Всем непризнанным гениям посвящается.
Эта история произошла в обычном городе. Это небольшой, в меру провинциальный и в меру развитый городок, которых множество на наших необъятных просторах. Он потерялся во множестве …товых, …овск-ов, …ёвск-ов и других, таких одинаковых и таких разных городов, посёлков и прочих пунктов проживания нашего народонаселения. В общем, это произошло в городе и хватит об этом.
Был промозглый осенний вечер. Шёл нескончаемый дождь. По пустынной набережной брёл, абсолютно отрешенно и задумчиво, человек. Ничего примечательного в нём с первого взгляда не было. Одно было ясно - это художник. Широкополая шляпа, свисающая на глаза. Длинное чёрное пальто. Такой же длинный и неуклюжий шарф. Он обвивался несколько раз вокруг шеи художника, и возникало ощущение, что сейчас шарф соберётся с силами и придушит его ко всем чертям.
Художника звали Арсений Бурыгин. Он был так беден, что, шлёпая по многочисленным лужам, не замечал их, да и смысла в этом не было. Так как его ботинки были настолько прохудившиеся, что одевал он их только для того, чтобы люди видели, что на его ногах хоть, что-то обуто. Ну не мог же он ходить босиком, в самом-то деле.
Он брёл. Дождь барабанил по фетровой шляпе, а с длинного шарфа-удава стекали струи дождевой воды. Ему была неважна конечная цель его путешествия, он просто брёл. Так как бредёт бездомный, которому нужно идти, чтобы не замёрзнуть. Именно в таком состоянии был наш Арсений. На его плече безвольно болталась большая художественная папка. По всей видимости, заполненная его бесценными творениями, которые в очередной раз никто не понял. И это действительно так. Потому что Арсений возвращался с очередного выездного совета художественной комиссии, снова продинамившей его. Она его просто «зарубила». Арсений шёл и всё время, как мантры, бубнил себе под нос: «Колорита не хватает, видите ли, не тот формат. Мало реализма…. Снобы и бездари!». По его бурчанию было понятно, что формат его работ выбивался из общепринятой колористики той комиссии, на суд которой он их представлял. Они не поняли полёта его фантазии, и, уж конечно, – не восприняли его, как признанного художника.
С мрачными и полными негодования мыслями Арсений подошёл к краю парапета, который отделял его от неспешно текущей реки. Он решительно открыл папку. Капли дождя тут же принялись колотить по его наброскам и рисункам, но так как он их сделал маслом, дождь не мог причинить им вреда, но только не Арсений. Он схватил листы в охапку и уже собрался приложить неимоверное усилие, чтобы разорвать всё в клочья и разметать по мостовой. Но в последний момент передумал и решил по-другому показать своё творение миру. Размахнулся и швырнул их в реку.
Чисто теоретически, река впадала в море, море в океан, ну, а океан в Мир. Вспомним капитана Гранта, который таким образом пытался связаться с внешним миром. Но Арсений об этом не думал, он решил раз и навсегда завязать с искусством, которому отдал всю свою сознательную жизнь. Это решение было очень сложным для него, но более двадцати лет нескончаемых попыток достучаться до людей, показать, что он и только он видит этот мир таким, каким изображает на своих картинах: необычным, разным, непохожим, противоречивым и большим. Многочисленные попытки получить признание разрушили уверенность Арсения, и он сдался….
Листы, разлетевшись, медленно поплыли по речной ряби под нещадно льющим ливнем.
Глядя на свои уплывающие полотна, Арсений не в первый раз, малодушно подумал: «А не покончить ли мне со всем этим? А что, один шаг и все проблемы долой. По-моему, шикарный выход! Сколько можно биться головой о стену? Ну, не понимают они меня, не по – ни – ма - ют…! Нет! А как же Машка без меня? Ведь у неё кроме меня и Ваньки никого. Вот и получается, Бурыгин, что должен ты идти домой, засунуть свои принципы туда, где кончаются ноги и соглашаться, наконец-то на предложение Люськи, пусть оформляет тебя маляром.»
Он смачно выругался, и с твёрдым намерением устроиться работать маляром, направился к дому.
Мысль про маляра пришла к нему не спонтанно. Эта мысль давно сидела у него в голове, и заложена она была туда его женой, которую он очень любил и не мог допустить, чтобы она и дальше страдала от его неспособности или от бездарности в искусстве. Но мысль эта и в голову его жены попала не случайно. В её голову она была заложена их соседкой Люсей, которая, работая на стройке, была весьма обеспеченной, по крайней мере, по мерке четы Бурыгиных. Их самих обеспеченными назвать мог только безумный бомж, живущий под мостом. Арсений на всех парах мчался домой, в своих квакающих ботинках, но уже окрылённый решимостью, в корне изменить свою нищую жизнь. Он сдался. Он устал, как Дон Кихот бороться со своими мельницами, тем более что их с годами становилось всё больше, а сил - всё меньше, и мельницы эти были всё несокрушимее.
Со светлыми мыслями о своей сытой жизни Арсений ворвался в обшарпанный подъезд своего двухэтажного, восьми-квартирного дома, взбежал в мансарду, где в квартире-студии проживал со своей супругой и 15-ти летним сыном Ваней.
Распахнув дверь, он как неудержимый вихрь ворвался в квартиру, и прямо с порога решил ошарашить Машу.
- Маша! Ванечка! Сынок! Мы начинаем завтра новую жизнь! Папа идёт на работу! Звоните Люське, пусть договаривается, я завтра же пойду устраиваться!
Ответом на бурную реплику Арсения была тишина. Он напрягся. Сначала подумал, что, наверное, они спят, ведь было уже довольно поздно. Но Ваня мог, конечно, спать, а Маша? Она же «сова». Она раньше двенадцати не ложится.
С волнением в голосе он ещё раз повторил:
- Маша!? Ванюша…!? Сынок!?
Тишина ответила ему. Пройдя в комнату, он увидел идеальный порядок. Это было не ново. У Машки всегда идеальный порядок. Но так тихо? Так тихо не было никогда. Эта тишина просто давила ему на уши.
