Альма-матерная жизнь. 3

33. Операция «хрусталь».

Каждую субботу в тридцать третьей комнате проводился парково-хозяйственный день, или сокращённо ПХД. Так назвал его Дядя в память о воинской службе. От других дней он отличался проведением общехозяйственных мероприятий, а именнно: закупкой продуктов, стиркой, готовкой, убиркой. Но основным священнодействием субботы была операция «Хрусталь». К благородным изделиям, стоявшим на полках сограждан за пыльными стёклами сервантов, эта операция никакого отношения не имела. Всё было гораздо банальней. В этот день сдавали бутылки собранные за неделю. От успешного проведения мероприятия  зависело материальное благополучие обитателей комнаты в течение выходных дней, а иногда и следующей недели. На результат работали все, и хозяева комнаты, и многочисленные гости. Учитывая, что в те далёкие времена кроме спиртной продукции в стеклянную тару разливали и молочку, то к субботе бутылок собиралось нешуточное количество. «Стеклянные человечки» к концу недели становились неуправляемыми – выкатывались из укрытий, выпадали из тумбочек, высыпались из шифоньера, бросались под ноги и мешали передвижению. Для укрощения строптивцев необходимы были кардинальные меры.
– Сегодня сдавать хрусталь пойдёт Кеша и Болик с Лёликом. Мы с Тучкой займёмся кухней и уборкой. Если не хватит наших сумок с чемоданами, попросите у Забора, он запасливый, – отдал приказ Дядя, старший как по званию, так и по возрасту.
– Я не могу, у меня нога болит. Я в прошлый раз ходил, – запротестовал Кеша.
– Кто не хочет грузить люминий, будет грузить чавуний. Короче, тогда ты убираешь в комнате и несёшься в магазин за продуктами. Учти, картошки нам надо не менее десяти кило, плюс макароны, хлеб, морковь, колбасу, масло…
 Дядя закончить не успел.
– Я согласен сдавать бутылки, – Кеша быстро переосмыслил собственное заблуждение в понимании справедливости.
– Я и не сомневался, – улыбнулся Дядя.
Стеклотарой наполнили все пустые средства перенесения тяжестей. Сумок не хватило. Пошли к Заборному. У комнаты знаменитого ловеласа толпился народ.
– Что дают? – Поинтересовался Кеша.
– Не дают, а даёт. Сан Саныч бабку какую-то притащил, – ответили из толпы.
– Кого, кого?
– Бабку, настоящую, в чёрном платочке и горбатую, – пояснила публика.
– Зачем? – резонно удивился Кеша.
– Зачем? Зачем? В шахматы играть. Слышишь, что вытворяют?
За дверью раздавался скрип кровати и звуки, напоминающие трубный зав оленей в период весеннего гона.
– Да, фрукт этот Забор. А у кого есть большая сумка или чемодан? – спросил Болик на всякий случай.
– У нас есть, –  ответили белорусы, –  только они в комнате, а там Сан Саныч.
– Понятно, замкнутый круг. Пойду Дяде скажу, – Кеша покинул любопытствующих слушателей, и отправился на доклад.
– Дядя, сумки нам ещё долго не увидать. Там Забор какую-то старушку финтифлюкает.
– Что?
– Забор, говорю, бабульку привёл и делает с ней внучат. Говорят, что ей лет сто, что она косая и горбатая.
– Не понял. Куда привёл?
– В комнату привёл. Всех выгнал и занимается сексом.
– Интересное дело. Ладно, я сейчас разберусь. Ну, никуда без меня, как малые дети, – Дядя пошёл выручать бабушку из рук маньяка-некрофила.
Дверь затрещала под мощными ударами дядиных кулаков.
– Забор, завязывай хренью заниматься! Пацанам уроки учить надо. Вон Юрон с Васьком уже посинели от онанизма в коридоре. Пожалей молодняк и отпусти пенсионерку, ещё помрёт в кровати.
Дядины потуги были напрасны, характерные звуки за дверью продолжались.
– Давно вы здесь дрочите? – спросил Дядя, обращаясь к соседям вечного студента.
– Да нет, сегодня не долго. Часа два, – ответил Василий.
– А в прошлую субботу он девчонку приводил, красивую такую. Так ту вообще на ночь оставил. Под утро начал её с кровати выгонять, и кричал, чтобы к Ваське шла, – перебил земляка Юра.
– Ну, и что дальше? Пошла? – поинтересовался Дядя.
– Пошла. Куда ей деваться в три часа ночи.
– А ты как Вась? Тебе понравилось?
– Чяго хорошаго. Усю ночь ня спав. Вона варочаеться. Заснёш тут, – от волнения Вася выпалил тираду на родном белорусском наречии.
– Молодец… Боец… Красавец, – похвалил Дядя.
Все засмеялись. Звуки прекратились. Послышался шёпот и возня. Через несколько минут дверь открылась. На пороге стоял гордый Александр Заборный в чёрном халате с вышитыми павлинами на спине.
– Что за шум? Кому я понадобился? Или что горит?
– Совесть поимей, Саня. Народ голодный до баб, а ты тут публичные выступления устроил, – снова заговорил старший по званию Дядя.
– До двадцати трёх ноль-ноль, имею полное право, – ответил Заборный, – Цыпочка, давай прощаться, у меня с мужиками разговор намечается. Я тебе позвоню, кисонька моя.
Мимо любопытствующих соседей проскочила укутанная платочком невысокая фигурка в сереньком пальтишке. Хохот прокатился по коридору и затих в вестибюле на первом этаже.
– Во я дал! – потянулся и зевнул Саныч, – так чё надо было-то?
– Ну, ты, Саня, и конь педальный. Сумки гони. Нам тару не в чем сдавать.
– И это всё, Дядя? И по такому пустяку вы меня от дела оторвали?
– Кому пустяк, а кому и нет.
– Ну, ладно, берите, мне не жалко. Могли и сами взять, я не стеснительный, – Саша ещё раз потянулся, заулыбался и пошёл за сумками. Довольные белорусы-первокурсники засеменили в комнату за своим предводителем. Их заждались любимые учебники.
В этот раз план по сбору бутылочной продукции был перевыполнен. Всю стеклянную тару с большим трудом расфасовали по категориям и упаковали в две сумки и два больших чемодана. На операцию пришлось привлекать дополнительно соседского отличника, Семёна Колышкина. Всё было справедливо, Сеня отвечал за молочную продукцию, остальные – за разную. Каждому досталось по одному месту «брутто».
Со страшным звоном и в сопровождении нелитературных изречений компания носильщиков двинулась к ближайшему приёмному пункту.
Кеша проклинал Дядю и свою неосмотрительность в выборе субботней повинности. Десять килограммов картошки казались ему детской шалостью. Его сумка была не просто тяжёлой, а практически неподъемной. Она с невыносимым постоянством норовила выскочить из рук и отдавить пальцы на ногах. Остальным участникам мероприятия было не слаще. Сеня с упорством кота в брачный период ронял свой чемодан с молочной тарой, чем вызывал чрезвычайное любопытство останавливающихся на улице прохожих и справедливое возмущение друзей. Братья пытались организовать переноску тяжестей методом паровозика, для чего каждую сумку брали за ручки два человека, а чемоданы доставались крайним, но этот метод быстро отмели по соображениям справедливости. В результате такого новшества всё время оставался лишним или один человек или один чемодан. После всевозможных экспериментов вернулись к первоначальному разделению труда: один человек – одна единица груза.
Передвижение бутылочного кортежа по городу не осталось незамеченным. Движение автотранспорта на дороге остановилось. Любопытствующие водители создали пробку. Блюстители порядка проявили небывалую бдительность. Милиционеры несколько раз проверяли документы и содержимое сумок с чемоданами, но каждый раз вынуждены были отпускать предполагаемых преступников.
Приёмный пункт встретил оптовых сборщиков стеклотары сдержанно и без особого энтузиазма. Очередь приняла ребят за туристов, отставших от поезда и потерявшихся в лабиринтах миллионного города.
– Кто крайний? – вежливо поинтересовался Сеня Колышкин, подтаскивая чемодан поближе к очереди и вытирая платочком обильную испарину со лба и шеи.
– Я крайняя, – ответила аккуратненькая старушка с несколькими молочными бутылками в авоське. Она с нескрываемым изумлением посмотрела на чемоданы и добавила: – но здесь не вокзал, здесь бутылки принимают.
– Я знаю.
– ?
К очереди подползла отставшая часть каравана. Народ начал перешёптываться и тыкать пальцем в студентов и их огромные баулы.
Очередь вообще является интересной субстанцией. В очередях люди знакомятся, делятся радостью и горем, обсуждают последние политические новости, спорят о забитых голах в матче любимой футбольной команды, перемывают кости звёздам кино и эстрады. Очередь объединяет в себе и уравнивает в шансах на счастье очень разные категории населения. У всех представителей очередей одна проблема на всех – хватит или не хватит продукта, ради которого эта очередь собралась. Очередь приёмного пункта стеклопосуды ещё более специфична. Здесь люди не покупают, а продают. Продают они совершенно ненужные, но тяжёлые вещи, которые приносят, а часто и привозят в огромных количествах. Каждый владелец большого количества посуды может стать виновником закрытия пункта по причине отсутствия пустых ящиков или денег. Студенты со своими сумками и чемоданами вызвали справедливое возмущение очереди.
– Вы это всё собираетесь сдавать? – полюбопытствовала очередь.
– Да, а что? – ответил вопросом на вопрос Кеша.
– Просто интересно. Где можно насобирать столько бутылок? – интересовались граждане.
– Ничего особенного. На перекрёстке возле гостиницы «Мир» машина перевернулась с пустыми бутылками. Там все собирают, – для хохмы ляпнул Кеша.
– И что, милиция позволяет? – не унималась очередь.
– Они сами предлагают людям собирать, чтобы дорогу освободить. Только не разрешают перебирать. Заставляют брать и целые и битые. Битые нужно в мусорник относить, а целые потом можно забрать себе. Щас покажу.
– Сеня, открой чемодан. – Семён с большим недоумением выполнил просьбу товарища и открыл чемодан. – Видите? Сеня у нас лентяй и жмот… Сеня, ты почему битые бутылки не выбросил? Их же всё равно никто не примет.
– Да пошёл ты. Скажи спасибо, что вообще с вами идти согласился, – ответил Семён, не особо вникая в суть происходящего. От усталости у него подкашивались ноги, и совершенно не работала голова.
Очередь потихоньку зашевелилась,  забурчала и начала незаметно таять. Через пять минут в ней остался мужик с тачкой доверху забитой бутылками и бабушка с авоськой. Здоровенная толпа исчезла. Студенты от неожиданности отвесили челюсти. Первым очнулся Болик.
– Оба-на. Это что? Куда народ подевался? – спросил он у старушки.
– Так, пошли бутылки к гостинице собирать, – ответила бабулька.
– Какие бутылки?
– Ну, те, что из машины высыпались. Что вы собирали.
– Понятно. А вы почему не пошли?
– Да куда мне? Я старая. Пока дойду, там всё закончится.
– Логично. Оказывается, не всех дураков война погубила, – пробормотал Кеша.
– Что? – не расслышала бабушка.
– Нет, нет, ничего. Вы правильно сделали. Там уже при нас бутылки заканчивались.
Мужик с тачкой заулыбался. Видимо его сомнения по вечному вопросу: «бежать или не бежать», был удовлетворён.
Сдерживая хохот, ребята зашли в павильон, быстро рассовали тару по ящикам, схватили сумки с чемоданами, получили деньги и, несмотря на усталость, рванули в общагу. Скоропалительное бегство было вызвано небезосновательным опасением встретиться с обманутыми представителями алчущей бутылочной братии.
Счастливые обладатели тридцати двух рублей и сорока восьми копеек, вырученных за стеклотару в столь короткие сроки, обратную дорогу спотыкались от смеха. По их лицам текли слёзы умиления и разочарования в разуме человечества.

34. Сафари за тумбочкой.

