Рисунок автора
Моему любимому
ОДИН ЧАС
Ей снился огромный полк солдат. Солдаты шли непрерывным потоком, и в тишине гулко отдавал мерный стук их сапог. Потом появилось мамино лицо, раздался ее голос:
- И не мечтай. Да, и не мечтай.
Внезапно ворвавшийся в ночь громкий звон, похожий на колокольный, заглушил и этот голос, и стук солдатских сапог. Проснулась , испугано прислушалась . Тишина…Мёртвая давящая тишина. Знакомый светлый четырёхугольник окна, неясные очертания дома напротив. Холодно, одиноко, пусто на душе. В гудящей голове - только одна мысль, которая не даёт покоя ни днём, ни ночью: «Не поеду. Не пускают». Снова захотелось плакать. Все обиды, все неудачи, все сомнения как нарочно вдруг вспомнились, заслонили собой всё хорошее, что было…И одна обида – самая главная, сама горькая. Никто не понимает, никому нет никакого дела до этих неудач и сомнений. А человек, который по-настоящему нужен ей и которому очень нужна она – далеко…И не так уж далеко – в Горьком. Каких-то шесть часов езды. Эх, мама, мама…»Не поедешь» - и всё тут. Человеку уже семнадцать, а для неё – ребёнок…Больно закусила губу, чтобы не разреветься, и с головой забралась под одеяло. Только ни о чём не думать, только бы заснуть…До сознания долетел звук – далёкий и очень тихий, странно знакомый. Быстро села на кровати и прислушалась. Звонил телефон. Подумала: «Ах да, телефон. Как – телефон?». Сердце забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит. Она так и не поняла , то ли его стук раздавался так невыносимо громко, то ли тиканье часов. Взгляд упал на светящийся в темноте циферблат: три часа. И – телефон! Снова звонок, долгий, настойчивый, зовущий. Мгновение – и босиком, едва накинув на плечи халат, выбежала в коридор. Возле поблескивающего в темноте аппарата остановилась и, судорожно глотнув воздух, дрожащими пальцами взяла трубку:
- Да, я слушаю.
В сознание ворвался голос очень далёкий и в то же время такой близкий, голос, который она уже начинала забывать…
- Алёнка, ты меня слышишь? Алёнушка!
Ей показалось, что стены зашатались и сдавили её со всех сторон – так закружилась голова. Перед глазами замелькали разноцветные точки, стало трудно дышать. Хотелось ответить, но вместо слов с губ слетел глубокий, полный волнения и радости вздох.
- Алёнка! Что с тобой? Почему ты молчишь?
Взяла себя в руки и сказала, вернее пошептала прерывающимся голосом:
- Да-да, я слышу. Я слышу тебя, милый…
Последнее слово затерялось в тишине коридора – она сама не слышала его. А человек на другом конце провода, казалось, боялся , что она не станет его слушать, говорил быстро – быстро:
- Я на Курском. Остановка - два часа…В пять эшелон уходит…- и уже с отчаянием:
- Нас не выпускают с вокзала!
Она перебила его:
- Постой. Я сейчас приду к тебе.
Повесила трубку, замерла. «Да, конечно! Я иду». На цыпочках пошла к двери комнаты. Показалось, что за спиной скрипнула соседская дверь. Она даже не оглянулась…В комнате полнейшая тишина. Мысль работала удивительно чётко: «Только бы никто не проснулся! Нужно одеть брюки – сойду за парня. И плащ – на улице, кажется, идёт дождь…»
Тишина. Но уже совсем другая - восторженная и бодрящая . Тиканье часов, как будто говорящее: скорей, скорей, скорей…Под руки подвернулись братишкины кеды. Не раздумывая, натянула их на ноги. Плащ в шкафу. Осторожнее – дверца обладает поразительной способностью скрипеть в самые неподходящие моменты…Ну, всё в порядке. Можно идти. Опять, когда она, отперев все замки и цепочки на входной двери, выходила на площадку лестницы, тоненько пропищала за спиной соседкина дверь. Ленка подумала только: «Теперь уже всё равно». И вслух, уже прыгая вниз через три ступеньки, сказала:
- Сейчас полчетвёртого. в четыре я должна быть там.
Вышла на улицу и снова, но уже совсем свободно вздохнула. Стало вдруг необыкновенно легко и весело, и она без тени страха, подставив пылающие щёки тёплым струям дождя, быстро зашагала по асфальту.
