Лёкой и Бобой наш с Канеке предполагаемый маршрут, ну, то, что мы станем подниматься по рекам, мы двигались сушей и в другом направлении. Идея Капараколки будить местных Мелиораков спасла наши жизни – ведь нас действительно искали.
Вы помните, конечно, рассказ о том, что дальше прибрежной зоны, иностранцам на Запретной Гавани ходу нет. Это какие-то особые чары, иначе поди уследи за каждым моряком и за мной в том числе! Выручила волшебная фраза: «Именем Отца Морей!»
Было очень жарко, я шагал в такой тонюсенькой рубашонке с короткими рукавами, которую приобрёл на базаре. Было много зелени, а значит, и тени, и я не боялся обгореть. Вообще, растений, воды, птиц и всевозможной живности у них там такое количество, что ошалеть можно. Капараколка точно ошалел. Он впадал в дикий восторг при виде каждой пичуги, без конца восхищался их повадками, оперением, красотой полёта, показывал мне гнёзда, рассказывал, кто, как и чем питается. И теперь я тоже много что знаю про птиц. Я, вообще-то, и раньше знал, и не только про птиц, но и про зверей, рыб, змей, насекомых и про растительный мир тоже. Про то, что водится у нас. А на Запретной Гавани мне довелось узнать о диковинных животных и растениях. Никаких снов мне не снилось до тех пор, пока мы впервые не заночевали в пещерах. Я вздохнул с облегчением. Вполне хватало тревоги за Миче, неведомо как оказавшегося на вражеском судне. Я всё приставал к Канеке с вопросами о том, что бы это значило, но он, конечно, знать не мог. Он уверенно ориентировался везде – в городе, в лесу, и в горах, и под горами. Я подумал: откуда это у него, ведь он не анчу? Но, видимо, достаточно быть потомком Отца Морей, чтобы проявлять чудеса ориентировки на местности. Или даже просто таким вот Капараколкой, у которого колючка в одном месте, и которому вечно неймётся. Канеке помнил наизусть карты и ни капельки не боялся заблудиться. Заблудиться я тоже не боялся, но вот куда идти, понятия не имел.
Поскольку, в городе мы пробыли всего один день, и ещё пару часов в посёлке перед самым спуском в пещеры, составить тогда представление о том, как здесь живут люди, было непросто. Я заметил мало – но это были нехорошие, зловещие признаки. Очень, очень ужасные признаки.
В городке и в посёлке царила странная атмосфера – женщины провожали мужчин на войну с Няккой. Вот так-то.
Канеке не слушал меня. Я убеждал его найти и уничтожить арсенал с кошмарным оружием, но он твердил, что без Мелиорака нам не справиться. Что это самое существо собаку съело на предотвращении войн, и, как только мы его разбудим, оно тут же ринется спасать мир. Я не могу на этого Канеке!!
Я сказал «странная атмосфера»? Это не оговорка, нет-нет. Я как-то был свидетелем того, как у нас собирались на серьёзную войну с пиратством. Женщины ходили грустными, глаза красные. Мужчины выглядели озабоченными, но в целом, в столице чувствовалось большое оживление и возбуждение. И это в преддверии войны ни капельки не странно, не так ли? Что же я видел в городке на Запретной Гавани?
Я видел, что женщины тщательно приводили себя в порядок, перед тем, как выйти на улицу. Ни у одной я не смог заметить следы слёз на лице. А замечал я ненормальные улыбки повсюду. Чем тяжелее у человека было на душе – тем шире он улыбался показной, истеричной улыбкой. Нигде не слышал я разговоров о том, что кто-то чем-то недоволен, что тревожится за исход войны, что боится за своих близких, что не желает воевать. Или, наоборот, о том, что бравые ребята этого континента мигом сотрут в порошок хлюпиков Някки, Джаты и Иверы, и скорей бы в поход. Повсюду молчали. Не только на эти темы, но и вообще. Молчание, а не возбуждение – вот что странно. Мужчины, женщины, дети одной семьи – все ходили обнявшись, или взявшись за руки, и это было единственным видимым проявлением нерациональных чувств. Вы понимаете, о чём я? Вместо шума, суеты, женского плача и мужской похвальбы – тишина, молчание, ненормальная улыбчивость. Большое количество стражей порядка повсюду.