На вырученные от стеклотары деньги закатили веселье. Ужинали супом из пакетов с добавлением картошки и предварительно измельчённой лапши. На второе приготовили незаменимую жареную картошку с салом.
Многие дилетанты считают сало национальным достоянием украинской кухни. Это самое настоящее заблуждение. Сало – достояние студенческой кухни вне зависимости от национальной принадлежности. Нет ни одной комнаты в студенческом общежитии, где бы нельзя было найти хоть маленького кусочка сала. Хранят его обычно в стеклянных банках, предварительно засыпав солью. Банки выставляют в студенческие холодильники, или проще, посылочные ящики привязанные  верёвками к подоконнику. Сало – продукт очень калорийный, неприхотливый в хранении и универсальный в приготовлении. Его едят, предварительно нарезав тонкими ломтями, с чёрным хлебом и горчицей с хреном. Его шпигуют чесноком и томят в духовке. Из него делают великолепные золотистые шкварки, которыми можно заправлять макароны, супы, картофель пюре или просто есть ложкой со сковороды. Оставшийся от приготовления жир (смалец) тоже не выливают в унитаз. Он прекрасно заменяет сливочное или подсолнечное масло. На нём жарят всё что угодно.  В него просто макают хлеб или делают гренки из прошлогоднего хлеба, ненароком найденного во время перестановки мебели после очередного ПХД.
Студент без сала, что солдат без винтовки. Воевать он может, но победить никогда.
Ужин запивали любимыми напитками. Семён Колышкин пил кефир по двадцать четыре копейки. Остальные предпочли «Приморский портвейн» разлитый в городе Тушканов одноимённым винзаводом. Сосредоточенное молчаливое застолье после уничтожения первого, второго и нескольких бутылок сомнительного алкогольного напитка постепенно сменилось говорильней.
– Дядя, а ты знаешь, что у нас мыши завелись? – неожиданно спросил Тучка.
Присутствующие прекратили жевательные движения и упёрлись глазами в нарушителя тишины.
– Бред. Какие мыши?
– Самые настоящие. Маленькие, серенькие. Они в тумбочке пачку с макаронами разгрызли и нагадили. Можешь посмотреть. Я когда брал коробку – видел. – Особо любопытные бросились к тумбочке.
– Правда, погрызли, – сказал Болик.
– Точно, насрали, – подтвердил Лёлик.
– Это мы макароны с мышиным дерьмом ели?  А я и думаю, почему они такие вкусные, – поинтересовался Кеша.
– Вы меня за кого держите? Я новую пачку взял. А эту на приманку оставил. Мышей нужно выловить, они нас по миру пустят. Самим жрать нечего, – отпарировал Тучка.
– Легко сказать. А где мы мышеловку возьмём? – попытался уточнить Сеня Колышкин, выковыривая спичкой из зубов застрявшее сало.
– Где, где? В магазине, – блеснул интеллектом Дядя.
– Да не надо никаких мышеловок. Мы на литровую банку их ловить будем, – в разговор вмешался всезнающий Кеша.
– ???
– Это очень просто. Нужна банка, кусочек сала и обыкновенный пятак. Сало прикрепляем на дно банки, затем ставим перевёрнутую банку, наклонив один конец и подставив под него пятак. Устанавливаем данную конструкцию возле тумбочки с макаронами. Мышка бежит к нашей пачке, по дороге замечает сало на дне банки и начинает прыгать за салом. Пятачок падает, а мышка остаётся взаперти. И заметьте, совершенно целая и невредимая.
– Класс. А зачем нам живая мышь? – захлопал в ладоши Болик.
– Как зачем? Посадим в большую банку и будем кормить. Интересно же. Ни у кого такого нет, а у нас будет. Можно даже с ней опыты проводить, ну, там, что она ест, что пьёт?
– Это что-то новенькое. Кеша – юный натуралист. Только портвейн не наливайте животному. Это стратегический напиток. Говорят, что его формулу у наших спецов американцы уже пять лет пытаются купить, – вмешался Дядя.
– Зачем это им? – не понял Сеня.
– Портвейн – лучшее средство от колорадских жуков и тараканов.
Народ развеселился. Послышались всевозможные предложения по различным способам и методам исследования  и дрессуры братьев наших меньших.
Охоту решили не откладывать. «Сафари» на мышей назначили на предстоящую ночь. Сало и пятаки нашлись сразу. С банками была заминка. Вся стеклянная посуда осталась в приёмном пункте. Близнецы прометнулись по соседям и принесли целых три банки. Решили не мелочиться и установить все. Гости тридцать третьей комнаты, несмотря на отчаянное сопротивление, были изгнаны рано.
Зарядили мышеловки.
Легли в кровати.
Охота началась.
Целых полтора часа великие ловцы грызунов сидели в темноте, тщетно прислушиваясь к различным звукам ночной жизни студенческого общежития. Слышали всё. Слышали топот и маты подвыпившей толпы, носившейся в коридоре четвёртого этажа. Слышали беззаботный храп Семёна Колышкина в соседней комнате. Слышали звуки борьбы Сан Саныча с очередной сестрёнкой. Слышали возмущённые причитания белорусов под собственной дверью. Слышали звуки сливных бачков из туалета. И даже слышали крик котов на крыше и шелест крыльев пролетавшей совы.
Не слышали только мышей.
Портвейн, темнота и усталость сделали своё дело. Охотники заснули прямо в засаде.
Солнце ударило в глаза, а в ушах зазвенел восторженный голос:
– Есть! Целых две! Сработало! – Кеша сидел возле ловушек и радостно кричал. Тучка с Дядей подскочили и бросились к товарищу. Действительно,  опыт удался. В двух банках сидели маленькие серенькие зверьки и с любопытством разглядывали чёрными глазками через толстое голубоватое стекло своих новых хозяев.
– Давайте их пересадим. Тащите бумагу и трёхлитровые банки, – скомандовал Кеша.
Он подсунул под банку бумагу, прижал её к горловине, закрыв выход беглецам, перевернул банку и вытряхнул мышку в принесённую более объёмную тару. Со второй жертвой манипуляцию повторили.
Через несколько минут подопытные животные сидели в новых домиках. Дно банок услали клочками порванной бумаги и посыпали остатками вчерашнего ужина.
На смотрины сбежалась добрая половина обитателей  общежития. Кеша ходил с гордо поднятой головой. Экспонаты невозмутимо поглощали скудные студенческие харчи, а зрители весело наблюдали за происходящим.
– Гляди! Она сало в руки взяла и жрёт.
– Не в руки, а в передние лапы.
– Да какая разница? Во зараза… Насрала.
– А эта, смотри, как вылупилась.
– Интересно они от дыма не помрут?
– А плавать умеют?
– А семечки они есть будут?
Банки начали поочерёдно наполняться табачным дымом, водой, семечками и всякой разной ерундой. Мыши спокойно поглощали семечки, не обращая внимания на табачный дым, ловко плавали в воде, и быстро бегали по насыпанным старым шариковым ручкам, безнадёжно пытаясь выскочить через горлышко на свободу.
Опыты прервал Дядя, вернувшийся с пивом из магазина.
– Все свободны. Бесплатный цирк окончен. Пять минут просмотра – три рубля. Членам студсовета скидка пятьдесят процентов. Кто не успел, тот опоздал.
Народ не стал дожидаться продажи входных билетов и быстренько рассосался в створе дверного проёма.
– А интересно, что если их покрасить? – задумчиво промолвил Тучка.
– В каком смысле?
– В прямом. У меня есть два баллончика с нитрокраской. Один красный, а другой жёлтый. Давайте их покрасим и выпустим. Убивать их всё равно никто не будет, жалко. А так интересно.
– Точно, – подхватил Кеша, – и выпустим к бабам в общагу. Я всё равно сегодня в гости собирался. Во, хохма будет. Представляете, если кто увидит?
Сказано – сделано.
О дальнейшей судьбе цветных мышей никто достоверной информации не имеет. Только говорили, что их неоднократно видели в женском общежитии. А ещё рассказывали, что одна вахтёрша после встречи с невиданными животными была отправлена в больницу на предмет обследования мозга.

35. Омами по Забору.

Изучению электричества на факультете строймеха придавалось особое значение. Одним из основных предметов будущих инженеров были теоретические основы электротехники, от которых плакали все студенты без исключения. Кстати, будет справедливым заметить, что преподаватели тоже плакали. Такое явление, как магнетизм переменного тока, не мог объяснить даже заведующий кафедрой. На прямые вопросы он всегда давал обтекаемые ответы:
– Читайте книги и мои лекции.
Читать три огромных тома было скучно, а читать лекции бесполезно. Лектор монотонно цитировал учебник, отчего первая половина жаждущих знаний тупо всё переписывала, а вторая, которая относилась к процессу обучения творчески – спала.
Огромным счастьем студенты считали последние изобретения японских инженеров в области электроники. Это благодаря их детищу в виде калькулятора с функциями, переводящими синусы в косинусы, тангенсы в котангенсы, а интегралы в дифференциалы, студенты технических вузов навсегда распрощались с логарифмическими линейками и арифмометрами «Феликс».
Другое дело электротехника, прикладная наука, её можно было не только читать, но и видеть и даже щупать. Лаборатория электротехники была наполнена различными приборами, аппаратами, машинами и механизмами с электрическими приводами. Кроме того, электротехнику вёл Иван Иванович Басов, проректор по научной работе, всеобщий любимец и оригинал. Он не только умудрялся держать аудиторию в постоянном внимании благодаря своеобразной манере ведения лекций, но и на практических занятиях старался разнообразить нудный процесс обучения опытами и примерами. Ещё Иван Иванович считался большим любителем современной «поп» и «рок» музыки. Он слыл завсегдатаем знаменитой «скулёжи».  Рассказывали, что коллекция его пластинок насчитывала несколько сотен экземпляров.
На лекциях проректор появлялся с дорогим кейсом крокодиловой кожи, в стоптанных, но ещё приличных кроссовках фирмы «Адидас» и потёртых джинсах. В холодное время его гардероб дополнялся поношенным замшевым пиджаком.

– Заборный и братья Шубмессеры к доске. Сегодняшняя тема – электронные измерительные приборы и, в частности, омметр. Омметр, это  прибор, представляющий собой пластиковый корпус с цифровым табло и установленным внутри магнето. Заборный, для чего применяется омметр?
– А? Омметр?
– Да, именно омметр.
– Так понятно же, омметр применяется для измерения.
– Измерения чего?
– Ну, так ясно же для чего. Омов.
– Правильно, товарищ Заборный. Для измерения сопротивления в электрических цепях.
– А в чём измеряется сопротивление? Заборный.
– А? Сопротивление?
– Да, точно. Сопротивление.
– Так ясно же в чём.
– Кому ясно.
– Так всем ясно.
– А вам ясно?
– Естественно. И мне ясно, – Сан Саныч лихорадочно шарил глазами по кабинету в поисках ответа на заданный вопрос. Благородные товарищи от беспорядочных подсказок перешли к хоровому скандированию:
– В омах. В омах. В омах.
– В омах, – подхватил Саша.
– Правильно, в омах. Если вы мне ещё скажете, в чём измеряется электрический ток и напряжение, то я вам поставлю пятёрку. Кто будет подсказывать, получит пару, – хор притих.
– Так, это. Ясно в чём, – вечный студент лихорадочно копался в самых сокровенных уголках своей памяти.
– И все же.
 – Во, точно. В амперах и вольтах.
– Браво, товарищ Заборный. Вы по-праву заслужили оценку отлично. Я думаю, что до пятого курса вы сможете узнать, что кроме всего прочего существует и закон Ома, который регулирует взаимодействие между выученными вами понятиями. Для будущего электромеханика это просто необходимо, поверьте мне на слово. Теперь перейдём к практическим занятиям. Правый Шубмессер держит прибор, левый крутит ручку. Заборный измеряет сопротивление вот этой лампочки.
Братья взялись выполнять порученные обязанности, в точности соблюдая инструкции преподавателя. Сан Саныч взял провода и приставил к зажимам лампочки. Он не знал, что провода нужно прикреплять к зажимам, а не держать руками. Левый Шубмессер крутанул ручку прибора. Мощный заряд электрического тока прошёл через одну руку великого знатока электротехники и вышел через другую, основательно потревожив дремавшее до сих пор серое вещество черепной коробки и разные прочие внутренние органы. В Сашиных глазах проскочила искра сознания. Он громко крикнул и выбросил провода. Добрые сокурсники грохнули от хохота. Иван Иванович невозмутимо продолжил.
– Итак, товарищ Заборный. Каково сопротивление данного электрического прибора?
– Э-э-э-то. Он меня ударил.
– Кто вас ударил?
– Этот, омметр.
– Чем он вас ударил?
– Током.
– Правильно, товарищ студент. Бьёт именно электрический ток, а не напряжение. А что с сопротивлением?
– Я не разглядел.
– Ну что ж, попробуем ещё раз.
– А можно чтобы кто-то другой подержал провода?
– Почему? Вам не понравилось?
– Если честно, то не очень.
– Провода в руках держать вообще-то не рекомендуется. Прикрутите их лучше к зажимам вот этими винтиками и спокойно смотрите на табло. Затем измерите сопротивление диода и транзистора. Данные занесёте в журнал.
– А пятёрка?
– Вы не в церкве, Заборный. Это там подают только по выходным. Сказано – сделано.

После урока Басов попросил Тучку задержаться.
– Мизин. Если не ошибаюсь, Сергей?
– Да. Не ошибаетесь, Иван Иванович.
– Сергей, у меня к тебе не совсем обычная просьба. Ты среди музыкантов крутишься, на «скулёжке» я тебя видел. Хочу тебя попросить об одном одолжении.
– Конечно, Иван Иванович. Я постараюсь.
– Да не торопись ты, не перебивай… Я уже давно разыскиваю диск Эмерсона «Картинки с выставки». Только мне нужен оригинал и нулёвый, ну, в крайнем случае, в идеальном состоянии. О башлях не волнуйся. Я возьму за любую цену. Поспрашивай там у своих.
– Хорошо. Конечно, поспрашиваю, – пообещал озадаченный жаргоном проректора студент и побежал догонять товарищей.

36. Проректоры тоже люди.

Тучка обещание, данное Басову, выполнил. Диск Эмерсона оказался у Изи. Изя диски не собирал, он коллекционировал музыку на магнитофонных бабинах, переписывая её с новых пластинок, привозимых многочисленными друзьями и поклонниками. После перезаписи диски обычно продавались. На ближайшей «скулёжке» Тучка познакомил Ивана Ивановича с Изей. У музыканта оказалось множество редких пластинок, о которых давно мечтал увлечённый меломан. За посредничество в коммерческой сделке Тучка получил от Изи заслуженный процент и разрешение пригласить друзей в «Старушку» для празднования удачной сделки. Басов у него купил сразу восемь дисков по стольнику.
В числе гостей ресторана оказались Болик с Лёликом и вездесущий Дядя. Кешы в этот раз не было, он срочно уехал на свадьбу родного брата в любимый город Подковыров.
Друзья самозабвенно наслаждались дармовым ужином, великолепным интерьером ресторана и многочисленными молодыми дамами, весело щебечущими за столиками. Барменша Зина, при виде Тучки, данное себе слово не сдержала. На столе музыкантов и юных гостей снова появилось шампанское и коньяк, в надежде на новые любовные приключения.
– Дядя. Смотри, Басов, – обратил внимание на входившего человека Болик.
– И не один, – подметил Лёлик, указывая на даму, сопровождавшую проректора.
– Ты смотри, в костюмчике, при галстуке. И мадам в вечернем платье. Интересно это его жена?
– Я слышал, что он не женат.
– Да не пяльтесь вы на него в две морды, как из двустволки. Видите, он делает вид, что нас не замечает, – одёрнул разволновавшихся близнецов Дядя, – и нам лишний раз светиться нет смысла.
Ребята отвернулись и занялись поглощением водочки под солёные рыжики и мясной салатик.
Иван Иванович провёл спутницу в дальний конец зала, элегантно придвинул ей стул и жестом позвал официанта. Басов выглядел до завихрения мозгов непривычно. Элегантный чёрный костюм выгодно подчёркивал его стройную фигуру и обильную проседь на густой шевелюре. Изысканные манеры проректора напоминали отрывок из старого кинофильма о благородных гусарах на светских балах. Напротив него сидела очаровательная спутница. Она была явно моложе своего кавалера и с большим успехом могла быть кем угодно: дочерью, соседкой, племянницей, секретаршей, невестой, двоюродной тётей или, в конце концов, просто продавщицей мороженого.
Парочка сделала заказ.
– Ты смотри, губа не дура. По коньячку решили пройтись. А баба у него классная, – снова начал Болик.
– Так, мужики. Если я ещё раз увижу, что вы на него смотрите, я вам в рыло дам. Не хватало ещё нам врага нажить, – снова попытался урезонить братьев Дядя.
– Не дрейфь, Толян. Я за ним в зеркало незаметно смотрю.
– В зеркало? В зеркало можно, только незаметно.

