ГЛАВА 21.
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО…
Поездка в старую квартиру в Торонто как-то тяжело аукнулась им обоим.
Вероника погрустнела и стала ещё напряжённее.
Иннар впервые за полгода, что работал у неё, пожалел о согласии на предложение: стать бодигардом, «второй кожей» знаменитой художницы и фотомодели. Мельком оглядывая людей, выполняя привычное дело, всё чаще ловил себя на мысли, что чувства мешают жить и трудиться. Поймав печальный сапфировый всполох, едва успевал отвести взгляд, страшась, что она прочтёт в нём любовь. Что сердце сгинуло в сини, понял на маленькой кухоньке в то мгновенье, когда назвала его Инари.
«Одним словом убила, волшебница! Как догадалась? Никто не ассоциировал старинное имя скандинавов Иннарис с названием озера в Суоми! Лишь Илма называла. Но не этим же привлекла? Нет. С женой срослось сразу несколько аспектов, зародив сердечную привязанность, любовь».
Расслабившись на несколько минут, пока Никой занялись гримёры, продолжал вспоминать и рассуждать, вскидывая периодически глаза цвета моря в сторону команды фотографов – фотосессия для именитого глянцевого журнала.
«С канадкой всё получилось само собой: произнесла легко, не задумываясь, соотнеся созвучие и превратив его в добрую невинную шутку. Шутку, сразу подкосившую меня, как косой по ногам», – закрыл на миг глаза.
Вдруг ясно увидел картину далёкого детства: дядя Рольф, величаво и размашисто косящий на выгоне за домом. Сколько их семьи живут в Канаде, а Рольф так и остался норвежцем: суровый, трудолюбивый, малоразговорчивый и мудрый, как и положено по имени. Улыбнулся тепло, вздохнул, опомнился, раскрыл глаза.
«Не отвлекайся, мечтатель! – заставил себя сменить тему. – Столько сегодня новых парней тут крутится! Совпадение или её условие? Не удивился бы. Истинная женщина. Как хохотнула та ядовитая ассистентка с розовыми волосами: “Супер-самка!” Грубо, но в точку. Женщина, всем женщинам женщина. Уникум. Элита…»
– Господин Петерс… – к нему торопливо шла рыжеволосая высокая девушка-ассистент, – Вас просила подойти госпожа Вайт, – пригласив изящным изысканным жестом тонкой руки, слегка поклонилась. – Прошу, вот сюда, пожалуйста.
– Что-то неординарное? ЧП?
– Хуже – катастрофа! – нервно поправила чёлку, прижала тонкими пальцами папку-портфолио к груди. – Не прибыл нужный манекенщик. Требуется срочно мужская модель: молодой, крепкий и сильный, с выправкой военного, желательно. То, что имеется сегодня здесь в наличии – никуда не годится! Эти астенические мальчики, скорее схожие с геями, не та тема. Вы и нужны.
– Это исключено…
Договорить не дали: из гримёрки вышел визажист, больше похожий на танцора балета, придирчиво осмотрел зрелого седеющего мужчину, задумался, метнул взгляд вглубь закутка.
– Готовьте копирку и тонировочный крем. Идеальный выбор, госпожа Вайт! У Вас, как всегда, безупречный вкус. Сессия взорвёт рынок!
– Ээээ, парни… – пытался протестовать Петерс.
– Зайди, Иннар. Оставьте нас на пять минут, дорогие. Даже на десять – успеете спокойно кофе выпить, – голосок Ники был глух и устал, что заставило всех стихнуть и замереть, задержав дыхание. – Джуди! Ты слышишь меня, милая? – дождавшись негромкого «угу» из угла буфета, продолжила: – Вскрой те два контейнера. Порадуй трудяг. Приятного аппетита, обжоры!
Молодёжь загалдела, рассмеялась, зааплодировала.
Через десять секунд в павильоне стало тихо и пусто – в буфете начался пир.
– Госпожа…
– Пошлю к чёрту, если ещё раз «выкнешь»! Зайди и закрой дверь, Иннар, – вспылила.
Повернулась возмущенным побледневшим личиком, откинула резким движение руки волосы слева, открыв тонкую шею и безупречную грудь в низком декольте шёлковой комбинации, под которой не было белья. Крепкие и красивые груди были едва прикрыты тонкой матовой тканью, не скрывающей очертания сосков и ореолы. Не обращая внимания на неглиже, покачала головой, вздохнула протяжно.
