Начало

   
                1          

     Родился в третий год после окончания войны. В сорок восьмом. В школу пошел в пятьдесят пятом. В поселке имени Тельмана. Это под Хабаровском. На левом берегу Амура, за мостом.
     Первые четыре года везло. Учился во вторую смену. Высыпался. Отношения с учительницей сложились. Мария Ивановна. Классика. Большая, мягкая, добрая. Мама рассказывала как вернувшись домой в первый школьный день с порога объявил:" Меня учительница хвастала! Я хорошо читал и правильно сидел".
     Отличником не был. Хорошист. За каждый год начальной школы получал Благодарности.

     Но вот перешел в пятый. И тут началось. Первая смена. Мать не сразу сориентировалась когда меня провожать из дома. Опаздывал на первый урок. Пошли прогулы. За ними - двойки...
     Вообще, пятый класс оказался прыжком из раннего детства во взрослую жизнь...
     Конечно, второгодники случались и в младших классах. Но здесь... Наверное еще сказывались последствия войны. Было много, как говорила мать, "переростков". Они сидели в каждом классе по два, три, а то и по четыре года. И каждый мечтал -"как-нибудь седьмой класс кончить". Там  - ремесленное училище, профессия и - самостоятельная жизнь.
     Но не каждому удавалось осуществить мечту. Кто-то прямо из школы попадал в армию, а кто...  и в тюрьму.

     На переменах по школе ходили взрослые дядьки. Их было  много. А между ними сновали мы, не сидевшая во второгодниках мелкота. У дядей были свои группировки. Кодлы. Иногда начиналось выяснение отношений. Бывало - прямо на уроке.   
     Как-то на перемене Толька Чернолуцкий, кличка - Блох, разбил окно. Началась география. Толька, сидя один за первой партой, со скуки взял осколок стекла и, крутнув, пустил по воздуху в сторону задних парт. По диагонали, за последней партой, сидел, тоже один, его давний соперник  Генка Старый (Перевезенцев). Осколок, описав дугу, чиркнул Генке по лбу. На всю его ширину. Из раны завесой хлынула кровь. Старый взревел и ринулся на Блоха.  Географичка с визгом выскочила из класса, за ней -  девчонки.
     Блох и Старый, сцепившись, катались по полу у доски. Мы встали кругом и смотрели во все глаза, чтобы никто из них сгоряча не пустил в дело нож. Ножи носили все. Если кто-то из дерущихся выхватывал нож, по неписанному кодексу, наблюдавшим разрешалось бить пинком по руке с ножом. 
     Тут дверь широко распахнулась и в класс быстро вошел Иван Сергеевич Москаленко, директор школы. Громовым голосом скомандовал:"Встать!"
     Директор внешне - двойник  Тургенева. При этом широченный, и ростом  под два метра. Левой рукой схватил за шиворот Блоха, правой - Старого. Растащил, встряхнул и поставил на ноги.
     Появилась географичка, вошли девчонки. Блох сел на свое место, и урок продолжился. А Старого директор увел в свой кабинет. Нет, не наказывать. Обработать йодом лоб и перевязать.

     Мелкие в школе не боялись. У всех были старшие брат, или сестра. А то и несколько, кто мог заступиться. Только у меня никого не было.
     Однако помог случай. И заявить о себе публично. И занять свое определенное место в нашем непростом школьном социуме.
     Это было в том же пятом. Шла вторая неделя сентября. Очередной раз опоздал на первый урок. Опоздавших не пускают. Надо идти к завучу, просить разрешение. Я уже два раза просил. Что-то врал о причине. На третий раз сообщат родителям. Короче, просто решил прогулять первый урок.
     Прогульщики из разных классов, их бывало с десяток, а то и больше, собирались за школой. На хозяйственном дворе. Курили. Играли в орлянку. В карты. И я был здесь же.
     Утро выдалось теплое, светлое. Достал из кармана увеличительное стекло, так мы называли линзу, и решил поджечь чей-то вырванный тетрадный листок с двойкой, валявшийся под ногами. Присел на корточки, сфокусировал солнечные лучи на двойке. Вот она уже дымится.
     И тут вдруг мелькнула  тень, и в следующее мгновение кто-то выхватил из руки линзу.
     Вскакиваю и вижу перед собой нагло ухмыляющуюся физиономию Вовки-цыгана.
Один из переростков. Действительно, похожий на цыгана. Смуглая кожа, карие глаза и вьющиеся черные кудри. Большой любитель и мастер уговаривать девок.   
     Он уже сунул линзу в карман. Кидаюсь, хватаю за грудки:"Отдай!" Но цыган на голову выше. Обеими руками толкает меня в грудь. Лечу на землю. Соскакиваю и снова кидаюсь на него.
     Но пропускаю удар в нос. Искры из глаз и ... слегка поплыл. Валюсь. Нокдаун. Из носа кровь. Видно Цыган решил, что бой закончен и уже отвернулся.   
     Но я встряхнул головой, поднялся. И ярость вскипела с еще большей силой. Подскочил, вцепился обеими руками в глотку и большими пальцами стал давить на кадык.
     Отец срочную службу проходил в войсках МВД. Ему часто приходилось брать беглых преступников. Он учил. Если противник крупнее тебя, вцепляйся в глотку. Дави большими пальцами на кадык. Через пять секунд начинает хрипеть, потом слабеет и оседает.
     Есть  простой и безотказный способ освободиться от такого захвата. Достаточно пропустить свои руки между руками душащего, поднять их вверх и опустить в стороны. Но его почти никто не знает. Инстинктивно пытаются оторвать руки противника от шеи. А это никогда не удается.
     Так и случилось. Цыган пытался отодрать мои руки. Но я только давил сильнее. Он стал хрипеть, а потом обмяк и повалился. Отпустил, сунул руку в его карман и достал линзу.
     Тут только заметил, что вокруг собралось пацанов пятнадцать. Они молча наблюдали за нашей схваткой. Подошел Генка Старый, похлопал по плечу и сказал:"Ну Вохан! Ты даешь!"
     В первом и втором классах меня кликали Василек. Производное от фамилии.
Позже - Вася. К пятому классу - Васька. А от сих и по одиннадцатый, с легкой руки Старого, - Вохан. Это - уже от имени.

     Болтаясь за школой в прогулах как-то от безделия набили старую покрышку от футбола песком. Положили на дороге. Пацаны эту злую шутку уже давно знали.
Расчет был на взрослых. Женщина наверняка не пнет. Кто-нибудь из молодых мужиков.
      И вот тут - не мы. Случай. Он нас подстерег. Из школы вышел...  Москаленко, директор. Мы замерли в кустах. Только он прошел мимо, шорох пронесся по кустарнику. Нас как ветром сдуло.
     И все же жалобный вопль и маты Ивана Сергеевича нас настигли...
     Как ни странно, дознания не было. А Иван Сергеевич  недели две заметно хромал.

                2               

     В шестом классе у нас появился учитель пения. Василий Алексеевич. Вообще-то, он был моряк. Моторист на буксирном катере.
     Но в свое время закончил музыкальную школу. Профессионально владел баяном. Здорово играл произведения Баха. Василий Алексеевич организовал в школе хор.
     Девчонки валом повалили. А мальчишек, у кого обнаружился музыкальный слух, принудили ходить.
     Конечно, пацаны его невзлюбили. Тут же прозвали Фуга. Но пару недель спустя Фуга еще раз нас удивил. Организовал секцию бокса. Сюда повалили пацаны. И немедленно презрительное женское Фуга сменилось на уважительное мужское - Хук.
     Меня не взял. Он сразу заявил, что берет только с седьмого класса и старше. Точнее, тех, кому уже четырнадцать. Увы, мне было тринадцать. Таким лишь разрешалось присутствовать на тренировках в качестве зрителей.
     Тоже неплохо. Уходя с этих зрелищ, мы, разумеется, устраивали свои тренировки.
     Все шло хорошо. Прошло три месяца, и уже все было готово к школьному турниру на звание чемпиона школы. Но тут случилось ЧП.
     Славка Обухов, шестиклассник, то есть не член секции, в дворовой драке, сломал тем самым хуком восьмикласснику Сашке Гущину челюсть. В двух местах. Ситуация усугублялась тем, что Славка - сын обыкновенного портового грузчика, а Гущин - отпрыск замначальника речного порта.
     Не было бы секции...  ну подрались, ну сломал. А здесь уже грамотные сверстники - очевидцы квалифицировали удар как классический хук. Ну и все! Секцию тут же закрыли.
     Остался только хор. Кто-то снова попытался называть Хука Фугой, но нет, не пошло. Во-первых, все чувствовали себя пострадавшими. А Хук - пострадавший в первую очередь. И это вызывало глубокое сочувствие.
     А во-вторых, мы прониклись к нему еще большим уважением. Выяснилось, что бокс не просто спорт, а и по жизни  нужная и мощная штука. А открыл нам это опять же Хук.
     Но Хуку было суждено удивить нас и в третий раз. Он, баянист-моторист-боксер, вдруг женился на историне Кларе. Аристократке из Ленинграда. Через год родился ребенок.
     И Хук, чтобы достойно содержать семью, опять ушел в мотористы. Так что и девчонки осиротели. Хор тоже прекратил свое существование.