Между тем, вечер шёл своим чередом. Музыканты несколько раз начинали заканчивать свой вечер. Зина стреляла глазами в сторону Тучки и его друзей. Отдыхающие разбились на танцующие пары и шумные компании. В воздухе висел звон столовых приборов, двигавхся стульев, спорящих знатоков политики, и посудомоечной машины, натужно работающей в подсобном помещении.
Периодически зал взбадривался заказанной музыкой:
«Ах, варьете, варьете – шум в голове.
Мы, кажется, где–то встречались, наверняка.
Она улыбается всем… Нет! Только тебе.
Но как-то не взаправду и слишком издалека»...

– Дядя! Смотри! Во, блин.
– Ну, что там ещё, Болик? – Нехотя спросил Томский, с большим трудом отрываясь от очередной порции жульена.
– Дама отвесила оплеуху Басову и смылась. А он теперь жрёт коньяк фужерами для минералки.
– О боже, Болик! Да оставь ты человека в покое. Пришла, ушла. Это их личное дело. Где твоя еврейская интеллигентность? Тебя что, мама учила подглядывать за чужими дядями?
–  Моя еврейская интеллигентность проиграла борьбу с моим еврейским любопытством.
–  Тогда сопи в две дырки и удовлетворяй потребности победителя молча. Понял?
–  Понял… А если он нажрётся?
–  Кто? Твой победитель?
–  Нет. Басов.
–  Не будь дураком, он взрослый человек. Сам разберётся… Заткнись. Дай поесть.
Болик заткнулся, но продолжал наблюдать за преподавателем через отражение. Басов заказал очередную бутылку коньяка. С каждым опустошённым фужером его голова начинала склоняться всё ниже к столу, рискуя остановиться в овощном салате или в ассорти из апельсин и яблок. В конце концов, он допил очередную бутылку и откинулся на спинку стула с закрытыми глазами.
Оркестр продолжал работу:
…«Скорей бы уж полночь, и вот закрыт ресторан.
Домой от табачного смрада и винных луж.
Сегодня ее опять провожал капитан…
По-моему, она врет, он ей совсем не муж»...

В подтверждение песне ресторан действительно начал закрываться.
– Мужики, а что с Иваном делать? – спросил Тучка, вернувшись из эстрадки, – бросать его здесь как-то неудобно. Вдруг в ментовку загребут?
Начались прения:
– А что делать? Пусть сидит.
– Может, домой отвезём человека?
– А кто знает, где он живёт?
– Так у него и спросим.
– Ладно. Давайте поймаем тачку и отправим.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Выудить место жительства у Ивана Ивановича не предоставлялось возможным. Он улыбался, говорил о любви к студентам, лез целоваться, топтался по ногам, подкуривал сигареты со стороны фильтра и всё время кричал, что все бабы суки. После неоднократных и бессмысленных уговоров было решено везти его в общежитие.
Такси остановили с тыльной стороны общаги. В целях конспирации, проректора затащили через окно постирочной, по уже знакомому пути, которое удачно испытал «щенок» боксёра. Уложили его на Кешину кровать. Рядом с кроватью поставили тазик, банку с водой и бутылку пива. Равномерный мелодичный храп проректора сопровождал беспокойный сон хозяев комнаты до самого утра…
Проснулся гость рано, только начинало смеркаться.
– Есть кто живой?
– Есть, – отозвался Дядя, не высовывая головы из-под одеяла. Тучка тоже рассекречиваться не стал.
– Пиво мне?
– Вам.
– Спасибо, – ответил гость, откупоривая бутылку. Содержимое булькало считанные секунды. Сознание начало возвращаться к проректору, – а где это я?
– В студенческом общежитии, – ответил голос.
– Какого института?
– Строительного.
– Понятно… Я ничего противоправного не делал?
– Нет.
– А как сюда попал?
– Через окно постирочной.
– Через окно попал, через окно и пропаду. Это на первом этаже первая дверь направо?
– Точно.
– Я вам ничего не должен?
– Нет, всё в порядке.
– Лишнее болтать не рекомендую.
– И в мыслях не было.
– Ну, тогда пока. Можете не провожать.
– До свидания.
Дверь за Басовым закрылась. Из-под одеял высунулись два хитрых лица: одно с чёрной копной взъерошенных волос, другое с такой же, но белой. Улыбающиеся физиономии некоторое время смотрели, не мигая, друг на друга. Постепенно они начали расплываться в ширину и  растягивать губы, стараясь соединить их с ушами. Не промолвив ни слова, хозяева лиц снова накрылись одеялами. Частые всхлипывания и подёргивания одеял ещё некоторое время нарушали спокойствие комнаты №33. Это была истерика.
По молчаливому согласию сторон друзья больше никогда не вспоминали произошедшее приключение.

37. Ловец форели и укротитель белок.

Незаметно летит время. Как это ни удивительно, но после лета снова наступает осень. Опавшие с деревьев листья покрыли всё, что могли: землю, асфальтовые дорожки, крыши припаркованных автомобилей, деревянные лавочки и даже светомузыкальный фонтан в парке отдыха. Красный, жёлтый, оранжевый, коричневый, багряный и небольшие остатки зелёного цвета заполонили городские улицы. Складывалось такое впечатление, что природа специально решила выбросить невероятную палитру красок перед мрачным однообразием чёрно-белой зимы. Дети весело носились по тротуарам, разгребая ногами разноцветный ворох  шуршащих  кусочков отмирающей жизни. Собаки с особым удовольствием поднимали задние лапы на собранные дворниками кучи.
Время всплеска природного буйства совпадал с днями, когда весь советский народ отмечал октябрьские праздники. Студенчество, как передавая часть молодёжи, не могло оставаться в стороне от всенародного мероприятия седьмого ноября. Ему, студенчеству, это не разрешали. Явка на мероприятия такого ранга была обязательной для всех. Не могла страна обойтись без студентов. Это они переносили самое большое количество портретов вечно живых вождей и красных знамён перед трибунами с городским и республиканским руководством.
– Слава студентам – достойной смене инженерной мысли и технического прогресса! – кричали со столбов громкоговорители.
– Ура-а-а-а!!! – кричали студенты, идущие в колонах на радость отцам города и многочисленным зевакам, праздно шатающимся с детьми и разноцветными шариками вдоль центральной улицы.
– Да здравствуют работники науки и высшего образования! – не унимались столбы.
– Ура-а-а-а-а-а!!! – отвечали люди под плотным прицелом недремлющих глаз милиционеров и некоторых товарищей в штатском.
Красная бурлящая змея демонстрантов выкрикивала очередное «Ура!» и, пройдя мимо фанерного помоста со «слугами народа» в норковых шапках, начинала видоизменяться и таять. Причём метаморфоза происходила не только с цветом толпы –  после сдачи знамён она превращалась из красной в серую, но и с размерами – она рассыпалась на глазах, исчезая в переулках и растворяясь в пространстве.
В тот раз с погодой на праздники особенно повезло. По-летнему светило солнце и было тепло. Такое явление в народе называют бабьим летом. Откуда взялось это название, и почему его нарекли бабьим – никто не помнит. Возможно, оно пошло от повышенной слякоти, а может быть и от непредсказуемости женского характера.
– Так, мужики. Кто не уезжает домой? – кричал Толик Томский в толпу сокурсников, забрасывая свой флаг в кузов институтской автомашины.
– Я, – ответил Кеша.
– И я остаюсь, – присоединился Тучка.
– И мы с Боликом, – не удержался от соблазна близнец.
– Я тоже никуда не еду, – решил присоединиться к друзьям Колышкин.
– Тогда есть предложение отметить праздник на природе. Наберём всего необходимого и на ручей. Мы с Кешей там классную полянку нашли. И недалеко от общаги, и никакой цивилизации, – продолжил Дядя.
Присутствующие предложение одобрили.
– Класс.
– Конечно на природу. День-то, какой?!
– Ребята, а можно и мне к вам присоединиться. Мои все разъезжаются. Не охота одному в комнате торчать, – влез в разговор Егор Силин, студент четвёртого курса, бывший пограничник и знаменитый весельчак, – я со своей форелью приду.
Упоминание о загадочной рыбе, обитаемой исключительно в чистых горных ручьях, возымело своё действие, и компания приняла чужака в свои ряды. Собрались быстро. Всё необходимое закупили ещё по пути с праздничного шествия.
Придя на поляну, первым делом разложили костёр. Затем нанизали молочные сосиски на очищенные от коры веточки, накромсали огурцов, содрали фольгу с плавленых сырков, открыли картонную коробку с копчёной мойвой и расставили стаканы. Наступила пора переходить к основной части мероприятия.
– Внимание, а теперь форель! Для вноса достопримечательности прошу всех встать! – скомандовал Силин, – кто со мной пойдёт? Мне помощь потребуется.
Вскочили все. Равнодушных не осталось. Егор повёл любопытных к мутному ручью.
– Так. Теперь самое важное, – распинался ловец экзотической рыбы, – вы стоите на берегу, а я ловлю форель.
– ? – в воздухе повис вопрос.
– Фу, так её ещё и ловить надо? – Кешая фыркнул, тем самым, выказывая сомнение в предстоящей затее.
– В этом гадюшнике не то, что форели, здесь даже лягушек нет, – не удержался и Сеня, чем внёс и свою долю скепсиса в действия старшего товарища.
– Главное – спокуха. Показываю. Туш, фанфары, барабанная дробь, – не унимался Егор.
Публика в ожидании замерла. Силин разулся и полез в ручей. Рыболов нагнулся, запустил руки в холодную и мутную воду, долго шарил и, наконец, начал медленно извлекать из пучины большую сетку, в которую обычно рыбаки складывают свой улов.
– Але-е-е-оп!!!
Сетка выскочила из воды, и в ней засверкали на солнце четыре бутылки «Столичной» водки. Егор растянул физиономию в улыбке. На лицах присутствующих замерло недоумение.
– И это всё? – спросил Болик.
– Да, всё.
– Туповато получилось, – подвёл итог Лёлик.
Разочарованные зрители удалились и продолжили праздничные приготовления, оставив шутника у грязного ручья наедине с мокрой авоськой и босыми ногами.
– Факир был трезв. Фокус переносится на вечер, – продекламировал сам себе незадачливый ловец форели, он же – шутник самоучка и дембель пограничник. Сплюнув, Егор оделся и отправился к новым друзьям.  Ему требовалось согревающее.
Вечером факир стал пьян и фокус действительно произошёл.
От обиды и холода Силин быстро надрался водки, и его пришлось уложить под дерево. В пылу праздника о новом товарище забыли, а когда вспомнили, то от него и след простыл. Поиски продолжались несколько часов. Обшарили все прибрежные кусты, осмотрели окрестности,  обследовали грязный ручей и даже сбегали в общежитие.
Всё было напрасно.
Начались дебаты.
– Может, он утонул?
– Где он мог утонуть? В этой вонючке от силы полметра глубины. Скажи ещё, повесился.
– А что? Может и повесился.
– Где? И на чём? А главное, зачем?
– Может быть, он просто в город поехал, а нам не сказал?
– Во, блин. Навязался на нашу голову. Ну, что делать-то?
Версии о причинах и способах исчезновения ловца форели  выдвигались не менее часа.
Внезапно зашуршали кусты, и на поляну вышел, пошатываясь из стороны в сторону, пропавший Егор. Его лицо было исцарапано, а по рукавам и штанинам стекала вода. Парень держался за голову. Стеклянные глаза смотрели куда-то в ночное небо. Он повторял одну и ту же фразу:
– Всё допился. Всё. Допился. Всё… Допился.
Поисковая бригада кинулась к пропаже.
– Егор, что с тобой?
– Ты где был?
– Мы тебя обыскались.
– Ну, ты и скотина. Предупреждать надо.
– Дать бы тебе в рыло.
– Может тебе водки налить?
Пропажа оторвала руки от головы. В его взгляде засветилось сознание.
Силин присела на пенёк.
– Всё, мужики, я своё отпил. Никакой водки. Меня белка посетила.
– ???
– Да, самая настоящая белая горячка… Не верите?
– !!!
– Ну, тогда, слушайте: лежал, значит, я лежал под деревом, и решил пройтись. Смотрю ручей, ну точно как у нас на заставе, а служил я на китайской границе. И лес такой же. Не знаю, что со мной произошло, только захотелось мне к братьям китайцам, на ту сторону. Ну и рванул я, а чтобы собаки след не взяли, я по ручью двинул. Перешёл нормально. Начал подниматься на ту сторону и слышу разговор какой-то. Я сам себе и думаю, почему это китайцы по-русски разговаривают? А может это русское поселение на китайской стороне? Может быть, там русские китайцы живут? И решил я проверить своё предположение. Вылез тихонько из кустов и шагнул навстречу парочке. А они идут, как ни в чём не бывало. Вдалеке многоэтажные дома окнами светят. Подошёл я, попросил закурить. Мне дали, но на меня так посмотрели, что я сразу понял – меня раскрыли. И двинул я назад, к ручью, на  Родину. И снова пошёл по воде. А мысли всякие донимают: «накой мне этот Китай со своими узкоглазыми и культурной революцией? Мне что, нашей революции не хватает?... А вдруг за мной погоня?» И тут слышу, что по кустам и ручью кто–то шарит и матерно ругается, по-русски. Ну, думаю, всё, попал, ищут нарушителя. А наши умеют искать, я-то это хорошо знаю, сам пограничник. Пришлось затаиться. Сколько я так в воде просидел, не помню… Потом всё затихло. И решил я, что пора выходить. Выхожу, а здесь вы… И тут до меня дошло, что это была белка…
Силин глазами побитой собаки посмотрел на друзей и подвёл итог:
– Всё, мужики, больше пить никогда не буду. Кранты. Завязал…
После этой истории Егор действительно пить бросил. Он вообще ничего не пил, даже пиво. Но, видимо, для компенсации недостающих калорий от исчезнувшего из рациона спиртного, парень начал есть. И не просто есть, а есть много и с большим удовольствием. Он съедал невероятное количество продуктов, как своих, так и, естественно, чужих. Недальновидные товарищи, которые приглашали его в гости и ещё не знали о прожорливости студента, оставались без закуски ещё до начала мероприятий.
В студенческие компании его приглашать перестали.
 За Силиным закрепилось прозвище – Плохиш.

