Я больной

I
Я больной. Да, да, вы не ослышались – я больной. Пока вы работаете пять дней в неделю, а выходные проводите вместе с вашими семьями и друзьями, я сижу в больнице и глотаю таблетки, от которых отхожу только спустя сутки.
Когда-то, я был таким же, как и вы. У меня была красавица жена. Я работал в очень хорошей компании, где меня все любили, уважали и ставили в пример. У меня было самое здоровое чувство юмора, насколько оно может быть здоровым у работника крупной компании. Я шутил вместе со своими коллегами, радовался жизни, когда ходил с ними на природу или в бассейн, а теперь этого нет. У них этого тоже не будет, просто они сами этого еще не понимают. Я так и был бы радостным, жизнелюбивым кретином, если бы не один момент в моей жизни. Точнее, если бы не один человек.
В этот день я ехал с работы на машине. Я подъезжал к главному мосту нашего города, и блики солнца, которые отражались от поверхности реки, играли на лобовом стекле моей машины. Тогда мне казалось, что ничего не омрачит моей жизни. Родители моей жены звали нас всей семьей на дачу на шашлыки. Дача у них и вправду красивая: большой белый двухэтажный дом, с большим приусадебным участком. Тесть моей жены, владелец фирмы по продаже недвижимости, давно приобрел этот дом и с тех пор, он каждый раз делал в нем все новые и новые изменения. То беседку новую установит, то электричество во двор проведет, чтобы теплыми, летними вечерами, в окружении своих родных и друзей, чувствовать себя настоящим итальянским доном. Он любит все итальянское. Даже дача построена в итальянском стиле.
Я ехал в машине и предвкушал прекрасные выходные. Я думал о том, каким будет шашлык, приготовленный моим тестем (должен признаться, этот жук-мироед прекрасно обращается с мясом) и как мы будем разговаривать с этим седым засранцем о делах. Я уже в машине видел его неприятную, хитрожопую улыбку, которая так и спрашивает меня – «Ну, что? Живешь с моей дочерью, жрешь мои шашлыки? Теперь ты знаешь, что такое жить у меня в долгу?». Но тогда я не задумывался об этом. Я считал этого говнюка человеком и порядочным членом порядочного общества.
Я опустил окно, и прохладный ветер с реки принялся приятно щекотать мое лицо. Я был совершенно спокоен за свою пустую жизнь, зная, что дома меня ждет теплый ужин и теплая постель, в которой я могу порезвиться с женой. Эта стерва казалась мне тогда такой прекрасной женщиной, несмотря на то, что тратила все деньги на SPA-салоны и шопинг с подругами. Она всегда одаривала меня улыбкой демоницы и вопрошала:
- Ну, Сереж, ну можно мы сегодня с Анькой и Аллой по магазинам пройдемся?
Ну как отказать такой женщине с таким-то тестем?
В тот день она тоже ходила по магазинам. А я тащил свою задницу в автомобиле, после того как поднял ее с офисного стула. В тот день был заключен солидный контракт, от которого мне перепадал хороший процент, так что я был счастлив. Я даже не сразу заметил ту женщину. Она стояла у самого края перил моста и смотрела вниз. Я ехал на маленькой скорости (во мне никогда не было безрассудства, не считая, конечно, отношений с женой) и неожиданно заметил ее. Точнее, сперва, я увидел белую майку, загорелую спину и темные волосы. Я принялся смотреть на нее, даже стал увлечен ей. И неожиданно, она перекинула одну ногу через перила моста. Я резко остановил машину, рискуя тем, что сзади в меня врежется другая машина. Я так любил свою «ласточку», что всегда переживал за нее, поэтому никогда не превышал скорость и избегал острых дорожных ситуаций. Но в тот раз я остановился, и никто в меня не врезался. Просто, никто сзади не ехал.
Девушка сидела на перилах и одна ее нога была уже за бортиком. Я увидел ее лицо в профиль: тонкие черты лица, острый нос, который ее нисколько не портил. Я вышел из машины и бегом направился в ее сторону.
- Девушка! – закричал я – Что Вы собрались делать?!
- Не подходите! – закричала она мне в ответ – Я сейчас брошусь!
Я остановился в десяти метрах от нее. Она смотрела на меня своими большими, карими глазами, из которых бежали слезы.
- Почему? – спросил я ее, осторожно, чуть заметно приближаясь к ней – Зачем?
- Им не уничтожить меня! Не убить!
- Кому? – удивленно спросил я.
Девушка молчала. Я слышал, как мимо приезжают автомобили, но никто не тормозил.
- Девушка, успокойтесь, - я старался включить свой талант психолога, - Расскажите, кто вас хочет убить?
- Им не убить меня! – продолжала кричать темноволосая самоубийца.