– Выручи, пожалуйста, этих недотёп, прошу! Они даже не прочитали сценарий и привезли с собой этих «голубков»! Время и деньги на кону – не откажи мне в просьбе, умоляю!
Встала и прошла к двери, где он застрял столбом, увидев потрясающую картину.
– Обещаю не приставать, Инари.
– Не называй меня так… – то, как прохрипел, сказало всё и сразу: сорвался.
Не говоря ни слова, отлепила от притолоки, взяв за руку, подвела к дивану и усадила силой.
Не успел воспротивиться, склонилась и, взяв в тоненькие прозрачные пальчики его голову, приникла к губам с таким сладким поцелуем, что не столько успокоила, сколько сорвала вообще стопор! Схватив её за осиную талию, встал во весь рост, вжал желанное тело и едва не закричал от переполнивших душу чувств, когда с радостью прижалась, обвила ножками торс, как только приподнял над полом, положила дрожащую ладошку на горящую щеку и всё целовала и целовала ждущие и истосковавшиеся губы…
Очнулся на диване и понял, что девочка сидит на его коленях, а он в исступлении покрывает плечики поцелуями, сходя с ума от бархатистой нежной кожи волшебницы.
«Погиб… Пропал с концами… – почти вслух рычал, припадая к пьянящим губам, ключицам, крупным соскам. – Богиня… Оестара…* Фрейя…»
Ника тоже не владела собой: страстно стонала, выгибаясь дугой под жадными губами и руками, всё сильнее прижимаясь бёдрами…
Сотрудники нахально расположились под дверью гримёрки, переговариваясь и посмеиваясь, пили восхитительный кофе, что госпожа заказала в ресторане неподалёку, закатывали в блаженстве глаза, нахваливали ту бесподобную выпечку, что так быстро закончилась.
– …Да, если бы ещё пару раз по столько – и жизнь показалась бы раем! – молодёжь хохотала, косясь на дверь комнатки. – Взбитых сливок можно было и побольше припасти – маловато оказалось! Даже никого в них не испачкали – не удался ланч, госпожа Вероника!
– Прибавите хоть фунт – уволю и наберу новых скелетов!
На пороге появилась смеющаяся художница в крошечном шёлковом халатике, окидывая придирчивым взглядом парней и девушек-моделей.
– Вы… да-да, наша пара сладкая – на весы! В кадр не влезете, сластёны!
– Точно-точно, госпожа Вайт, – заныли остальные, хохоча и строя уморительные плаксивые рожи, – это они сливки-то и съели…
Бедлам был громким и долгим.
Лана распекала нерадивых, наставляла новичков, что-то требовала от режиссёра и оператора…
За это время Петерс медленно пришёл в себя, привёл одежду в порядок, смог взять эмоции под контроль, совладал с крупной дрожью рук и тела, поражаясь до немоты самообладанию чаровницы с такой потрясающей фигурой и неповторимой кожей. Тяжело дыша холодным воздухом, льющимся из приоткрытого окна, усилием воли пытался затолкать вырвавшиеся на поверхность страсть и темперамент, чувства и мысли.
Спустя десять минут понял, что срыв преодолён с минимальными потерями: осталась лёгкая дрожь рук, да не прояснилось зрение – давление подскочило, должно быть. Не думал пока ни о чём. Для анализа произошедшего не было времени – Вероника вернула гримёров в гримёрную.
– …Решайте, что первым будем снимать. Можно сделать те сцены, где я буду черноволосой. Потом и с каштановым колором разберёмся.
Подошла к Иннару, заглянула в виноватые, но счастливые глаза сияющим взором, погладила прохладными пальчиками напряжённую шею, прижалась лбом к крепкому плечу.
– Как ты? Решился? Всё в порядке? – тихо.
Не дождавшись ответа, обернулась к сотрудникам.
– Волосы модели сразу оттените, или будут кадры с этой потрясающей благородной сединой на висках? – отвлекала.
В его согласии же не сомневалась, почувствовав это в мощном взбудораженном биении сердца: чуткие пальчики лежали на груди – подсказали.