38. История с перчиком.

Нулевая температура, северный пронизывающий ветер и грязные лужи после моросящего дождя наводили уныние и хандру. Как-то не чувствовалось наступающего праздника. А ведь Новый год – это не просто праздник. Новый год – это самый выдающийся праздник. Это сказочный праздник. Это праздник праздников. Именно в Новый год сбываются детские мечты о заветных велосипедах, автоматах на батарейках и машинах с дистанционным управлением. Это на Новый  год достают заветные ящики из чуланов с передающимися ещё от бабушек ёлочными игрушками и бумажными гирляндами. Именно для него украшаются в домах и на площадях красавицы ёлки, предварительно заготовленные леспромхозами страны. Это перед ним покупаются шоколадные конфеты и оранжевые, пахнущие летом и экзотическими странами самые вкусные на свете абхазские мандарины. Именно к этому дню взрослые готовят неимоверное количество различных вкусных блюд, закупают сумками всевозможные напитки, достают из шифоньеров самые дорогие и красивые одежды, чтобы достойно проводить старый и не менее достойно встретить следующий – Новый год.
Не зря говорят – как встретишь Новый год, так его и проведёшь.
Студенты иногда тоже считались гражданами своей страны и, естественно, наравне со всеми были подвержены всеобщей предпраздничной суете. Только студенческая суета носила более скромный характер. На сорок рублей стипендии сильно не разгуляешься, да и месяц заканчивался. Все надежды возлагались на денежные переводы родителей и натуральные продукты, привезенные сокурсниками, проживающими в пригородной зоне.
Желающих отметить праздник в комнате № 33 было предостаточно. Брали не всех, а только тех, кто вносил достойную лепту в предстоящее пиршество. Для полноты ощущений на праздник собирались пригласить даже девочек.
– Мужики. На меня не рассчитывайте, я Новый год буду праздновать в городе, – предупредил соседей Дядя.
– К своей секретарше идёшь? – решил немного поязвить Кеша.
– Не совсем к ней, но в её компанию. Там у кого-то предки уезжают на несколько дней и хату отдают отпрыскам. Туда все местные собераются.
– Ну и дурак. Ты представляешь, как у нас классно будет. А там что? Скукотища…  «Молодой человек, если вас не затруднит, подайте мне, пожалуйста, вилочку для разделки рыбы «Фиш»». А что «Фиш» по-английски и есть рыба, они даже не догадываются, – поддержал Кешу Тучка.
– Да пошли вы. Мне что, Таню в этот бардак тащить? Я представляю, что здесь будет твориться после двенадцати. Обрыганные туалеты, пьяные морды и трёхэтажный мат с мордобоем.
– Нормально будет. Мы тоже девчонок пригласим, – не унимался Кеша.
– А дискотека в женском общежитии? Туда не пойдёте? – перешёл в наступление сторонник цивилизованного отдыха на частной квартире.
– Пойдём. Встретим Новый год и пойдём, а потом опять вернёмся, – старался отстоять свою точку зрения Тучка.
– Боюсь, что возвращаться уже некому будет. Ещё ни один из этого цветника жизни живым не возвращался, – Дядя старался аргументировать аргументами.
– Мы что, напиваться собираемся? Только чисто символически, – в отсутствии аргументов пытался неуверенно защищаться Кеша.
– Дэ ты бачыв, щоб у собаци на шыи ковбаса высила? – добил оппонентов старший товарищ.
– Ой-ой. Тоже мне трезвенник нашёлся, – перешёл на личности Тучка.
Разговор прервали вбежавшие в комнату близнецы Шубмессеры в сопровождении Семёна Колышкина, который тоже решил присоединиться к празднующим соседям.
– Мы на рынок. Кто с нами?
– Наверное, я. Дядя нас бросает. У него большая и светлая любовь приключилась. А Кеша займётся чисткой овощей. Да, Кеша и курицу обшмалить не забудь, – сказал Тучка.
– Сам шмали, я не умею. Как по мне, то она и так сгодится.
– Да, правду говорят, заставь такого как ты, Богу молиться… Ладно, я остаюсь, а ты поедешь. За вами ещё ёлка.
– Ты чего, Тучка? Где же мы её возьмём? На неё мы деньги не откладывали, – попытался отмазаться Кеша.
– За деньги и дурак купит.
– А кто нам без денег даст? – вступился за Кешу Болик.
– Сами возьмёте. На площади ставят здоровенную ёлку, ну, такую, из железной трубы. Туда кучу веток сосновых привезли. Теперь в эту трубу сосны вставляют. Вот и попросите, или соприте, на худой конец. Где ваша смекалка?
– Умник нашёлся. Это как в анекдоте, когда мужик от немцев отстреливался и у него один патрон остался, а смекалка ему и говорит, застрели офицера. Тот застрелил. Смекалка ему снова говорит, а вот теперь тебе конец, – попытался скаламбурить Лёлик.
– И что? – Не понял Тучка.
– Что, что? И она, смекалка, его не подвела… Сам проси свою ёлку, а мне ещё жизнь дорога, – Кеша подвёл итог прениям.
– Тю, тогда курицей занимайся и овощами. Или на всё готовенькое захотел?
– Ладно, пошли, братья. На базар так на базар, ёлка так ёлка, что с ним спорить? Я только оденусь, – Кеша на ходу подхватил пальто и поспешил догонять близнецов.
– Зелень купить не забудьте, – крикнул вдогонку Тучка.
Кроме обитателей соседних комнат на предстоящий праздник были допущены  белорусы с мешком картошки, несколькими банками маринованных маслят, ведром великолепных яблок и двадцатью пятью рублями в денежном выражении. Взяли Плохиша с фаршированной уткой, зароком трезвенника и обещанием не есть продукты до наступления праздника. Ещё напросился Рустамёныш с готовым пловом и тремя бутылками  «Советского шампанского». Отвоевав, не без помощи Плохиша, целую газовую плиту с четырьмя конфорками и, используя бесплатный труд белорусских студентов, Тучка с предварительными приготовлениями закончил быстро. Всё было отварено, обчищено, ошмалено, завёрнуто и упаковано для последующей резки и дожарки.  Все полуфабрикаты в один холодильник не поместились и потому были розданы заинтересованным сторонам для ответственного хранения.
Через несколько часов появились командированные на базар сотоварищи. Оба близнеца с большим трудом тащили неподъемную сумку и сдерживали рыдания от гомерического смеха. За ними шёл Сеня Колышкин с авоськой и завершал процессию Кеша с красным, как помидор лицом и пустыми руками.
– Зелень купили? – первым делом поинтересовался Тучка.
– Зелень? Лёлик, ты слышал, ему зелень нужна, – Болик посмотрел на брата. Оба бросили сумку, залились смехом, плавно переходящим в откровенное ржание и упали на пол. Из нечленораздельных отрывков их речи можно было понять, что о наличии зелени на праздничном столе можно забыть.
– Сеня, хоть ты мне можешь объяснить, что это за цирк? Кеш, а что это с твоей рожей?
Рыжий очкарик молча разделся и с невозмутимым, но таким же красным лицом вышел из комнаты.
– Эй, ты куда? Да что это с вами? – не унимался Тучка.
Близнецы продолжали шлифовать паркет и издавать нечленораздельные звуки, очень напоминающие завывание волков в ночь полнолуния. На выручку пришёл Семён.
– Не трогай Кешу, он воду пошёл пить.
– С чего это? С похмелья что ли?
– Да, какое там. Он перца наелся.
– Чего?
– Обычного горького перца. Ну, не совсем обычного, огонька. Знаешь, маленький такой?
– И много съел?
– Штук пятнадцать, или больше. После пятнадцати уже никто не считал.
– Сколько?! Он что сбрендил?
– Нет, он просто поспорил.
– ???
– Ну, в общем, мы пришли на базар и  начали покупать всё по списку. А там армянин один, зеленью торговал и острым перцем. Кеша возьми и спроси у него, а что мол, перец действительно такой горький? Тот говорит, что очень, что сам его боится есть. А Кеша попросил попробовать, съел один и даже не скривился. «Не горький совсем» – говорит. Армянин не поверил, тоже попробовал, плеваться начал. А Кеша ещё берёт и ест, и говорит, что совсем не горький. Тогда армянин разрешил ему забрать с прилавка все, что он захочет, если Кеша съест пятнадцать стручков.
– И что, съел?
– Там толпа собралась, пол базара. Армяне на деньги спорить стали, съест Кеша все пятнадцать или нет.
– Ну, и?
– Кеша съел. Мы набрали полную сумку апельсин, мандарин, гранат, а вот про зелень и забыли.
– А Кеша что?
– Сначала мы и сами думали, что ему не горько, а когда отошли, его и прорвало. Покраснел весь, задыхаться начал.  Мы ему и молоко покупали, и мороженое, и пирожное. Отпустило немного только после пива. Но он теперь молчит и всё время что-то пьет.
– Да, герой. Придётся ему медальку вырезать из букваря, или даже орден. Заслужил.
– А-а-а! А! А ещё! А. А негр. А этот… – повернувшись на спину и пытаясь подняться, начал оживать и выдавливать из себя Лёлик.
– Что-то ещё? – поинтересовался Тучка.
– А. А-ха-ха-ха… Мужик…, – промычал Болик.
– Это он хотел рассказать о том, как мы ехали в троллейбусе. Там ещё одна хохма приключилась. Зашли мы на заднюю площадку и стоим. Рядом африканец какой-то пристроился, в шапке-ушанке завязанной под шею и в пальто с поднятым меховым воротником. Негритос аж синий, не то от природы, не то от холода. И дрожит весь, даже было слышно как у него зубы тарахтят. А тут на остановке мужик зашёл. Здоровый такой. В тельняшке, пиджаке, расстёгнутом тулупе и шапке на затылке. И видно, что уже поддал.
– Ну, да. Понятно. Праздник ведь завтра.
– Ну, да. В общем, стал он, и на этого чёрного уставился в упор. Тот на выход стал пробираться, пробует и так и сяк, а мужик перегородил дорогу и стоит. А потом заулыбался и спрашивает: «Ну, шо, макака, змэрзла? Так зачем на улицу идёшь?  Оставайся с нами, я тебе банан куплю». Лёлик с Боликом и так после Кешиных похождений ржали всю дорогу, а тут их вообще прорвало. А народ пялится в троллейбусе, не поймёт. Африканца как ветром сдуло. В общем, еле дошли мы до общаги. Братья раз пять сумку роняли по дороге. Один начинает ржать, а другой подхватывает.
– А ёлки, конечно, нет, – не унимался Тучка, – забыли?
– Какая там ёлка. Тут без ёлки еле дотащились.
Тучка хихикнул и махнул рукой.
– Ладно. Ночью за ёлкой пойдём. Отдыхайте пока.

39. Жизнь привокзальная.

На операцию по захвату ёлки Тучка настроился серьёзно. Он твёрдо решил – на праздник в комнате должна быть ёлка. Никакие отговорки друзей переубедить его не могли, к тому же, всё равно ночью пришлось бы бодрствовать, Сене Колышкину родственники из Москвы выслали поездом передачу к празднику. Поезд приходил в три часа ночи. Метро закрывалось на два часа раньше, а деньги на такси, естественно,  отсутствовали. Трамваи в это время тоже отдыхали. Решили выехать на вокзал заблаговременно, дождаться поезда, пешком вернуться в общежитие, а по дороге присмотреть хвойную красавицу.
Но, быстро сказка сказывается. На ночную операцию отправились Тучка с Кешей и, естественно, Семён. Братьев оставили на охране праздничного провианта.
Вокзал – это не просто место, где пассажиры покупают билеты и садятся в поезда, это целая жизнь, это эпоха, это мироздание.  Тушкановский вокзал можно смело считать одним из главных вокзалов страны. О был своеобразной пассажирской Меккой. Так уж сложилось, что Тушканов находился на пересечении всех мыслимых и немыслимых направлений железных дорог «Министерства путей сообщения СССР» и с особой гордостью носил название узловой станции. В огромном узле Тушкановского вокзала переплетались не только рельсы, но и  судьбы тысяч, а то и миллионов пассажиров, большую часть из которых, составляли транзитники. Вы не знаете что такое транзитный пассажир? Вам повезло. Это самые несчастные и обездоленные люди на земле. Это они отправляются в отпуск или командировку из родного Заторчалова в Москву, Тбилиси, Минск или в чукотскую деревню к любимой бабушке копать картошку. Это им выдают транзитный билет с пересадкой в Тушканове. Это они часами ждут, когда освободится место на лавочке в зале ожидания и, не дождавшись такового, спят просто на полу в окружении цыганского табора или гарема среднеазиатского председателя хлопководческого колхоза-миллионера. Это они мечутся в толпе безбилетных и обилеченых, но тоже транзитных пассажиров, желающих купить или закомпостировать драгоценную бумажку на проходящий поезд. Это они бегают от вагона к вагону, выпрашивая место и заглядывая в глаза равнодушных проводников. Это они штурмуют долгожданные общие вагоны с исключительно сидячими и стоячими местами. Это они часами стоят в проходах вагонов на одной ноге, бдительно охраняя свой многосумчатый багаж, или вздрагивают на третьей полке при каждом повороте поезда, рискуя свалиться и свернуть шею.
Это они – уникальная разновидность  советского человека с клеймом транзитного пассажира.
Нужно отметить, что обычных пассажиров в этот день было тоже немало. По статистике, в предпраздничные дни количество переезжающих граждан многомиллионной страны увеличивается в несколько раз. В такое время Тушкановский вокзал напоминал улей с пчелами, заболевшими психическими заболеваниями, переходящими в эпидемию.
Друзья вышли из подземного перехода метрополитена и растворились в привокзальной суете. Идти было тяжело. Приходилось то и дело обходить или перепрыгивать людей, отдыхающих  на собственных сумках. Кто ещё не дошёл до нужной кондиции, тот бродил по залу ожидания, увлекая за собой детей, родственников и огромные чемоданы.
– Пим, пим… На пятый путь третьей платформы прибывает скорый поезд Ленинград – Ереван. Стоянка поезда две минуты… Просьба, пассажирам пройти на посадку. Не оставляйте вещи без присмотра, – объявил гнусаво–безжизненный женский голос.
Вокзал моментально вскипел и забурлил. Люди бросились в разные стороны, расталкивая друг друга и затаптывая спящих:
– Что объявили? Какой поезд прибывает? На какой путь? – волновался народ.
– Ереванский. На пятый.
– А-а-а. А Ростовский не объявляли?
– Пока нет. Он в два пятнадцать прибывает, после Мариупольского.
– Да? Это хорошо. А сейчас сколько?
...