     Меня невзлюбила русыня. Высоченная. С маленькой головкой, узкими плечами, широким во все стороны тазом. И всегда в длинной юбке. Ферзя мы ее звали. Она была у нас с самого пятого класса.
     Давила, давила, давила. И в седьмом за первую четверть таки вкатала мне "два".
     Отец первый и единственный раз дал мне затрещину. Не за двойку. За то, что мать сильно расстроилась. Она мечтала, что я "выйду в люди", то есть после школы поступлю в институт и выучусь на инженера. А тут - "два". И не текущая, а за четверть.
     Самое обидное, что я учил и знал все правила, которые задавали. Отвечал без запинки. Она неизменно ставила "три". А за письменные работы, пестревшие красными чернилами, почти всегда - "два".
     То ли я совершенно не умел применять правила, то ли Ферзя чего-то хотела от меня. Или от родителей... Но так, или иначе, за четверть - двойка.
     Отец пошел в школу. Не знаю с кем и как он там общался, но начиная со следующей четверти, у меня по русскому был твердый трояк.
     Школа в той форме, в какой она тогда существовала, была, несомненно, насилием над природой человека. Приспосабливались, как могли. Был целый арсенал приемов как уворачиваться от этого молоха в самой школе.
     А еще - отлынивали, сбегали с уроков. Особенно ранней осенью и по весне, когда нестерпимо тянуло на улицу...
                3

     Вспомнилось еще несколько эпизодов из начальной школы.
     Был у нас в первом классе маленький мальчик. Петя Каширский. Худенький - в чем  душа. Голосок тоненький. Мария Ивановна всегда отпускала его с четвертого урока, предварительно дав на листке задание на пропускаемый урок.   
     Мы, конечно, завидовали. И время от времени кто-нибудь тоже отпрашивался с четвертого урока.
     Но однажды Петя в школу не пришел. А на следующий день стало известно, что он в тот день не проснулся. Это всех потрясло. И до конца полугодия никто не отпрашивался.
     Однажды весной, перед окончанием первого класса, Мария Ивановна вывела нас на урок рисования в школьный двор. Перевела на противоположную сторону и сказала:"Дети, посмотрите. Вот перед вами наша родная школа. Давайте, каждый нарисует ее в своем альбоме". Мы расселись на молодой траве и стали рисовать.
     Я любил рисовать. К школе меня готовили. Мама научила читать, писать печатными буквами и считать до ста.
     А отец брал иллюстрированную книгу басен Крылова, сажал к себе на колени и давал в руки карандаш. Своей ладонью обхватывал мою и так мы срисовывали: крыловский квартет; лебедя, рака и щуку; волка и журавля. Ну, и так далее.
     Я обожал это занятие. Конечно, рисовал и самостоятельно...
     Через некоторое время  заметил, что учительница часто останавливается за моей спиной и смотрит на мой рисунок. Потом она просто остановилась и уже никуда не уходила.
     Глянул в альбомы других детей. И очень удивился. В каждом было изображение дома,.. ничего общего не имеющего со школой. Когда закончил рисовать, весь класс собрался за моей спиной.
     Мария Ивановна сказала:"Ребята! Вы все сделали хорошие рисунки. Всем поставлю хорошие отметки. А у тебя, Володя, самый лучший рисунок. Тебе я ставлю пять с плюсом".
     Она взяла мой альбом и красным карандашом поставила большую пятерку с плюсом. Так я стал лучшим рисовальщиком в классе.

     Тогда же, в первом классе, в мае, родилась мечта. Мечта завладела моим воображением на три года.
     Яблоневый сад!
     Родная речь. На последних страницах изображен ясный весенний день. Школьники высаживают саженцы яблонь. За ними видны большие цветущие яблони. Мария Ивановна тоже повествует о весне, о садах.
     Впервые слышу имя - Мичурин. Учительница рассказывает как он выводил новые сорта яблок. Какие они были рекордно большие, и вкусные. Яркое солнце, цветущий май. Как вечный праздник!
     Наш поселок расположен на левом берегу Амура. Берег песчаный. Еще не так давно он был дном реки. Растительность самая скудная. Тальник (род ивы), черемуха. Кое-где - тополя и березы, специально привезенные.
     У некоторых зажиточных хозяев были сады. Наверное, там росли и яблони. Но эти сады за высокими глухими заборами. Так что живых яблок я никогда не видел.
     Яблоко доставалось нам только на Новый год, в бумажном подарочном пакете, вместе с конфетами и печеньем. Там же лежали и два мандарина. И зеленое яблоко, и рыжие мандарины - китайские. Ароматные и... фантастически вкусные!
     Нет, я не мечтал обнести наш огород высоким забором и посадить там яблони. Не было и мечты засажать яблонями, к примеру, весь наш поселок, а то и край. Нет.
     Просто, когда меня кто-нибудь обижал, или становилось одиноко и грустно, я вспоминал май, цветущий белый яблоневый сад.
     И видел как идет по нему Иван Владимирович Мичурин, окруженный радостными ребятами, несущими большие корзины. Почему-то уже до верху  наполненные спелыми яблоками...

     А во втором классе у нас появился новичок. Юра Маренкан. Нанаец. Обычный. Широкое скуластое лицо, раскосые узкие глаза, черные жесткие волосы. 
     Но недели через две вездесущий Колька Зленко заявил:"Маренкан еврей". Все стали смеяться. Но Колька готов был лезть в драку за свою новость. В конце-концов на перемене мы окружили Маренкана плотным кольцом и кто-то спросил:"Ты еврей?" И Юра тихо ответил:"Да".
     Но мы вскоре простили ему обе его национальности. Точнее, их сочетание.   
     Юра обнаружил талант феноменального рисовальщика.
     Известно - рисунки детей плоские. Предметы рисуют либо в профиль, либо анфас. Маренкан как-то на большой перемене вынул из портфеля альбом и стал рисовать военный корабль. Получалось так, будто мы видим корабль глазами птицы, высоко летящей над морем и приближающейся к нему спереди и сбоку. 
     Корабль был объемный. Мало того. На море шторм. Волна слегка наклонила судно. Впереди него большая волна с гребнем. Он, как бы, взбирается на нее. А за кормой на него надвигается другая.
     Корабль фотографически точен. Корпус, надстройки, рубки, пушки, шлюпки, антенны...
     Все это очень быстро рождалось на наших глазах. Карандаш метался по бумаге из стороны в сторону, верх-вниз. При этом Юра издавал какие-то странные звуки. То слышался гул двигателей, то крик чаек, то рев шторма.
     Это было похоже на действо шамана. И мы были в него вовлечены. Юра камлал...
     Но тут раздался звонок на урок. Мы с большой неохотой стали расходиться по местам. Вошла  Мария Ивановна. Все встали. А Юра так увлекся своим занятием, что ничего вокруг не видел и не слышал.
     Учительница подошла к его парте и стала смотреть. Прошло минуты две. Он очнулся. Вскочил. Мария Ивановна задала странный вопрос.
   - Это ты нарисовал?
   - Да.
   - Как ты это делаешь?
     Юра пожал плечами. Потом ответил.
   - Я это хорошо вижу. И рука рисует, что вижу.
     Учительница взяла у Юры альбом и стала листать. Она забыла о классе. Мы так и стояли. И снова странный вопрос.
   - Родители знают, что ты так рисуешь?
   - Да.
     После этого Маренкан проучился у нас с неделю. Потом исчез. Мария Ивановна объявила нам на уроке.
   - Юра Маренкан необычный мальчик. Его пригласили учиться в школу для особо одаренных детей, в городе Биробиджане.

     В том же втором впервые влюбился. В нашем классе учились две отличницы. Галя Лонина и Надя Приказчикова. Галя была маленькая, курносая, и вся в веснушках. А Надя гордая. И тоже не в моем вкусе.
     Избранница была из параллельного класса. Отличница Наташа Дъяк. По моим представлениям - идеал красоты. Высокая, глазастая, с длинной русой косой.
     Первое и единственное свидание было коротким.
     Мы подрались. Бить сильно не мог. Любовь ведь. Получил портфелем по голове, и ушел. Дома не выдержал, расплакался. Полгода на переменах ходил к ее классу. Подсматривал. Любовался. И вот... В одночасье - облом.
     Решил сочинить стихотворение и послать ей. Может быть еще не все погибло. Писал часа два. Написал одну строку:"Наташа! Ты счастье не знаешь свое".
     Счастьем, разумеется, был я. Дальше не шло. Хоть убей! Попробовал продолжить вечером. Результат - тот же. Может быть все содержание моей любви и вместила эта фраза? Не знаю.
     У японцев есть пятистишья - танка. Трехстишья - хокку. Интересно, есть одностишья? Если нет, то я предвосхитил японцев. В восьмилетнем возрасте.
     Что творит с человеком  любовь!

     А однажды случилось... настоящее чудо - приехал кукольный театр.
     В клубе на авансцене установили большую ширму с прямоугольным отверстием вверху. Именно в этом отверстии и жило чудо. Это - куклы. Они сами двигались! Разговаривали. Дрались. Обнимались. Танцевали.
     Первое представление - русская сказка "Лиса и волк". Глупый, изрядно потрепанный волк. И хитрая ухоженная лиса, бросавшая рыбу из саней так рьяно, что одна улетела к зрителям.
     Тут же к ней кинулось несколько пацанов. Началась возня. Потом - драка, с криками. Вовремя подоспел сам завклубом Байтман. Отнял рыбу и растащил деливших добычу. Иначе спектакль был бы сорван.

     Ну и, конечно же, кино. В клубе каждый вечер давали два сеанса. А в воскресенье - еще и два сеанса днем. Для детей.
     Однако, родители далеко не всегда ссуживали деньги на билет. Поэтому проблему проникновения в зрительный зал приходилось решать другими способами. 
     После первого сеанса пытались прятаться между рядами, под стульями. Или на сцене, за кулисами. Но чаще всего этот вариант не проходил. Билетерша перед следующим сеансом обязательно все проверяла и, не щадя, выгоняла всех на улицу.
     У каждого было мечтой найти целый билет. Мы знали все места куда билетерша выбрасывала порванные билеты. Редко, но случалось в этой голубой кучке рваных бумажек, найти почти целый, с неоторванным контролем.
     Поскольку он бывал сильно помят, существовала технология восстановления. Зубная щетка обмакивалась в чистую воду, слегка стряхивалась, а затем проводили по щетине пальцем так, чтобы мелкие брызги равномерно окропляли билет. Затем в действие вступал разогретый утюг.
     Восстановленный билет был практически неотличим от подлинного. И проблем с проходом не возникало.
     Счастливчик, прошедший по такому билету на вечерний сеанс, то есть, когда на улице уже темно, должен был слегка отодвинуть занавес на одном из окон. А оставшиеся на улице, стоя на разных подставках, через образовавшуюся щель смотрели фильм.
     При этом для них звука, конечно, не было. Но поскольку фильмы смотрели по многу раз и слова героев все помнили, неудобства это не доставляло.
     Что же смотрели? Разумеется - "Чапаев". "Олеко Дундич", "Повесть о настоящем человеке", "Свадьба в Малиновке". И прочую советскую киноклассику.
     Настоящим праздником, если не сказать счастьем, оказались фильмы Чарли Чаплина. Особенно полюбился "Малыш".
     Единственный фильм, с которого ушли - "Чайки умирают в гавани".
      