– Спасибо, Инари, – шёпотом, словно пушинка пролетела.
Работа завертелась.
Сновали мастера: стилисты, косметологи, гримёры; то и дело костюмеры вносили одежду, что-то примеряли на новоявленного мужчину-модель, советовались с ним уважительно и серьёзно; внимательно прислушивались к госпоже, которая всё и вся контролировала и гасила недовольства улыбкой или тонкой иронией.
Иннар поражался и восхищался, лишь теперь с головой окунувшись в сумбурный и сумасшедший мир фотомоделей.
Лишь к вечеру основные сцены были отсняты, заставляя бесконечно менять позы, выражения лиц и глаз, переодеваясь и меняя грим, цвет волос и причёски… Лица, маски, образы…
Петерс едва не свихнулся с непривычки.
– …Подойди на минуту, – встала навстречу, положила руку на мужское плечо. – Нужны довольно откровенные фото. В одежде. Я не разобью твоей семьи?
Только молча покачал головой.
Встав на цыпочки, прижалась носиком к щеке, закрыв глаза. Такая нежность выдавила обоюдные слёзы.
– Благодарю, мой викинг.
Пожалуй, впервые в павильоне было так малолюдно и тихо.
Осветители и монтировщики, электрики и прочие работники ходили едва ли не на цыпочках и ревниво зыркали возмущёнными глазами на посторонних и любопытствующих, вынуждая тех быстро уходить без оглядки. Все понимали – происходит что-то незапланированное и непредвиденное сценарием, но мешать спонтанным сценам не стали, лишь шёпотом советуясь и помогая в затруднительных ситуациях. Только режиссёр и оператор периодически негромко бранились, отстаивая свою точку зрения. Свара заканчивалась властным окриком госпожи – её слово было решающим.
– …Куда? Домой? – Иннар посмотрел в зеркало заднего обзора.
Покачала головой, сидя с закрытыми веками, под которыми явно проступили синевато-розовые тени. Посидев, медленно раскрыла глаза с покрасневшими белками, как-то глубоко, по-особенному посмотрела на него, породив дрожь возбуждения и предвкушения.
Осип от волнения и важности момента, едва выдавил:
– В отель?..
Ответить не успела – зазвонил сотовый.
Как только поднесла к уху, сильно побледнела, выпрямилась, распахнула глаза, в которых плескался безграничный ужас. Выдохнула тихое «ждите», отрубилась и посмотрела на обернувшегося и почувствовавшего недоброе мужчину взором самой Смерти.
– Нэт в реанимации. В аэропорт, быстро!
Никогда Петерс так не гнал навороченный и разрекламированный джип!
Благо, фотостудия была неподалёку от аэропорта «Монреаль Трюдо», иначе нарвался бы на полицию однозначно.
Загнав машину на второй уровень, пулей выскочил и выхватил Нику из салона, едва успев кинуть ключи подбежавшему и возмущённо верещащему служащему, крикнув торопливое «вернусь».
Умело лавируя, протащил девушку к столу регистратора. Заминки с билетом не возникло, как и с вылетом местного чартера. Перед дверью терминала на посадку сильно обнял любимую, не смея поцеловать на людях. Поняла, благодарно прижалась на миг тельцем, вскинула глаза-пропасти и… исчезла за перегородкой.
Кинулся к окну, стал искать глазами джет, но не нашёл. Решив, что из другого выхода будет посадка, примерно по времени вычислил, когда её борт взлетел с самой дальней взлётной полосы, проводил его глазами. Подождав пятнадцать минут, послал SMSку на планшет: «КАк ты?»
Ответила быстро: «В порядке. Не прилетай. Сообщу о возвращении. Дождись, Инари! Фрейя».
После таких слов готов был поселиться в аэропорту до самого её возвращения.
…Вероника плохо помнила следующие несколько дней.
Всё сбилось в тугой ком страха, тревожных взглядов родных, прохладных голосов врачей, неясной маленькой почти игрушечной фигурки-куклы где-то там, за множеством стеклянных перегородок в отделении реанимации, куда не пускали, позволяя лишь издали наблюдать сквозь прозрачные стены.