– Пим, пим… На первый путь первой платформы прибывает скорый поезд Москва – Киев. Стоянка поезда пять минут, – снова ожил голос.
– Это не наш? – спросил Тучка.
– Нет, не наш, – только и успел сказать Сеня, подхваченный вместе с друзьями жестокой стихией людского потока. Ураган пронёс ребят через здание вокзала к платформам и притёр к ободранному киоску «Союзпечати».
– Ну, мы и попали. Сеня, а твои сердобольные родственники не могли отправить посылочку другим поездом, чтобы днём приходил? – стараясь перекричать толпу и цепляясь за обивку киоска, поинтересовался Кеша.
– Не могли, в этом поезде знакомая проводница едет. И вообще, скажите спасибо, что хоть что-то передадут. Не за деньги, ведь, – из последних сил сопротивляясь человеческой реке, прохрипел Колышкин.
– Только это и радует. Шара, она и в Африке шара, – подал голос Тучка, ловко уворачиваясь от напористой старушки в плюшевом пальто с необъятными узлами, переброшенными через плечо.
– Нам здесь ещё часа три торчать. Публика временно рассосалась, пойдёмте, где-нибудь пристроимся, – предложил Кеша, разжимая закоченевшие пальцы и отпуская спасительный киоск.
Пристроились на случайно освободившемся подоконнике возле буфета. Новое место позволяло занять сидячую позу, что, несомненно, было огромным плюсом. Только буфетные запахи превращали ожидание в огромный минус.
– Жрать охота, а тут ещё этот буфет воняет, – жалобно простонал Кеша.
– Всем охота, заткнись. Расскажи лучше, как ты свитер с Дядей покупал, а то он молчит, только ходит смурной как привидение, – поинтересовался Тучка, поудобнее прислоняясь спиной к стене оконного проёма.
– Дядя просил не рассказывать.
– Да ладно тебе, здесь все свои. Давай выкладывай, делать всё равно нечего.
– И правда, расскажи, Кеш. Я никому не скажу, – присоединился Колышкин.
– Ничего особенного и не было. Ну, обманули нас.
– Давай, давай, не тяни.
– Ну, в общем, ушли мы с Дядей с последней пары, и он попросил меня сходить с ним в ЦУМ. Он давно хотел свитер себе купить, а тут Новый год, сами понимаете. Ходили мы, ходили, ничего толкового нет. А тут тётка какая-то подходит и спрашивает, мол, свитер хороший, импортный не нужен? Как раз на Дядю. Тот заинтересовался и сказал, что нужен. Тётка нас в подворотню потащила, чтобы милиция за спекуляцию не схватила. Мы пошли, что она могла нам двоим сделать? Пришли, дядя померил, классный свитерок. Сошлись на тридцати рублях. Тётка свитер в фирменный пакет начала складывать, а Дядя стал ей деньги отсчитывать. Вдруг тётка повернулась и шепчет, что милиция сзади нас идёт и пакет в сумку прячет. Мы как оловянные солдатики застыли, а она постояла, улыбаясь за наши спины, и отдала пакет со свитером. Ушли, мол, менты, забирайте свою покупку и быстрее сматывайтесь. Мы всё выполнили точно, как сказали, забрали и смотались. А когда дома Дядя пакет развернул – там старые тряпки оказались. Я от смеха падаю, а он аж зелёный. Сначала порывался бежать в ЦУМ, тётку искать. Потом оттаял. Где её теперь найдёшь?
– Да, история. А Дядя тоже хорош. Всё себя опытным и мудрым считает, а сам как последний дурак попался, – заулыбался Тучка.
– С кем не бывает? – заступился Семён за старшего товарища, – у меня тоже был случай…
Оказалось, что у каждого была своя заветная история о способах отъема денег, не совсем честных, но очень изобретательных.
Так за разговорами и пролетело время.
Объявили долгожданный поезд с подарками от столичных родственников. Ребята без особого труда отыскали нужный вагон и получили долгожданный свёрток.
– Давай посмотрим, что там, – порывался выхватить пакет Кеша. Сеня ловко отбивался.
– Не тронь, дома посмотрим.
– Да ладно, не жмись, давай откроем, интересно ведь, – подхватил Тучка.
– Дома, я сказал. Буду я здесь разворачивать. А потом опять сворачивать придется, я что нанялся?
– А мы тебе нанялись по ночам как бомжи привокзальные полуночничать? Открывай! Быстро! – напирал Кеша.
Сеня сдался и начал разматывать невообразимое количество обёрточной бумаги и добрую половину годовой подписки газеты «Гудок». После титанических трудов на свет показались помятые и немного почерневшие мандарины.
– И это всё? – спросил Кеша, белея на глазах.
– Нет, здесь ещё поздравительная открытка, – извиняющимся голосом сказал Сеня.
– Ты издеваешься? Открытка? У нас мешок свежих мандарин под кроватью. Я кучу перца съел, а он мне про открытку рассказывает. Какого чёрта мы тут полночи проторчали, чтобы жменю вонючих сухофруктов получить? Убить твоих родственников мало.
– Они хотели как лучше. Я что, виноват? Я ведь не знал.
– Не знал он, а мне от этого легче? – не унимался Кеша.
– А я что?
– Ладно, вы ещё подеритесь. Получили подарок? Теперь можно и домой возвращаться. Они же действительно не знали, что у нас есть мандарины. Люди старались, покупали, заворачивали, передавали, – попытался утихомирить друга Тучка.
– Да пошли вы, – Кеша развернулся и поспешил на улицу. Он ещё долго ворчал и отмахивался от попутчиков, не желая идти вместе с ними. Холодный ветер и мороз постепенно остудили разгорячившегося до неприличия Кешу. Через некоторое время он немного успокоился и присоединился к друзьям. Идти вместе было теплее…
– А вот и заветная ёлочка, – указал Тучка на громоздкое сооружение из трубопрокатной продукции и множества кривых сосенок, пристроенных заботливыми руками городских умельцев.  Чудо человеческой мысли украшали лампочные гирлянды и резиновые игрушки из «Детского мира». Невдалеке стояла жёлто-синяя  милицейская машина.
– А вон и Деды морозы, сторожат лесную красавицу. Видимо, сильно много желающих поживиться за счёт государства, – подметил Кеша, несмотря на изрядно запотевшие от мороза стёкла очков.
– И что теперь делать? – задал резонный вопрос Сеня.
– Давай пакет. Я сейчас, – Тучка взял мандарины и отправился к ночным сторожам.
Дверь машины открылась, и блондин исчез внутри.
Время шло. Тучка не появлялся. Ожидающие начали примерзать подошвами ботинок к асфальту тротуара.
– Может  быть, его повязали? – поинтересовался Сеня.
– Интересно, за что это? У нас же самая гуманная милиция, – успокоил собеседника Кеша.
– А просто так. Для плана. Им самим скучно сидеть, вот и решили развлечься, – не успокаивался Колышкин.
Тем временем машина завелась, развернулась и направилась к студентам.
– Оба-на. Им Тучки мало. Они, наверное, и нас решили прихватить. Что делать будем? – прошептал Сеня и попятился к ближайшим кустам.
– Ты куда? Стой спокойно. Может, пронесёт, а побежим, ещё хуже будет, – тормознул друга очкарик.
Семён остановился и замер, не отрывая взгляда от приближающейся машины. В эти минуты он был похож на кролика, смотрящего в глаза подползающему удаву. Автомобиль остановился, открылась дверь, и показался улыбающийся Тучка.
– Чего стоите? Садитесь. Это ребята из нашего райотдела, они нас подвезут. Дядя с ними дежурил. И ёлка у них есть лишняя, правда, небольшая, но настоящая, зелёная. Они  её у пьяного мужика отобрали вместе с топором. Садитесь быстрей.
Вот так и появилась в комнате №33 новогодняя ёлка в обмен на пакет «московских» мандарин.

40. С новым счастьем!

– Пять, четыре, три, два, один! Ура-а-а-а!!! С Новым годом!!! Ура-а-а-а!!! С новым счастьем!!! – Одновременно с курантами Московского кремля звякнули хрустальные бокалы, гранёные стаканы и металлические кружки до краёв наполненные шампанским, водкой и другими напитками в натруженных руках жителей нерушимого союза.
– Ура-а-а-а!!! – кричали на улице люди под раскаты праздничного фейерверка.
– С Новым годом!!! Ура-а-а-а!!! – кричали студенты под звон стаканов и разрывы хлопушек в комнатах общежитий.
– Кеша! Давай! – закричал Тучка.
Кеша подошёл к загадочной конструкции из конденсаторов и проводов, собрал всё в кучу и выбросил за окно. Затем вставил штепсель в розетку и повернул рубильник. За окнами началась настоящая канонада. Осколки разлетающихся конденсаторов застучали по оконным стёклам и кирпичным стенам. Эхо многократно усиленное непрерывным грохотом пиротехнических приспособлений полетело далеко на запад, смешиваясь с гудками поездов и сигналами запоздавших автомобилей.
Гости тридцать третьей комнаты стали наперебой хвалить Кешу и с новой силой веселиться.
– Класс!!!
– Вот это да!!!
– Ну, ты, молодец!!! Прямо фокусник Кио.
– Во бабахнуло, чуть стены не развалились.
– Ура-а-а-а!!! С Новым годом!!!
– Наливай!!!
– Стаканы давайте, – кричали гости.
– Девочки, где ваши стаканчики? Накладывайте салатики и курочку берите, – суетился за столом непьющий Плохиш.
– Курочка домашняя, мы с Лёликом готовили, – хвастался Болик, раскладывая по тарелкам кусочки тушёной птицы.
– И картошечку накладывайте, – веселились белорусы.
– У всех налито? С Новым годом!
– За удачу!
– За сдачу сессии!
– За Новый год!

Так продолжалось около часа. Одни сидели за праздничными столами, другие бегали по коридорам и соседним комнатам, активно поздравляя друг друга с пришедшим праздником и желая всяческих благ в новом году.
 Общежитие гудело во всех смыслах этого слова.
Приглашённые девочки, заправленные шампанским, потребовали танцев. Все начали собираться на дискотеку в женское общежитие. Новый год – это единственный праздник, когда разрешалось посещать общежития противоположных полов совершенно беспрепятственно и без ограничения по времени.
Дискотека расположилась в довольно просторном холле современного девятиэтажного общежития. Но, просторным холл был только в будние дни, во время праздников он походил на консервную банку с плотно уложенной килькой в собственном соку. Танцующие и сочувствующие тесными рядами стояли по всей полезной площади помещения, и в огромных количествах выделяли углекислый газ. Пот обильными потёками стекал по щекам и холодным стёклам разукрашенных бумажными снежинками витражей. Под потолком носились оглушающие аккорды музыкальных произведений тяжёлого рока, многократно усиленные мощной аппаратурой, одновременно смешиваясь с ароматами парфюмерии, мужских подмышек и устойчивого перегара. Здесь было тяжело не только стоять, танцевать, ходить или разговаривать, но и просто дышать. Разгорячённые группки студентов систематически выбегали на улицу для принятия очередной порции свежего кислорода и никотина.
Вновь прибывшая компания с большим трудом пробилась к заветной цели и сиротливо прижалась к дверям отключенного лифта.
– Ребята! – стараясь перекричать музыкальный грохот, обратилась к друзьям Тома, одна из немногих представительниц слабой половины человечества, приглашённая в тридцать третью комнату, – ребята! Пошли к нам! Здесь настоящий дурдом!
– А?
– Что ты говоришь? – присутствующие совершенно напрасно попытались расслышать собеседницу.
– Пошли к нам! – кричала Тома, жестикулируя руками.
Язык глухонемых оказался более эффективным. С предложением согласились, и активно работая локтями, проследовали в сторону лестницы.
Семь этажей преодолели на одном дыхании.
Каждый этаж жил своей бурной, новогодней жизнью. На каждом из них были свои декорации и главные герои. Все они отличались сценками и сюжетами, хотя и были составляющими одного большого спектакля под названием «Жизнь». Шекспир мог позавидовать разнообразию драматических и сатирических сюжетов, происходящих на крохотном пятачке вселенной.  Здесь было всё: безумные танцы на столах, горькие рыдания по причине неразделённой любви, выяснение отношений в кулачном бою без всякой причины, ревность к соседке по комнате, страсть первой любви на узкой одноместной кровати, ненависть к лучшему другу, рассказавшему мимоходом сокровенную тайну, страстные поцелуи и звонкие пощёчины.
Новогодняя ночь вносила свои, непредсказуемые коррективы в повседневную жизнь обитателей общежития.
В трёхместную комнату, в которой проживала Тамара с подружками, набилось человек десять. Ребята плотно уселись на кровати, поставленные для удобства вокруг стола. По кругу пошли стаканы с гремучей смесью водки и шампанского. Зазвучала долгожданная гитара. Нестройный хор пронзительно затянул:

«Мы в такие ходили дали, что не очень–то и дойдешь,
Мы в засаде годами ждали, не взирая на снег и дождь,
Мы в воде ледяной не плачем и в огне почти не горим.
Мы охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин»...

Гитару сменил магнитофон, потушили свет. Народ разбился на пары и начал незаметно растворяться в бесконечных лабиринтах многоэтажного здания.
Праздничный ритм постепенно замедлял свои обороты.
Тучка присел на кровать и закрыл глаза. Для него, так самозабвенно готовящегося к празднику и не спавшего вторые сутки, вечер неожиданно оборвался пустотой чёрного забытья…

41. Философия праздника.

