Общага. Приколист Борис Иваныч

Светлана Лескова
 Вечерком, когда жизнь в общаге забурлила с новой силой, Борис разделся донага, взобрался на придвинутый к окну стол и напружинив мускулы, а надо отметить, напружинивать было что, принял позу культуриста.

      По команде, давясь от хохота, парни врубили в комнате свет.

      Спустя мгновение, в окнах общаги напротив, началось броуновское движение, замелькали девичьи лица, донеслось сдавленное хихиканье
 
      Напомню тебе, дорогой читатель, что история эта происходила в достославные советские времена, когда, как известно, секса не было*, хотя он уже и начинал довольно явствено маячить на горизонте. И в кино “про это” тоже пока еще ничего не было. А тут тако-о-о-е...

      Но, что ж это я... Не годится начинать с середины истории.

      Итак, по порядку!

      У Бориса  был редкой красоты голос. Настоящий, могучий, с обволакивающим бархатистым тембром. Бас.   

      Приемная комиссия консерватории была сражена, покорена, и бывший шахтер, тридцати одного года от роду (что по  совести сказать, ни в какие рамки не лезло – принимали-то до двадцати пяти!), в виде исключения, неожиданно стал... студентом. Правда, вечернего отделения. Подвох был в том, что вечерним оно лишь называлось. “Вечерники”  занимались днем, вместе со всеми. Эта чиновничья хитрость, с одной стороны,  позволяла не выплачивать студентам так называемого “вечернего” отделения стипендию, ставя их перед весьма непростой проблемой - проблемой выживания. С другой стороны, появлялась лазейка для особо талантливых, но далеко вышедших за рамки приемного возраста, как это и произошло с Борисом.
      
      А он даже растерялся сперва – что делать с семьей, где и как добывать деньги? И, главное, когда?

      Оперный театр давно уже был его тайной мечтой, но он рубил себе день за днем уголек, кормил семью, и учиться вовсе даже не собирался. Поздно... Только вот не давал ему голос покоя, а талант требовал выхода.

      И Борис пел для друзей, пел в клубе, а частенько, уйдя подальше от людских глаз и ушей в степь,  давал волю своей душе, и в звездное небо взлетали мощные звуки любимых арий разученных "на слух". Нотной грамоты он не знал.

      На прослушивание Борис пошел “по приколу”, подзуживаемый друзьями у которых гостил, и один из которых, волею судьбы жил в двух шагах от консерватории.

      Винюсь перед читателем за употребление современного словечка, ведь описываемые события происходили задолго до того времени, когда выражение это стало повсеместно употребляемым. Но, поскольку оно много ярче других отражает суть проделок нашего героя, то без излишних укоров совести употреблю его еще разок, ибо Боря был приколист "еще тот".

      Так вот, опять-таки “по приколу”, на спор, в 18 лет он взял да и женился на цыганочке Раде, из оседлых, поимев при этом кучу проблем, но ловко выпутавшись из них благодаря все тому же веселому нраву, а еще, рвущему чувствительные души ромов, умению исполнять цыганские романсы. А уж когда он пел “ Сатана там правит бал...”,  то у слушателей шевелились волосы и мороз пробегал по коже.

       Долго Борис раздумывать не стал, рассудив, что второго такого шанса не будет, и сделал свой выбор в пользу голоса.
      
       Рада, вдрызг разругавшись с легкомысленным супругом, осталась в маленьком шахтерском поселке воспитывать десятилетнего недоросля-сына, а легкомысленный папаша недолго горевал по оставленной семье. Поселившись в общагу, он азартно окунулся в студенческую жизнь по самую макушку.

      Нужно было осваивать музыкальную грамоту, учиться игре на фортепиано, что оказалось делом мало приятным и к тому же неимоверно сложным. Пальцы на огромных ручищах, с юных лет привыкших к отбойному молотку, были толстыми, неловкими, и к ужасу преподавателей, но немалому веселью сокурсников, постоянно застревали между клавиш. На экзамене, устав от бесплодных попыток извлечь из инструмента более-менее благозвучную мелодию, он вставал из-за рояля, и растянув губы в обаятельнейшей улыбке, заявлял:

      - А давайте я вам лучше спою!

      И пел... И таяли сердца чувствительных преподавательниц... И экзамен был сдан на пятерочку!