– Поедем домой, родная, – осунувшийся и сильно похудевший Банни едва оторвал от стекла жену. – Самое страшное позади. Мама успела сориентироваться, не стала слушать наших врачей. Схватила Нэта и сюда, в Окружную клинику, – облегчённо вздохнул, прижав дрожащую Нику к мощной груди. – Сказали, круп, очень опасная форма. Едва спасли. Кровь… – замявшись, решил договорить, – сразу от донора взяли. Мама так настояла, мол, пока родителей разыщут на маршрутах, дитя погибнет. Вот и нашли тут же донора. В университете клич кинули – набежали ребята. Надо будет их отблагодарить, наверное, да?
Кивнула, ещё не в состоянии что-то серьёзное и конкретное решать.
– Вот и я так подумал. Скоро наша команда будет в Монреале играть – обеспечу их билетами, – заметив отстранённость во взгляде, свернул разговор. – Домой.
Потом были сутки безумия.
Едва оказывались в квартире, Банни сошёл с ума, изводя Нику страстью, буквально насилуя.
Не обижалась, понимая, что так защищается от ужаса и страха потерять сына.
Что ребёнок не его по крови, сразу перестало волновать. Вот и потерял голову от потрясения, отрывался на жене, думая, что и её отвлекает от горя любовью.
Не сказала, что на неё беда оказывает иное воздействие. Терпела, старалась забыться в чувственности, закрыть ею и несчастье, и вину, и чувство, что никудышная мать. Дико переживала, понимая, что так матери себя не ведут: уезжают на месяцы, забывая даже звонить родителям и няне, Терезии Ниньера. Старушка сама постоянно звонила, деликатно давая понять, что ребёнок жив и растёт. Тяжело вздыхая, винила себя, плакала, раскаивалась, но часть сущности замерла в предвкушении нового сердечного чувства – к Иннару. Поняла сейчас, стоя под душем после нескольких часов безумного секса с мужем. То, что Эсти придётся с нею несладко, знала и, как могла, предупреждала.
Он лишь темнел красивым мужественным лицом, хмурился, но, превозмогая ревность и душевную боль, согласно кивал, стискивая в ручищах вероломную возлюбленную. Всё знал: что будут любовники, что будет парить от новых чувств под облаками, а от этих вспышек лишь ярче станет сиять талант, что по таким изменам отныне следует отмеривать совместную ленту жизни… Всё знал. Не знал только одного: как жить без Ники. Вот и терпел все выходки, отчаянно надеясь, что скоро родятся и его дети от любимой, тогда станет девочка-вулкан спокойнее и вернее. Надеялся на это с пылкостью и истовостью страстной натуры, вобравшей в себя итальянские и мексиканские корни.
– …Эсти, заходи, – окликнула тихо, выглянув из бокса. – Он спит. Можешь посмотреть поближе.
Войдя на цыпочках, боялся дышать, придерживая рукой защитную маску. Склонившись над кроваткой сына, отметил, как похудел, просели глазки в глазницах, сморщилась кожа на головке и ручках крошки. Не смог сдержать стона и слёз. Заметив покачивание головы Ники, быстро отёр глаза, взял себя в руки, дрожащими пальцами погладил детские волосики, которые становились явно тёмно-рыжего цвета, счастливо улыбнулся, вскинув глаза на любимую: «Твои!» Не сдержав порыва, осторожно положил большой палец правой руки в полураскрытую ладошку Нэта.
Едва почувствовав тепло, мальчик сильно сжал ручку и, не просыпаясь, улыбнулся, показав ямочки на впалых щёчках.
Банни, стиснув зубы до скрипа, беззвучно разрыдался.
Вероника шагнула, обняла, поддерживая в трудную минуту.
Что бы ни чувствовал парень до этой минуты, отныне стал настоящим отцом крохе.
– …Собираешься перебираться в Торонто? – Стас пытался образумить дочь. – Здесь тоже имеются выставочные залы и телевидение, пресса тебя знает, всё налажено. Что тебя держит? Бомонд? Пусть сюда приезжают – раздолье и перемена мест обитания, – мягко рассмеялся, обнял любимицу, тайком вздохнув: «Отощала!» – И муж поближе будет. Ближайшие серии игр пройдут в северных штатах Америки, база арендована в Индианаполисе – чаще сможете видеться.