– Тучка, Тучка, вставай, уже утро. Да просыпайся же, ты, зараза, – Семён склонился над похрапывающим на чужой кровати музыкантом, – Тучка, Подъем!
Реакции не последовало, Колышкин от уговоров перешёл к более решительным мерам и полил спящего товарища из чайника.
– А? Что? Где это я? Ты чё меня поливаешь, я что тебе, кактус?
– Вставай. Утро уже, домой пора.
– Отвали, и не ори так, без тебя голова болит, и спать охота.
– Тучка, мы в женском общежитии, вставай, нам уходить пора.
Блондин оторвал голову от подушки и мутным взглядом осмотрел комнату.
– Во, блин. А народ где?
– Никого нет.
– А который час?
– Уже десять.
– А Кеша где? А где девчонки?
– Не знаю, я сам только поднялся.
– А там ничего выпить нет? Голова как пустая бочка…
– Не знаю.
– Ну, так посмотри…
– Я что, должен по тумбочкам рыться? Пошли домой. Там полный стол жратвы и выпивки.
– Пожалуй, ты прав, нужно идти. Блин, ничего не помню, как отрубило, – Тучка с большим трудом поднялся и вылез из-под одеяла. Оказывается, он спал одетым и даже в ботинках. Сеня ухмыльнулся.
– Я же говорил, нужно было поспать, а вы мне – не успеем, не успеем. Всё успели, и приготовить и ёлку нарядить. А вот праздник проспали.
– Ладно, хватит скулить. Дома отоспимся.
На сборы ушло несколько минут. Только Тучкина шапка никак не находилась. Её обнаружил Сеня, заглянув случайно в пустой холодильник…
Лестничная клетка, фойе, прилегающая территория и даже окрестности   студгородка напоминали Куликово поле после нашествия Мамая, только без трупов. Всё было припорошено свежим снегом и последствиями новогодней гулянки. Трудно было отыскать место, не усыпанное конфетти, мандариновыми шкурками, конфетными обёртками, яблочными огрызками, сигаретными окурками и разнокалиберными вино-водочными бутылками.
Мужское общежитие тоже чистотой не отличалось, но это было закономерно. Чудеса начались немного позже. Открыв двери комнаты номер тридцать три, Сени с Тучкой обнаружили полное отсутствие съестных припасов и набросок к пейзажу о северном ледовитом океане. Из помещения пропали не только продукты, но и стол со всеми вилками, тарелками и кастрюлями. В кровати спал Кеша, укрывшись Дядиным матрацем. Створка открытого настежь окна болталась на морозном ветру. На подоконнике стояла лопнувшая банка с водой. Её содержимое превратилось в ледяную глыбу с большими сосульками, свисающими до самого пола. Температура  в помещении ничем не отличалась от уличной.
Тучка прошёл к окну и закрыл створку.
– Ну, Кеша, ну, зараза, дрыхнет как сурок, и мороз ему нипочём.
– А интересно, куда стол делся? Жрать-то охота, – поинтересовался Сеня, – может к нам пойдём?
– Да, пожалуй, здесь, как в морозильнике, долго не посидишь.
Друзья собрали сосульки в ведро, оставили спящего Кешу оттаивать, и направились в соседнюю комнату. Там их ждал очередной сюрприз. На кроватях спали Болик с Лёликом, а посередине комнаты стоял потерявшийся стол с аккуратной стопкой пустых тарелок. За столом сидел невозмутимый Плохиш и добывал из кастрюли остатки тушёной курицы.
– О, пацаны, с возвращением. Как отдохнули? А меня, вот, на жрачку пробило. Это, наверное, от того, что я не пил. Так проголодался… А вы чего стоите? Проходите. Там ещё немного в тазике винегрета осталось. Берите, а то больше ничего нет.
Тучка потерял дар речи и недобрыми глазами посмотрел на Плохиша. Они, вчера, после бессонной ночи, целый день занимались готовкой: картошку в ведре варили, салаты резали в тазик, затушили четыре курицы, приготовили селёдку под шубой и открыли пять банок с овощной консервацией. По всеобщим расчётам этого должно было хватить на неделю.
– А куда делось остальное?
– Не знаю. Когда я утром пришёл, здесь совсем немного оставалось.
– А немного, это сколько?
– Ну, так, на донышке в тарелках.
– И ты всё это сожрал? – в свою очередь удивился Сеня.
– Та, что здесь есть? Вот когда у нас дома готовят, то готовят. Мы на праздник целого кабана забиваем, – не отрываясь от кастрюли, пояснил Плохиш.
– Ты не Плохиш, ты Гитлер, нет, скорее Мао с миллиардом голодных китайцев.
– А хоть выпить, что-нибудь, осталось? – основательно устав от похмелья и сумбурного утра пробурчал Тучка.
– Выпить? Выпить, есть. Этого добра хватает. Я же бросил… Там, под кроватью.
Семён с Тучкой бросились на поиски лекарства. Под кроватью стояла сумка с несколькими бутылками водки, шампанским и сухим вином.
Решили начать с вина. На столе появились стаканы и тазик со случайно завалявшимся салатом. В голове начало проясняться, мысли выстроились стройными рядами.
– А кто может рассказать, чем вчера всё закончилось? Меня как отрубило, – наливая очередную порцию сухарика, поинтересовался Тучка.
– Я могу, – с полным ртом начал повествование Плохиш, – всё было прилично. Правда, вы отъехали быстро. Ты с Томкой сначала на кровати целовался, а потом, как был в одежде, так и свалился. Сеню Зиночка утащила. Сеня, колись, как там с Зинулей всё прошло? Она девушка немолодая, опытная.
Семён покраснел и отмахнулся.
– Чего краснеешь, рассказывай.
– Это я от вина и мороза краснею, а к Зине никакого отношения не имеет.
Тучка искоса посмотрел на Колышкина. – Сеня, не юли. Она тебе нравится?
– Старая она и нос у неё, как у Буратино.
– Сеня, она на тебя давно глаз положила. Смотри, женит на себе.
– Да не нравится она мне, и не помню я ничего. Проснулся, смотрю, а мы в её комнате, в кровати и совсем без одежды.
– Кто? – в один голос выпалили Тучка с Плохишом.
– Зина и я. В кровати, под одеялом.
– И что?
– А ничего… Я же говорю, не помню.
– А потом?
– А потом я встал, тихонько оделся и пошёл тебя будить.
– Да, история. Плохиш, а вы с Кешей куда делись?
– Когда у вас шампанское закончилось, Кеша пошёл в нашу общагу, но так и не вернулся. Я его утром нашёл. Он синеть от холода начинал. Это я его матрацем прикрыл.
– А окно закрыть не догадался?
– А я знаю? Может, вы специально открыли, чтобы прусаков вывести.
– А ты где был всю ночь?
– Я? Я по женскому общежитию ходил. Интересно, жуть. Это же первый раз я трезвым на пьяный народ смотрел. Цирк, кино, детектив. Я такого насмотрелся… На всю жизнь хватит. Видимо мне Бог специально белку тогда послал. Так много интересного вокруг.
– А я задаю себе уже в который раз один и тот же вопрос, почему ожидание праздника всегда ярче и лучше самого праздника? – глядя на стакан, произнёс Тучка.
– Философия. Ожидание – это процесс, надежды и мечты ещё впереди. Сам же праздник – результат. А результат – это процесс, только уже состоявшийся. Потому и не вызывает сам результат столько эмоций, – с большим трудом удерживая слипающиеся глаза открытыми, сквозь дремоту пробормотал Семён.
– Короче, Спиноза, скажи проще, процесс это жизнь, а результат – смерть. Ну ладно, слушайте дальше…
Плохиш ещё долго рассказывал о своих новогодних похождениях, пока на столе не закончились последние продукты, и сон окончательно не одолел  Семёна с Тучкой. Друзья в обнимку заснули на Сениной кровати. Плохиш отправился на поиски новых приключений и нового источника съестных припасов. Он не наелся.

42. Суп «рататуй».

Эх, праздники, праздники, как бы ни были они длинны и хороши, но всегда быстро заканчиваются. Вот и в этот раз, закончился Новый год, Рождество и старый Новый год. Закончились деньги и начались весёлые студенческие будни вместе с очередной зимней сессией. И всё бы ничего, но в этот раз курсовую работу по деталям машин принимал хорошо всем знакомый Соломатин Юрий Петрович. Тот самый куратор по кличке Потный, который давно мечтал отыграться на студентах за своё унижение на колхозных полях. И такая возможность ему представилась.
Курсовая работа была относительно несложной, всего-то произвести расчёты редуктора и выполнить чертёж. Обитатели тридцать третьей комнаты хотя и считались в институте разгильдяями, но курсовые всегда выполняли сами, и обычно в установленные сроки.
Работу закончили за три дня до назначенной даты. Но, вот какая ерунда, Дядя, кроме других своих больших достоинств имел ещё одно – он водил машину лет с девяти. Парень разбирал и собирал отцовский ушастый «Запорожец» с закрытыми глазами. Это он сказал Тучке с Кешей, что в автомобилях тоже бывают редукторы, и что они отличаются от тех, которые нарисованы в библиотечном каталоге. Главным отличием автомобильных редукторов от библиотечных, было отсутствие стеклянного окошка, через которое проверялся уровень масла. На автомобильных редукторах роль окошка выполняло обычное отверстие с резьбой, через которое ещё и заливалось масло. Залили, посмотрели, потекло масло, закрутили болт. Всё просто.
Погнавшись за простотой, наши друзья вместо окошек начертили отверстия с болтами.
Но, просто сказка сказывается…
Потный автолюбителем не был.
На защиту собственной точки зрения перед Потным, а потом и профессурой кафедры «Деталей машин» у студентов ушло две недели и три дня. За это время сокурсники не только получили зачёты, но и благополучно сдали добрую половину экзаменов.
Оказалось, что принципиальность и здравый смысл стоят очень дорого.
Особенно дороговизна чувствуется при отсутствии денежных знаков, а таковые у студентов из комнаты тридцать три отсутствовали напрочь и очень давно. Денег осталось исключительно на билеты домой. Ещё при наличии соседей в общежитии можно было как-то жить, ведь мир не без добрых людей – отъезжающие на каникулы товарищи без особого труда делились продуктами, но когда все разъехались, вместе с ними уехала и надежда на завтрашний день. Как это ни странно звучит, но ребятам хотелось кушать, и что самое удивительное – каждый день.
До окончания сессии оставалось четыре дня и два экзамена.
Говорят, что голод стимулирует мозговую деятельность. Это самая настоящая ложь. Кеша уже три часа безрезультатно перелистывал конспект и пытался усвоить материал, но в голове всё время возникали цветные картинки из книги «О вкусной и здоровой пище» издательства тридцать пятого года, которую он часто любил просматривать в раннем детстве. Его всегда интересовали незнакомые слова, а в этом фолианте их было большое множество: лангуст, цицмат, антрекот, чахохбили, трюфеля, аперитив, авокадо... Все знают, что для советского человека простое слово авокадо в то время было более экзотическим, чем слово синхрофазотрон или дезоксирибонуклеиновая кислота для неардентальца.
– Дядя, зараза, я жрать хочу.
– А я тебе что, кормящая мать? Вон с Тучки пример бери. Спит себе человек, и жрать ему не хочется. И почему это я зараза, интересно?
– Это из-за тебя мы здесь торчим.
– А я вас не заставлял вместо окошек болты рисовать. Я просто поделился с вами своей мыслью об упрощении конструкции редуктора.
– Вот и доупрощались. Все уже домашние борщи хавают, а мы здесь как три тополя…
На кровати зашевелился Тучка.
– Я не сплю. В животе так булькает, что может разбудить даже роту пожарников. Мужики, нужно что-то делать, мы так долго не протянем.
– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Кеша, – мы уже и так все тумбочки перерыли, макароны обгрызенные мышами ещё вчера съели, сухари все размочили, и варенье с опарышем под крутым кипяточком испили.
– Нужно было червячков не выбрасывать, лучше бы из них суп сварили, – попытался юморнуть Дядя, – я сам видел по телику как червей негритосы жрут.
– Эх, жалко, что сейчас не лето, можно было бы грибов насобирать, ягод там всяких, – снова подал голос Кеша.
– Да, зима…
– Да…
– И жрать охота…
– Да…
– А ещё четыре дня впереди…
– Да…
– Мужики, я придумал, – Тучка вскочил с кровати и подбежал к окну, – смотрите.
К нему присоединились остальные и уставились в окно.
– И что там? – не выдержал Дядя.
– Там птицы летают.
– Ты предлагаешь полетать вместе с ними? – спросил Кеша.
– Да нет, птицы, это же мясо.
– Молодец, удивил, а мы думали, что птицы это рыба, – перебил Тучку Дядя.
– Вы не поняли, мы можем наловить голубей и сварить из них классный суп. Ведь сейчас зима, они тоже голодные. Набросаем хлеба или семечек и наловим.
Кеша захихикал:
– Представляю троих придурков, которые бегают по двору общаги и ловят голубей руками.
– Ты точно придурок. У тебя видимо голод последние мозги высосал. Зачем бегать? Мы возьмём наш тазик, карандаш и катушку ниток, под тазик насыпаем крошек, тазик на карандаш и дёрг за нитку. А ловить будем не во дворе, а на чердаке. Там голубей полно.
С тазиком, карандашом и нитками проблем не было. Проблемы были с приманкой и проникновением на чердак. Все крошки съели ещё вчера, а на чердачном люке висел большой амбарный замок. Пришлось побеспокоить вахтёршу. Пока бабушка ходила в подсобку отрывать от тормозка горбушку хлеба, Дядя из ящика стола вытащил заветный ключик.
Кеша держал тазик, Дядя с Тучкой, балансируя на лестнице, ковырялись в замке.
– Нужно тихо открыть, чтобы не распугать голубей. Не шумите, – инструктировал друзей очкарик, взирая на них снизу вверх.
Взломщики учли инструкции. Люк со скрипом отворился и, громыхая, свалился внутрь чердака. Голуби заметались между стропилами и ринулись в многочисленные отверстия под шиферной крышей. В затхлом чердачном воздухе осталась летать только поднятая птицами вековая пыль вперемежку с опадающим как первый снег голубиным пухом. Охотники протиснулись в узкий проём люка, затащили нехитрый инструмент, аккуратно установили в дальнем конце тазик, насыпали крошек и притаились за перегородкой. Время остановилось, затем нехотя дёрнулось и поползло томительными минутами ожидания. Дичь залетать в ловушку не торопилась. Она даже не торопилась возвращаться на чердак.
Но, как говорится, терпение всегда вознаграждается. На чердаке послышалось воркование и тихий шелест крыльев. Появились первые беглецы. Голуби постепенно начали заполнять чердачное пространство, увеличивая своё количество в геометрической прогрессии. Птицы усаживались на стропилах, перегородках, досках, старых ящиках, неизвестно кем и зачем сюда принесённых, на полу, на смотровых окнах и даже пытались умоститься на притаившихся охотниках, но к тазику не приближались.
Наши герои, затаив дыхание, следили за потенциальным обедом. Шли секунды, минуты, часы. Ноги затекли и начали мёрзнуть, спины отказывались разгибаться, а руки шевелиться. От каждого неосторожного движения стая встряхивалась и с шумом носилась по чердаку, обильно орошая головы наблюдателей свежим помётом. Приходилось снова ждать. Так повторялось немыслимое количество раз.
Стало смеркаться. Обед грозился перерасти в ужин.
У Кеши первого сдали нервы, он схватил палку и ринулся на пернатых обидчиков. За ним последовали товарищи. Случайному наблюдателю могла открыться фантастическая картина битвы трёх богатырей с крылатыми чудовищами. Причём батальные сцены обильно сопровождались нецензурными выражениями. В длительной и неравной схватке победили чудовища. Кеша разбил очки, Дядя, споткнулся о ящик и поранил колено, а Тучка разорвал куртку, зацепившись в темноте за гвоздь.
В стане врага потерь не наблюдалось.
– Ладно, братцы, охотники из нас не получились, придётся переквалифицироваться в грузчики, – подытожил Дядя, – завтра едем на базу.
– А что сегодня есть будем? – застонал Кеша.
– А сегодня будем есть суп «Рататуй», – выпалил Тучка.
– А это как? – с надеждой на чудо снова подал голос Кеша.
– А так. Суп «Рататуй», хочешь ешь, а хочешь… – спи.
В эту ночь спали плохо, толи голод мешал, толи пережитые приключения.