В одном месте проводился митинг. Там торчала куча флагов и плакатов типа: «Стремительным натиском разобьём врага!» или «Нет нерациональному из-за моря!». Время от времени над толпой дружно звучали положенные возгласы. Оратор распинался очень здорово, чем привёл меня в бешеное возмущение. Ну, понятно, во мне взыграла кровь Охти и Аги, и я очень захотел прямо моментально набить этому гаду морду. Канеке уволок меня за угол и зашипел, как жуткая кусачая змеюка:
- С ума ты сошёл! Оратор может быть чернокрылым. И косточек от тебя не останется!
- Он говорит о моей стране! О моём собственном дяде – короле! О… О…
Капараколка с такой силой наступил мне на ногу, что я присел и тихонько запищал от боли. На нас уже обращали внимание среди царящей здесь чинной атмосферы и рационально отрепетированных победных выкриков. Я сообразил, что Канеке прав, и предпочёл молча переварить возмутительное поведение заморышей.
Конечно, я спросил у Канеке, почему всё так странно, чинно и тихо, и что он об этом думает.
- А чего суетиться-то? Чего плакать или вопить? Это всё нерациональные действия, – недовольно сморщился Капараколка. – Всё равно посадят на корабли – и вперёд. А будешь выделываться, да говорить чего не следует, тебя посадят в тюрьму – и привет во цвете лет. Ни мама, ни жена тебя больше никогда не увидят. Ещё и казнят прямо на площади. А у женщин детей отнимут. Однозначно. Скажут, что плохо воспитывают, в неправильном духе. Так-то.
- Диктатура! – шёпотом воскликнул я и оглянулся: не слышал ли кто? – Ваш Моро диктатор. Злой, жестокий тиран! Прибрал к рукам даже чернокрылых.
- Светлейший Муравий ведёт страну к процветанию, - под взглядом нахмуренного полицейского, произнёс Канеке.
Ну да, ну да. Вы, конечно, всё поняли. Кстати, я уже сталкивался с диктатурой на планете Навине. О! Я знаю, как себя вести в этих условиях! Поэтому говорил теперь, не разжимая губ и только там, где вокруг никого не было.
- Моро заставляет женщин проявлять рациональную радость, когда их мужчины уходят в бой? – рискнул спросить я уже далеко за городом.
- Не только тогда, когда. Женщины должны быть всегда довольны и счастливы. Иначе они недостойны растить детей.
- В смысле?
- Не смей ни о чём спрашивать, - прошипел Канеке. И пискнул прямо мне в ухо: - До Дико Страшных мест. Иначе выследят наш путь. Ясно?
Мы очень сильно поругались тогда, поскольку я впервые услышал, что дикий Капараколка мечтает завести меня в какие-то страшные места. Я уже его боялся. С той минуты, как мы увидели, что идёт мобилизация, он стал на себя не похож. Дёргался, психовал и торопился скорее найти своего Мелиорака. Он стал иногда казаться мне одержимым. Я бы плюнул на него и отправился бы на разведку, как Миче, или просто сбежал бы домой, рассказать, что происходит, но этот паразит угрожал мне неведомой штукой, которая, по его словам, оглоушит – так оглоушит! Ну и какая польза от оглоушенного меня?
Сказать по правде, тому, что не рискнул померяться силами с Канеке, я, опять же, обязан жалости к его Таену. Я думал, а вдруг поросёнок прав, и Мелиорак существует, и с его помощью всё будет хорошо, и для Таена тоже? Ну, и как только мы оказались под землёй, мне снова начали сниться сны про этого человека.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/07/24/1507
Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".