Арсений подошёл к шкафу. Кроме одной рубашки и растоптанных ботинок, которые они купили ему с его премии ещё при Союзе, в шкафу ничего не было. Это совсем обескуражило Арсения. Он уже вообще ничего не понимал. Куда могла деться Маша с Ваней, да ещё на ночь глядя? Он медленно стал оглядывать комнату, пытаясь понять причину их отсутствия его взгляд вырвал несвойственный предмет, а именно - листок, приляпанный небрежно, прямо поверх его последней работы. Арсений подошёл, взял листок и углубился в чтение. Текст его настолько потряс, что он бессильно опустился на диван и откинулся на спинку своего колченогого дивана, стоящего на книгах вместо ножек. Диван уже давно отжил свой век и находился в комнате только по причине беспробудной нищеты, в которой и проживали Бурыгины, имея в семье непризнанного «гения».
В записке Арсений прочитал:
«Наверное, ты уже всё понял, «Пикассо» !
Я забираю Ваню, и мы уходим от тебя! Меня достало оберегать твой «незаурядный» талант! Нам жрать нечего, а ты всё ждёшь признания – неудачник…!!! Нас не ищи, да и вряд ли тебе это под силу! Никчёмность, мнящая себя гениальностью! Меня любит хороший человек, и я уезжаю к нему. Живи, как знаешь.
Удачи!»
Первые несколько минут он не мог поверить в то что прочитал. Сказать, что у него был шок, это не сказать ничего. Он просто не соображал, что это происходит именно с ним и что это написала его любимая, дорогая, единственная и неповторимая Маша. Взяв записку, Арсений ещё раз перечитал её. Холодный пот прошиб его с головы до ног. На всякий случай он позвал ещё раз:
- Маша?
Тишина была ему ответом.
Осознание реальности происходящего стало медленно накрывать его. Сказать, что всё рухнуло в этот момент - ни о чём. Марсианская гора Олимп придавила Арсения. Он был раздавлен, уничтожен, сметён. Просто один миг – и его не стало. Закончился Арсений Бурыгин, «подающий большие надежды в нашем советском искусстве».
Эта фраза врезалась ему в мозг ещё тогда, когда он зелёным студентом получил свой первый и единственный приз на конкурсе юных дарований в Москве. Тогда профессор Юрский, вручая ему награду, и произнёс эту сокровенную фразу, которую Арсений помнил вот уже больше 20-ти лет. Это была не просто брошенная кем-то фраза, это было для Арсения, как талисман, оберег, луч света в тёмном царстве. Именно это воспоминание давало ему надежду, что он не просто «мазила», а действительно талант. Он гений от Бога, но просто пока не может найти свою аудиторию. Тех людей, которые, как когда-то профессор Юрский, рассмотрят в нём его талант. Увидят его глазами, и поймут, что он гениален и он такой один. И не потому, что нет других Арсениев Бурыгиных, нет…, потому, что никто не может видеть так, и писать так, как видит и пишет АРСЕНИЙ БУРЫГИН. Именно так он подписывался на своих работах - заглавными буквами. И не потому, что сноб, а потому, что он так видел своё имя и фамилию. Именно все буквы равные, но обязательно заглавные. Только так и никак иначе.
Перед Арсением пронеслась вся его жизнь с Машей. Он вспомнил, как тогда, приехав из Москвы, он спешил к ней. Арсений прямо с поезда помчался к своей Машке с призом, бутылкой дефицитного «Советского шампанского» и дешёвым букетиком ромашек. Денег на розы не хватило, потому что премии почему-то ему почти никогда не платили. Признавали, но не платили. Пробегая по двору, где мирно играли дети, а мамаши чесали языками друг с другом, он приветливо бросил соседке развешивающей бельё на улице:
- Здрасьте, тетя Паша! Как поживаете?
- Да нормально, Сенечка, ты где был и чего такой довольный?
- Да вот, первое место занял на конкурсе, спешу Машку обрадовать! Жизнь-то, налаживается!
- Ну, поздравляю тебя, Сенечка! Я всегда говорила, ты у нас мальчик талантливый! - Крикнула вдогонку тётя Паша.
Арсений стремглав ринулся дальше. Проскакивая мимо старушек, всегда дежурящих на объекте «лавка у подъезда» он не преминул поздороваться и с ними.
- Здрасьте, баба Маня, баба Глаша, баба Груня! Извините, спешу.
- Здравствуй, Арсеньюшка! - Почти хором ответили бабули. И одна из них, когда Арсений уже скрылся в дверях парадной сказала:
- А какой хороший мальчик у Ирки с Пашкой вырос, просто загляденье!
- Да, да! – одобрительно закивали соседки.
Тем временем Арсений как ураган мчался наверх гонимый одной целью - поскорее обрадовать Машу. Это единственный человек, кого он хотел видеть в час своего триумфа. Нет, он конечно позвонил родителям ещё из Москвы и похвастался, но Машке он всё хотел сообщить лично, чтобы в полной мере насладиться её реакцией и посмотреть, как она будет гордиться им.
Арсений влетел в квартиру и с порога закричал:
- Машка, Машка - я выиграл, я первый!!!
Маша с радостным визгом бросилась к нему. С разбегу запрыгнула на руки, крепко обняла за шею.
- Арсенька, я всегда знала, что ты у меня талантище…! Я так тебя люблю!
Маша так крепко поцеловала его, что даже сейчас, по прошествии стольких лет, он помнил обжигающий жар этого горячего поцелуя любящей женщины. Надо сказать, что так, как тогда, она не целовала его больше никогда. Он бы запомнил. Это точно. Именно тогда они решили пожениться. Родители Арсения были тоже художниками, и они пожертвовали свою студию молодожёнам. Естественно, тогда Арсений и Маша и не думали прожить здесь всю жизнь. Они считали это временным убежищем и, при тотальном дефиците жилья, были несказанно рады этому счастью. Тогда они купили этот диван, тумбочку, что стоит у входа, и шкаф. Телевизор им уже подарили на свадьбу родители Маши. Так они обзавелись своим небогатым, но очень ценным на тот момент скарбом.