Позади я услышал звук тормозов. Из джипа вылез плотный мужик в майке и шортах, который подошел ко мне. Пока он приближался, девушка испуганно смотрела на него.
- Мужик, что тут происходит? – спросил он у меня.
- У девушки отчаяние – неожиданно произнес я.
Я до сих пор не могу понять, почему я произнес именно эти слова. Наверное, от того, что, пока мужик спрашивал меня о происходящем, я смотрел на девушку и видел именно это – отчаяние.
- Так давай ментов и скорую вызовем, – почти равнодушно произнес мужик. – Они твою бабу и успокоят.
- Им не уничтожить меня! Не убить! – вновь прокричала девушка.
- Она не моя баба, - произнес я не глядя на мужика, - Просто увидел, что она с моста сброситься хочет.
Мужик замолчал и отошел в сторону машины. Видно, собрался звонить в скорую и полицию.
Девушка принялась еще громче рыдать.
- Им не уничтожить меня! Не убить!- прокричала она и тут же перемахнула через бортик. Я бросился к перилам, но последнее, что я увидел, это были темные волосы, которые погрузились в воду.

II
Сейчас, сидя в курилке для больных, я вспоминаю всю эту канетель с допросами, показаниями и прочим. Тот мужик на джипе,  который остановился после меня, вызвал ментов и скорую. Девушку отнесло течением почти на километр от места падения. Ее тело нашли около берега. Ей было двадцать четыре года.
Следователь, который допрашивал меня обо всех обстоятельствах, был молод. Он недавно работал в органах, поэтому ему и доверили дело о самоубийстве. Я так и не узнал, почему эта девушка покончила с собой.
Моя жена, когда узнала, что я стал свидетелем суицида, схватилась за голову и изобразила на лице гримасу удивления. Точно такое же лицо у нее бывало всегда, при просмотре последних сцен из «Титаника». Она долго спрашивала меня, можно ли было помочь этой девушке? Я отмалчивался или говорил, что не знаю. Подруга жены, психолог по образованию, тоже приходила к нам домой и спрашивала меня о том, что я чувствовал в тот момент, когда эта девушка прыгала через перила моста. Терпеть не могу психологов, особенно женщин. Начитаются всяких идиотских книг и начинают считать себя вершителями судеб или ангелами-хранителями семейного счастья.
Только сейчас я осознаю мгновения всей своей прежней жизни. Я сижу здесь, в курилке, курю красный «Максим», взятый у сторожа нашей психушки и смотрю в окно, за которым моросит дождь. Каждый момент моей тогдашней жизни складывается мозаикой перед моим, воспаленным лекарствами, разумом. Я вспоминаю дачу моего тестя, походы с женой по торговым центрам и праздники с коллегами. Я помню вопросы моего начальника о произошедшем суициде, о той девушке и прекрасно помню, как он дал мне тогда двухнедельный отпуск, чтобы я отошел от увиденного.
Моя жена позвонила своему отцу с просьбой устроить шашлыки, когда у меня случился незапланированный двухнедельный отпуск. Тесть с пониманием отнесся к ситуации и перезвонил мне.
- Ну, давай съездим, развеемся, что ли, - спрашивал меня этот пожилой ублюдок, - А то ты совсем скиснешь.
Скисну? Также как та девушка в воде? У таких людей как мой тесть, любое переживание забывается под средством вина и шашлыков в выходные, а в будни – деловыми переговорами. Но я все равно решил съездить.
Мне снилась та девушка. Иногда она снилась мне стоящей на мосту, а иногда – выплывающей из воды. В те моменты, я видел ее синее, холодное, безжизненное лицо, которое смотрело на меня, и после увиденного я просыпался в холодном поту. Рядом со мной мирно спала моя жена. На ее лице красовалась умиротворенная улыбка и ей наверняка снились походы по торговым центрам вместе с подругой-психологом.
В тот день, когда мы поехали на дачу, все не задалось с самого утра. Машина отказывалась заводиться, хотя я недавно забрал ее из ремонта. Жена ругала весь автосервис, а я молчал. Она ругала один дорогой бутик, где якобы продают контрафактные шмотки, а я все равно молчал. Наконец-то двигатель завелся, и мы поехали в обитель отдыха.
Тесть затеял новые перестройки на своей фазенде. Когда мы приехали, часть двора была перекопана, а около вырытых траншей сидели три парня, одетых в камуфляж. Один из них, самый высокий и крепкий, сидел у самого края ямы, свесив ноги, на которых красовались армейские берцы. Двое других, в майках цвета хаки, продолжали рыть. Когда я поинтересовался у тестя, что это за работники, он ответил мне:
- А эти? Это солдатики. Брат мой из части прислал, чтобы на шконках не валялись. Все равно сейчас в армии делать нечего.