Она шла прямо по лужам, засунув руки в карманы плаща и улыбаясь, и даже тихо смеялась вслух – разве кто-нибудь мог услышать этот счастливый смех? Ленка действительно была похожа на хулиганистого , непоседливого мальчишку, которому нипочем ни ночь, ни дождь…Ей были милы и дома, чёрными громадами обступившие её со всех сторон, и деревья , шелестящие мокрой листвой, и дождь, загнавший под крыши случайных прохожих, которых даже в это время иногда можно было встретить на московских улицах, тогда, давно, когда они были ещё вместе и до утра могли ходить по знакомым переулкам и бульварам…Ленке было совсем не страшно идти одной сейчас, и вся она была полна ожиданием этой столь долгожданной встречи…
Часы на углу показывали без десяти четыре, когда она подходила к освещённому зданию вокзала. Вокзал не спал. Из его окон лился свет, и в зале ожидания были люди. Одни спали, удобно расположившись на деревянных скамьях, другие о чём-то размышляли – наверно, л предстоящем долгом пути. Третьи переговаривались вполголоса. На стуле возле двери с надписью «Начальник вокзала» дремал пожилой железнодорожник Ленка даже не успела подумать удобно или неудобно его будить, подошла и выпалила, едва переводя дух:
- Где стоит…только что прибывший…военный эшелон.
Железнодорожник открыл глаза и посмотрел на неё. Взгляд был колючий, неприветливый. Ленка вздрогнула – сейчас прогонит! Но он, увидев ее испуганно-сияющие глаза, неожиданно улыбнулся и сказал как можно строже :
- На второй платформе. – И уже более мягким тоном: - Скорей беги, уйдет скоро небось. Можно было подумать , что каждую ночь прибегали к нему семнадцатилетние девчонки и выясняли, где стоят военные эшелоны.
Несколько дверей, лестниц и переходов. Наконец – лестница со стрелкой «Выход на 2-ю платформу». Снова в который раз сердце забилось часто-часто, словно просясь на волю. Топ-топ-топ по каменным ступенькам…Лицо нестерпимо горело, в висках стучала кровь. С улицы повеяло прохладой. Ленка толкнула тяжёлую дверь и, не в силах больше сдерживать себя помчалась по платформе, на бегу считая вагоны:
- Восьмой, ..седьмой…нужен третий…
Возле пятого вагона перед ней возникла тёмная фигура. Она тихо вскрикнула и остановилась. Сильные руки подхватили её, подняли на воздух, закружили…Ленка обвила руками шею человека, бережно прижимавшего её к себе, и шептала:
- Ты приехал…Милый, ты приехал!..
…Они сидели рядом на ступеньках возле заколоченной двери, под навесом. Вокруг шумел ливень. Они молчали – разве нужны были слова, разве не было всё ясно и без них? Он целовал её мокрые ладошки, улыбающиеся глаза, прилипшие ко лбу пряди по-мальчишечьи остриженных волос. Им казалось, что и лужи на платформе, и тёмные стены вокзала, и вагоны, еле видные сквозь плотную завесу дождя – всё это было всегда, так и должно быть, и не было мучительной, долгой разлуки…Ленка слышала, что возле самого её уха тикают часы. Она старалась не думать о времени. Для них обоих оно больше не существовало. А когда пришлось всё-таки о нём вспомнить, и оказалось, что уже без четверти пять, Ленка была совершенно спокойна. Всё-таки какое огромное значение в жизни человека какой-то один-единственный час» За 60 минут можно узнать то, о чём не подозревал годами. За 60 минут враги могут стать друзьями на всю жизнь, а друзья – воспылают ненавистью друг к другу. Можно разочароваться в человеке. И можно обрести бесконечную веру в него.
…И когда мимо Ленки проплыли вагоны с чёрными квадратами окон, она посмотрела вслед удаляющимся красным огонькам и сказала громко, не боясь, что её услышат:
-Верю. Верю. Верю!..
Она не осталась на вокзале, как думала раньше. Прошла через все переходы и лестницы, не замечая снующих вокруг людей, и вышла на площадь. Дождь кончился, и небо казалось мягким, бархатным куполом. Когда Ленка подходила к своему дому, на востоке светлела яркая полоса зари. Вступал в свои права новый день. То там, то здесь появлялись освещённые окна, и ее окно тоже было освещено – там не спали. Медленно поднялась по лестнице и вдруг расплакалась – от радости, счастливыми слезами. Улыбнулась, подумала: «Со слёз всё началось, слезами и кончилось. Глупя до чего!» Минут десять посидела на подоконнике в подъезде, ключом отперла дверь. Дома действительно никто не спал. Но увидев испуганную физиономию братишки и мамино лицо, не предвещавшее ничего доброго, она вместо объяснения вдруг сказала:
- Я поеду в Горький. Не сердись, мама, но я всё-таки поеду в Горький…