Когда в 91 - м Союз развалился, Арсений решил развернуться по полной. Они мечтали с Машкой, что он станет художником с мировым именем, ведь «железный занавес» пал. Они поедут в ненавистную Америку, и там американские буржуи будут отваливать им миллионы долларов за работы Арсения Бурыгина, и они, простые советские граждане, будут ужинать в обществе голливудских звёзд и мировых политиков. Есть устриц, перепелов и запивать всё это "Шардоне", другого красивого названия вина они тогда не знали. Не знали они и того, что не суждено им поехать в эту богатую Америку, и есть в обществе звёзд, звёздочек и даже звездюшек. Они не знали тогда, что даже просто есть они будут не вдоволь, так как востребованность таланта Арсения ушла вместе с Союзом, далеко и безвозвратно.
Вначале 90-х окрылённый своим признанием, Арсений вывез свои работы в народ. Что тогда значило выйти в народ? Выйти на РЫНОК. На рынок искусств, а признанием твоего таланта стали деньги, которые тебе платили за этот талант. Так, не мудрствуя лукаво, Арсений и поступил. Он взял свои немногочисленные полотна, загрузил их в старую «шестёрку» - такси и поехал продавать своё бессмертное творение. Благо, что они тогда успели с Машкой обменять советские рубли на американские доллары. У них их было всего 12, но это было целое состояние, по меркам начала 90-х. Зарплаты тогда были от 3-х до 20-ти баксов. И тот, у кого в кармане была «двадцатка», считал себя истинным королём и как минимум владел постсоветским миром.
Арсений взял пять, по одному доллару, что бы было удобнее рассчитываться со всеми, и поехал. Когда он дал водителю один доллар, за то, что тот довёз его на рынок, шофёр был готов вынести Арсения из машины на руках. А когда за то, что таксист помог выгрузить из машины его бесценные полотна, Арсений дал ему ещё один, тот чуть не стал целовать Арсения прямо на улице и поклялся возить его по его первому требованию, куда тот только пожелает. Арсений не сильно заботился о том, что его состояние в пять баксов быстро иссякнет. Он же приехал на рынок, и сейчас ему отвалят кучу бабок. Ведь он Гений. Расположившись в середине рыночной экспозиции, Арсений выставил ценники. Он не стеснялся. Цены на свои полотна он определил небольшие, ведь что такое тысяча долларов за истинного гения от искусства? Даже полторы тысячи он считал только началом его рыночного признания.
Первый день торгов прошёл не очень удачно. Мало кто интересовался искусством вообще, а искусством Арсения тем паче. А после того, как видели цены на «шедевры» к нему подходили только «пацаны» в малиновых пиджаках и спрашивали: «Каких классиков он здесь продаёт». Их интересовала только цена. Что было изображено, им было неважно. Им нужно было только «раскинуть пальцы» перед такими же «пацанами», что они за картину отвалили кучу бабок. Годовую зарплату директора завода. И тогда их «коллеги по цеху», оценили бы их тягу к прекрасному и купили бы картину за две годовые зарплаты директора завода. В то время вообще было модно кичиться богатством. Это было зарождение нового класса - «новые русские», так они себя называли. Они тогда могли всё. Подарить жизнь, отнять её, да и вообще творили что хотели.
Ещё одним пороком того времени был рэкет. Арсений довольно быстро познакомился с этим понятием и узнал, насколько эта сторона вопроса болезненна во всех отношениях. Как в физическом воздействии, так и в материальном.
Поначалу ему как-то удавалось подрабатывать и рассчитываться «за возможность нести искусство людям». Но к осени, а вышел он на рынок в начале лета, его пыл изрядно поугас и отразилось это в первую очередь на ценниках его «бессмертных» произведений. Там, где он тщательно выводил значки долларов, появилась красная черта, перечёркивающая, как госграница, эти проклятущие доллары, и над ними была привычная глазу советского обывателя надпись «рублей», наряду с надписью «распродажа». Причём цена осталась та же, а курс уже был 2000 рублей за 1 доллар. В общем, пыл Арсения упал на 2000 пунктов. К сентябрю, на него уже жалко было смотреть. От былой уверенности не осталось и следа. Весь осунулся, похудел и главное, «глаз потух». «Изжарил» его молодой российский капитализм. Арсений сгорел изнутри. Он давно вынашивал мысли покончить с «несением искусства в массы», но был один нюанс. Долг местным рэкетирам, за право нести это самое искусство в эти самые массы вырос до 100 долларов, что для безработного Арсения и его, мягко говоря, мало зарабатывающей жены была сумма катастрофически неподъёмной.
Когда, в один из осенних, дождливых дней на рынке, вновь появились рэкетиры, Арсений чуть было не растворился в своих картинах. Он огляделся по сторонам, бежать было уже поздно, и он безвольно, как бычок на заклании, стал дожидаться своей печальной участи. Рэкетиры планомерно обходили всех, и люди безропотно и «добровольно» расставались со своими кровно, рыночно заработанными «грошиками». Дистанция между Арсением и его погибелью неумолимо сокращалась. Рэкетиры приближались. К Арсению подошёл один из них, взял его за шею, как щенка, слегка встряхнул и могильным голосом произнёс:
-Ну, чё, маляр, капусту приготовил?
Художник начал невнятно блеять с перепугу:
- Мужики….
Его нагло прервал второй мордоворот:
- Мужики на тракторе землю пашут, козёл!
Арсений исправился: - Пацаны…, ну дайте ещё пару дней, совсем тоска!
-Ты чё, придурок? Мы уже с понедельника ждём, сегодня среда…! Не, я не понял! Маляр, ты чё? Ты за кого нас держишь? Мы здесь весь район крышуем! А ты нам, фуфло толкаешь! Ты последний остался, все давно отдуплились! Короче…, мне по барабану, завтра вместо одного «листа», принесёшь «касуху»! Ты на счётчике – понял, Мудило?
Арсений забормотал: - Но муж…, пацаны, у меня сотки нет, где я тысячу то возьму!? Я совсем пустой, я же говорю, не покупают ничего!
- Слышь, Маляр, ты нам тут мозг не засирай! Твои проблемы! Завтра с тебя косарь! А где ты его возьмешь, меня не парит. Жену на панель отправь, если сам заработать не можешь! Чмо! И учти, город маленький, не вздумай прятаться!
