-14-
Мы, конечно, радовались, что теперь наша мамочка по ночам с нами. Но мы хотели бы иметь здоровую маму! В свои 48 лет она выглядела такой больной, измученной работой, голодом, невзгодами, изнуряющим страхом, что ей можно было дать 70 лет. Радость, что мама с нами, сменилась постоянной тревогой за её здоровье. Мы, глядя на её страдания, на удушья при астматических приступах, оказались бессильны чем-то ей помочь. Её болезни стали для нас, детей, мукой на долгие годы.
Прошла ещё одна лютая зима, оставив свой недобрый след в памяти и детей, и взрослых. Хочу описать один случай, произошедший в селе зимой. Мы жили тогда в комнатке, в доме на четыре семьи. А в нашей будущей землянке жила многодетная семья Третьяковых. Глава семьи пришёл с фронта весь больной. Войдя в их положение, руководство совхоза выделило им более просторное жильё. Мы же летом после бури и града переселились в их землянку.
Дети в этой семье учились неважно, так как часто пропускали занятия по болезни и из-за отсутствия зимней одежды. Учебников тогда в школе было мало, учительница меняла книги или листки из учебника между учениками. Рядом с Третьяковыми жила семья Леоновых, мать и сын Володя. Его отец погиб на фронте. Володе Леонову, одному из мальчиков Третьяковых и ещё двум ученикам учительница выделила одну книгу по литературе на всех. Им предстояло выучить стихотворение. Володя выучил и решил отнести книгу Третьяковым и поиграть там. У соседей детей много, а ему одному в семье - скучно. Было ещё светло, но как раз разыгрался сильнейший буран. Володя сказал своей матери, что скоро вернётся, а буран - не страшно, ведь это не диковинка в степи. Посёлочек небольшой, все жили друг от друга недалеко.
Вскоре женщина обеспокоилась долгим отсутствием сына и пошла сама к Третьяковым. Стемнело. На улице сильно мело, завывал ветер. Оказалось, что мальчик к соседям и не приходил! Все сразу засуетились, испугались, ведь при такой погоде всё может случиться. Страшные картины трагедии проносились в головах впечатлительных людей. Но не хотелось верить в самое худшее. Третьяковы вместе с мамой Володи пошли на улицу, кто в контору, кто звонить в железку. Этот звон разносился по всей округе: "Может он дойдёт и до Вовки, он услышит и пойдёт навстречу!" Столбов с приделанными кусками железа от рельсов в посёлке - несколько, их установили в разных местах. Пытались бить во все железки, но напрасно старались, Вовка не слышал. Ветер не донёс до него этот зов и звон. Он дул в обратном направлении.
Поздно вечером, почти ночью, мужчины с зажжёнными фонарями, на свой страх и риск, пошли за посёлок в сторону озера в надежде отыскать хоть какие-нибудь следы. У них один за другим тухли фонари. Ни с чем вернулись все мужчины назад в посёлок. Уставших, облеплённых снегом, их было не узнать. С тех пор, как Володя вышел из дома, прошло много времени. От предположений всем становилось не по себе: его уже заносит снегом, он упал и не может дальше идти, он ушёл очень далеко и его невозможно догнать. Искавшие его люди приходили в контору отдохнуть, показаться, что они вернулись. Через время повторяли поиски, кричали: " Вовка, Вовка!". Ему было 12 лет, и учился он в третьем классе.
К утру буран стих, набесившись, нагулявшись по нашим бескрайним степным просторам. Местами наносил он огромные сугробы, местами оголял до земли занесённые снегом поля. Наши домики и землянки с правой стороны села закопал в один большой, крепкий сугроб. Бригада рабочих по откопке от снежных завалов с трудом находила трубы от того или другого домика. Уставшие за эту ночь поисков, люди из бригады брали в руки лопаты и вызволяли всех из снежного плена. С утра все должны быть на своих рабочих местах. Светало. По полям ещё мела позёмка, усилился мороз. После бурана снег твердел до такой степени, что по нему идёшь и не проваливаешься.