43. О вреде технического прогресса.

Давно уже немолодой бригадир грузчиков оптовой базы продовольственных товаров, которого все звали Петрович, тщетно пытался достать из-под деревянного стеллажа закатившуюся бутылку «Жигулёвского». Стеллаж был широким и занимал почти половину всего подсобного помещения, а руки у Петровича были короткие, хотя и сильные. Ежедневные тренировки в переносе тяжестей способствовали развитию силы рук, но злоупотребление спиртными напитками пагубно сказались на умственных способностях хозяина. Петрович не мог знать, что даже обезьяны используют орудия труда в виде палок для получения пропитания. Битый час он шлифовал полы новеньким ватником и выказывал недовольство результатом, сопровождая действия простыми, но очень ёмкими русскими словами.
 За этим занятием его и застукал заведующий базой, Гольдман Аркадий Эммануилович. Было бы удивительно, если бы его фамилия была Сидоров или Петров. Если кто застал при здравом уме те далёкие времена, то обязательно должен помнить, что заведующие с русскими фамилиями тоже существовали, но заведовали исключительно военными базами. Нужно отдать должное профессиональным качествам Гольдмана, на его базе всегда был порядок не только с наличием товара, но и с бумагами.
Если вы думаете, что здесь не воровали или не портили товар, то вы глубоко ошибаетесь. База продтоваров располагалась на территории советского государства, а потому не могла быть исключением в длинном перечне других государственных предприятий. Она тоже подвергалась мелкому и крупному расхищению. Наш народ хорошо усвоил некоторые постулаты социализма и с большим успехом пользовался лозунгом о том, что «всё принадлежит народу». Гольдман тоже знал этот лозунг, но был высококвалифицированным мастером своего дела и никогда не забывал вовремя проводить ревизии и актировать недостачи путём перевода их в разряд естественной усушки, утруски, боя, недопоставки отправителями и даже результатом последствий непредвиденных природных явлений в виде дождя, града, снега, заморозка или землетрясения.
 
– Петрович, ты чёго там ползаешь? Рабочий день давно начался. Давай, дуй в контору, там студенты пришли, они будут вам сегодня помогать сахар выгружать.
– Мануилыч, я щас, вот только пиво выковыряю, застряло, зараза.
– Петрович, я три раза повторять не буду. Расставь работников, а потом можешь упражняться с пивом хоть до вечера.
– Ладна, иду, – бригадир нехотя поднялся, отрусил ватник от пыли и направился за начальником с выражением глубокого недовольства на лице.
Конторой на складе называли бывший актовый зал базы, приспособленный под раздевалку и комнату для раздачи нарядов. Помещение изысканной роскошью не выделялось – под стеной стояли шкафы для одежды и десятка два стульев, а посередине возвышался стол с ворохом бумаги и остатками обеда с непонятной датой употребления. В углу топтались немногочисленные помощники в количестве трёх человек – один тёмноволосый и высокий, второй пониже и посветлее и замыкал строй маленький рыжеволосый очкарик. 
– Мануилыч, и это всё? – поинтересовался бригадир, ещё сильнее страдая лицом.
– Скажи спасибо, что хоть эти есть, сегодня будний день, а у студентов каникулы, так что бери то, что есть и вперёд. Да, кстати, я им за вагон по двадцатке пообещал, но с условием, что уложатся до шести часов. Проследи. И ещё, дай им в помощники Петьку, а то хлипкие они какие-то, не справиться им втроём.
Заведующий вышел. Бригадир грузчиков оценил брезгливым взглядом добровольцев и, сплюнув сквозь зубы, прохрипел:
– Разгружать будете сахар в мешках, складывать под стенку в складе на стеллажи, я покажу. Увижу, что воруете, ноги повырываю и останетесь без денег. Да, меня Петровичем кличут. Вопросы есть? Нет. Марш за мной, а то у меня ещё дел невпроворот.
Дружная компания в составе Дяди, Тучки и Кеши, выстроившись по росту, двинулась за бригадиром изучать предстоящий фронт работ.
– Тута консервы, можете выпить по банке сока. Тока открывайте банки осторожно, чтобы не повредить крышки, лучше, пальцами, вот так. – Бригадир показал урок мастерства, одним движением пальцев сорвав крышку. – Здесь продукция Гайсинского завода, у них крышки еле держатся. Дальше ставите ящик отдельно, банку бьёте и сверху бросаете крышку. И смотрите, чтобы этикетка не испортилась. Это под бой пойдёт. Носить мешки будете сюда, складывать по четыре штуки стопкой. – В проёме ворот показался человек в грязной фуфайке, кирзовых сапогах и шапке-ушанке.
– Петька! Ходи сюда. Будешь работать с етими пионэрами, расскажешь им шо почём. И смотри, без самодеятельности, а мне некада. И следи, шобы не стащили чего. Понял?
Петька закивал головой и заулыбался. Петрович показал ему кулак и направился в подсобку.
Показывать, собственно говоря, было нечего, работа оказалась простой до примитивизма. Два человека брали мешки в вагоне, подходили к открытому проёму и клали на спины товарищей. Товарищи, в свою очередь, хватались руками за мешки и тащили их в склад на стеллажи. Затем работники менялись местами. Так продолжалось около часа. За это время перенесли не более ста мешков и организовали перекур с поглощением разрешённого сока. Утолив немного голод с жаждой, первым запричитал Кеша:
– Мужики, я так долго не протяну. В вагоне шестьдесят тонн, а это шестьдесят тысяч килограммов, вы представляете?
– Мы считать умеем. Тысяча двести мешков, по триста мешков на брата, – продолжил чужую мысль Дядя, жадно отпивая дармовой морковный сок из банки, – и что дальше?
– Вот я и говорю, мы перенесли около ста, а уже час прошёл. До шести мы и половины не разгрузим, а у меня уже спина, как у столетнего деда. Так и до радикулита недолго.
– Не, Дядь, Кеша истину глаголет, мы так долго не протянем, нужно что-то думать, – подержал товарища Тучка.
Петя, до сих пор наблюдающий за студентами, решил внести и свою лепту в решение проблемы интенсификации и ускорения процесса разгрузки:
– А вы в электричестве соображаете?
Вопрос заинтриговал присутствующих и вызвал бурю эмоций. Студенты заволновались.
– А что есть идея?
– Предлагай.
– Не тяни, продолжай свою мысль.
Петя встал и направился к транспортёру, сиротливо притаившемуся под стеной склада:
– А вот это видели? Он раньше работал, лет пять назад, но потом его сломали и теперь он пылится в углу.
– Интересно, интересно, – Дядя сдул пыль с распределительной коробки и заглянул под транспортёр, где расположился двигатель с приводамим, – на вид вроде бы всё есть. Можно попробовать наладить. А отвёртка с пассатижами найдётся?
– Этого добра здесь хоть завались, я щас, – Петя улыбнулся, замахал руками, как мельница, и побежал в сторону конторы.
Отсутствовал он минут пять, а вернулся с маленьким чемоданчиком заполненным различным инструментом.
Ремонт оказался пустяковым – сгорел предохранитель.
При наличии механизации работа пошла гораздо быстрее и приятней. Двое забрасывали мешки из вагона на транспортёр, а двое складировали мешки в штабеля. Работали без перерыва и с огоньком. К трём часам мешки стали заканчиваться. Решили пообедать. Коля принёс «тормозок», состоящий из сала с луком и буханки хлеба. Из ящиков достали очередные банки с консервацией. На запах лука с салом пришёл Петрович.
– Ну чё, шмаркачи, работа идёт?
– Всё нормально, Петрович, угощайся сальцем, – предложил Петя, отрезая от куска большую дольку, и укладывая её на кусок хлеба.
– Ты мне не умничай, я сам с усам, – Петрович взял бутерброд и направился к вагону. С рампы послышался крик бригадира, – Ну ни хрена себе! Вы что уже заканчиваете?! А это что за хреновина? Кто инвентарь трогал?
– Ты о чём, Петрович? – недоумённо крикнул Петя.
– Я спрашиваю, кто разрешал трогать транспортёр? Придурки, он же не работает.
– Так уже работает, мы починили.
– А я и говорю, придурки! Быстро тащите его под стенку, и больше не трогайте. Хорошо, что Мануилыч не видел, он бы вам прочуханку-то устроил.
– Петрович, какую прочуханку, за что? Он бы нам ещё и спасибо сказал.
– Петя, ну ладно эти убогие, но ты-то здесь не новичок, должен порядок знать. Говорю для шибко образованных и для тебя, Петруха, персонально. Первое, работа с применением механизьмов оплачивается в два раза дешевше. Кстати, пацаны, если хотите чтобы я вас не заложил Мануилычу, подгоните мне червончик. Второе, работников с механизьмами нужно обучать и расписывать в журнале по технике безопасности. Третье, нахрена мне это всё нужно? Поняли? Вопросы есть? Нет. Остальное разгрузите вручную. Я пошёл мне некада.
Остальное ребята разгрузили вручную. В установленный срок уложились. Заведующий был очень удивлён такой проворностью студентов, но обещанные деньги выплатил. Шантажист получил свой червонец и скрылся в подсобке. Ребята помылись и отправились в общагу.
День получился неоднозначным. С одной стороны было приятно ощущать в карманах деньги, а с другой стороны напрашивался неутешительный вывод, который и выразил на обратном пути уставший Кеша:
– Да, пацаны, не обогнать нам Америку. Оказывается, технический прогресс в нашей стране никому не нужен.
С ним спорить не стали. Каждый думал о своём.

44. Жизнь по зебре.