Все трое оскалили ряды ровных красивых зубов и заржали.
- Или за тебя твоя жена ответит. Она у тебя милашка! - Добавил третий.
Третий показал многозначительный жест недвусмысленно показывая, как именно жена Бурыгина за него ответит. Арсений понял, что они не шутят, и испугался ещё больше. Ведь он действительно не знал где взять деньги, а про тысячу долларов он даже не мечтал вот уже несколько месяцев, потому что им с Машей есть было нечего, не то что тысячами разбрасываться. Ситуация явно выходила из под контроля и он окончательно растерялся. Но тут неожиданно один из мужланов подсказал ему выход сам.
- А не принесешь - грабки поломаем! Усёк - маляр? Гы-гы-гы! Чем тогда малевать станешь? Хером? - Все дружно заржали.
С этими словами он сорвал картины Арсения и по очереди бросил их тут же в лужу, а последнюю с размаху одел ему на голову. Так же Арсений получил три смачных и очень унизительных подсрачника и только после этого рэкетиры ушли, не забыв набить ему стрелку на завтра в 20-00 возле входа на рынок.
Униженный, и полностью обескураженный Арсений стоял с одетой на голову картиной и не знал: первое, что ему теперь делать, и второе, как теперь жить после такого прилюдного унижения. На помощь к нему пришёл молодой парнишка.
- Не расстраивайся. Они всех пугают, не сделают они ничего. - Сказанные пареньком слова прозвучали так неубедительно, что Арсений разволновался ещё больше. Уже окончательно позабыв про перенесённые унижения, сняв с головы картину, помчался домой. Он очень переживал за Машу, и это придавало ему сил. Пробежав четыре квартала, он взметнулся на свою мансарду и успокоился только тогда, когда увидел Машу, мирно копошащуюся на кухне, делающую незатейливый ужин из капусты с морковкой.
- Что ты сегодня так рано? - Спросила, не оборачиваясь, она. Арсений не знал, что ответить и просто плюхнулся на стул, впервые переведя дух.
На следующий день ровно в семь часов вечера он вышел из дома, сказав жене, что у него дела в городе, и как телёнок побрёл к рынку на встречу со своей судьбой. Он не мог не пойти. Потому что угроза изнасилования его любимой жены жгла ему мозг. Он бы отдал за неё не только руку, но и сложил бы голову, так сильно он её любил и не пойти просто не мог. Прятаться действительно было бесполезно, потому что у бандитов везде были глаза и уши, а городок был слишком мал. На кого больше работали «менты», тоже был большой вопрос. Но это вопрос был для госорганов. А для простого обывателя всё было понятно. Зарплата милиционера мало чем отличалась от зарплаты рабочего, а искушений было в сотни раз больше. Не знаю, были в ту пору честные «менты», по-моему, вряд ли. Да и с проблемами в милицию никто не ходил. Если таковые возникали, то все их решали с «пацанами», которые являлись самыми откровенными бандитами. Именно «на стрелку» к таким «пацанам» и шёл Арсений.
Придя на рынок без пяти восемь, он прислонился к двери и стал ждать. Беспредельщики подкатили на чёрном БМВ в четверть девятого.
Я не стану вам описывать всё, что произошло после слов Арсения; Что денег у него нет, и что они могут сделать с ним всё, что посчитают нужным, только пусть не трогают Машу…! Они и сделали….
Утром следующего дня Арсений очнулся в больнице, рядом сидела Маша, нежно держа его перебинтованную левую руку.
Воспоминания Арсения прервались. Он бездумно стащил чёрную перчатку с левой руки и нежно посмотрел и погладил свою изуродованную ударами молотка конечность. Он даже улыбнулся какой-то грустной и нежной улыбкой. Ощущение теплоты Машиного прикосновения пробежало от руки выше и растеклось по всему телу. Через мгновение его руки опять безвольно упали, и он снова замер. Взгляд потух и упёрся в невидимую точку на стене.
Оставим пока Арсения с его переживаниями, а я расскажу вам, как его жизнь пошла дальше, после неудачной попытки озолотиться за счёт продажи «гениальных» полотен Бурыгина.
Скажем прямо, признания он не получил, но это вы уже знаете, но нужно отдать должное его упорству, он никогда не прекращал попытки его получить. Изуродованная левая рука мешала, конечно, но писал он правой, поэтому это было не смертельно. Работать на постоянной работе Арсений не мог, тогда не оставалось ни сил, ни времени на творение его шедевров, поэтому он подрабатывал на рынке, приторговывая всякой всячиной.
В августе 98-го Арсений подрабатывал на Ашота, тягая здоровенные сумки «мечта оккупанта» и торгуя турецкими джинсами. Там он и встретил своего преподавателя из университета, где 10 лет назад учился.
Арсений спокойно выкладывал товар на прилавок, когда подошёл покупатель.
- Сколько за джинсы? - спросил подошедший.
- Триста. - буркнул Арсений.
- Чего триста?
Арсений удивлённо поднял глаза на покупателя.
- Рублей.
- Бурыгин? Ты, что ли?
Арсений недоверчиво посмотрел на незнакомца, не понимая, откуда тот его знает. Потом просветление озарило его лицо.
- Семен Михалыч? Здравствуйте…, не ожидал.
- Я не знаю, чего ты не ожидал, а вот чего я не ожидал, так это тебя здесь увидеть. Удивил, так удивил! Ты что тут делаешь? У тебя же талант! Тебе писать нужно, а не на рынке торговать!
- Я и пишу, только вот никто мой талант нынче не ценит, кушать, Семён Михалыч, хочется, почему-то, каждый день. Да и Маша родила недавно, сын у меня – Ванюша. Как-то вот, кормить пытаюсь…. А Вы чего? Как поживаете?
- Да, что я, я хорошо…. Послушай, Арсений. Может тебе помощь, какая нужна. Ну, давай, я не знаю, ну, попробую выставку твоих работ организовать, что ли! У меня кое-какие связи появились…. Ты хоть пишешь, или весь в торговлю ушёл?