      Но однажды...


      Ах, да… Я же еще не рассказала, как он выживал, и как развлекался.

      Так вот, нужно было где-то добывать деньги чтобы как-то кормить свой могучий организм. Сначала Борис подрядился разгружать по ночам вагоны. Но после тяжких трудов и бессонных ночей занятия как-то не ладились... Голос штука хрупкая, и даже у закаленного трудами шахтера, он начинал капризничать, не хотел подчиняться, тускнел, терял силу.

          Парень Борис был видный, росту немалого, ни дать ни взять эдакий светловолосый викинг с пронзительным взглядом серых глаз, и очень серьезным, почти суровым выражением лица. Немного портил эту красоту лишь перебитый в уличных стычках и глядящий несколько в сторону нос.
 
      Напротив общаги “культуристов”, как меж собой окрестили студенты общежитие института культуры - “кулька”, окна в окна располагалось общежитие “порошкотеров”, то бишь, фармацевтов. С полным правом его можно было бы назвать женским, ибо в "фарме" учились почти поголовно одни девочки.

      И вот Борису пришла в голову отличная идейка.
 
      Посовещавшись меж собой, “однокомнатники”, а жили они вчетвером – двое “молодых”, поступивших после музучилища, лабух-Леха, отслуживший армию, продудев там три года на трубе в военном оркестре, а сейчас подрабатывающий в ресторане,  ну и герой этого повествования – Борис Иваныч, так звали они его не то в шутку, не то всерьез, за “преклонный” по студенческим меркам возраст.
Так вот, посовещавшись меж собой, заговорщики  с энтузиазмом одобрили идею и приступили к ее воплощению. Благо, за открытыми настежь окнами все еще дышала прощальным теплом ранняя осень.

      Вечерком, когда жизнь в общаге забурлила с новой силой, Борис разделся донага, взобрался на придвинутый к окну стол и напружинив мускулы, а надо отметить, напружинивать было что, принял позу культуриста.

      По команде, давясь от хохота, парни врубили в комнате свет.

      Спустя мгновение, в окнах общаги напротив, началось броуновское движение, замелькали девичьи лица, донеслось сдавленное хихиканье
 
      Напомню тебе, дорогой читатель, что история эта происходила в достославные советские времена, когда, как известно, секса не было, хотя он уже и начинал довольно явствено маячить на горизонте. И в кино “про это” тоже пока еще ничего не было. А тут тако-о-о-е...

      Борис, ничуть не смущаясь выставленным напоказ мужским орудием приведенным в полную боевую готовность, несколько минут поиграл мускулами, и, довольный произведенным эффектом, под гомерический хохот приятелей соскочил со стола.

      Сеансы стали повторяться с неизменным аншлагом. А вскоре, Борис уже словно сыр в масле катался, а между общагами сновали туда-сюда особы женского пола с мисочками, узелками, кастрюльками, испускающими восхитительный аромат. Сожители Бориса тоже не были обойдены вниманием. Ну а у главного героя этой истории, необходимость в добывании хлеба насущного наконец отпала напрочь. Голос зазвучал с новой силой, жизнь, как говорится, наладилась.

      Но однажды, все повернулось совсем не так, как мечталось.

      Солистом оперного театра Борис стал неожиданно и для себя, и для сокурсников.  Ведущий бас оперного тяжело захворал, еще один, будучи уже в немалых годах, годился только для подстраховки, а третий был приглашен в столичный театр. Спектакль оказался под угрозой срыва и на главную партию спешно назначили Бориса, только что перешедшего на четвертый курс, успевшего выучить партию под фортепиано, но ни разу не певшего ее на сцене с оркестром.
 
      В театре-то внезапно и обнаружилась “ахиллесова пята” весельчака и приколиста.

      На генеральной репетиции, при пустом зале, все шло неплохо. Мизансцены он помнил, хотя и двигался несколько скованно. Не успев еще привыкнуть к звучанию оркестра, он не мог ориентироваться по музыке, и панически боялся выпустить из поля зрения руку дирижера. А, как известно, кто чего боится, то с тем и случится.

      Есть у нас, людей, такая особенность - чего боимся, то нас и привлекает. Подсознательно, конечно. Потому и неудивительно, что все наши страхи сбываются куда более точно, нежели мечты и планы... Эта-то хитрая особенность и называется  -  “закон подлости”.