В ту пору по дороге к посёлку ехал дядя Вася Забара. Жители его очень любили и всегда встречали с радостью. Он привозил нам хлеб по карточкам, а это, кажется, была последняя зима с карточками. Впоследствии мы могли покупать хлеб в своём магазине. Не только хлеб, но и спички, соль, керосин, крупу. Мы радовались этим переменам и говорили: "Жизнь становится лучше!" Ещё раньше дядя Вася привозил нам перловый суп, пшённую кашу.
Дорога проходила недалеко от озера. Некоторые удивлялись, что дядя Вася смог проехать после бурана. Но дорога не была занесена, наоборот, с неё, накатанной, снег срывало. Только кое-где мешали переносы. Вдруг лошадь остановилась посреди дороги, с правой стороны - озеро, слева - небольшая возвышенность. Чуть подальше в степи виден большой сугроб, нанесённый ночью бураном. Две собаки, которые постоянно сопровождали дядю Васю, принялись вилять хвостами и лаем просить его пойти с ними. Он не мог, так как вместо ноги у дяди Васи был только плохой протез.
Вдруг собаки наперегонки помчались к озеру, в камышах и в снегу что-то начали искать, затем вернулись обратно и побежали в другую сторону, к сугробу. Там они остановились, принялись лапами рыться в снегу, скулить и визжать. Дядя Вася потихоньку поехал и звал собак за собой. И тут он увидел, как навстречу ему по дороге идут люди с лопатами. Они и рассказали, что с вечера пропал Володя Леонов, его искали всю ночь, в буран. А сейчас управляющий послал их ещё раз проверить, поискать и обратить внимание на сугробы. Дядя Вася показал им в сторону своих собак, которые безудержно продолжали рыть лапами снег. Лошадь остановилась внезапно, как будто что-то почувствовала. В камышах собаки тоже побывали.
Люди разделились, одни пошли в камыши, другие - к сугробу. Скоро в камышах обнаружились листочки от книги, тетради Володи. Зачем он брал их с собой? Некоторые листки разорвал ветер, и они прилипли к камышам. Сугроб раскапывали аккуратно, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Мёртвый, замёрзший Вовка лежал вниз лицом в почему-то расстёгнутом пальтишке. Мы в это утро в школу не пошли, все находились у домика Леоновых. Раздался крик: "Вовку нашли!" Привезли его домой, отовсюду раздавались советы: "Нужно его раздеть и положить в ванную с холодной водой, может быть он ещё отойдёт." Занесли в дом, а он будто деревянный, лицо и руки белые, как восковые. Детвору в дом не пустили. Мы стояли на улице и плакали, но надеялись, что Вовка оживёт в железной ванне, в холодной воде. Но нет - слишком сильный был ночью мороз, слишком много снега лежало на нём, слишком долго лежал он под этой холодной, тяжёлой, белой периной. Его мама, тётя Валя плакала, кричала, теряла сознание. Её отхаживали нашатырным спиртом, у кого-то нашлось и это средство.
Взрослые спрашивали друг у друга: "А Степан сейчас у Леоновых живёт или в своей семье? У жены Инги, дочери и сына?" Между этими двумя семьями, Леоновых и Кютениных, в течение нескольких месяцев на глазах всего населения посёлочка происходила трагедия. К нам на отделение в конце 40-х годов прислали двух спецпоселенцев, финнов - Степана Кютенина и Анатолия Кекке. Их финские фамилии и имена были труднопроизносимыми для всех. Им дали русские имена, так легче выговаривать. Тогда искажали имена и фамилии всем нерусским людям. Другие имена - другая судьба! Как и все появляющиеся на горизонте мужчины, они быстро нашли себе «временных жён», а сами разыскивали свои семьи, которые затерялись где-то на просторах огромной, несчастной страны.