- Конечно, пишу! Вы же знаете, я не могу не писать, для меня - это как дышать. Вечерами. По ночам. Сейчас сложнее - Ваня маленький.
- Давай я тебе визитку оставлю, если надумаешь – звони.
Покупатель протянул Арсению визитку, тот взял, бегло пробежал глазами: «Генеральный директор холдинга «Аллюр»»
- Разведением лошадей занимаетесь?
- С чего ты взял?
- Ну, название «Аллюр»?
- Партнёру понравилось, вот и назвали. А так мы всем занимаемся, вот только от искусства далековато. То бананы из Эквадора, то компьютеры из Малайзии.
- Тогда, Семён Михалыч, не понимаю, чем Вы мне можете помочь, бананы продавать я не умею, в компьютерах не разбираюсь…. Спасибо за предложение, при случае воспользуюсь.
- Ну ладно, Арсений, мне пора. А ты позвони мне обязательно! Слышишь? Позвони!
- Позвоню.
После обмена прощальным рукопожатием старый знакомый Арсения ушёл.
В середине девяностых у Арсения родился сын. Они назвали его Иван, в честь деда Маши, она так захотела. Арсений не спорил, он и так был на седьмом небе, ведь теперь у него есть наследник, которому он может передать свой талант и свои работы. Он был уверен, что когда-нибудь найдётся человек, который поймёт его и по достоинству оценит. Уверенность в том, что его работы гениальны, никогда не покидала Бурыгина. Я даже не могу объяснить его этой слепой веры в свою правоту. Он просто это знал. Он знал, что он гениален и что Маша в это верит. Первые десять лет у Арсения даже мысли не возникало, что Мария Бурыгина свято лелеет его талант. Но с рождением Вани позиция Марии стала меняться. Ваня рос, и ему нужны были уже не только соски и пелёнки. А одежда, игрушки и полноценное питание, что в пору своей занятости на поприще великого искусства Арсений не всегда мог предоставить.
Через несколько дней после встречи со своим преподавателем Арсений сидел у телевизора и смотрел новости. Ашот позвонил утром и сказал, что сегодня на работу выходить не нужно и у Арсения выходной. Ничего не подозревая, Бурыгин лежал на диване и наслаждался незапланированным отдыхом. Диктор с экрана телевизора говорил:
- Уже многие аналитики окрестили этот кризис чёрным вторником…
Из кухни в комнату вошла Маша.
- А я-то думаю, почему такой ажиотаж, у меня вчера трёхмесячный запас раскупили - обратился к ней Арсений.
- А ты Ашоту деньги отдал?
- Нет. Он сказал, потом отдашь.
- А рассчитываешься ты с ним в чём?
- В долларах, он же товар в долларах закупает.
- Вот смотрю я на тебя, и думаю, ты действительно такой наивный или тебя мама в детстве уронила? Три тысячи долга. И не в рублях, а у тебя 12700 рублями…! Как теперь отдавать будем!?
- Вот гад…! Морда нерусская, он точно знал, что дефолт будет, поэтому и деньги не стал забирать. А сейчас в долларах потребует!
- Ну, наконец-то дошло…! Иди теперь почку продавай! – И добавила с издёвкой: - Бизнесьмен!!!
- Стоп..., дорогая, минуточку...! Семён Михалыч...!!! Он обещал мне выставку помочь устроить. Где я его визитку дел?
Почку у Арсения купили в одной подмосковной частной клинике. Когда медики-коммерсанты узнали, по наивности Бурыгина, в чем причина этой сделки, вместо 50 обещанных тысяч ему заплатили пять, этого как раз хватило чтобы рассчитаться с Ашотом, который вошёл в положение и не стал насчитывать проценты за просрочку, и покрытия других долгов семейства Бурыгиных. В общем, денег опять не осталось.
В полтора года Ваню отдали в детский сад, и Маша вышла на работу. Образования у неё не было, в молодости она об этом не задумывалась, да и зачем ведь она уже получила один ВУЗ (вышла удачно замуж), скоро Арсений станет знаменитым, и они будут купаться в роскоши. Потом всё стало платным, а денег на еду хватало с трудом, ну, в общем, кроме почётной должности няни, кстати, в том же саду, куда ходил и Ваня, плюс по совместительству уборщицы Маша никакой другой работы не нашла. Оплата была соответственно статусу работ – никакая. Так с никакой зарплатой Марии и непостоянными подработками Арсения они и жили.
Постоянно, в течении всех двадцати лет Арсений не переставал отсылать свои работы на различные конкурсы и выставки. Но они возвращались, либо не выставленные в экспозиции, либо без каких-то наград и замечаний. Но, помня слова профессора Юрского, Арсений не бросал работать, да и если откровенно, ничего другого он и не умел. Так: того чуть-чуть, сего чуть-чуть, а по сути и не того и не сего. В общем, картины – это и была его жизнь…. Нет, не совсем…, картины и Маша, так будет правильнее. Бурыгин, конечно, замечал перемены в поведении жены и перемены её настроения и отношения к его искусству, но до конца веря в свою Звезду, не допускал мысли, что Маша когда-нибудь его предаст и уйдёт к другому. Здесь на ум приходят следующие строки:
Измена – как коварная змея.
Не ощутив укуса, яда в кровь вхожденье,
Почувствовав лишь только измененья,
Ты в поисках причины ухудшенья
Находишь место подлого раненья,
И в миг прихода откровенья,
Ты ощущаешь истинную боль.
И чуя плоти разложенье
Ты понимаешь, что процесс гниенья
Не обратим,к большому сожаленью.
Ты окончательно сражён,
Познав и стыд и униженье.
Уж не знаю, насколько вы прониклись состоянием в, которое, вдруг неожиданно и резко попал Арсений Бурыгин, но со своей стороны могу констатировать, что уход любимой жены, а, главное, её предательство для Арсения было не ударом, не нокаутом, а бездонной пропастью, куда его бросила злодейка-судьба. Если бы он знал тогда, что это было его последнее испытание, наверное, всё в этой истории закончилось бы по-другому.
Но он ничего не знал и не мог знать, так как этого знать, нам не дано. Мы можем лишь верить в свою гениальность и, не сгибаясь и, не ломаясь тупо и смело, неутомимо двигаться к своей цели…, правда, если мы считаем, что это единственная достойная цель, к которой нас ведёт Он.