– Не могу обещать. Столько работы навалилось! Там мои ребята, коллеги, съёмочная группа – все свои. Столько лет вместе! Не буду напрасно обнадёживать, родной, – забравшись на его колени, как в детстве, положила черноволосую голову на плечо, прижимаясь носом к щеке. – Мы такие шумные соседи! Сбежите! Уж лучше наши глухие старики на Лазаль-Авеню! Ни разу не пожаловались, представляешь?
Домашние расхохотались, покраснев лицами.
– Ого! Над чем смеётесь?
Банни вошёл с подносом, следом шествовал Уилкс с кофейником. Поставив ношу, обернулся к дворецкому:
– И часто Ваш хозяин так смеётся, господин Стэм?
– Как только выдаётся удобная минута, господин Эстебан, – поклонившись, начал разливать по чашкам превосходный кофе, так прославивший зрелого мужчину. – Дети часто смешат, гости порой бывают весьма странные, – разносил напиток, предлагал выпечку. – Тут недавно девица с малиновыми волосами была, – закатил юные мальчишечьи серые глаза. – Вот уж смешная!..
– Неужто эта, с телевидения? – Ника обернулась к матери, что-то тихо выговаривающей младшему сыну Ману, затирая на его рубашонке пятно. – Не успокоились до сих пор?
– Вспомни, чем закончилось в прошлый раз с нами? Вот и вам этого не избежать. Это как раз тот случай, когда проще уступить и сказать «да», чем объяснить, почему «нет», – Лана зыркнула на притихших Стаса и Тони. – Нужно подумать, кто писать будет сценарий. Папа тут вряд ли поможет, – внимательно присмотрелась к мужу зорким всезнающим взглядом. – Или я чего-то не знаю?..
– Это их история – им и писать, родная. Мы будем помехой. Спросят – поможем, напомним, но не больше. Смирись. Это не наша история. Свою, слава богу, пережили худо-бедно.
– Мы ещё не готовы к этому. Не улеглось в душе и голове. К ней нужно приступать с остывшими чувствами, – Ника улыбнулась Банни, когда сел рядом, подставила щеку под поцелуй. – Пока кипим. Сваримся – созреем, – рассмеявшись, обернулась к дворецкому: – Стэм, когда малинововолосая ещё раз придёт, смело отравите её!
– Пришлют кого-нибудь… с зелёными. Смысл травить?
Вечер выдался тёплым и по-настоящему семейным.
Когда собрались расходиться, Стаса вызвали к телефону.
Все насторожились.
Стэм, поймав тревожный взгляд госпожи, тихо выскользнул из гостиной и прошёл к кабинету хозяина, неподалёку ожидая распоряжений. Когда он вышел, старик опустил глаза, понимающе вздохнув: «Опять эти!»
Стас, постояв несколько мгновений на пороге кабинета в замешательстве, очнулся, увидел невдалеке дворецкого, задумчиво посмотрел на него, тяжело выдохнул, покачав головой: «Начинается…»
– Приготовьте на субботний ланч запас кофе и разной выпечки, Уилкс. И пару ваз с фруктами, побольше. Едет телевидение. Они начали снимать документальный фильм о наших семьях. Кажется, нам не избежать новой волны публичности.
– Молодых отправьте домой. Покажем им длинный нос, господин! – Стэм удивил до оторопи смелыми словами. – Уберегите детей от своры! – шагнул ближе, посмотрел непримиримым взглядом открыто и отважно. – Пусть довольствуются старыми костями. Зубы обломают, грызя их!
Постояв мгновенье в потрясении, Стасик расхохотался на весь коридор, просто не в состоянии остановиться.
Дворецкий застыл в безмолвии, не моргая, смотрел в пол, лишь покрасневшие уши выдавали удовольствие и торжество.
– Идея отличная, честное слово! Только невыполнимая. Не теперь. Придётся пойти на это…
Услышав сдавленные слова хозяина, истинный англичанин посерьёзнел глазами, выпрямился, став ещё выше и величественнее, замер, протяжно поражённо выдохнул, опустив печально плечи: «Приказали. А всё проклятые деньги…»
В пятницу с утра в особняке семьи Вайт с раннего часа все «стояли на ушах».
Детей отправили в дом Энтони, запретив и нос казать в особняк до особого приглашения; с ними откомандировали Терезию и гувернантку, отдав женщинам детей на откуп.