                4    

     В седьмом классе мы стали быстро меняться. Девчонки явились с летних каникул, и почти все, оказались выше нас, мальчишек. Помню, было очень неловко. Один только Бурыко Колька был выше всех. Но ему уже шел шестнадцатый год. Да еще и украинец. Быстро созрел. Внешне тянул на взрослого парня.
     К тому времени переростков в школе почти не осталось. Блох в домашней драке пырнул ножом отчима. Посадили. Генка Старый и друг его Мишка Куракин пошли служить.
     В нашем классе остался только один - Бурыко. Как и положено такому авторитету, он сидел один. Во втором ряду за последней партой.
     А я сидел тоже за последней партой, но в третьем ряду. У Кольки была привычка держаться левой рукой за край парты. Пишет ли, читает ли, а левая рука вытянута в сторону и держится за край парты, сбоку.
      И вот урок русского. Диктант. Не Ферзя. Практикантка из Хабаровского пединститута. Екатерина Александровна. Впрочем, какая Александровна? Двадцать лет. Даже и до прозвища-то не доросла. Катя мы ее звали между собой. Невысокая, черненькая, с большими раскосыми глазами.
     Идет она между первым рядом и вторым, и медленно диктует:"Жизнь есть постоянный труд ..." Повторила фразу. К тому времени дошла до конца класса. Снова повторяет. Вроде бы уже все написали. Глянул в сторону, на Катю.
     И вижу. Колян сидит весь бордовый. Рука, как всегда, на отлете, держится за край парты. А к руке лобком прижалась Катя. И легонько движется вперед-назад.
     Она спокойным голосом диктует дальше:"и только тот понимает ее вполне по-человечески, кто смотрит на нее с этой точки зрения"...

     Диктант писали в понедельник. В среду первым уроком был русский. Вторым - история. В этот день подошла моя очередь дежурить. Клара, историня, спрашивает.
   - Дежурный, кто отсутствует?
     Встал, смотрю на класс. Бурыко нет. Странно. На русском был.
   - Отсутствует Николай Бурыко.
   - Что с ним?
   - Болеет.
   - Принесите, пожалуйста, карту.
     Спускаюсь со второго этажа на первый. Иду в кубовую, подсобное помещение. Там, среди прочего, за большой трубой кирпичной печи стояли  свернутые в рулоны учебные карты. Вхожу. Обхожу печь и направляюсь в пространство между стеной и трубой, к картам.
     И тут вижу ... широкую спину Бурыко. Он совершает характерные движения. За ним виднеется Катя. Колян издает недовольный рык. Беру первую попавшуюся карту и ухожу.
     На ходу соображаю. Клара, конечно, удивится результату моего похода. Но меня, скорее всего, уже не пошлет. Отправит кого-нибудь из девчонок. Надо потянуть с возвращением.
     Но Клара может и рассерчать, мол, не было бог знает сколько, и принес... географическую карту полушарий. Что же придумать?!
     Минут через шесть-семь возвращаюсь в класс хромая, со страдальческой миной.
   - Что случилось?
   - Спускался с лестницы, подвернул ногу. Ничего страшного. Уже проходит.
     Клара действительно послала девчонку. Та вскоре вернулась с нужной картой. Ну да, если учесть, что к моему визиту Колян и Катя уже были в процессе, плюс мои семь минут, и девчонка двигалась туда минуты две... 
       Короче, в расчетах не ошибся.
     Вечером Бурыко явился ко мне домой. Принес две бутылки жигулевского. И попросил.
   - Слышь, Вохан, дай мне твою лодку на сегодняшний вечер. Хоть по озеру ее покатаю что ли. Неудобно как-то.
   - Ну возьми. Весла там, за крыльцом стоят.

                5               

     А еще у нас учились Альтманы. Девочка и два брата. Их звали Шая, Ая, Яя.   
     Шая училась в третьем классе, братья, хоть и погодки, - оба в восьмом. Младший, Ая, никогда и ни в чем не уступал старшему. Даже в росте и силе. Рост, правда, был не большой, где-нибудь метр шестьдесят пять.
     Но зато - квадратные, и с крутой грудью. Выпуклые лбы, глаза большие навыкат, мясистые крючковатые носы. И мощные подбородки - вперед.
     Шая была их уменьшенной копией. Только с длинными волосами.
     Братья очень любили сестру и опекали. Как только звучал звонок на перемену и все выбегали в большой коридор, можно было видеть как с важным видом прогуливается по кругу Шая, а за ней неотступно бок о бок с добродушными улыбками покачиваясь из стороны в сторону шествуют братья. Как два молчаливых джина.
     Поскольку в имени "Шая" содержатся и первые буквы имен братьев, то видя эту троицу, говорили кратко: "Вон Шая идут".
     Однажды по весне на уроке физкультуры метали учебную гранату. Школьный двор квадратный. Пятьдесят на пятьдесят. Физрук, Анатолий Александрович, все объяснил, показал как правильно метать.
     Мечем. Подошла очередь старшего Яи. Зная, что младший постарается его перекинуть, Яя напрягся и... выкинул гранату со двора. Она перелетела школьный забор. И еще с один. И упала в огород, в картошку, завуча Нины Петровны.
     Мы восхитились. Физрук рассерчал. И за этот рекорд влепил Яе в журнал "два".
     Ая не стал ничего предпринимать в ответ. Но, как выяснилось на следующем уроке, двойка старшего брата очень задела его самолюбие.
     А на следующем уроке метали диск. Анатолий Александрович все объяснил, показал. Пробные метания. Диск не граната. Здесь мечешь с вращением. Все сложнее.
     Но вот все потренировались, началось метание на отметку. И младший, Ая, сделал не два оборота, а два с четвертью. И диск улетел под прямым углом к правильному направлению. А именно - через колючую проволоку, на двор пекарни.      
     Физрук усмотрел в этом не ошибку, а злой умысел и, тоже в журнал, поставил Ае единицу.
     С царственным величием посмотрел Ая на своего посрамленного и поникшего старшего брата Яю.

     При школе на первом этаже был буфет. На перемене как бы можно было перекусить. Но перемены короткие, а желающих - вся школа.
     Толчея, влезания без очереди, потасовки. Пацаны нашего класса решили, что перед большой переменой кому-нибудь нужно под любым предлогом уходить с урока и занимать на всех очередь.
     Но как уйти? Что только не придумывали.

     Однажды у нас появился новый учитель географии, Герман Ефимович. Молодой. Амбициозный. Явно ставил перед собой задачу всех увлечь географией. 
     Мы, разумеется, изучали учителей. Выявляли их слабые места, и по мере возможностей использовали. У этого - "географомания". Надо изображать заинтересованность, участие в уроке.
     Еще у Германа обнаружилась такая особенность. Когда рассказывал новый материал, заглядывал всем в глаза, приглашая к участию. И когда кто-нибудь по ходу вставлял в тему слово, другое, он это повторял.
     Вот вторая половина урока географии, перед большой переменой. Герман взахлеб рассказывает о каком-то маленьком городке под Москвой.
     А за первой партой сидит Стас Скабёлкин. Сегодня ему идти занимать очередь в буфет. Он внимательно следит за Германом, слушает. Герман говорит.
   - Город небольшой, население около семидесяти тысяч человек. Есть железнодорожный узел. Развита легкая промышленность. Швейное производство.
Специализация - головные уборы. Производят шапки, панамы, кепки.
     Скабёлкин - в тон.
   - Шляпы с вентиляторами.
     Герман машинально.
   - Шляпы с вентиляторами.
     И продолжает рассказывать. Проходят минуты две.
   - Скабёлкин, выйди из класса.
     Стас тут же встает, быстро идет к выходу. К буфету он подходит как раз в тот момент, когда звучит звонок, и тетя Маша-буфетчица отмыкает большой висячий замок.
   - Скабёлкин, ты чё урок пропустил?
   - Да нет.
   - Вообще в школе не был?
   - Да не волнуйтесь, теть Маша! Я здесь законно!

                6

     Школа  для детей - место неприютное. Что-то вроде сталкерской зоны. Очень много непонятного. Непосильные нагрузки, непомерные домашние задания. На каждом шагу подстерегает опасность неожиданно схлопотать двойку, быть посланным к директору, за родителями, выгнанным из класса. А то... и из школы.
     Редко когда случались толковые учителя.
     Как-то, в том же седьмом, появилась физиня, Тамара Александровна. Стройная, глазастая. Красивая. Но что-то в ее повадках было мужское. Поэтому - Томпсон. Объясняла кратко, толково. Очень внимательно выслушивала отвечающего. Помогала сформулировать фразу.
     И вот контрольная. Три задачи. Обычно, решив одну, сразу переписывал ее в чистовик. Принимался за другую. И с ней поступал так же. При такой тактике, если до конца урока не успевал решить все три, то сдавал эти две. Тройка, а то и четверка, выходили.
     А тут... бес попутал. Все три задачи показались очень легкими. Первые две действительно решил быстро. Решил и третью. Но потом вдруг засомневался в ответе.
     Стал перерешивать. Действительно, ловушка. А правильное решение никак не приходит. И так, и эдак. И вот, наконец, догадался, решил. Но тут - звонок. А у меня все три задачи на листке, исписанном вдоль и поперек.
     Прежний физик был сухой, строгий. Объяснял монотонно. Прозыищее  Дроссель. Требовал правильного оформления. Поля, красные строки, обозначения, и так далее. Многие сразу поняли. Писали что попало, но правильно и красивым почерком. Трояк был обеспечен.
     Томпсон идет по рядам, собирает тетради.
   - А у тебя почему тетрадь пустая?
   - Не успел.
   - А это что?
     Она берет мой черновик. Смотрит. Поворачивает так и эдак, следуя за моими каракулями.
   - Подпиши и сдай.
     На следующем уроке Томпсон держит в руке мой тетрадный клочок, смотрит в него и говорит.
   - Ребята. За прошлую контрольную пятерка у нас одна.
     И называет мою фамилию.