Накануне похода на сессию выездной московской комиссии у Арсения с Машей состоялся, мягко говоря, неприятный разговор.
Зайдя в комнату, где работал Арсений, Мария не выдержала:
- Хочу с тобой поговорить…. Слушай, я не против твоего искусства, но оно не может нас прокормить. То, что миллионерами нам не быть я уже смирилась, иди ты к Люське, но хоть на еду будет! Я на двух работах корячусь, Бурыгин, сколько можно так жить?
- Маша, ну ты же знаешь, я пытаюсь заработать. Но если я пойду на постоянную работу, когда я писать то буду? Для меня главное искусство. Деньги вторичны. Ну, дорогая, мы же с тобой уже это обсуждали!
- Тогда продай хоть одну картину! Талант на стол не положишь, ребёнок как оборванец ходит, про себя я вообще уже молчу!
- Ну, Машуня, потерпи немного. Я чувствую, что вот-вот прорвёт! Завтра я опять иду на выездную комиссию из Москвы, они поймут, они оценят! Ну не зря же меня хвалили!
- Да когда это было!? Последний раз тебя на выставке молодых художников хвалили! Премию дали, смешно сейчас сказать – 100 рублей. Но, Бурыгин, тебе сорок лет, время другое, твоё высокое искусство сейчас никому не нужно! Начни ты портреты олигархов рисовать, что ли!
- Не рисовать, а писать…. Ну, Маша, как ты не понимаешь, не могу я до такого опуститься, я лучше кочегаром пойду. Искусство – это не мазня на холсте! Это что-то высокое, великое! Нельзя его грязными руками хватать!
- Люська тебе давно предлагает идти к ним на стройку! Бурыгин, имей в виду, если ты не образумишься, я уйду, мне надоело ходить в штопаных трусах!
- А вот пугать меня не нужно, хотела бы уйти, давно бы ушла, и вообще – скатертью дорожка!
- Не искушай судьбу, Бурыгин, я действительно уйду!
- Да катись! Кто тебя держит?
- Ты испортил мне 20 лет жизни, я тебя ненавижу – бездарь! Мазюкаешь, мазюкаешь, а по результату – пшик! Хоть бы доллар за свою мазню принёс!
- Ну, ты ещё пожалеешь о своих словах!
С этими словами Арсений бросил кисти, одел уже известный нам наряд, взял папку с рисунками и вышел, громко хлопнув дверью. Ночь он провёл на вокзале, а к назначенному времени пошёл к кинотеатру «Победа» в фойе которого и проходило заседание выездной комиссии из Москвы. Что случилось после посещения гениальным Бурыгиным этого мероприятия вы уже знаете, а посему я продолжаю.
Сколько просидел Арсений в пустой комнате неизвестно, но лужа, накапавшая с его пальто, высохла. Шляпа тоже. Шарфу вернулась прежняя эластичность, в общем можно предположить, что просидел он очень долго. Была уже глубокая ночь и даже просматривались слабые признаки скорого рассвета. Бурыгин как сомнамбула поднялся и пошёл к двери. Он не понимал ни куда он идёт, ни зачем. Это было похоже на путешествие лунатика. Он вышел из квартиры, дверь осталась открытой. Сошёл по ступенькам и пошёл по направлению к набережной. Не знаю, сколько он брёл, но когда его силуэт замаячил возле моста, уже светало. Арсений спустился под мост и замер у парапета.
Под мостом находилось лежбище бомжа. Самого хозяина апартаментов на месте не оказалось. Если бы в тот момент хотя-бы кто-то заговорил с Бурыгиным, ничего бы не случилось.
У изголовья лежали два кирпича, которые, по-видимому, бездомный изгнанник использовал в качестве подушки. Но взгляд Арсения был направлен левее. Проследив за ним, мы бы увидели осколки винной бутылки, валяющиеся возле лежака с тёмным пятном на асфальте содержимого той же бутылки. В воспалённом мозгу истинного гения всплыла яркая картина, как через несколько лет, опустившийся до состояния завшивленности, Арсений пытается, трясущейся рукой, допить бутылку «Агдама», роняет её. Бутылка разбивается, и он в приступе белой горячки прыгает в тёмный омут реки. Коричневые воды тутже поглощают его.
Сорокалетнему Арсению так ярко представилась картина его бесславной кончины, что он вздрогнул всем телом. Отчаяние и дикий ужас просто навалились на него и он, не помня себя, наклонился и поднял кирпич. Не совсем понимая, что делает, он засунул его в правый карман пальто. Такую же операцию он хотел проделать со вторым кирпичом. Но в дело вмешалась изуродованная когда-то злобными рэкетирами левая рука и процедура засовывания кирпича правой рукой в левый карман пальто получилась даже комичной. Возникало ощущение, что он хочет в туалет, а сделать это негде.
Определив кирпичи в карманах, Арсений подошёл к парапету, за которым вяло и неспешно текли мутные воды реки, той же реки, водам которой художник Бурыгин накануне вечером доверил доставку в Мир своих бесценных произведений. Он наклонился над краем и замер. Он видел своё рябящее отражение в воде, и оно так искажало его лицо, что ему стало даже как-то не по себе. Яркие лучи осеннего утра освещали мост, но Арсений находился под ним и лучи его не касались. Тень моста создавала ощущение тёмного омута, дна в котором не было. Ещё мгновение…, раздался негромкий всплеск и шарф, которым была обмотана шея несчастного художника, ушёл за ним, как ныряющая змея, в пучину вод. Ещё мгновение, и рябь разлилась своим привычным ковром, поглотив все следы. Вода продолжала течь, а под мостом осталась только гнетущая тишина и присутствие вязкого одиночества.