Взрослые же занялись подготовкой к нашествию телевизионщиков, пригласив фирму по обслуживанию банкетов.
Воспользовавшись тёплой погодой, хоть октябрь и вступил в права, развернули огромный шатёр позади дома прямо в чаше пустого бассейна.
Это решение вызвало ядовитые язвительные смешки детей: «Утопите их там!»
Топить не решились, хоть и было жаль, как, посмеиваясь, шептали домашние.
Идея с бассейном была единогласно признана весьма удачной: простор, чистота, прохлада и лёгкий запах моря – последнее время была морская вода.
Устроители повосторгались предложенным, быстро освоили и обжили пространство.
Нашлось место и для столов, и для кресел с диванами и столиками для интервью, и даже для небольшой барной стойки, где царствовал и правил Стэм Уилкс. Старик был в белоснежной рубашке с раритетными бриллиантовыми запонками – подарок госпожи Ланы на юбилей, и лучшем фраке из дорогого сукна английского производства – дар от господина Стаса к семидесятилетию. Под началом величественного дворецкого находились пятеро новеньких официантов из ближайшего дорогого ресторана – профессиональная помощь была обеспечена.
Хозяева надели коктейльные платья и смокинги, пригласили самых сведущих и умных друзей…
Телевизионщикам пришлось туго за те три дня, пока приезжали и работали с семействами Вайт-Мэнниген-Санчес.
Выпив несколько галлонов великолепного кофе, что им подавал Стэм, съев гору выпечки, сандвичей, бургеров, горячих сосисок, упившись коктейлями, многие из которых были весьма опасны с точки зрения алкоголя, что выкосило полгруппы в первый же день, медийщики остались в полнейшем восторге от приёма, еды и того количества материала, что удалось отснять и записать. Понимали, что их талантливо «развели», выдав грамотно отсеянную правду, что факты на редкость профессионально отшлифованы, а многие свидетельства невозможно проверить или опровергнуть, но всё равно, стороны разошлись очень довольными друг другом. Семейства – что не удалось ушлым журналистам что-то неприглядное раскопать, кроме пары-тройки свидетельств явно полоумных стариков. Медийщики – что так удачно застали всех героев в одном месте, а это позволило устроить настоящий перекрёстный допрос под прицелом нескольких телекамер.
Позже выяснилось, что часть материала засвечена, испорчена или сжата до нечитаемости и абсолютно не поддаётся расшифровке даже на новейших гаджетах! Кто оплошал в такой сумасшедшей толчее и бедламе, не выяснили, хоть и занимались этим весьма компетентные службы – тщетно. Потом ещё не раз слёзно просились к Вайтам и Санчесам, вымаливая пояснений или дополнительных рассказов, но все попытки не увенчались успехом.
«Всё, что сняли тогда, никоим образом не годится даже для документального фильма! Куда уж мечтать о полном метре? – слишком поздно дошла истина до журналистов. – Именитая семья нас оставила «с носом», не отказав, не обманув открыто! И юристам не зацепиться – наш косяк! Провал!»
– …Как думаете, мы нигде не напортачили?
Лана обвела взволнованными и встревоженными глазами домашних, как только всё было закончено и приведено в порядок.
– Мы не одиноки были на этом фронте. Где что-то позволили лишнего – было кому исправить, – Стас спокойно обвёл семью мудрыми серыми глазами. – Друзья нас так здорово поддержали – нужно отблагодарить обязательно! Как только Нэт выздоровеет – устроим вечеринку, пожалуй. Как идея?
Вместо ответа раздались аплодисменты.
– Так и поступим, – подытожил.
– Мам, я хочу сына забрать… – заикнулась, было, Ника.
– Не обсуждается! – рявкнула мать. – Переезжайте в Торонто – пожалуйста. Нет – он останется здесь. Вы оба в разъездах, дома лишь для интима видитесь – не место там ребёнку. Точка.
– Согласен, – Тони поднял руку, голосуя «за». – Здесь и я с ним вожусь, и бабушка, и дедушка. Да и дети его любят до писка. Няни вообще срослись кровью и плотью! Прости, родная. Вам он пока помеха. Решайте вопрос с переездом. Скучаем по вас. Набирайтесь смелости и срывайтесь.
– Поддерживаю, – Эсти сдался подозрительно быстро.