В ответ на их запросы, с их Родины, с Карело-Финской ССР сообщили, что их семьи сосланы в Сибирь, как семьи изменников Родины. Запросы эти мужчины-финны делали через коменданта, как и мы. Вскоре Степану Кютенину пришло известие, что его семья живёт в Сибири, нашёлся и адрес. У Анатолия Кекке семья пропала, он так и остался жить вместе со вдовой Наташей, имевшей дочку, мою ровесницу. А у Степана к тому времени тоже появилась новая семья - вдова Валентина с сыном Володей. Степану бы набраться терпения и подождать. Вскоре он получил письмо от жены Инги с просьбой, чтобы муж посодействовал её приезду с детьми в Казахстан, поговорил с комендантом и с директором совхоза. Степан просил об обратном: он сам хотел уехать в Сибирь, к семье. Его просьбу не удовлетворили, и через какое-то время его семья приехала к нему. Управляющий выделил им хорошую двухкомнатную квартиру в доме, где раньше жил бухгалтер с семьёй. Степан ушёл от Вали к Инге. Все радовались за них!
Но их семейное счастье продолжалось недолго. Валя всякими способами притягивала, пыталась вернуть Степана к себе. Она приносила вкусные обеды в кузницу, где работали кузнецами оба финна. Через время Степан снова вернулся к Вале. Бывало даже так: живя у Вали, он не уходил с кузницы, отдыхал и спал там же. Его дети это узнали, стали приходить к нему на работу. Иногда набирались смелости и шли домой к Валентине. Та их выгоняла, а своему Вовке запретила с ними играть, дружить. Особенно влетало Вовке от матери, если он что-то отнесёт им покушать.
Детки у Инги и Степана были удивительные, как они отличались от нас! Оба ребёнка - светло-русые, красивые, как и их мама, хорошо одеты. У Алины - пушистые, волнистые волосы. Инга - интеллигентная, добрая, высокая, красивая женщина с манерой одеваться, сильно отличавшейся от нашей, деревенской. Валентина, в отличие от Инги - небольшого роста, уступала ей во всём. Дети Инги даже летом ходили в сандаликах. Мы таких и не видели! Для нас существовало правило - летом ходить босиком! Себя маленьких мы уже забыли - ведь в Германии мы были тоже хорошо одеты и обуты. Инга привезла с собой много постельного белья, перины, подушки. Но скоро ей тоже всё пришлось выменять на продукты питания. Детей на работу Инга не пускала, побираться тоже не разрешала. Поговаривали, что со своей Родины она получала небольшую помощь от своих родных.
Поставили Ингу на работу: на быках, запряжённых в брички, предстояло возить сено и солому с полей к посёлку, складывать в скирды. Коров и свиней Инга боялась, никогда с ними раньше дела не имела. С быками у неё тоже проблема - она с трудом научилась их запрягать в брички. Но эту бричку нужно ещё нагрузить сеном доверху, а быки не слушались, не стояли на месте. Иногда мы, девчонки, копнившие сено в большую копну, помогали Инге. Одна из нас держала быков, пока Инга вилами складывала наши копёшки в бричку.
Однажды грузила Инга сено на другом поле. С трудом сложила она копны, залезла на воз, села на устройство, с которого могла погонять быков. В этот день было очень жарко, пот заливал глаза. В душе жил постоянный страх, как же на этот раз поведут себя противные быки. То чего боишься, чаще всего и случается. В воздухе кружили с нудным жужжанием кусучие мухи-бзыки. Такая ужалит, ни один бык не выдержит. Когда говорили: "Быки забзыкали" - каждый понимал о чём речь. Так и в этот раз: мухи принялись жалить-кусать наших быков. Быки не выдержали, побежали по полю. Но поле - не дорога, одни ухабы! Как там бедная Инга наверху с возом сена? В результате быки как-то выпряглись, бричка перевернулась...
Эту картину наблюдали мужчины, которые неподалёку на быках косили траву сенокосилкой. С большим трудом они вытащили Ингу из-под сена. Кто разгружал сено, кто поднимал бричку. Какие были мужчины? Старики да пацаны. Инга - чуть живая, без сознания, вся побитая и в крови, еле дышала. Ребятишки разного возраста тогда сновали повсюду: кто работал, кто клубнику собирал. Быстро разлетелись по всем местам, где мог быть управляющий. К счастью, нашли его быстро. Он примчался на своих быстрых, хорошо откормленных лошадях, запряжённых в дрожки. Отвезли бесчувственную Ингу в больницу за 15 км. У неё оказалась сломана ключица, сильное сотрясение мозга, множество ушибов. На это длительное время, пока Инга лечилась в больнице, детей взяли к себе Степан с Валентиной. Сам директор совхоза наказал ей, чтобы она не обижала детей. Вернее - это был приказ всего совхоза, всех его жителей.