* * *
Находясь на своей белоснежной роскошной яхте, пришвартованной в дельте реки, этим же утром мистер Смит – английский джентльмен и по совместительству представитель Королевской академии искусств Британии, вышел на палубу. Он сладко потянулся всеми членами своего тела, при этом золотая оправа его дорогущих очков, блеснув на солнце, зажглась множеством «зайчиков». Шёлковый халат разошёлся на животе, показывая миру милый пивной животик пятидесятилетнего мистера Смита. Как вы понимаете, он был весьма холён и ухожен. Про таких говорят: «Воняет деньгами». Потянувшись, мистер Смит заметил что-то в воде. Он неспешно подошёл к перилам яхты и уже перегнувшись, крикнул капитану:
- Андре, пришли сюда матроса с багром.
Через секунду на палубе рядом с мистером Смитом возник, как из-под земли, молодой матросик с багром в руках. Мистер Смит указал ему пальцем на что-то в воде, и матросик с готовностью начал вылавливать это нечто.
Спустя какое-то время мистер Смит, сидя в роскошной кают-компании своей яхты с восхищением рассматривал влажные рисунки и наброски, разложенные на ажурном стеклянном столике.
- Прекрасно! Прекрасно! - Не переставая, бормотал он. После получасового рассматривания работ, разложенных перед ним, мистер Смит взял серебряный колокольчик со стола и несколько раз негромко позвонил. В помещение вошла секретарша. Это была стройная женщина, лет тридцати с туго убранными в пучок волосами в безупречно сидящем на ней деловом костюме. При том длина, прямо скажем, короткой юбки, абсолютно не портила её деловитый вид, но при этом подчёркивала её стройные ноги и притягательную деловую сексуальность.
Хорошо поставленным голосом секретарша спросила:
- Чем могу помочь, мистер Смит?
- Соедини меня, дорогуша, с Питером из парижской академии искусств. - Не отрываясь от созерцания картин, сказал английский джентльмен.
- Одну минуту, мистер Смит!
Через минуту, подавая трубку секретарша, прощебетала:
- Питер на проводе, Сэр.
Мистер Смит взял протянутую ему трубку и перешёл на французский:
- Здравствуй, дружище! Как поживаешь…? Ты очень удивишься, но я нашёл, то, что ты так долго искал…. Да, здесь, в России…. Именно, именно, дорогой мой…! Имя художника? - Он поднял одну из работ и, коверкая на иностранный манер, прочитал вслух: - Арсений Бурыгин…. Я уже дал распоряжение капитану связаться с властями и найти мне этого Бурыгина. Да, жди, приеду с новым дарованием…! И тебе удачи! Бай!
Протягивая уже не нужную ему телефонную трубку, английский джентльмен произнёс, обращаясь к секретарше:
- Принеси мне, дорогуша, чашечку крепкого кофе, и капни немного коньяку…, это событие стоит отметить!
В нескольких милях от яхты английского джентльмена мистера Смита, в прибрежных кустах, в тихом речном прибое, виднелось что-то чёрное. При ближайшем рассмотрении это бесформенное нечто превращалось в раздутый труп так и не дождавшегося признания при жизни Арсения Бурыгина. Того самого несчастного самородка, который до последнего дня считал себя гением, и только после неблагозвучной кончины его получил. Селяви, как говорят французы.
* * *
В воздухе витал запах свежей земли. Возле могильного холма стояла Мария со своим сыном Иваном. Вся могила была усыпана цветами. Венков было так много, что их свалили рядом бесформенной кучей.
Семья Арсения сильно изменилась за последнее время. Одеты были с иголочки, знаменитые брэнды, дорогие вещи. На Марии длинное чёрное пальто, плавно огибающее её стройный стан, Иван одет в тёмно-серый костюм, а кашемировое пальто было небрежно наброшено на плечи. Мария держала огромный букет чайных роз, безвольно висящий в её руках. Неподалёку стояла машина, возле которой курил водитель. Как вы уже догадались, стояли они у могилы Арсения Бурыгина. Могильный холм ещё не был размыт дождями, наводя на мысль, что со времён похорон прошло совсем немного времени. Местный батюшка настоял, правда, чтобы могилу отнесли от других захоронений, поэтому Марии с Иваном никто не мешал.
События последних недель развивались с такой скоростью, что уследить за ними было очень трудно. Но тем не менее. После запроса Андре, капитана мистера Смита, по месту прописки Бурыгина пришёл участковый. Войдя в настежь распахнутую дверь, кроме приблудной кошки, он больше никого не нашёл. Не придумав ничего другого, участковый опечатал квартиру и доложил, что хозяева пропали. Канал «Культура», через несколько дней дал большое интервью мистера Смита. В этом интервью английский джентльмен сокрушался, что он не может найти гениального художника Арсения Бурыгина. Маша это интервью не смотрела, но её подружка Катька видела и не преминула немедленно сообщить об этом Машке. Мария не на шутку испугалась и бросилась домой. Увидев опечатанную дверь она, за малым Богом, не плюхнулась в обморок. Не зная что делать, пошла в милицию. Там ей очень обрадовались, нашлась хотя бы она, и приняли заявление о пропаже супруга, но так как она последнее время не проживала с Арсением, то сказать точно, сколько дней он отсутствовал, она не могла, поэтому решили пока в розыск не подавать, а подождать день два, может сам объявится.
Мистер Смит так восхищался талантом русского самородка, что новостные каналы стали выдавать эту информацию как сенсационную. Что, мол, в глухом русском городишке отыскался выдающийся, гениальный художник которого никто не может найти. Мария услыхав такие новости, бросила своего сантехника Кольку и вместе с Иваном вернулась домой. Их стали осаживать журналисты. Заезжали агенты музеев и просто богатые ценители. В общем, возле Марии с Иваном завертелась кутерьма. Всех интересовал вопрос: «А где же сам виновник сенсации? И можно ли приобрести его работы?». Так как Мария чувствовала за собой вину, она не решилась без Арсения что-либо продавать.
Тем временем два рыбака, напившись в дрободан, на спор полезли купаться. Когда один из них стал в воде на что-то мягкое и от толчка труп Бурыгина всплыл, они оба мгновенно протрезвев, кинулись звонить по 02.
Естественно в прессу просочились слухи о самоубийстве гениального самородка цены на его полотна стали расти в геометрической прогрессии. Но Марию эта новость не радовала, ведь она была виновата в том, что Арсений не дожил до своего триумфа.