                7               

     Мои школьные годы почти полностью пришлись на эпоху Хрущева.
     Никита Сергеевич был талантливый карьерист. Сталин звал его "Мой толстый голубь". Голубь в красной рубахе и с гармошкой в руках иногда плясал вприсядку перед отцом народов.
     А после смерти Сталина решительно и ловко нейтрализовал Лаврентия Павловича Берия, и быстро встал во главе государства.
     В шестьдесят первом году провел денежную реформу. Помню как отец принес первую зарплату в новых деньгах. Удивил бумажный рубль. Узенький, маленький, похожий на тонюсенькую дощечку. Позже народ так его и окрестил  - "деревянненький".
     Раньше на рубль можно было купить сто грамм конфет подушечек. А этот малыш весил в десять раз больше!
     Но прославился товарищ Хрущев ... кукурузой.
     Характер у Хрущева был. Но это, что называется, от бога. А вот со знаниями, тем более с образованием, не сложилось. Он как-то сам заявил, что длину окружности узнал за бутылку водки.
     Малограмотность делала его легкой добычей в руках политических спекулянтов и злоумышленников. Вот и авантюра с кукурузой  явно была инспирирована с целью очередной реализации вековой доктрины запада:"Сдерживание развития России".
     Ну какая в наших широтах кукуруза?! Лето короткое. Не успевала созревать. А поля, ранее занятые зерновыми, теперь были засеяны ей родимой. В результате - ни того, ни другого.
     Помню как ежедневно маялись в длиннющих очередях за полукукурузным хлебом с отрубями.
     Единственной отдушиной были анекдоты. Надо отдать ему должное - не преследовал. Самый популярный звучал так.
     Прилетел американский президент на Луну и распоряжается, мол, на всей поверхности спутника разместить военные базы. Подходит к нему абориген и говорит:"Ты опоздал. До тебя здесь был маленький толстый лысый. Он сказал, чтобы везде посадили кукурузу".
     А еще Хрущев придумал восьмой и одиннадцатый классы. До этого были семилетка и десятилетка.
     Точнее, ему опять же насоветовали. Мол, для экономии государственных средств нужно всем выпускникам школ давать рабочие профессии. Те, кто после восьмого класса хочет уйти из школы, пожалуйста, получай профессию в ремесленном училище.
     А кто решил получить полное среднее образование, тоже обязан овладеть рабочей профессией. Поэтому в девятом, десятом и одиннадцатом классах помимо общеобразовательных предметов, ввели и технические дисциплины. С обязательной практикой на производстве.
     У нас одни пошли в токоря, другие - в крановщики. Я один подался в электросварщики.
     Но был и один очень светлый момент в его правление.
     Однажды на уроке ботаники приоткрылась дверь и кто-то поманил пальцем ботаничку Тычинку. Она подошла к двери. Ей что-то шепнули и она тут же выскочила за дверь.
     Ее не было минуты три. Из-за двери доносились возбужденные голоса. Потом Тычинка быстро вошла. Мы изумились. Лицо ее сияло. Прямо на ходу она громко объявила:"Ребята! Наш, советский человек, в космосе! Юрий Алексеевич Гагарин!"
     Это было двенадцатое апреля шестьдесят первого года.

                8

     Раем было лето.
     Мне довелось пожить в те времена, когда дети летом бегали на улице босиком. По крайней мере, в теплую погоду. Польза для здоровья неоценимая. Бывали, конечно, и издержки. Мать рассказывала как еще до школы, лет в шесть, иду навстречу босиком. Сильно хромаю.
   - Что с ногой?
   - Не знаю. Болит. Рематизм что ли.
   - Ну-ка, покажи.
     Оказалось - в пятке здоровенная заноза.
     Целыми днями пропадали на улице.
     Утром меня будил щебет ласточек. Их гнездо было прямо над моим окном. - С тех пор лето и ласточки - слова синонимы. - Затем начинал различать голоса друзей. Вот азартно кричит Ванька Мячкин. А вот взвизгнула Галка Зленко.
     А-а! Так они в выжигало играют. А я еще тут, в постели, валяюсь. Соскакиваю и в трусах босиком выскакиваю на улицу. Точно! Меня тут же берут в игру. Народу еще мало. Берут, конечно, не в круг. Выжигать.
     Круг - это квадрат. Где-нибудь десять метров на десять. У середины каждой стороны, за кругом, стоит "выжигало". То есть их четверо. И в кругу четверо.
     Выжигалам нужно этих "засалить". Мячом для большого тенниса. Кого засалили, тот из круга выходит. Но если выжигало бросил мяч слабо и кто-нибудь в кругу его поймал, то у них - "свечка". И теперь если даже и попадешь в кого-то, он не выходит. Ты просто погасил свечку. Свечек можно ловить сколько хочешь, точнее, - сможешь.
     Непревзойденной в ловле свечек была Галка Зленко, старшая сестра моего одноклассника Кольки. Она ловко ловила свечки не только руками, но и подолом. Счастье, когда ты попал с ней в одну команду и вы в кругу. Горе, когда все наоборот. Выбить ее команду было почти нереально.
     Но вот солнце уже поднялось высоко, становится жарко. Кто-нибудь кричит:"Пошли купаться!"
     С купанием - раздолье. В поселке много озер, самого разного калибра.  Малыши, естественно, барахтаются в маленьких, где вода теплая и не глубоко. Хоть весь день не вылезай, учись плавать и нырять. А кто уже уверенно чувствует себя на воде, идут на Амур.

     Как-то, все в те же шесть лет, увязался со старшими пацанами "дразнить Самсона".
     Поселок жил речным портом. Порт обнесен забором. Внутри ходит охранник. Самсонов был одним из них. Невзрачный гнусавый мужичонка, ростом метр пятьдесят. Винтовка была существенно выше его. Тяжелая. Он, обычно, волочил ее за ремень.
     Для пацанов забор - не преграда. Как только оказались на территории порта, Генка Старый стал колотить палкой по пустой бочке. Честно сказать, меня это испугало. Ведь на звук прибежит охранник. Так и оказалось. Издали, что-то гнусавя и таща на буксире винтовку, бежал Самсон.
     А пацаны стали показывать на него пальцем, улюлюкать и свистеть. Самсон ярился и бежал на нас все быстрее. И вот, когда он оказался совсем рядом, все кинулись на причал.
     Деревянный причал длинной лентой уходил от берега и обрывался там, где Амур уже был глубоким и с сильным течением.
     Мне ничего не оставалось, как бежать вместе со всеми. На ходу понял - они сейчас попрыгают с причала и уплывут. А мне-то что делать?! Я еще едва  держусь на воде.
     Мелькнула мысль попросить у Самсона пощады. За спиной грохотал по доскам приклад винтовки. Оглянувшись, увидел слепую звериную ярость.
     Прыгнул вместе со всеми. Оказалось и высота метров пять. Солдатиком. Это уже умел. Глубоко ушел под воду. И вот карабкаюсь наверх. Воздуха только-только хватило всплыть. Кручу головой. Все уже уплыли далеко вперед. И до берега далеко. Очень далеко.
     Нет. Не все. Рядом оказался Борька Шляпников. Мы соседи по дому. Борька годом старше.
   - Доплывешь! Вместе поплыли.
   - Да. Поплыли.
     Так получил боевое крещение - научился плавать по-настоящему.
     И обрел друга. На многие годы. Но дразнить Самсона больше не ходил. Не понравилось. Борька, кстати, - тоже. Он вообще выделялся в нашей ватаге какой-то врожденной интеллигентностью.
     Его отец, дядя Дима, вопреки фамилии, был сапожником. Работал на дому. Отличался исключительной аккуратностью. И, пожалуй, вкусом. Точал обувь на заказ. Для местной элиты. В доме была небольшая библиотека.

     Однажды, в классе четвертом, в мае, мы с Борькой отправились на Амур посмотреть на шугу. Так называется  ход весеннего льда по реке. Амур шириной три километра. И когда после теплой погоды он вскрывался на всю ширь и начиналось движение льда с треском и шумом, картина глазам являлась грандиозная.
     У берега льдины двигались медленно, и мы решили побегать по ним, попрыгать с одной на другую. Увлеклись. А когда спохватились, между нашей льдиной и прибрежными оказалась открытая вода. Нас относит от берега. Набираем скорость. Испугались не на шутку.
     И тут, как по волшебству, откуда-то появляется незнакомый мужик. Берет длинную толстую доску, лежавшую здесь же, на берегу, и молча перекидывает с прибрежной льдины на нашу. Уговаривать нас не пришлось. Тут же сбежали по доске на берег. 
     Нашего спасителя мы так и не узнали. И никогда больше не встречали.

     А в конце мая произошло событие, взбудоражившее весь поселок и собравшее много народа на берегу Амура.
     В Хабаровске отмечалось столетие со дня его основания. И по этому поводу дружественный Китай прислал большую делегацию. И не как-нибудь, а на пятипалубном пароме. Паром преодолел огромное расстояние. Выйдя из китайского порта, прошел Японское море и Татарский пролив. Затем от устья Амура поднялся по реке до самого Хабаровска. Но тут столкнулся с непреодолимым препятствием.
     Мост. Весенний паводок еще до конца не сошел и вода в Амуре была высокой. Расстояние от поверхности воды до ферм моста было заметно меньше высоты парома.
     Огромный корабль стоял у моста на якоре двое суток. У нашего, левого берега, Амур мелкий. Фарватер проходит у правого берега. Поэтому от нас до парома было около трех километров.
     И все-таки с утра и до позднего вечера мы слышали странную китайскую музыку. И еще более странное пение...

     Через пару месяцев у нас с Борькой случилось новое приключение.
     Увидели как по дамбе гусеничный трактор медленно тащит бревенчатые сани. Решили прокатиться. Сани простые. Два толстых бревна, полоза, и поперек, на равных расстояниях, закреплены три тонких.
     Обычно на тонких лежат доски. Что-то наподобие пола, чтобы класть груз: дрова, сено. И мало ли что еще. А тут - без всяких досок. Только на последней поперечине, под углом в сорок пять к ней и к полозу, лежала толстая палка.   
    Тут я и уселся. А Борька - на другом хвостовом сочленении полоз-поперечина.
     Едем довольные. О чем-то разговариваем. Борька смотрит на меня, и вдруг глаза его округляются. А в следующее мгновение чувствую - чья-то мощная рука давит мне на шею и валит с саней на дорогу, лицом вниз. И не наружу, а внутрь саней.
     Первая мысль: кто-то взрослый в наказание за недозволенное катание. А это та самая толстая палка, свалившись одним концом под поперечину, другим легла сзади на мою шею и повалили под сани.
     Поперечина, плывущая над дорогой на высоте сантиметров пятнадцать, тем временем, наползает на мои ноги. На голени, колени...
     Упираюсь одной рукой в полоз, другой - в поперечину. Вытягиваю себя из под поперечины. Валюсь на обочину.
     Смотрю на голени и колени. Содранная кожа, кровь, смешанная с дорожной пылью... Потом вдруг осознаю что бы произошло, промедли еще хоть секунду.
Воочию вижу себя размазанным по дороге... Замутило. Едва сдержался.
     Борька стоит рядом. Бледный, с застывшими круглыми глазами.
   - Борька! Никому! Слышишь! Чтоб не дошло до моих родителей.
     Борька молча кивнул. И слово сдержал.
     Но позже у меня возникло подозрение, что Любе, своей младшей сестре, он все-таки рассказал...