Когда Инга вернулась из больницы, Степан с детьми опять перешёл к ней жить. Ещё больная, она всё время куда-то писала, обращалась не раз к коменданту, чтобы её с детьми отпустили домой. Хлопотала она до 1953 года. Летом, наконец, удовлетворили её просьбу, и Инга вместе с детьми уехала к себе на Родину. Случилось это уже после смерти Сталина. Степана тоже к осени отпустили, но он не поехал, так и остался с Валентиной.
Позже, после смерти сына Вовки, эта пара взяла себе девочку на воспитание из детского дома. Жили они долгое время, как и многие с первой фермы, в городе Рудный. В 80-х годах умер Степан. Валентина переехала в посёлок Ульяновск, на центральную усадьбу Соколовского совхоза. В Рудном она не смогла ужиться со своей приёмной дочерью в однокомнатной квартире. К тому времени в степи на голом месте вырос новый посёлок городского типа, куда принимали всех желающих и давали квартиры. До пенсии Валя проработала сторожем на свинарнике, дочь к ней так ни разу и не приехала. Похоронили её чужие люди. Многие говорили, что Валентина заслужила это наказание, так как в своё время не пожалела Ингу и её детей, украла чужое счастье.
Ходили разговоры, что Валентина Степана приворожила, очень уж часто видели его хмурым и мрачным, будто бы непонятная сила уводила его каждый раз из семьи. А может, вполне прозаическая причина была у этого предательства. Валентина - из местных жителей, у неё хорошее питание: мясо, молоко, а ему просто хотелось нормально жить. У Вали рядом с домом - большой огород с картошкой и с овощами. Она сама там спину не гнула, не сажала, не поливала, не полола. Это мы, нищие, за баночку обрата грядки пололи, поливали, картошку пропалывали. В отличие от Валентины, бедная Инга еле концы с концами сводила, оставшись, как и наши матери, без мужа. Кто теперь рассудит?
-15-
Может быть я пишу не то, что нужно? Только о себе и о своей семье надо писать? Но мы в этом посёлке жили как в одной большой семье, все знали друг друга. Если горе в одном доме, то оно общее, так же как и радость делилась на всех. Люди приходили на помощь в трудную минуту, помогали чем могли. Мы это на себе испытали. Шли к людям, когда заболевала наша мама, когда она возле магазина чуть не умерла. Мы чувствовали поддержку, уверенность в том, что в беде нас не оставят. Общей была радость, когда кто-то из мужей, отцов возвращался домой из госпиталя или после долгой военной службы. Встречали полуживых трудармейцев после 1953 года вернувшихся из ГУЛАГовских лагерей, помогали семьям выхаживать таких больных. Радовались вместе с теми, кто находил своих родных по розыску. Горевали вместе и смеялись вместе.
Наступила весна 1953 года. В марте умер Сталин - "Отец всех народов". Даже не хочется описывать это событие. Оплакивали его все, в том числе и ученики. В школе на всю громкость включено радио. На улицах, во дворах стоят люди и по громкоговорителю слушают правительственное сообщение. Отменены уроки. Все искренне плачут, горюют: "Что же теперь будет с нами, со страной? Мы осиротели..." Все страшные деяния этого дьявола были так завуалированы, что даже генералы не раскусили его. А может просто не захотели, так как сами являлись соучастниками жестоких преступлений против своего народа. Простой народ, над которым он десятилетиями измывался, сиротил детей, как будто страшная чума косила их родителей, а потом и их выросших, верил ему и шёл за ним. После смерти главного вождя для нас всё оставалось по-старому. Только на уроке истории в Конституции СССР по приказу учителей мы вычёркивали имена вождей. Таких как Лаврентий Берия. Учителя по-своему пытались нам что-то рассказать, объяснить. Между собой мы, ученики, эти события не обсуждали, мало понимали, да и боялись. Маме, Мирте и Феде я рассказывала о том, что узнавала в школе, что читала, делилась своими мыслями, переживаниями. Мы знали, что это всё останется в стенах нашей комнаты. У мамы изменилось лицо, когда она тихо произнесла: "Теперь наступит Новая Власть, может скоро отыщется отец или родственники. Может нас всех отпустят Домой."
