Эпиграф:
"Девочка плачет: шарик улетел.
Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет: жениха все нет.
Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет: муж ушел к другой.
Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка: мало пожила...
А шарик вернулся, а он голубой."
Булат Окуджава «Голубой шарик»
"На завтра. Ничего не поздно.
Мой гроб еще шумит в лесу.
Он — дерево,
Он нянчит гнезда."
Франтишек Грубин
Вечер синий дымкой опускался на город: тёмные облака низко плыли над крышами многоэтажек, солнце бежало за горизонт, оставляя горящие отблески окон тухнуть, шум улицы затихал, и только шелест деревьев пел давно забытую колыбельную прохожим.
Я сидел на крыше. После отворения врат небесных – выбитой двери я часто бываю здесь, мысли мои обретают полёт на девятиэтажной высоте и летят, мерцают в голове и горят, словно звёзды в небе.
Подо мной была огромная улица – я часто наблюдал за ней: машины – разноцветные огоньки, толпятся, сигналят, вспыхивают разными цветами, словно светлячки в Крымском лесу… Но больше всего меня увлекало рассматривать людей и древа, что растут возле домов.
Странно, но люди были очень похожи друг на друга: группами, парами, в одиночку – они шли. Шли кто быстро, а кто медленно, были они разных классов и темпераментов, разных характеров, но с высоты маленького девятого этажа все они казались муравьями, выкарабкавшимися из большого муравейника. Выкарабкались и побежали, кто-то за едой для муравят, кто за палочками для строительства муравейника, некоторые просто выбрались на свежий воздух. Однако кроме муравьиного вида имели прохожие ещё одно общее- никто из прохожих не видел НИЧЕГО вокруг себя, их головы были постоянно обращены к земле, фасетки анализировали путь, нервная система отдавала отчёт куда поставить лапку. Люди-муравьи шли слепые, а ещё… Глухие. Конечно, в физическом плане всё было в порядке, если можно называть нормой то, что люди не останавливались, не оглядывались вокруг, не искали нового, не искали вовсе…
Что окружает человека на знакомо-незнакомой улице? Что? Огненные Многоэтажки? Небо, купающиеся в лужах? Щебет птиц? Гул деревьев? Глаза незнакомцев? Почему ноты уличных музыкантов ежедневно тонут в болотистой суете? Почему – вопрос, не дающий покоя, «почему»? Просто муравьи были муравьями. Глухими в своей глухоте и слепыми в своей слепоте.
Деревья. Деревья были полной противоположностью «муравьёв»: было у них всегда много времени, они обладали необычайным спокойствием, к тому же были они высоки: на крыше оставались такие, какими видел их Я на земле. Они изящный музыкальный инструмент, шелест их – покой разума и сердца, да и песни их в такт птичьей песни. Деревья тянутся к небу, держась корнями за родную землю. Радость им и дождь, и жара; красота их – любой сезон, любое время года.
-А ведь муравьи любят ползать по деревьям,- подумал я,- за своими размышлениями и не заметил, как солнце опустилось за горизонт, и начало холодать.
Я спустился в свою квартиру. Ключ. Дверь. Замок. Всё просто – всё обыденно, слишком обыденно, слишком просто. Рухнул на диван.
Вечер предстоял быть долгим: мама и сестра придут ближе к двенадцати… Друзья, подруги заняты – отлично, просто отлично! Благо, патефон и несколько живительных пластинок не дадут превратится «лёгкому сплинчику» в «скуку уссмертной безысходности».
Пара секунд, и заиграл Моцарт, его сменил Чайковский, но главным выстрелом, в серое радостипожирающее чудовище в плаще, был Адриано Челентано… Боезапас кончился, а Я лёг на кровать и мысли одна за одной начали наваливаться на меня. Мысли мрачные и печальные. Они ели меня, а я терялся в неизвестности:
«…Неужели всё, действительно, кончено, кончилось и ничего не вернуть: ни московских дождей, ни жемчужин на джинсах- всё ушло на совсем?
Неужели дружеский смех и общая радость безвозвратно покинула нас?
Неужели дальше придётся жить без испанских туристов, поехавших братишек, немецких принцесс, без Шаганэ и других замечательных и важных людей, с которыми приходится проститься на время или навсегда?
Как собираться за столом, если главные места пустуют? А что будет, когда опустеют все, и сам стол уйдёт в небытие? Когда перестает играть и вальс, и блюз…»
Волна за волной они накатывали на меня и пытались утопить. Я тонул. Тонул в желаниях и надеждах, вместо того, чтоб топить их…
Я поднялся и пошёл открывать окна на балконе. Поворот ручки, и порыв холодного воздуха обдаёт мозг кислородом, а тело прохладой. Легче. Я облокотился на окно, чтоб посмотреть на улицу и вдруг «БАБАХ!!!». Оглушительный хлопок возле меня!
-Что-за?
Шарики. Много шариков. Разноцветные, большие и маленькие. Пленники острого карниза, которые зацепились нитками за острый край и лопались. Один за одним.
Внезапно, Я всё понял. Словно мозаика, в моей голове сложилась чёткая картина, ясное виденье происходящего: Я шёл, обвязанный с головы до ног шариками, бушевала буря. Я не мог сдвинуться с места – воздушные, мягкие шарики били меня и пытались улететь, Я путался, спотыкался, падал. Они лопались, мешались, спутывались… Но Я не мог их отпустить, Я притягивал и хватался за них безуспешно и глупо. Меня тащили назад мои воздушные якоря прошлого, направляя на острые скалы, ужасно, печально и губительно!
Я моргнул. Снова на балконе.
-Пора с этим кончать. Так-с… Ножницы. Мне нужны ножницы.
Я взял их. Подошёл к окну. Дотянулся до карниза. Щёлк.
Шарики летели, уносились высоко в тёмное небо и исчезали за тучами, за тусклым стеклом будущности. Погода обещала грозу, народ на улице, как всегда торопился куда-то, но некоторые поднимали голову, чтоб увидеть последний полёт шариков, проводить их взглядом.
Надвигался новый день. Поздно не было. Наступало самое время.