     Отец работал в пожарной охране, водителем. Дежурил сутки через трое.
     Летом в хорошую погоду после дежурства всегда уезжал на моторке вниз по течению Амура, на острова. Ловить лещей. Часто брал с собой и меня.
     Отец знал рыбные места. Легко ориентировался в сложном лабиринте амурских проток. С местом ошибался редко. Как правило за двое суток рыбалки мы набивали два полных садка. Это около полутора сотен лещей.
     А в третий день везли эту рыбу в Хабаровск, на рынок. Мать по болезни не работала. И этот дополнительный заработок был хорошим подспорьем для нашего хилого бюджета.
     Однажды отец говорит:"Тебе, наверно, скучно на рыбалке одному. Пригласи Борьку. Может быть родители отпустят". Пригласил. Борька с радостью согласился. И отпустили.
     День был выходной, воскресенье. На некоторых островах мы видели отдыхающих. Тоже приехавших на моторках. Но в одном месте перед нами предстал пароход. Настоящий. С большими гребными колесами. Он стоял возле одного острова, на мели. Это удивляло.
     Но отец объяснил. У парохода нет винтов. Мель ему не страшна. Раскочегарит свои котлы, запустит на полную мощность гребные колеса и сползет потихоньку на глубину.
     С парохода доносилась громкая музыка. Перед ним на острове стояло несколько палаток. Между ними  -  накрытые столы. Народ. Отец сказал:"Это портовое начальство гуляет. Отмечают кому-нибудь юбилей".
     Вскоре и мы нашли подходящее место. Отец высадил нас с вещами и провиантом на остров, а сам отправился ставить перёметы, снасти для ловли лещей.
     Предстояла ночевка, и мы с Борькой первым делом принялись за строительство шалаша. Мне уже приходилось строить это не хитрое сооружение. И не раз. Борька охотно и с любопытством следовал за мной, помогал.
     Нарубили кольев и жердей. Построили каркас. Накосили травы и устроили кровлю. Трудились часа два, а может и больше.
     Подъехал отец. Привез первый улов - здоровенного леща. Мы тут же переключились на приготовление ухи. Это тоже мне приходилось делать. Здесь разделились.
     Борька взялся за устройство очага и разведение костра. А я почистил и разделал рыбину. Загрузил в котел. Туда же нарезал очищенной картошки, головку репчатого лука, залил амурской водой. И все это поставил на огонь.   
     Борис к тому времени тоже справился со своей задачей - костер вовсю пылал.
     Леща у нас называли амурской свининой. Жирный и вкусный. Да на свежем воздухе... Одним словом - уха удалась. И отец был доволен.

                9

     Однажды в поселке появились солдаты. Вскоре выяснилось. Примерно в полутора километрах от нас, вниз по течению Амура, военные разбили палаточный лагерь. В связи с учениями.
     Мы, ватага пацанов, сразу отправились туда. В лагерь нас, конечно, не пустили. Толклись около. Затеяли купание в Амуре. Носились по пляжу. Нас было человек шесть-семь.
     Вдруг один солдат, в белом колпаке и белой куртке зовет нас. Подошли.
   - Рисовой каши с тушенкой хотите?
   - Хотим.
   - У нас после обеда осталось. Поделимся.
     Повар, это был именно он, провел нас в другой конец лагеря. Мы увидели полевую кухню на колесах. В ней два котла. Повар раздал нам алюминиевые миски и ложки. Поднял крышку одного котла и здоровенным черпаком достал кашу. Черпак как раз на миску.
     В каше действительно была тушенка! Немного морковки, перец горошком, лук и лавровый лист.
     Ни до, ни после такой вкусной каши не ел. 
    
     Городки. Еще одно почти повседневное развлечение. Все самодельное, конечно. Из толстых ветвей тальника вырезали и сами городки, и биты. Все кривенькое, но играть можно.
     Были, разумеется, и свои чемпионы. Непобедимый Ванька Мячкин. Бил с обеих рук с одинаковой ловкостью. На спор с завязанными глазами одной битой вышибал "Паровоз", или "Пулеметное гнездо".
     И все-таки вода, точнее, Амур были главной страстью. В восемь лет мы уже плавали и ныряли, как рыбы. Лучше всего развивали пятнашки на воде. Как-то Генка Старый кликнул.
   - Пошли на бухту. В пятнашки.
   - Сколькером пойдем?
   - Впятером. Шляпа, Мячик, Вохан, Бонд (Бондарев) и я.
     Старый был переросток. На два, три года старше нас. Всегда стриженый наголо. Между теменем и макушкой седловина. В профиль - как  две головы слепили. Иногда кто-нибудь из обиды кричал: "Двухголовый!" Но Генка за это бил. Законной была только кличка Старый.
     Бухта хороша для пятнашек тем, что нет течения. Не сносит. И вода теплая. Старый ростом не сильно нас превзошел. Но широкая грудь и развитые руки давали ему большое преимущество в этой игре.
     Плюс удивительная способность исчезать. Он подпускал к себе близко. Остается каких-нибудь сантиметров тридцать, а то и двадцать. Кажется, вот короткий рывок - и запятнаю. Но двойная голова мгновенно исчезала.
     И нырять вслед - бесполезно. Никогда не угадаешь в какую сторону он двинет под водой. Старый тут же может вынырнуть позади тебя, и тоже рядом. Пока развернешься и рванешь за ним, он мощными руками уже отмахал метров на пять.
     Напятнавшись, шли обычно опять же... нырять. Но теперь уже с причала, или с барж. Здесь был другой лидер - мой лучший друг Борька. Он был во всем эстет. Любил красивое. У него единственного настоящие плавки. Из плотной черной ткани. Узкие, в обтяжку. Завязывались двумя тесемками справа на бедре.
     Начинали с небольшой высоты. Метра два. Это обычно - причал. Разгоняешься, взлетаешь ласточкой и летишь по плавной дуге в воду. Головой вниз.
     Борька умел так же, как все, взлетать ласточкой. Но потом ухитрялся зависать в воздухе, останавливаться на несколько мгновений. Затем быстро сгибался под прямым углом. Ноги оставались в горизонтальном положении, а туловище - уже в вертикальном. При дальнейшем падении он плавно и ноги выводил в вертикальное положение. Почти без всплеска входил в воду.
     Размявшись, увеличивали высоту. Ныряли с бортов самоходок и лихтеров. Это уже метра четыре, пять. А затем - с надстроек и рубок. Восемь, а то и все десять метров. Здесь прыжки совершал только Борька. А мы лишь любовались на его полеты.
     Как-то нашли брошенный разбитый велосипед. Старый сел на него и помчался по причалу. На краю рванул руль на себя и красиво по дуге полетел метров с четырех в воду.
     Из толстой проволоки сделали кошку, привязали к ней веревку и через четверть часа выловили велосипед. Стали летать с причала по очереди. Как ни странно, но лишь на следующий день догадались веревку привязать к багажнику. Теперь подъем велосипеда занимал минуты три. Дело пошло куда как веселее.
     Насытившись Амуром, уставшие, с красными от ныряния глазами, шли... в пекарню. Там работала мать Генки Старого, Евдокия Карповна.
     Поселок от осенних амурских паводков защищала дамба. Но учитывая то, что дамбу часто прорывало и случалось наводнение, пекарню построили очень высокой. Незатопляемой. Ведь и в наводнение народ нуждается в хлебе. Пекарня должна работать. Поэтому она походила на сказочный терем. С высоким крыльцом и террасой.
     Мы поднимались на террасу и Генка осторожно приоткрывал дверь. Не входил. Только заглядывал. Что-то говорил. Потом возвращался к нам, сидевшим по лавкам.
     Через некоторое время выходила Евдокия Карповна. Выносила большую буханку ржаного хлеба. Он был еще теплый, а то и горячий. Генка на правах главного разламывал ее на пять примерно равных ломтей. Раздавал. И начинался пир. Какой же это был хлеб! Душистый! Вкусный!
     Евдокия Карповна, скрестив на груди руки, глядела на нас с доброй улыбкой.
 
     Как-то, также наигравшись в пятнашки и нанырявшись с барж, мы поднялись из воды на пирс. Старый заметил, что канаты носовой части лихтера (огромной баржи), чалившие ее к пирсу, заметно провисли. Говорит.
   - А давайте отожмем  лихтер от пирса. На метр-полтора.
     Бонд возразил.
   - Не реально. У лихтера водоизмещение шестьдесят тысяч тонн.
   - А я говорю: отожмем. Хочешь - на спор?
   - На спор!
     Мы опять попрыгали в воду. Подплыли  к носовой части лихтера. Потом проплыли немного между его бортом и пирсом. Тут по команде Старого уперлись спинами в пирс, а ногами - в борт. И все пятеро стали изо всех сил давить. Давили с минуту. Никакого результата. Бонд говорит.
   - Я чувствую себя идиотом.
   - Ты чё, слабосильный? Или сильно слабый? Давим еще три минуты. Я буду считать.
     И Генка стал вслух считать. На счете сто пятьдесят шесть я почувствовал, что ноги мои в коленях начинают распрямляться. Дальше - быстрее. Ванька Мячкин заорал.
   - Пошла! Пошла!
   - А я что говорил.
     Так Генка Старый, которому физиня Томпсон с большим трудом натягивала тройку, выиграл пари у отличника Бонда, сына главного инженера порта.

     В конце июля созревала черемуха. На лодках мы отправлялись за ней на острова. Заячий или Малышев. Мальчишки, конечно. Девчонка с нами была только одна - Люба. Младшая сестра Борьки Шляпникова. Она была красавица, и он не отпускал ее от себя. Впрочем, Любу вполне устраивала наша компания...
     Спелую черемуху собирать впрок невозможно. Мягкая, давится. Поэтому забирались на кусты и просто ели, сколько могли.
     Это "сколько могли" сказывалось через день. А то и на следующий... Черемуха - сильно вяжущий плод. Сходить после нее по-большому было не просто...
     Но это нас не останавливало. Дня три спустя ехали снова.