Студенческая жизнь уникальна тем, что она гораздо полосатей всех остальных. Здесь есть чёткое разграничение: сессия – чёрная полоса, семестр – белая. Есть, конечно, и более мелкие полоски, но они существуют исключительно для колорита.
Закончилась голодная сессия, закончились сытые каникулы,  начался очередной весенний семестр. В общежитие снова съехались студенты. Первые дни после каникул по-праву считаются самыми яркими в светлом периоде студенческих будней. Народ привозит с собой деньги, новые впечатления и большие сумки с домашней снедью.
Каждый новый семестр начинается с праздника.
И в этот раз потянулся караван бесшабашных соседей с сумками и авоськами в тридцать третью комнату. За одним столом все желающие приобщиться к весёлью не уместились. Принесли ещё два стола и кучу стульев. На столах выстроилась разнокалиберная батарея спиртных напитков, и рассыпались в неимоверном изобилии всевозможные вкусности домашнего приготовления. Зазвенели стаканы, забулькали напитки, зацокали по тарелкам вилки, заплямкали губы, загудел тяжёлый рок в колонках магнитофона.
Новые анекдоты и весёлые прибаутки завершались всеобщим смехом…
– А я успел попасть на свадьбу к однокласснику, – начал рассказ Дядя, – и там, на спор пили шампанское из горлышка. Оказывается – это не такое простое занятие. Из десяти человек никто так и не смог выпить за один раз бутылку.
Такая новость присутствующих заинтриговала.
– Та ты гонишь, что там пить? Я бутылку водки свободно выпиваю с горла.
– А я думаю, что Дядя прав, оно же с газом.
– Да, что там пить? Плёвое дело.
– А ты пробовал?
– Давай забьём на ящик пива, что выпью.
– Давай!
– И я хочу попробовать.
Застолье разделилось на два непримиримых лагеря. Одни считали, что можно выпить бутылку шампанского из горлышка, не отрываясь, другие это отрицали. В разговор снова вмешался Дядя:
– Так, мужики, нас может рассудить только эксперимент. В мероприятии участвуют все желающие, но не более трёх человек, у меня всего три бутылки шампанского. Кто выпивает, тому ставим ящик пива, кто не выпивает– выставляется сам. Да, и покупает бутылку шампанского, а то, что получается, я нашару вас поить должен?
После недолгих прений, из числа желающих принять участие в розыгрыше призов, остались: Рустам, Кеша и Болик. Каждому вручили по бутылке шипучего напитка, рядом поставили по тазику и дали отмашку на старт.
Стрельнули пробки, соревнование началось.
В комнате зависла тишина, было слышно, как пенится непокорная жидкость.
Первым сдался Кеша после того, как из его носа пошли большие пузыри и в тазик ударили две струи ранее бывшие прекрасным полусухим «Советским  шампанским» производства Артёмовского завода. Кеша спор проиграл, но мог смело рассчитывать на  призовое место в конкурсе изображения Змея Горыныча. Публика отпустила ему пару нелестных замечаний и продолжила наблюдение за оставшимися на дистанции «спортсменами». Мнения присутствующих разделились. Одни болели за Рустама, а другие, во главе с Лёликом, поддерживали его брата.
Болельщики начали скандировать и пускать волну, вскакивая со стульев.
Вторым сошёл с дистанции, выпив почти половину содержимого бутылки, Болик. Он учёл ошибку первого конкурсанта и закрыл пальцами нос, но этого оказалось недостаточно для достижения цели. Коварный напиток, проникая в организм, под воздействием тепла начал обильно выделять углекислый газ, повысил давление в органах пищеварения и устремился в обратную сторону со скоростью реактивного самолёта, сметая на своём пути все преграды. В тазик ударили сразу три струи.
Сочувствующие застонали. Конкуренты с новой силой бросились болеть за спортсмена из солнечного Узбекистана.
Рустам пил медленно и старался не колыхать бутылку, избыточное давление выпускал уголком рта, контролируя газовыделение. Ему почти удалось одолеть коварного противника но, только почти. Когда до завершения эксперимента оставалось совсем чуть-чуть, шампанское в бутылке булькнуло и ударило взрывной волной такой силы, что все процессы перешли в разряд неуправляемых. Началась цепная реакция. Со стороны можно было наблюдать, как Рустам покраснел, выгнулся, раздулся в щеках и взорвался миллионом сверкающих капель. Было такое впечатление, что шампанское у него фонтанирует сразу из всех отверстий верхней части организма, включая нос, глаза и уши.
Зал выдохнул, замер и разразился всеобщим бурным хохотом. После продолжительного смеха болельщики бросились обнимать и успокаивать конкурсантов. Автографов никто не просил.
Спортивный праздник сломал Дядя, напомнив о необходимости бежать в магазин за пивом и шампанским.
Вечер набирал силу. Спиртное заканчивалось с катастрофической быстротой.
Стемнело.
Поклонники слабого пола засобирались в женское общежитие. Ряды любителей застолья заметно поредели – остались самые стойкие.
– А у меня новые слайды есть, мне пацаны с нашего ансамбля подогнали, – вспомнил Тучка, роясь в сумке, – хотите посмотреть?
– А чё ты раньше молчал?
– Конечно, хотим.
– Во, а у меня где-то фильмоскоп был. Его приносили в ремонт. Я щас посмотрю, – Кеша бросился к тумбочке с радиохламом и вскоре извлёк большой железный ящик с проводом и линзами, – вот он, родимый.
– Кеша, ты, конечно, у нас молоток, но я надеюсь, через этот металлолом мы сможем хоть что-то увидеть? – сморщился Дядя.
– Я всё сделаю, не боись, ты же меня знаешь. – Доморощенный радиолюбитель взял инструменты и начал курочить аппарат.
Через некоторое время фильмоскоп действительно был готов к проецированию слайдов. На окно повесили простынь, с успехом заменившую экран.
Зрители расселись по местам.
Начался просмотр.
На простыне, сменяя друг друга, появились фотографии музыкантов, обложки альбомов, рекламы автомобилей, музыкальные инструменты и… обнажённые девушки.
– Опачки! А это что, а, Тучка? – поинтересовался Болик, подвигаясь поближе к окну.
– Я думаю, что это с эротических журналов снимали, – проявил эрудицию Семён Колышкин.
– Пацаны, да я сам сегодня их в первый раз смотрю, – начал оправдываться Тучка, – откуда я знал, что там в стопке лежит.
– А мне нравится, – заметил Дядя, – а ну-ка, что там ещё есть? – он полез в пакет со слайдами, перебирая их, рассматривая на свет и складируя картонные квадратики с плёнкой в две кучки, – а ты не останавливайся, Кеша, работай. Вот отсюда бери, здесь самое интересное.
Экран заполнился одиночными и коллективными фотографиями девушек с причёсками, страусиными перьями, мотоциклами, бабочками, кроватями, пальмами, бассейнами и всякой прочей ерундой, но без одежды.
За просмотром экзотических фотографий никто не обратил внимания на усиливашийся гул за окном. Даже не гул, а возгласы и хлопки. Причём этот специфический шум увеличивался со сменой очередной картинки. Только после того, как на улице хлопки переросли в овации, а возгласы в скандирование, обитатели тридцать третьей комнаты заподозрили о связи звуков и просмотром слайдов. Фильмоскоп выключили, отдёрнули простынь и выглянули в окно…
Окна женского общежития и вся площадка под ними были заполнены зрителями. Народ кричал и требовал продолжения сеанса.
– Твою мать, во влипли, всё на улицу просвечивалось, – Дядя забегал по комнате раздавая указания, – Болик снимай простынь. Кеша, вырубай и прячь аппарат. Тучка, задёргивай шторы и убирай подальше слайды. Лёлик включай свет. Сеня, убирай со стола. Не дай бог, застучат студсовету. Это не только выселение, а статья за распространение порнухи.
В считанные минуты был наведён порядок. На столе появились чашки с чаем, тарелки с пирожками и банка с вареньем. В двери постучали:
– Откройте, студсовет!
– Застучали доброжелатели.
Дядя заулыбался, подмигнул ребятам и пошёл открывать двери. В комнату вбежал дежурный преподаватель Соломатин Ю. П., по кличке Потный, в сопровождении ретивых студсоветчиков.
– Вы что здесь устроили?! Как это понимать? – запричитал доцент.
Дядя шагнул навстречу.
– А собственно, что произошло, Юрий Петрович? Разве руководство института запретило уже и чай распивать в комнатах?
Потный осмотрелся, подошёл к столу, понюхал содержимое чашек, покраснел и насупился.
– Это, вы что здесь, чай пьёте?
– Не только, мы ещё и пирожки с вареньем кушаем, – поднялся со стула Лёлик, – Юрий Петрович, хотите чайку?
Потный помрачнел ещё больше, попятился к двери и выдавил из себя любимую фразу:
– Я со студентами не пью.
Дверь закрылась.
Комната взорвалась гомерическим смехом.
Всё-таки жизнь непредсказуемая штука. Она похожа на горную реку с порогами, водопадами, водоворотами и тихими плёсами. А может быть, она как зебра? Только её полоски нанесены тонким карандашом неизвестного художника, где даже самая чёрная полоса состоит из множества мелких штрихов, чередующихся со светлыми пробелами.

45. Какофония на фоне.

Весна принесла с собой из южных стран перелётных птиц, тёплый ветер, яркое солнце, оголившиеся коленки дамочек и совсем молоденьких девочек, а также первые цветы и призывно бурлящую кровь, подчинённую многовековым инстинктам. Общежития открыли окна навстречу романтике любовных приключений, ночным гостям и первым назойливым комарам. Студенческий городок утонул в запахе цветущих фруктовых деревьев и какофонии модных музыкальных шлягеров, усиленных сотнями выставленных на подоконники магнитофонов. Жизнь, в своей неизменной круговерти, оживала и наполнялась смыслом.
Проведя несколько субботников и очистив себя от зимней грязи, город  поспешил навёрстывать упущенное и организовывать всевозможные фестивали, концерты художественной самодеятельности, ярмарки и просто массовые гуляния. Одним из таких мероприятий был фестиваль самодеятельных и профессиональных ансамблей «Поющая весна». Его проводили два дня на огромной площадке летнего кинотеатра. Тушкановский строительный институт на фестивале представляла группа «Нейтральная полоса», так хорошо себя зарекомендовавшая в прошлой агитбригаде. Впрочем, другого ансамбля в институте все равно не было.
Ребята готовились долго и тщательно. На конкурс выставлялись две работы: одна свободная из репертуара советских композиторов, а  вторая «Полёт шмеля» из оперы Римского–Корсакова «Сказка о царе Салтане». С первой песней проблем почти не было, взяли «Парафраз» из репертуара группы «Ариель», а вот со второй темой пришлось повозиться. Опера звучала как-то кисло и невыразительно. Гитарного соло явно не хватало для желаемого эффекта. Помня о том, что и зайца можно научить играть, Тучка принял решение подключить Кешу не только к выполнению функций оператора, но и к полноценному музицированию. Идея была хороша, но выполнение оказалось очень непростым…
Началась титаническая работа. Кеша не только путался в нотах, он ещё и смутно представлял себе, что такое ритм. Ему с большим трудом удалось запомнить несколько аккордов на ионике, которые он должен был выдавить из клавиатуры скрюченными пальцами. Но момент, когда это нужно было сделать,  запомнить парню так и не удавалось. Когда Тучка терял терпение, его подменяли близнецы. Лёлик топал ногой, изо всех сил дёргал самую толстую струну бас гитары и кивал головой. Болик бил по тарелке. Оба близнеца одновременно устремляли на Кешу полные надежд и ненависти взгляды. Кеша смущался от чрезмерного внимания, краснел, кивал им в ответ и нажимал на клавиши. Аккорд звучал с опозданием в три – четыре такта. Так продолжалось дней пять, пока на выручку не пришёл Дядя.
– Вы как маленькие дети, за это время можно слона научить танцевать. Вы что, не читали у Павлова об условных и безусловных рефлексах?
– А Павлов здесь каким боком? Ты бы ещё Дарвина вспомни, – почувствовав неладное, Кеша предпринял робкую попытку остановить надвигающийся эксперимент в зародыше.
Ему с детства не нравилась биология и особенно опыты над бедными животными. Но было поздно, музыкантов заинтересовали исследования отечественного профессора.
– Дядя, да не тяни ты, говори конкретней, что делать-то нужно? Мы уже на всё согласны – выпалил Тучка.
– Эй, эй, вы там полегче, согласны они. А меня спросили? Может быть, я не согласен, – Кеша вскочил со стула и бросился в сторону выхода.
– Стоять. Ты куда?
– На место.
Его поймали и снова усадили за ионику.
– Так, что там у Павлова?
– Давай, Дядя, смелее. Не тяни, выкладывай, – напирали Близнецы.
Дядя стал за Кешиной спиной и взял в руки линейку.
–  Всё просто, я стою здесь, и как только нужно будет вступать, я буду лупить Иннокентия по голове линейкой. Попыток через пятнадцать он, как миленький, научится держать ритм и спокойно сможет отыграть тему.
– Лупи! – закричали музыканты.
– Фашисты, эсэсовцы, садисты, – застонал Кеша.
Через три дня ансамбль был готов к выступлению. Инстинкт самосохранения и страх перед предстоящей взбучкой разбудили в недрах Кешиного сознания не только чувство ритма, но и чувство ответственности. После первого же взмаха линейки он вступил вовремя и больше не ошибался. Но, как только Дядя уходил – всё начиналось сначала. Разбуженные рефлексы засыпали.
На Фестивале Дядя, на удивление многочисленной публики, стоял улыбающимся манекеном за Кешиной спиной. Линейку в его руках заменили бубном. О предназначении лишнего музыканта в ансамбле знали только очень близкие люди.
Отыграли хорошо. Получили диплом за участие и почётное двадцать восьмое место из сорока возможных. Руководство института было довольно. Галочка в отчётности за культурные мероприятия была обеспечена. Недовольным остался только Тучка. Он два дня восхищался уровнем городских музыкантов и ругал свои потуги на эстрадном поприще.
Призёры фестиваля, состоящие в основном из выходцев многочисленных музыкальных учебных заведений города, не только умудрились отработать обязательные темы, но и продемонстрировали собственные работы. После программы звучали импровизации на предложенные зрителями мелодии.
– Как они работают! Вот это класс! Ты смотри, как он играет, я этот кусок два дня учил, а он взял его и переделал. И как?! Класс! Это просто шедевр, мы по сравнению с ними кучка неудачников, – такими репликами Тучка сопровождал многие выступления конкурентов.
После фестиваля Тучка загрустил…
– А знаешь, Дядя, это хорошо, что я в строительный учиться пошёл, представляешь, если бы я поступил в консерваторию или в училище, а через несколько лет понял, что это не моё. Что бы я тогда делал? А так…
– Ты что, Тучка? Ты классно играешь.
– Да брось. Я это понял, когда ещё с Радиком в «Старушке» играл, они всё налету хватали, а мне нужно было пахать, чтобы хоть что-то выучить. Нет у меня таланта.
– Не дури, Тучка. Ты талантливый.
– Нет, я серьёзно. Таланта у меня нет, я просто научился играть, а это разные вещи, – Тучка притих, помолчал и продолжил, – брошу я музыку. Буду под гитару на вечеринках петь, а большая эстрада не для меня.
Дядя выдержал театральную паузу, затем подошёл к товарищу и посмотрел ему в глаза.
– Это серьёзное решение. Только сильный мужик может себе сказать такое. Уважаю, – он пожал Тучке руку и обнял, – всё нормально. Ты правильно решил. У нас ещё вся жизнь впереди. Кстати, я на фестивале со шнарантами одними познакомился. Они спрашивали о твоей аппаратуре и гитаре, не продашь ли? Я сказал, что нет, но телефончик взял. Дать?
– Давай. Я лучше себе хорошую акустическую гитару куплю. И джинсы, настоящие, давно мечтал, – Тучка улыбнулся в первый раз за последние несколько дней.
Дядя похлопал друга по плечу и тоже улыбнулся.
– А знаешь, давай сегодня ночью гимн через твою колонку врубим на всю. Так сказать, устроим прощальную гастроль. Откроем окно, подвинем стол к подоконнику, поставим на него колонку, подключим в усилитель радиоточку и ровно в двенадцать ночи как жахнем. Я давно мечтал…
– А что, клёвая идейка, аппарат всё равно продавать. Пусть нас надолго запомнят…
Тёплая, весенняя ночь неожиданно вздрогнула раскатами симфонического оркестра. «Союз нерушимый, республик свободных…» Гимн СССР вырвался из плена радиопроводной связи, набрал силу в  мощном усилителе, завибрировал в динамиках, многократно отразился между громадами общежитий студенческого городка и помчался в просторы вселенной.
У соседей задребезжали стёкла…
Где-то залаяли собаки…
Из-за стены послышался отборный мат…