      Так уж мозг наш устроен, что ему безразлично - со  знаком плюс, или со знаком минус для нас должно сбыться задуманное. Главное - что находится в фокусе нашего внимания! Если уж концентрируемся на чем-то, то к этому неотвратимо и приближаемся. А переживая сильнейший стресс, человек автоматически начинает совершать действия, которые ему диктует вовсе не разум, а коварное и незримое подсознание.

      Для Бориса первый выход в спектакле и был тем самым, наимощнейшим стрессом.

      Выйдя на ярко освещенную сцену, увидев перед собой зияющую чернотой пасть зала, он вдруг словно оглох и ослеп, и впал в ступор. Звуки доносились глухо, будто из преисподней, глаза слепил яркий свет софитов. Растерянно моргая, он пытался разглядеть дирижера и... ничего не видел, хотел сдвинуться с места и... не мог.

      Наконец, уловив знакомые аккорды, он понял - пора. Судорожно вдохнув, он запел. И не узнал собственного голоса – на репетиции, в пустом зале, он звучал совсем иначе, красиво, свободно, сильно. Теперь же казался тусклым и немощным.

      С горем пополам, несколько раз пропустив вступление, двигаясь невпопад и спутав текст, он допел. Наступил антракт.

      Срочно одели, и в следующем акте выпустили на сцену дублера, престарелого певца, исполнявшего когда-то с успехом эту партию, а теперь, в силу преклонного возраста, перешедшего на “моржей”.  Дублер, воспрянув духом тряхнул стариной, и, несмотря на довольно заметную качку в голосе и слабовато звучащие высокие ноты, завершил спектакль достойно, компенсировав изъяны вокала великолепной актерской игрой. Чем и покорил публику, вызвав бурные овации.

      Утомленный, но счастливый, старик зашел в уборную к Борису. Помолчав, и поглядев как тот, до сих пор не сняв грима, сидит уставившись в зеркало невидящим взглядом, тихо сказал:

      - Ничего не поделаешь. Психология... Нужно время. А времени у тебя нет, возраст. Уходи из театра, Борис. Не твое.

      Постояв молча, он придвинул свободный стул поближе к Борису, сел, и приобняв его за плечи продолжил:

      - Ты певец от бога, Боря! Но певец... концертный. Ты, рояль и публика – вот твоя стихия. И то, что произошло сегодня – не конец, а начало! Главное, не позволь себе сломаться после сегодняшнего провала. Многие ломались в таких ситуациях, но ты – не смей! Ты еще порвешь не один зал! Поверь старику.

      Он поверил.

      Шло время. Чехия, Болгария, Испания, Италия... Постоянно окруженный восторженными поклонницами, даже изрядно уже подуставший от них, с легкостью выбросил Борис из головы и маленький  шахтерский поселок, и шахту, где некогда добывал уголек...  Да и Раду вспоминал лишь во время редких встреч с сыном, между гастролями. Так уж он был устроен – о любви умел только петь, но петь так, что невозможно было поверить в то, что сам любить он был неспособен. Ни женщину, ни родину, ни даже собственного сына. Выражаясь словами Мисаила, одного из персонажей любимой оперы Бориса - "не умудрил Господь"...

     Наверное в этом, богом данном умении артиста рассказывать о тех чувствах на которые неспособен сам, рассказывать так, чтобы ему верили, плакать от любви, ни разу не испытав ее, заставляя зал плакать вместе с собой, наверное в этом и заключена великая и необъяснимая тайна таланта...

 ____________________
* «В СССР секса нет» — крылатая фраза, источником которой послужило высказывание одной из советских участниц телемоста Ленинград — Бостон («Женщины говорят с женщинами»), записанного 28 июня и вышедшего в эфир 17 июля 1986 года.
* Лабух - в просторечии музыкант, исполняющий музыку ради денег.
“Сатана там правит бал” - cтрока из Куплетов Мефистофеля. Гуно. Опера “Фауст”. 
 “Морж” – на театральном сленге - мапенькая, третьестепенная роль в оперном спектакле.
* Мисаил – персонаж оперы Мусоргского “Борис Годунов”.
* Мизансцена (фр. mise en sc;ne — размещение на сцене) — расположение актёров на сцене в тот или иной момент спектакля.