                10

     Борька и Старый учились в одном классе. Когда перешли в седьмой, выяснилось, что теперь по инициативе Хрущева, чтобы поступить в профтехучилище, нужно заканчивать не семь, а восемь классов.
     Борька учился хорошо и решил идти в восьмой. А Генке, по его неуспехам в учебе, восьмой не светил. И он, до осеннего призыва в армию, решил поработать помощником киномеханика в клубе. 
     Там же, то есть в кинобудке, естественно, оказались и мы, его друзья. Любопытно было смотреть кино под стрекотание аппарата, через маленькое окошечко. Но были и обязанности. Перемотка вручную киноленты на специальной приспособе. Укладка бобин с лентой в круглые боксы. Прием и отправка кинолент. И так далее.
     А вскоре Байтман, завклубом, объявил:"Пожарная команда хабаровского отделения порта купила себе новый набор духовых инструментов. А старый набор уступила нашему клубу. Так что организуем духовой оркестр. Желающие - записывайтесь!"
     Генка сразу заявил.
   - Я беру себе бас.
     А Борька тоже определился без раздумий.
   - Тезку возьму. Баритон.
     Генку приняли безоговорочно. Он почти взрослый, и работал в клубе. Борьку - с трудом. По ходатайству Генки. А мы, оставшиеся, - еще недоросли. Претендовать не могли. Так что набрали взрослых мужиков.
     Как ни удивительно, но и Генка, и Борька очень быстро освоили нотную грамоту. Целыми днями дули гаммы. И уже дней через десять играли вальс "Амурские волны". А еще через пару недель состоялось первое выступление оркестра.
     Рядом с клубом на открытой эстраде с танцплощадкой. На эстраде  расположился оркестр. С инструментами, пюпитрами, нотами. Вышел дирижер, встал перед оркестром, взмахнул палочкой... и зазвучала музыка. Закружились пары. Это было удивительно и похоже на сказку.
     Меня распирала настоящая гордость за друга Борьку. Он как-то сразу стал взрослым. За время пока осваивал баритон, приучил  волосы лежать назад, по-взрослому. Всё ходил с сеточкой на голове. И спал в ней. Слегка волнистые темные волосы,  аккуратно зачесанные, эффектно лежали на его красивой голове. Он и смотреться стал выше. А может быть и в самом деле вытянулся за это лето.

     И у меня в это лето было два весьма памятных события.
     В июне стрелялись из самодельных пистолетов, "жиганов", с Толькой Ржевским. Из-за Борькикой сестры Любы.
     В начале лета, когда Генка Старый ушел в киномеханики, его место вожака в кодле занял Ржавый. Ему пятнадцать, как Борьке. Остальным по четырнадцать.   
     Как вскоре выяснилось, Ржавый был тайно и безответно влюблен в тринадцатилетнюю Любу. Красивее ее в поселке девочки не было.
     Она вполне осознавала свое особое положение. Ни с кем из девчонок дружбы не водила. Всюду бывала с нами. Ей нравилось. На этом настаивал и Борька. Он ревностно опекал сестру.
     Ржавый соответствовал кличке. Невысокий, с коротко сриженной рыжей головой. От лба до пят густо усыпанный веснушками. Безрассудно отчаянный.
     Однажды ночью при полной луне прыгнул со стрелы портального крана "Ганц" в бухту. Метров сорок-сорок пять. Рискуя при этом разбиться о мощный крюк. Мы были потрясены.
     А Люба сказала:"Рыжик, ты - герой! Здорово!" И только. И ушла домой. А Ржавый вызвал меня на дуэль. "Как самого бездарного в кодле".   
     Мы стрелялись следующей ночью. Тоже лунной. На берегу Амура, за дамбой.
Борьке Ржавый приказал увезти сестру на лодке на Заячий остров за вещами, забытыми нами там накануне.
      Договорились стрелять по ногам. Моя пуля вошла ему в правую ногу. Посередине между коленом и пахом. Он попал мне в левую голень, повыше щиколотки. Видно заряд у него был слабый. Пуля ушла не глубоко. Сильно жгла. Сел на песок. Вынул ее ножом. Меня замутило и вырвало.
     И в этот момент услышал откуда-то сверху, как с неба, оказалось, - с дамбы, женский то ли стон, то ли крик. И затем:"Не-е-т! Н-е-т! Н-е-т!" С дамбы прямо на меня бежала Люба. Две белых полоски на темном теле. На бедрах и на груди. Длинные мокрые волосы. Кинулась ко мне. Глянула в лицо, стала осматривать. Увидела ногу, пулю. Как-то обмякла вся.
     Потом влепила такую оплеуху, что  на пару секунд отключился. "Идиоты!" Поднялась и ушла.
     Правда, тут же вернулась. Разорвала на мне майку и перевязала ногу.
     Ржавый этого на перенес. Вскочил и, волоча ногу, побежал от нас вдоль берега, у самой воды. Выл. Рыдал. Проклинал. Выкрикивал что-то невнятное...
     На следующий день Борька подошел ко мне.
   - Вохан, Любе только тринадцать. Подождите еще хотя бы три года, когда она паспорт получит. А пока пусть все останется как было. Обещаешь?
   - Обещаю.

     А во второй половине августа угораздило попасть в руки. Нет. Пожалуй, ниже... В ноги, скажем так, морячке Марине. Мне было почти четырнадцать. Ей - двадцать два.
      Среди молодых особ иногда встречаются, как говорят женщины, любительницы "нецелованых". Марина была из них. Как она меня заманила, вспомнить не могу. Сколько не пытался.
     Великая искусница плотской любви. Две недели мы почти не выходили из дома. Меня уже качало при ходьбе. Путал день с ночью. Стал заговариваться. Смертельно хотелось спать...
     Но, оказавшись в постели, снова был готов как мужчина. Как она этого добивалась, ума не приложу. И, наверное, выпила бы до дна. Угодил бы в больницу с истощением нервной системы...
     Спас Марк, ее муж, пришедший из плаванья на две недели раньше срока.
 
                11
               
     Закончив восьмой класс, Борька поступил в машиностроительный техникум в Хабаровске. Видеться стали редко.

     А мой восьмой класс прошел под знаком подготовки к выпускным экзаменам, и ничем особенным на запомнился. По всем предметам получил четверки и пятерки. Только Ферзя осталась верна себе. По русскому и литературе - трояки.
     Я был доволен. Ведь могла и завалить.
     А после выпускных ко мне подошел физрук Анатолий Александрович.
   - Володя, нашу школу пригласили поучаствовать в областном туристском слете. Там будут соревнования по спортивному ориентированию, установке на время палатки, разжиганию костра, волейболу. И многое другое. Будет интересно. Собираю команду. Ты едешь?
   - Да! Конечно!
     И мы поехали. Пять девчонок и пять парней. Слет проходил в окрестностях Биробиджана. Действительно очень необычно и интересно. Заняли третье место.
     Но главным для меня оказалось не это.
     Увидел девушку. Таня. Из команды Биробиджана. Большие темные глаза с пушистыми ресницами. Задумчивый взгляд. Яркие красиво очерченные губы. Стройная. Черные волосы. Модная стрижка.
     Потерял дар речи. Подойти на решился. Рядом с ней то и дело появлялся красавец. Он, конечно, был достоин ее. Не только эффектная голова, но и развитый торс. Стройные накаченные ноги. Представляя себя рядом с ней, понимал, что конкуренции не составлю. 
     Зацепило. Сильно зацепило. Вернувшись, решил качаться. В клубной библиотеке перевернул всю подписку журнала "Огонек". Нашел несколько фотографий культуристов. У нас это все осуждалось. Западные конкурсы мужской красоты освещались с осуждением и праведным негодованием.
     Фотографии, ни мало сумняшися, выдрал и унес. Мне нужны были образцы, на которые ровняться.
     К тому времени у нас уже был свой дом. Перебрался жить на чердак. Он стал моим кабинетом, спальней и спортзалом. Вспомнил науку Хука. На самодельной груше отрабатывал удары. Двойку, тройку. Бегал. Много отжимался и подтягивался. Плавал на Амуре на острова.
     Ну и, конечно, часто крутился перед зеркалом, держа в руках фотографии культуристов. А также вспоминая летнего красавца. 
     Увы! Результаты были, но далеко не те, о каких мечтал. Может быть возраст, всего пятнадцать лет. Да и кормежка, конечно. Жили все куда как скромно. Опять же методики. Тренировался как сам разумел.
     Но сдаваться мне и в голову не приходило. Впереди еще были осень, зима и весна. В конце лета дядька по матери, Иван Колетин, сделал мне царский подарок - привез двадцатикилограммовую гирю. 
     Осенью, с наступлением холодов, пришлось спуститься с чердака. Договорился с родителями, что по вечерам буду заниматься в прихожей.
     Осень - это уже девятый класс. Начались нешуточные нагрузки в школе. И все-таки не пропускал ни одного вечера. К силовым нагрузкам добавил растяжки. Научился делать стойку на руках, мостик, шпагат. Физрук удивлялся. Ничему не учил, и вдруг - делаю.
     Мне случилось купить в Хабаровске, в книжном, небольшой самоучитель "Сложные акробатические прыжки". Он и был моим преподавателем.

    А зимой всегда были коньки, лыжи, хоккей с мячом. В поселке много озер. Сами чистили от снега лед и до упада гоняли мяч. Здесь авторитетом был Мишка Коротун. Рослый, мощный. При этом прекрасно катался, будто родился в коньках. Старше меня на два года. Охотно делился опытом, учил хоккейным приемам.
     Мне, разумеется, хотелось играть в нападении. Но получалось не очень. Мишка однажды подъехал и говорит.
   - Тебе бы на воротах какое-то время постоять.
   - С чего это?!
   - Ты совсем по-другому увидишь игру. Многое поймешь. Перестанешь гоняться по всему полю за мячом. Он сам тебя станет находить.
     Послушался. Встал на ворота. Первое время только маты слышал в свой адрес. Пропускал почти каждый бросок.
     Но однажды, как инсайт, что-то где-то в мозгах пробило. Стал "понимать" мяч. Атака на мои ворота только начинается, а мне уже понятно откуда скорее всего он придет. Стало гораздо интереснее. Скоро попал в тройку лучших вратарей.
     Тут опять подкатил Мишка:"Тебе пора возвращаться на поле".
     И теперь мы вдвоем частенько обматывали целую команду противника. Вскоре у нас уже была своя приличная команда. И мы даже однажды поучаствовали в районных соревнованиях.

     В том же девятом пришла новая русыня. Нина. Восточного типа. Маленькая, скуластая. Ей поглянулся. И по русскому, и по литературе ставила четверки, случалось - даже пятерки. Не возражал. Да по совести сказать, даже старался теперь.