Похоронили его с почестями. На похоронах народу было много, приехали даже из Москвы. Каждый старался показать, что он всё видел и понимал, но что-то мешало признать гениальность работ Бурыгина. Марии было всё равно, она просто скорбела о гибели Арсения и практически никого и ничего не замечала.
После похорон Мария приходила регулярно на его могилу. Сегодня она пришла с Иваном. Каждый день она приносила огромный букет роз, из-за которых могилы уже практически не было видно. Мария что-то шептала, но она это делала одними губами, почти беззвучно. Подобравшись поближе можно было различить её слова:
- Прости!!! Прости, пожалуйста, если сможешь!!! Я усомнилась в тебе, а ты всегда знал, что ты прав! Это я во всем виновата!!! Я вымолю прощение у Него для тебя! Ты во всём был прав! Твои работы стоят теперь миллионы! Нам выделили личного водителя и машину от академии…. Ну почему!? Ну зачем…!?
Мария безвольно рухнула на колени, за мгновение до этого букет выпал, и она так и вдавила его в рыхлую могильную землю. Шипы от роз впились ей в колени, но не замечая боли Мария упала на могильный холм и зарыдала.
- Прости меня Сенечка…!!! Прости…!!! Я не знала, что так всё будет…! Будь проклята та записка! Ты действительно талантище! Ты всем доказал, а я…, я не верила…! Я потрачу все оставшиеся силы, что бы вымолить у Него за тебя прощение!!!
Ваня растерянно пытался поднять мать и, только когда ему на помощь пришёл шофёр, им это удалось. Обессиленную женщину они повели к машине.
* * *
P.S.
- Следующий! - Откуда-то издалека донеслось до Арсения. Очнувшись, он долго крутил головой, абсолютно не понимая где находится. Осмотрел себя. Странно, он всё понимал, всё видел, но при этом ничего не чувствовал и сам он был не он. Тела, как такового, не было, он чувствовал только небывалую лёгкость. Так и не поняв, что с ним происходит, Арсений услышал раскатисто громогласный голос:
- Ну, что? Опять...? Обвинитель, слушаю. - Голос звучал не с конкретного места. Он исходил отовсюду. Он был везде и точно нигде. Арсений вообще не понимал, от кого он исходит, он просто окутывал его со всех сторон.
Через мгновение Арсений услышал другой голос, который раздавался откуда-то слева от него:
- Арсений Бурыгин, обвиняется в нарушении замысла Высшего, вторично, путём утопления.…Требую максимального наказание за содеянное, а именно отправку на дополнительное ПОЛНОЕ прохождение жизни. Содеянное не нуждается в других доказательствах, так как всё происходило у нас на виду и отягчающим обстоятельством, я считаю, является тот факт, что до получения желаемого обвиняемый не дождался всего лишь несколько часов!
- Что на это обвинение скажет защита? - Произнёс вездеприсутствующий голос.
- Высший, я делал всё, что только мог! - Прозвучал конкретный голос справа от Арсения. - На минуту отвернулся, а бомж разбил бутылку и за второй убежал! Вот они и не встретились…. Прости! Я виноват! Каюсь! На этот раз, могло всё получиться…. Может..., про рай я не заикаюсь, но может хотя бы в чистилище, или упростим испытания? Ну, уже во второй раз жизнь проваливает!
Ответом на эту реплику было вездеприсутствующее громогласное замечание:
- Ты что, Судья!?
Голос рядом произнёс:
- Нет, Высший, я ангел-хранитель!
- Так вот, ангел-хранитель, в подаренной им жизни они должны ценить каждое мгновение, каждый вздох. Ибо всё, что выпало на их долю, по-своему прекрасно, ново и необычно. Я проживаю с ними каждый миг, каждый их шаг, даже если они не подозревают этого. Я даю всем поровну! За недюжинный талант нужно и платить соответственно! Я не даю испытаний больше, чем человек может выдержать! Каждый человек способен «выпить свою чашу до дна», а для того, чтобы у него это получилось, тебе работать нужно лучше!
- Но, Верховный, есть ходатайственная молитва от его вдовы, она просит наказать её вместо него! – Несмело заметил голос справа.
- Она сначала должна ответить за свои деяния, прежде чем бросаться на защиту.
- Так, что, опять в ад!? - с сожалением произнёс голос справа.
На что Он, не задумываясь, ответил:
- Вина доказана безоговорочно! Приговор окончательный, и обжалованию не подлежит…! В ад! - Громкий раскат грома оглушил Арсения, и он куда-то провалился.
* * *
В роддоме Энска молодая женщина мучилась в родовых схватках. Рядом стоял дежурный врач, тяжёлые роговые очки почти наполовину скрывали его лицо. В родильном зале ещё были две акушерки. Они помогали врачу и подбадривали роженицу.
- Ну, давай, давай, миленькая моя! - Говорил врач.
– Поднатужьтесь, женщинка – говорила дородная акушерка лет тридцати.
Женщинка и так старалась вовсю. Она так тужилась, что глаза её налились кровью. Волосы прилипли от пота ко лбу. Она истошно кричала и при каждой схватке поднимала голову и выпучивала глаза.
- Ну, давай, моя милая, ещё немножко! Вот, вот, уже головка появилась! Так, так, хорошо! – произнёс доктор. После этой фразы через несколько мгновений младенец был уже в его крепких руках. Врач положил новорождённого на одну руку, а другой легонько хлопнул его по попе. От шлепка малыш заплакал.
- Ну вот и отличненько, - сказал врач и передавая плачущего младенца подоспевшей акушерке сказал:
- Поздравляю, мамаша, у Вас мальчик!
Акушерка перерезала пуповину, обтёрла малыша и, завернув его в пелёнку, положила матери на грудь.
Доктор в это время мыл руки у рядом стоящего умывальника. Взяв в руки полотенце, предложенное ему второй акушеркой, он подошёл к счастливой матери.
- Как сына назовете, мамаша? - Спросил он спокойно.
- Арсением!
КОНЕЦ.
P.P.S. Пусть воздастся каждому по терпению его и упорству!
И помни, до твоего триумфа может быть лишь один час надежды.
Дмитрий Гомельский
2014 г.