Нам, после "разоблачения культа личности", вдруг показалось, что что-то меняется к лучшему. Но это продолжалось короткий период оттепели, произошедший после Его смерти. Очень много лет пройдёт, прежде чем народ действительно узнает всю правду. Упомянули вскользь об ошибках и забыли надолго, на очереди - прославление других вождей. Для нас ничегошеньки не изменилось. Как была комендатура, так и осталась, как нельзя было без разрешения покидать свою деревню, так это и продолжалось. Но...к коменданту стали смелее подходить с вопросами, настойчивее спрашивать о розыске родных. Раньше люди, такие наивные, обращались к самому Сталину, Молотову, Жданову по поводу исчезновения родственников. Комендант сам давал нам адреса, ему же в руки семьи доверяли свои письма, запросы. Сейчас сама очень удивляюсь нашей детской доверчивости - мы верили, что дойдёт письмо, что "высокий дядя" поможет. К этому приучила нас мама, школа. Особенно старались мы с Миртой, помогали людям писать письма - нашим "Вождям". Новым явилось то, что комендант стал давать всем адреса тюрем, адреса колоний ГУЛАГа, где находились трудармейцы и разной категории заключённые. Мы с Миртой писали, искали...Но нигде нашего отца не было. Сгинул навеки, и неизвестно где, то ли в России, то ли в Германии...
Пришла долгожданная весна, а с ней и весенние каникулы. Но они нам, детям с первой фермы - не в радость. Таял снег, лёд на дорогах. В нашем логу в степи, через который мы шли в школу, ещё лежал белый снег. Только после каникул он начинал таять, а лог наполнялся водой. Становилось так глубоко, что в нём можно было утонуть. И только, когда вода сходила в реки, мы перебирались вброд. Вовсю бушевала весна, которая незаметно и плавно переходила в лето.
Для меня наступившее лето - долгожданное. Я стала старше, крепче, мне исполнилось 15 лет. Легче вытаскивать сорняки с их крепкими, цепкими корнями, легче набивать в мешки для топки старую солому или кизяк и поднимать их себе на спину, легче заготавливать на зиму бурьян. Вся домашняя и совхозная работа или подработка у людей выполнялась уже не с таким большим трудом и без этих постоянных слёз, что лились из глаз от бессилия. В голове роились хорошие мысли - через год буду ещё сильнее, стану выше ростом и поправлюсь, как мои подружки. Пойду работать на свинарник, как они, и начну зарабатывать деньги. Я хотела, как Мирта, приносить в семью деньги и помогать маме. Я не считала тогда то, что я делала для семьи, помощью. В 15 лет я и моя подружка Дуся Деева оставались самыми маленькими в нашей компании. Нас такое обстоятельство сильно угнетало. Из-за роста меня и не брали работать на свинарник.
Дусе - нет необходимости работать в совхозе. У неё - здоровые мама, папа, взрослый брат Гришка. Летом 1953 года вернулся из тюрьмы старший брат Николай. В конце войны он попал совсем молодым на фронт, а затем сразу в тюрьму. В 1953-54 годах из тюрем и из лагерей возвратились многие бывшие солдаты. Они попадали под амнистию и с них снималась "вся вина". Деевых выслали из Новгорода после войны из-за Николая. Они приехали в Северный Казахстан, в наш совхоз, как родственники "изменника Родины". Обычная практика в то время. Получалось, что в нашем совхозе собрались одни враги или родственники врагов. Деевы, как и мы, никогда не смогли вернуться на свою Родину, позже они переехали в Магнитогорск.
Николай выглядел старше нас и своего брата лет на 8-9, но никого не сторонился. Некоторое время после тюрьмы и всего пережитого он отдыхал дома. Дуся приглашала к себе девчонок и мальчишек, несколько раз была у них и я. Мы играли, общались друг с другом у них во дворе, сплошь покрытом гусиной травкой, садились на заваленку или на табуретки и скамейки. Всю "мебель" смастерил отец - умелец на все руки. Работал он в стройбригаде вместе с чеченцами. Коля сажал нас рядом с собой, рассказывал смешные истории, демонстрировал свои изделия, сделанные им в тюрьме. Он с собой привёз даже материал, из которого нам, девчонкам, делал гребешки. Для Дуси он приберёг разные безделушки, заколочки, брошки. Затем парень принимался петь разные тюремные песни, нам они очень нравились. Наизусть читал много-много стихотворений военного времени, потом разом замолкал, задумавшись.
