Худой китайский мудрец исходил пять провинций, но не утолил жажду к паломничеству. Что-то вечно толкало его к неизведанному.
В провинции «Пинь-Зинь» каждый день светило чуть теплое солнце и дул легкий ветерок. На бесконечных просторах равнин росли полевые цветы – нежеланные дети природы. Скромный пекинский дворик, где он обитал, источал какой-то древесный аромат, половицы слегка поскрипывали, а на столе всегда стояла тарелка с супом. Ни мяса, ни вина – лишь травяная похлебка и фруктовые выжимки. Линия горизонта никогда не менялась, дверь не хлопала, камни тропинки не обтесывались, не стучали в окна незнакомцы, и заповедная тишина здесь была первой заповедью.
Провинция «Рё-Син» наоборот кипела действием и событиями: то война, то бунт. А после них хоть потоп, потом всеобщее воссоединение и ликование, пиры и танцы, затем конфликты, побоища, опять война, бунт и далее в том же духе, пока жив Бесконечный Змей. Здесь никогда не было скучно, никогда душа не отдыхала и не томилась в шелковых тенетах.
Но не было ничего прекраснее увядания провинции «Щанг-Сиин». Умирая, она вдохновляла окружающих поэтов и мыслителей. В ее пограничном духовном состоянии кто-то находил отдохновение, кто-то – вдохновение. Здесь не жила природа, но оживало искусство. Убогие пейзажи и полуразрушенные дома зачинали нечто прекрасное и цельное.
А вот в провинции «Вуо» все было по-другому: там жили не взрослые, а дети. Когда приходил китайский философ, они окружали его хороводом, повисали на ногах, залезали на плечи, кричали и показывали свои рисунки на земле, ожидая лишь одобрения. Там не было его детей, но не было и чужих. Они казались мудрыми и жили дольше, чем взрослые. Дети готовили для мудреца пищу и убирали его постель. На ночь они читали ему Конфуция, а он читал им сказки про трех китайских зайцев, замучивших индийского льва, про немощного и хитрого дракона Фуджу и, конечно же, про алмазные сапоги.
В последней земле, в провинции «Йен-Хон», мудрого паломника каждый прохожий любопытно спрашивал, где он еще путешествовал, что там да как? Лучше ли, чем у них? А если лучше, то почему он там не остался? А раз пришел к ним, ту пусть у них и живет. Мудрецу стоило только выйти из дома, как его облепляли и донимали вопросами: «Куда он собрался? Что задумал? Разве он уже уходит? А когда вернется?» Его и звали и прогоняли одновременно, спрашивали и не верили ответам, плакали и смеялись.
Странной и притягательной была каждая из провинций, но не могла ни одна заполнить пустоту в сердце мудреца. Не оседая нигде надолго, он вновь и вновь собирал мешок в дорогу, как гонимая кем-то природа, уходя на новый круг.
Вот как путешествовал мудрый китайский мыслитель: он начинал год в «Рё-Син», проводя там два месяца, потом отправлялся в «Вуо» на три, оттуда в «Йен-Хон», но не более чем на тридцать дней, затем, чудом сбежав, в «Щанг-Сиин» на два месяца и в конце, утомившись от всех вещей мира, шагал в провинцию «Пинь-Зинь» на всю оставшуюся осень. Недостающий месяц он проводил в дороге, в раздумьях и классификации чувств.
(Автор: Казимир Либанов)