     И вот пришла весна, а за ней - и лето. Снова туристский слет. Гадаю: приедет-не приедет. Приехала! И, о счастье(!), нет красавца. Таня стала еще эффектнее. Повзрослела. Фигура - рельефней, выразительней. Подойти - не подойти. Маялся все пять дней слета.
     Не подошел. Только сделал снимок. Издали.
     Не нравился я себе. И еще. Подойти - и разочаровать, значит, навсегда лишить себя шанса. Не подойти - шанс остается. Просто не использован.
     Если еще год над собой поработать, и добиться намеченного результата, то можно действовать наверняка. Или почти наверняка. Конечно, на следующий год может не приехать. Но что-то подсказывало - приедет.   
     По возвращении домой, посетила идея - сделать ее скульптурный портрет. Ведь теперь у меня была ее фотография. Кстати, весьма удачная. Плюс память.
     К тому времени уже был кое-какой опыт в лепке. Лепил и в глине, и в пластилине. Мой "Штангист"- небольшая фигурка из темного пластилина - занял на школьной выставке художественного творчества первое место. Это вселяло некоторую уверенность.
     И... очень хотелось всегда видеть перед собой ее образ.
     Долго не шло. Пробовал вылепить только голову. Затем - поясной портрет. В конце концов остановился не миниатюре, чуть больше десяти сантиметров, в полный рост.
     Таня стоит перенеся вес на правую ногу. Левая чуть впереди, слегка согнута в колене. Правая рука на бедре, немного ниже талии. Левая свободно опущена. Смотрит в задумчивости вперед, едва наклонив голову. На голове - ее стильная стрижка.
     В сущности, лишь с небольшими изменениями повторил изображение фото.
     Когда закончил, опять взяли сомнения. Не вылепил ли свое представление о ней, а не ее портрет. Кто разрешит сомнения?  Показать тем, кто ездил со мной на слет, могут не понять. А то и начнут подтрунивать, ненужные разговоры пойдут...  И тут осенило: физрук! С Анатолием Александровичем у нас, считай, дружба. Он точно никому не скажет.
     Так и поступил. Случай благоволил. Он вскоре сам меня нашел и попросил помочь закупить в Хабаровске и доставить в школу некоторый спортивный инвентарь к началу учебного года. А потом я пригласил его к себе, на свой чердак. Увидев слепок, он тут же сказал.
   - А! Я знаю эту девушку. Она из команды Биробиджана. Самая красивая была на слете.
   - Похожа?
   - Копиально! Как тебе так удалось? Ведь ты нигде не учился.
   - В том-то и дело, что не учился. Любительская, конечно, работа.
   - А хочешь я достану тебе ее адрес?
   - Хочу!
     Адрес он действительно достал. Но что с ним делать я пока не знал.

     Тем же летом, после девятого, обнаружил, что стойки и хождение на руках очень эффективно укрепляют плечевой пояс. Стал часто ходить на Амуре по пляжу, у самой воды, где плотный песок.
     К концу лета почувствовал заметную силу в руках. Плечи разошлись.  Наконец-то увидел в зеркале что-то похожее на торс. Рельефный пресс тоже уже присутствовал.
     За моими тренировками иногда невольно наблюдал сосед, дед Прохор. Прохор Похабов. Ему за девяносто. Огромный. Рост за метр восемьдесят. И силу сохранил невероятную.
     Мы с ним иногда потихоньку, он - от бабки Анны, я - от родителей, водочкой пробавлялись. По его инициативе.  "Не пью один". У деда всегда в заначке была, как минимум, чекушка.
     Однажды говорит.
   - А я родился крепкий. Лесорубом был - еще окреп. Потом на каторге в каменоломнях много тяжелого таскал. Грыжу нажил. Ты зря себя мучишь. Жизь и так нагрузит.
   - Теперь лесорубов нет. Приходится специально нагружаться.
   - Как хотишь. А я бы пуп не рвал .

     Как-то не сразу заметил, что всегда рядом - Таня Артемьева. На год моложе. Класс соответствующий.
     То школьную стенгазету командой делаем. Она участвует. То готовим вечер старшеклассников. Она опять рядом. Команды на туристский слет по составу были разные. И только мы с ней были оба года подряд.
     Замечательно пела. Всю тогдашнюю эстраду.
     Лицом красива, а фигура... Природа, как посмеялась. Широкие мощные бедра. Невысока и приземиста.
     Прихожу однажды вечером на школьный двор. Сговорились с ребятами поиграть в волейбол через сетку. Явился рано. Еще никого нет.
     Вдруг на противоположном конце двора появляется Артемьева. Кричу:"Стой! Сейчас подойду". Встал на руки и пошел к ней. Идти метров пятьдесят. Едва не свалился на последних шагах, но все же дошел.
   - Ты прямо циркач! Это твой подарок мне?
   - Боевой подруге по туристским слетам посвящается!
     Таня зарделась. Привстала на цыпочки и чмокнула в щеку.
               
                12
 
     К десятому классу нас осталось всего тринадцать. Десять девчонок и трое парней. Валерка Афанасьев, Володька Слепухин и я.
     Девчонки были какие-то невыразительные. Ни внешностью, ни умом. Кроме одной. Галка Борцова. Она никогда не готовила домашку по математике. Перед уроком говорила:"Дайте кто-нибудь списать".
     И тут же подходила ко мне:"Вов, дай списать". Молча протягивал тетрадку.
     Бывало так, что два-три примера, или задачи, мне решить не удавалось. Хотя накануне дома бился часа два. Галка списывала решенное и спрашивала:"А эти чё не сделал?" - "Не успел".- "Давай посмотрим".
     Практически не бывало случая, чтобы она их не решила. Быстро и легко. Это восхищало.
     И ... обескураживало.

     Во вторую неделю сентября все тот же физрук Анатолий Александрович Замкин предложил:"Ребята! Вы через год закончите школу. Уйдете во взрослую жизнь. Есть предложение. Давайте посадим в школьном дворе и перед школой березы. Так вы оставите память о себе на многие годы".
     В школе был свой грузовик ГАЗ-51. В воскресенье на нем мы и поехали за березами.
     Сначала - на пароме через широченный Амур. А потом километров десять в сторону Хабаровского аэропорта. Не доезжая аэропорта, свернули на проселочную дорогу и вскоре нашли подходящий лесок.
     Выкапывали березки от полутора до двух метров. Конечно же, с дерном вокруг ствола, и с большим объемом земли на корнях. Часа за два работы уставили деревцами весь кузов. Получилась небольшая березовая рощица.
     Улеглись в роще, подперев руками головы, на еще зеленой траве. Как-то так, по-есенински. И поплыли под шум наших березок, как на зеленом облаке. Над полями, низинками, перелесками. Над всем великолепием молодой русской осени.


     И тем же сентябрем  произошло еще одно заметное в моей жизни событие.
     На улице еще было тепло и на переменах мы гоняли во дворе мяч. Как-то увлеклись и не услышали звонок на урок. Спохватились минут через пять. Кинулись в класс. На немецкий. Так и ввалились взмыленные. Я впереди, остальные за мной.
     Первое впечатление - не в тот класс. Незнакомая молодая училка, в очках. Но... девчонки-то наши сидят.
     Оказалось - новая немка. Виктория Николаевна Тюрина. После Хабаровского пединститута.
     Как-то сразу не воспринял ее всерьез. Как учительницу. Нагло пялился. Она краснела. Что-то едва слышно лепетала ... на немецком. Все это меня забавляло.
     И ... привлекло внимание к немецкому языку. Грамматика грамматикой, но захотелось и разговаривать на нем. Стал копить разговорные фразы на типовые житейские ситуации. Вскоре что-то стало получаться. Но долго помалкивал.
     И вот однажды заговорил с ней, к удивлению класса. А бедная Вика потеряла дар речи. Побагровела. И молча смотрела огромными испуганными глазами. Я сказал, опять же на немецком:"Успокойся, пожалуйста. Мы всего лишь разговариваем". Она едва слышно:"Да-да".

     В том же десятом, в октябре, организовал в школе секцию штанги. Желающих нашлось человек десять. Тренировались самостоятельно, по книжкам. К концу учебного года мой личный рекорд, и лучший в школе, - семьдесят два килограмма - рывок, и восемьдесят  пять - толчок. При собственном весе шестьдесят семь килограммов.
     Рекорды, конечно, скромные, любительские. Но ведь всего за семь месяцев тренировок.

                13             

     После десятого - опять туристский слет. Таня приехала!
     Лето выдалось жарким. Многие парни ходили по лагерю с голым торсом.  Теперь и мне не стыдно раздеться. Часто ловил на себе взгляды девчонок. Но Таня, увы, будто не замечала. Нужно было как-то привлечь ее внимание.
     Помог случай. На слете, помимо обычных соревнований, предлагались и разные конкурсы. И вот конкурс: изобразить, показать что-нибудь необычное.    
     Решил пройтись на руках от ворот лагеря до флагштока на центральной площадке. Метров пятьдесят. Момент выдался подходящий, перед обедом. Все команды в лагере.
     Прошелся. Сорвал море аплодисментов, восторгов. Получил приз. 
     И что же Таня?! А бог ее знает! Сколько не искал глазами в толпе, так и не увидел... Все шло как-то не так. Злился на себя, но ничего придумать не мог. Что-то сдерживало подойти впрямую и познакомиться. Не узнавал себя.
     Так и уехал.

     А дома меня ждала страшная новость. В Хабаровске убили Борьку Шляпникова. Какой-то уголовник. Ножом. Борька пытался заступиться за девушку...
      Новость пришла на следующий день после моего отъезда на слет. К моему возвращению Борьку уже похоронили.
      Дядя Дима, его отец, на глазах сник. Стал хворать. И к концу года тоже ушел из жизни.

                14    

     Отец очень расстроился, что добавили одиннадцатый класс. Денег в доме хронически не хватало. Чтобы хоть как-то скомпенсировать расходы на себя в предстоящем году, предложил отцу устроить меня на лето грузчиком в порт. Он похлопотал. И я попал в блатную бригаду.
     Грузы в порт приходят самые разные. От шифера, кровельного железа до яблок, конфет и коньяка. Не каждый груз выгодно выгружать. На яблоках за смену можно заработать рубля три. А на негашеной извести - тринадцать. Но после негашеной извести кожа, как обваренная. Глаза исходят слезами. Самым выгодным считался цемент. Рублей около десяти за смену. Дальше - рис, сахар, мука.
     Блатную бригаду всегда, как бы случайно, ставили на выгодные грузы. Наш сосед Сашка Мокринский был бригадиром как раз такой бригады. Правда, кое-кто из его команды был против моей кандидатуры. А один грузчик открыто сказал:"Я за этого молокососа вкалывать не буду". Мокринский ответил:"Молокосос стоит любого из вас. Я встану с ним в пару". После такой рекомендации я, разумеется, старался.
     Вагон цемента - шестьдесят тонн. На вагон становятся трое. Двоим - тяжело. Четверо - тесно. Пока половину вагона не разгрузят, на перекур не садятся. За смену втроем - два вагона. Сто двадцать тонн, по четыреста мешков на каждого.
     Выматывался до тряски в коленях, до всхлипов. Дома ел и падал до утра замертво.
     Через неделю меня все-таки выгнали. Нет, не бригада. Фельдшер Ксения Михайловна. По медицине в порту она была главная. Увидев на разгрузке риса
(мешок весил восемьдесят кило, сам - шестьдесят семь), спросила.
   - Тебе восемнадцать есть?
   - Да.
   - С какого года?
     И тут прокололся. Заученно брякнул.
   - С сорок восьмого.
   - Сейчас шестьдесят пятый. Тебе семнадцать. Вон отсюда! И чтобы я больше тебя здесь не видела!
     Успел заработать пятьдесят рублей. По тем временам - деньги.