По нему видно: иногда Николай превращался в юношу, потому что приглашал в гости детвору, начавшую взрослеть. Он нуждался в нас, ведь не успел пережить до конца своё детство, в 17 лет ушедший на фронт ребёнок. Ребёнок-юноша, не испытавший счастья быть молодым, попадает на войну, где только приказы, страх, смерть. Затем тюрьма - и снова приказы, унижения, рабский труд, страх, смерть. Иной раз Николай преображался во взрослого человека, умудрённого опытом и пережившим многое в свои 25-26 лет. Приходили к ним и парни, постарше нас, и мужчины-инвалиды. Он со всеми разговаривал, слушал их, успокаивал. Но о своей жизни, о том, что ему пришлось пережить, никогда не рассказывал, можно было только догадываться. Семья Деевых слыла очень гостеприимной, родители видели, как к нему тянутся люди, и радовались за сына.
После шестого класса Дусю родители отправили в пионерский лагерь. Мы, её подружки, по-хорошему ей завидовали и радовались за неё. Нас было много: Миля работала с мамой телятницей, сёстры Лена и Катя - свинарками, Рая, Ира и Валя учились, я и Маруся учились и помогали мамам. Лида Попова тоже поехала в пионерский лагерь. Отец её погиб на фронте, мама работала в конторе. Лида - одна дочка в семье. Вскоре её отчимом стал бухгалтер нашего отделения. А Лида - упрямая девочка, отчима своего так никогда отцом и не назвала. А ведь он так старался для неё, вот и путёвку в лагерь достал. Лиде и Дусе жилось получше, чем нам, остальным девочкам. Но они - наши подружки, помогали нам по доброте души, работали с нами наравне.
Пионерский лагерь имел в моей жизни особое значение. Как хотелось нам, остальным девочкам, тоже побывать в этом, как нам казалось, сказочном месте. Но лагерь так и остался для меня несбыточной мечтой, неосуществимым желанием. Я приходила к своим подружкам, вернувшимся с лагеря, счастливым, посмотреть на них. Мне казалось, что они изменились: кожа их стала белее, глаза сверкали по-особому, выглядели взрослее. Девочки научились там многому. По моей просьбе они рассказывали о том месте, где отдыхали, а я слушала внимательно. Могла бы их слушать всю ночь. А на фотографию, которую они привезли, я смотрела, как на необыкновенное чудо.
Летом мы все вместе проводили дни на сенокосе. Нам нравилось сушить траву, которая лежала в валках, нравилось сухое сено стаскивать вилами в копны. От свежескошенной травы исходил такой чудесный запах, не надышаться им, никаким духам с ним не сравниться. Сушили мы траву так: граблями переворачивали валки, когда трава подсыхала с одной стороны. В особенно жаркие дни, траву, превратившееся в сено, уже можно копнить. Чтобы закопнить всё поле с сеном, требовалось работать весь день. Затем мы шли домой.
Вместе нам было весело и хорошо! В темноте идём домой, грабли на плечах, поём песни. Кругом запах скошенной травы, свежего сена. Под ногами прыгают кузнечики, свистят сверчки, сверкают светлячки. Прекрасное ощущение, сохранившееся на многие годы! А как красиво днём! Нам разрешалось во время отдыха или в перерыв смотреть в безоблачное небо на порхающие на одном месте жаворонки. В раскалённом от жара небе - тишина, не чувствуется и дуновения ветерка. Иногда медленно, степенно пролетит стрекоза, сядет рядом, а ты её разглядывешь и удивляешься её красивым крылышкам, глазам, смотрящим так умно на тебя и крутящимся вокруг своей оси. Глаза большие, выпуклые, зелёные, с перламутровой поволокой. Всё тело её переливается разными цветами, то оно становится сине-зелёным, то чуть красным с жёлтым отливом. Осторожно перебирает царапучими ножками, потихоньку двигается и глядя мирно на тебя, даёт понять, что она тебя не тронет, что она создана для красоты: "Только вы меня тоже не трогайте. Смотрите на меня и любуйтесь!"
