Помню майский полдень. Хлещет дождь. А на пороге - ты. Вымокшая до нитки рубашка красиво облепила твою широкую грудь. А я стираю бельё, на мне одежда вся мокрая от пота. Я весело кидаюсь в твои объятья. И мы жадно целуемся, как будто расстались не полчаса назад, а целую вечность. Каждый из нас, по-своему вымокший, приятен другому своей влажной одеждой. А дождь всё хлещет и хлещет.
- Милая моя девочка! Как же я соскучился по тебе, - шепчешь ты, и твои мягкие, тонкие губы сводят меня с ума.
Мы одновременно глядим на часы. Занятия в школе закончатся около двух.
- Успеем, - смеясь, говорю я, загораясь от ласк и твоего дыхания.
Спустя время мы с тобой пьём вкусный чай с мелиссой, а в дверь вваливаются наши дети. Мы отставляем недопитый чай, идём помогать детворе освобождаться от огромных шуршащих дождевиков, сверкающих капельками воды.
Зачем я вспоминаю теперь это? Зачем растравляю себе душу сладостью воспоминаний? Ровно десять лет прошло как мы не вместе.
Было ли у нас с тобой всё безоблачно? Конечно, нет. Ты безумно ревновал меня, устраивал дома бурные сцены, и я старалась ни на кого не поднимать своих глаз. Ревновала ли я тебя? Нет. Я всегда доверяла тебе. И говорила, что ревность унижает, что она способна раздавить любые светлые чувства. И мне казалось, что ты стал уравновешеннее.
Ни для себя, ни для кого не останавливаюсь я на трудных моментах нашей жизни, потому что хочу помнить только это - твоё счастливое лицо, омытое дождём. И хочу думать, что вот сейчас ты войдёшь в дом, а горьких лет не было, как нет. А ещё хочу помнить, что всегда в дни наших первых свиданий лил дождь. За эту особенность я называла тебя Сыном Ливня, а моя бабушка тебя называла Ясноглазым Тополем за твой высокий рост и ясные очи. Она говорила, что такой мальчик не может лгать. И я тебе всегда верила, но не потому, что так мне внушила бабушка. Просто верила, вот и всё.
И всё-таки почему в дни наших свиданий всегда лил проливной дождь? Тогда я не задумывалась об этом. А вот теперь склонна думать, что он заранее оплакивал тебя и нашу большую любовь. А тогда я и дождю радовалась, напевая песенку:
Дождик, поумерь свои старанья!
В тучке задержись чуть-чуть!
Я спешу сегодня на свиданье,
Ну а ты закрыл мне путь.
Заканчивалась песенка так:
Сердце всё равно ты не промочишь!
Не остудишь сердце, нет!
Теперь, когда льёт дождь, я всегда вспоминаю тебя, и мне становится невыносимо грустно.
Как далеко всё это! И ты далёк, мой милый!
А так хорошо было бы думать, что ты всего лишь уехал в командировку. В длительную. Ты работаешь в развивающихся странах и читаешь лекции студентам с шоколадными лицами.
Но ты не захотел покинуть семью на триста шестьдесят пять дней. А люди по неосторожности забрали тебя от меня и от наших детей навсегда. Все эти годы нам не хватает тебя.
Не хочу знать, что тебя нет, что ты уже никогда не сможешь переступить порог нашего дома. Я - Сольвейг. Я могла бы ждать тебя годы, лишь бы знать, что ты живёшь на земле и когда-нибудь сможешь возвратиться домой, ко мне и к нашим детям.
Но ты далёк, мой милый!
Так далёк, что дальше не бывает. Тело твоё лежит в сырой земле, а твоя душа в небе парит ангелом.
Первое время ты снился мне, а теперь больше не снишься. Верующие люди говорят, что ты чист перед Богом, доволен всем, и советуют продолжать молиться о тебе. Я молюсь.
Ты огорчишься, но восемь лет я совсем не пела песен. И теперь не пою, не могу. Плачу. Потому что все наши песни о том, что мы будем жить вечно, а если и умрём, то одновременно, будучи дряхлыми стариками.
Вот и опять льёт дождь. А в моём мозгу звучит:
Сердце всё равно ты не промочишь!
Не остудишь сердце, нет!
В сокращении:
http://www.proza.ru/2016/04/05/1841