                15      

     В одиннадцатом классе все мысли были о выпускных экзаменах. И о дальнейшем поступлении в вуз. Нужно было определяться.
     Нравилась архитектура. Очень! Море идей. Уже чертил какие-то проекты. Жилых зданий будущего. Энергонезависимых. С питанием от солнечных батарей, биметаллических элементов и ветряных двигателей. Глубоко интегрированные в окружающую природную среду...
     А другим увлечением с девятого класса стала астрономия. Точнее, с момента моего летнего переселения на чердак. Вечерами, сидя в его открытой двери, подолгу смотрел на звездное небо.
     Прочитал несколько раз Я.И.Перельмана "Занимательная астрономия". Очень многое казалось просто невероятным...
     Еще раньше, на уроках математики, озадачивало понятие "бесконечность". Что это?! Как это представить? И вот - звездное небо. Прямо над головой. Бездна! Вот что такое бесконечность... Дух захватывает!
     Однако, реальность приземляла. Ближайший институт, где есть архитектурное отделение, в Новосибирске. От Хабаровска -  полстраны. Само по себе это не очень смущало. Но при поступлении нужно сдавать рисунок. Рисовал. Но как любитель. Школы не было. И уроков брать было негде. Шансов поступить практически нет.
     Астрономия, но не собственно астрономия, а какая-то астрономо-геодезия, во Владивостоке. Это гораздо ближе. Однако, Владивосток приграничный город. Закрытый. Необходимо пробивать спецпропуск. Здесь может преградить дорогу военкомат. Приближался призывной возраст.
     В конце-концов решил поступать в Хабаровский политехнический на ПГС  (промышленное и гражданское строительство). Замысел был простой. Проучиться год. Параллельно брать уроки рисования. В Хабаровске это было реально. А затем перевестись в Новосибирск, на архитектуру. Пусть даже снова на первый курс.
     Но все это были планы. А пока предстояли выпускные экзамены.
     Сочинение писали при открытых окнах. Ясный день. Класс залит светом. На столах белые букеты цветущей черемухи. Дурманящий аромат. Сияющая русичка Нина...
     Все закончилось благополучно.
     Последним сдавали немецкий. "Пять", разумеется. Сдавал одним из первых. Вышел с экзамена, отправился домой. Переоделся в спортивный костюм и подъехал на велосипеде к школе.
     Все уже сдали. Вика сидела в классе одна. Писала какие-то бумаги. Взял ее за руку, запер класс, посадил на раму велосипеда. И увез вдоль берега Амура, подальше от людских глаз. Туда, где еще цвела черемуха...

     Вечером меня окликнул со своего двора дед Прохор.
   - Вовка! Ты никак школу кончил. Иди выпьем.
     Прихожу. Достает бутылку, стаканы, сало, вареную картошку, хлеб.
   - Бабка Анна к сестре на весь день уехала. Давай-ка отметим... И твою школу тоже.
     Выпили.
   - Ты кого давеча на лисапете повез?
   - Девушка моя.
   - На что тебе такая? Ни сиськи, ни письки и жопа с кулак.
   - Они теперь все такие.
   - Не ври! Вон Танька Артёмова. Вкруг тебя вьется. И живот есть, и зад. Будет где детю поспевать. Дурак ты еще. В бабах не понимашь.

                16      

     Поступил в Хабаровский политех, на ПГС. На вечернее. Днем пошел работать на стройку, плотником. Жил в рабочем общежитии. Учеба не нравилась. По выпуску маячил честный прораб. Переводиться разрешается только после третьего курса. Бросил. Решил следующим летом поступать на астрономо-геодезию во Владивостоке.
     А пока... Однажды утром, в воскресенье, пришел на вокзал и купил билет до Биробиджана. Дорога не долгая, несколько часов. Нашел дом Тани и постучался. Открыла пожилая женщина, очень на нее похожая. Догадался - мама.
   - А Таня дома?
   - Таня, к тебе пришли.
     Она пропустила меня в прихожую. И вот появилась Таня. Изумленно смотрит.
   - Ты тот парень, который ходит вниз головой. На руках.
   - Да.
   - Раздевайся. Проходи в мою комнату.
     Комната понравилась. В ней было "дома", располагала, ложилась на душу. Но Таня сказала.
   - Ты упал, как снег на голову. Я как хозяйка не готова тебя принять. Погода шикарная, пойдем погуляем по городу. И поговорим.
     И мы пошли гулять по городу. Таня что-то рассказывал мне о нем, показывала. Но я больше смотрел не по сторонам, а на нее. Она в конце-концов рассмеялась.
   - Кажется, я зря стараюсь. Расскажи мне о себе. Ты учишься?
   - Уже нет. Бросил. Политех в Хабаровске. Не понравилось. На следующий год подамся в астрономы. Во Владивосток.
   - В астрономы?! Фантастика!
   - А хочешь, почитаю стихи?
   - Свои?
   - Могу и свои.
     Стал читать. Сначала неуверенно. Но Таня внимательно слушала. Видел - неподдельно. Осмелел. От пейзажных перешел к любовным. Вдруг засомневался.
   - Читай, пожалуйста, читай! Я никогда не слышала таких стихов!
     Мы давно брели наугад. Вдруг увидел вывеску кафе. Зашли. Что-то заказал. От спиртного Таня наотрез отказалась. И я не стал.
   - Таня, а ты чем живешь?
   - Пока работаю. Может быть в следующем году буду поступать в Хабаровский педагогический. Еще думаю. Давай лучше о тебе. Мне говорили, что ты вылепил мой портрет. Это правда?
   - Да.
   - Зачем?
   - Хотел видеть тебя. Всегда. Ты красива. Безупречно красива.
   - Боже! Какие слова ты говоришь! Голова кружится.
   - Это не слова. Это истина.
   - Я заметила тебя на слете еще в первый год. Ты был смешной. Тощий и сутулый. Все подсматривал за мной. 
   - Мне казалось, я делал это незаметно.
   - Ну да! Куда ни пойду - везде ты. А на второй год я не сразу тебя и узнала. Ты распрямился. И появились плечи. Я думала так не бывает. Сутулый, значит, навсегда.
   - Ты виновата в том, что я разогнулся.
   - Правда?! Эту вину я охотно принимаю. Беру на себя.
   - Да уж. Сделай милость.
   - А на третьем слете ты меня просто изумил. Такие фигуры я видела только в журналах, где пишут про иностранные конкурсы мужской красоты. Как тебе это удалось?
   - Уже говорил. Ты, и только ты во всем виновата. Ты совершенна. И я стремился быть достойным тебя.
   - Я сегодня умру от счастья!
   - Не умирай! В счастье следует жить. Оно легко вместит нас обоих.
   - О! Если бы!.. Ты знаешь, мне сегодня в вечернюю смену. Давай потихоньку двинемся к моему дому. 
     По дороге Таня опять просила читать мои стихи о любви. Вначале внимательно слушала. Несколько раз мы останавливались и она смотрела мне в глаза. С каким-то немым  глубоким вопросом. По мере того как приближались к дому, становилась задумчивой. Потом и вовсе ушла в свои мысли. Казалось, совсем не слышит меня.
     И вот мы пришли.
   - Ты не поверишь, но я очень хотела, чтобы ты приехал. Я не знала зачем. Я гнала это желание. Но оно не уходило. Последние две недели оно стало навязчивой идеей. Когда я перестала с ним бороться, ты явился.
     И вдруг.
   - Как несправедлива, как жестока эта жизнь!
     Она смотрела мне в лицо. На глазах появились слезы.
   - Володя! Увы! Но счастье не вместит нас обоих... Уже три года как я помолвлена. Такие у нас ... традиции. Он служит. Остался год. Потом мы поженимся. Я не могу принадлежать тебе. Потому, что я не принадлежу себе. Я - собственность нашего  рода. Выбирая между тобой и отцом с матерью, я выбираю их. Я не могу обречь родителей на посмешище, на проклятье нашего рода. Но ты знай! Ты знай: мои душа и сердце навсегда с тобой!
     Обняла меня и прильнула к губам. Я целовал ее лицо. Горячими, жгучими были слезы!
     Отпрянула. Улыбнулась.
   - Я запомнила твои стихи. Ты ведь писал их обо мне? О нас?
   - Да.
   - Теперь твои стихи - мои молитвы. О нас с тобой. У тебя светлая дорога. Ты сильный. Талантливый. Ты очень многого добьешься. Я буду молиться за тебя. Нашими стихами...

                17

     Два года спустя, учась во Владивостокском университете, решил в каникулы заглянуть к родителям. В поселке знакомых почти не осталось. Скучно. Решил съездить в Хабаровск. Развеяться.
     Самый быстрый путь - на пароме. Минут тридцать. Отправился на пристань. Пришел паром. Захожу на палубу. Вдруг кто-то окликает. Оборачиваюсь - Вика.
     Идет навстречу. Сияет. И все же в глазах до боли знакомый затаенный испуг. Округлилась. И ... сверток на руках. Ребенок! Вика разворачивается и кому-то протягивает ребенка. Боже! Мишка Коротун.
   - Володя! Здравствуй! Какими судьбами?
   - Здравствуй, Вика! К родителям. Погостить. А ты как? Вижу, много перемен в твоей жизни.
   - Да! Мы с Коротуном поженились, два года назад. И вот... недавно родила сына.
     Мишка с младенцем деликатно стоял в стороне, давая нам пообщаться.
   - Сына-то покажи. И с Мишкой дай поздороваться.
     Подошли. Поздоровались. Младенец - как младенец. Похож на обоих. Спрашиваю Мишку.
   - Ты закончил политех?
   - Закончил. Вот едем теперь в Магадан. По распределению.
   - По распределению - не по этапу. Максимум - три года дают. А может и раньше удастся вернуться.
   - Твоими бы устами...

   - присутствую и на стихи.ру