За хорошую работу управляющий «дарил» нам в такие жаркие дни время искупаться в озере в обеденный перерыв. За это мы и работали до темноты. Мы с радостью соглашались на такие условия. Может поэтому так поздно шли домой и пели песни, разносившиеся далеко вокруг. В селе, ещё не видя, но уже слыша нас, говорили: "Вон копнильщицы идут с сенокоса домой". Хватало наших силёнок и на тяжёлую работу, и на песни. Это было прекрасное время уходящего детства - начало юности.
Девчонки и мальчишки, постарше нас, которые работали в других местах, опять как и в прошлом году, собирались в середине села у столба. Вот таким было место проведения досуга у молодёжи, их танцплощадка. Первый раз я нечаянно увидела, как сестра играет на балалайке. Где и когда она только научилась играть и петь частушки? Балалайку подхватывал кто-то другой, а она и другие девочки выходили плясать босыми ногами по натоптанной ими же земле вокруг столба. Как сейчас вижу эту сцену, и слёзы застилают глаза. Да, да, плясала босая, но и у немногих было что-то на ногах. Мы немного побыв, посмотрев на старших, удивлённые уходили домой спать. Утром опять рано вставать на работу. А ведь тем молодым, как моя сестра Маша, ещё раньше вставать и работать без выходных. Выходных в ту пору почти не видели. Но молодость брала своё - ведь это самая лучшая и такая короткая пора в жизни!
-16-
В сентябре 1953 года я пошла в 7-й класс в посёлок Комсомольск. В эту осень ученики заложили школьный парк. Посадили морозостойкие деревья. Нам не верилось, что из этих кустиков смогут действительно вырасти деревья, ведь кругом были только казахстанские, бескрайние степи с травой и ковылём. Ученикам понравилось участие в этом непривычном для всех деле, со всей ответственностью открывали они свежую страничку в истории своей новой Родины. Мы всем об этом чуде рассказывали - и дома своим родным, и в селе.
Ещё раньше в моей голове родилась идея заниматься выращиванием всевозможных растений. До самого снега, где бы я ни шла, по степи ли, по полю ли, собирала разные листочки, цветочки и засушивала их, делала гербарий. Для разных семян я мастерила сумочки, начиная с 1945 года, как только прибыли в Васильевку из Германии. Весной я высевала своё богатство в отдельное место, сначала у чужих людей, затем на своём огородчике за озером. Стеснялась своего увлечения, никому об этом не рассказывала. Старшие ученики из комсомольской школы пошли после седьмого класса учиться в техникум на агрономов, на бригадиров. Я могла об этом только мечтать. А будущая реальность обыденна - нужно после седьмого класса окрепнуть, стать выше ростом и пойти работать на свинарник. Я так хотела, чтобы меня взяли, я так хотела помогать своей маме.
В седьмой класс я отправилась с трёхлитровым бидончиком молока. Перед занятиями ходила по баракам, как и годом раньше, и продавала молоко. Вставала в пять утра вместе с Машей. Вечером приносила домой продукты, что наказывала мама. Хлеб покупали в нашем магазинчике. Ни разу я не позволила себе купить ни одной конфетки, а как хотелось мне побаловать не себя, а Федю, младшенького, и больную маму. Появившиеся деньги мы собирали для самого необходимого. Я тогда, да и всю жизнь, была благодарна маме и сестре за то, что они разрешили мне ходить в школу. Я так любила находиться в классе, где тепло, светло, чисто и просторно. Любовалась большими окнами, которые не замерзали, слушала рассказы учителей, объяснявших новую тему. Нравились мне и перемены, на которых мы встречались с подружками и говорили о своём. Я наслаждалась школой и занятиями последний год. Знала, что в восьмой класс я не пойду, что теперь всё равно куда-нибудь да возьмут на работу.
http://www.proza.ru/2017/11/20/2083