Обидевшись на домашних, Вероника резко повернула свирепое пунцовое личико к мужу. Обнял-стиснул крепко, зашептал что-то личное на ушко, на что вспыхнула, ругнулась матерно и ринулась в комнату. С покрасневшим лицом кинулся следом, истошно вскрикнув: «Ника!»
– Вот вам и доказательство: страсть их дитя! – расхохотался Энтони, поглядывая на Лану. – Пока кровь не успокоится – не до детей будет.
…Спустя четыре дня, она возвращалась в Монреаль самолётом. Могла, конечно, вызвать Петерса, но, памятуя расставание, решила лететь. Сев в самолёт, отправила SMSку: «Лечу!»
Через час встретил и сразу увёз в загородный маленький отель, где Нику вряд ли могли узнать.
Иннар едва дождался любимую! Почему-то страшился звонков и сообщений, был уверен, что вместо слова «встречай» доведётся прочитать иное: «Уволен». Отчего так думалось, не мог понять. Теперь, когда увидел её, вмиг забыл обо всех страхах.
Полностью окунулся в любовь и желание – больше не хотел скрывать ни того, ни другого. Лишь ласково бодался и виновато улыбался, когда напоминала его же слова при найме на работу: «Не чувствителен к женским чарам… Не имею предпочтений…» Почему так скоро пал, не разбирался. На задворках разума сознавал, что семейная жизнь не принесла ожидаемого счастья и чувства удовлетворения, не потому ли отозвалось сердце на такой мощный зов женщины с большой буквы? Ведь только с Никой перестал постоянно и навязчиво вспоминать умершего сына! Только с ней. «Выносив и родив» её ребёнка, отпустил память о своём – это стало настоящим откровением и потрясением. Впустив новое чувство в сердце, смог выдавить обуглившееся, спёкшееся до камня, горе из обожжённой души.
Ника излечила, воскресила из пепла, заставила вспомнить, что такое истинная любовь и чувство единого тела.
– Ты понимаешь, что произошло? Они сделают выводы. Чем обернётся?.. Представляешь?..
– Да. Дай мне время, прошу, – у него не было пока ответов на её вопросы. – Позволь пожить хоть три дня без них. Без всех. Только ты…
Отель был старинным, кирпичным, тёплым, уютным.
Глядя на его причудливую архитектуру, Вероника впервые в жизни задумалась о собственном особняке. Для своей семьи и детей. Дом мамы был под завязку наполнен ребятнёй, криками и неповторимой обособленной жизнью, а её особняк будет лишь для детей под фамилией Санчес. Ухмыльнулась, скривив красивый пухлый рот: «Хоть в стиле асьенды строй!»
– Как лукаво ты улыбаешься, любимая! – Иннар притянул, сладко целуя губы, сводящие с ума формой и умением заставлять его кричать ребёнком. – Что за весёлая мысль зародилась в твоей гениальной голове? Цикл карикатур?
Рассмеявшись, прижались крепко телами, радуясь короткому счастью.
Грустно было, но понимали ясно: ему придётся уйти от Ники. Страсть – плохой советчик. Ещё худший охранник.
Разлука маячила перед глазами, заставляя любить впрок, до синяков, до ссадин, до следов от укусов. Иннар жалел любимую, беспокоился о честном имени. Она же «отрывалась» до исступления, расцарапав и искусав в кровь, впадая в лёгкое безумие от отчаяния, едва ли задумываясь о последствиях их связи.
Помимо совести и страха разоблачения, терзало ещё одно – неусыпный надзор со стороны «опекунов». «Опера» не спали и не прощали. Больше всего Ника боялась расправы над Петерсом! Дико боялась. Успокоилась, когда пришло неожиданное решение: «Поеду и поговорю с ними начистоту. Попрошу не трогать моих любимых. Я виновата – меня пусть и карают».
Наивны были оба: и Иннар, легкомысленно полагающий, что сможет остаться рядом с возлюбленной даже после расставания, и Вероника, решившаяся на откровенный разговор с «опекой». Не подозревали даже: с ними произошло то, что было предопределено и тщательно спланировано опергруппой. Петерс – слепая пешка в большой игре.
* Оестара – богиня скандинавской мифологии.
Июль 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/07/25/1247