Я знал брата своего тестя. Он был то ли полковником, то ли генералом, помешанным на хождениях по баням и саунам. Все свободное время он либо парился, либо воровал с воинских складов пиломатериал. Большой любитель заложить за воротник, он мог целыми сутками с гордостью рассказывать о патриотизме, о великой России и преимуществах той ли иной марки водки. Когда на складах уже нечего было тырить, то он начал сдавать в аренду солдат из своей части, чтобы те строили всякие объекты, вроде коттеджей и дач. Продукт демократии, водки и армейского устава.
Меня позвали к столу. Шашлыки были уже готовы, и во дворе стоял такой запах, что даже солдаты бросили лопаты и принялись выглядывать из траншей. Я не стал торопиться и решил перекурить. Я отошел в сторону одной из траншеи, в которой находился солдат. Он выглядел совсем подростком: светловолосый, на вид лет шестнадцать. Когда я закурил свой «Парламент» и выпустил облачко дыма, он с жадностью посмотрел на сигарету. Я заметил это.
- Будешь курить? – спросил я солдата.
- Да – едва слышно произнес он.
Я протянул ему сигарету и щелкнул зажигалкой.
- Тебя как хоть зовут? – поинтересовался я.
- Леха.
Это слово, «Леха», прозвучало куда жалобней любого старушечьего «Алешенька». Что он вообще тут забыл? Отдает долг родине? Родине, пропахшей шашлыками и пропагандой ценностей малого и среднего бизнеса? Я усиленно пытался и до сих пор пытаюсь понять, о каком именно долге шла и идет речь?
Леха с жадностью затягивался, когда подошли остальные двое. Они с завистью смотрели на своего «счастливчика» товарища, как будто если не было бы меня, то они бы накинулись на него и разорвали бы в клочья за заветную сигарету.
- Вы будете курить? – спросил я у подоспевших.
- Старшие не велели. – ответил тот самый, что сидел около траншеи свесив ноги.
- Насрать – произнес я и вытащил из пачки еще две сигареты.
Я отдал их солдатам вместе с зажигалкой и хотел было спросить про службу, когда услышал окрик жены:
- Ты где пропал? Уже все готово.
Я обернулся и увидел, что у жены на лице выражение удивления. Я просто не мог стоять с этими солдатами. Мне нужно было есть шашлыки и слушать рассказы о сделках с недвижимостью своего тестя, но никак не раздавать сигареты солдатам.
- Бывайте – сказал я служивым и пошел к столу.
- Спасибо – произнес тот, кого звали Лехой.
В тот вечер, я насилу засунул в себя несколько кусков мяса и не выпил ни грамма вина.

III
Сегодня с утра привезли нового «клиента». Санитары переговаривались между собой, и я узнал, что это парень из какой-то общаги. Допился до психоза и разломал дома окна. Его поместили в одну палату со мной. Новичок, лежит на кровати, отвернувшись к стене, и ни с кем не разговаривает. Ничего, скоро освоится и заговорит.
После поездки к тестю мне стало еще хуже. Девушка, совершившая самоубийство, солдаты, работающие на обеспеченных господ. Все это не укладывалось в моей голове. Я никогда не думал о том, что меня может что-то задеть. Я был весьма посредственным человеком в жизни, я бы даже сказал «от мира сего». Работа, жена, отдых, дела – вот и все мои интересы. А потом, все как бы умерло. Все стало каким-то чужим, и я как будто бы осознал всю хрупкость моего положения.
Я ехал в машине после шашлыков и угрюмо молчал. Моя супруга заметила это и спросила меня:
- Ты чем-то озадачен?
- Нет – сухо ответил я.
Дальше мы ехали молча, но ненадолго.
- Ты зачем с солдатами заговорил? – неожиданно спросила меня жена, когда мы уже въехали в город.
- Просто поинтересовался, как служится.
- Можно подумать, ты служил, - недовольно отозвалась моя суженная, - Нечего с ними было разговаривать. Они свою работу выполняют.
Меня слегка перекрыло, но я сдержался и ответил:
- А я - то думал, что они родину защищают.
- Родина и подождать может. Войны же все равно никакой нет.
- Может, твои торговые центры подождут? Или твои подруги-идиотки?
- Ты подруг не трогай.
- Даже не собирался.
- И не ёрничай.
Все остальное время мы молчали. Молчали, когда ужинали, молча сходили в душ. Даже когда легли в кровать, то все равно молчали. И это молчание было страшнее любых слов. Я понял, что вся моя жизнь с женой, включая походы по магазинам, поездки на отдых и исполнение супружеского долга, было одно сплошное молчание, несмотря на улыбки и совместные фотографии. Последний бродяга с улицы живет намного лучше меня, потому что он СВОБОДЕН. Свободен от улыбок коллег и жены, свободен от обязательств перед тестем с дачей и шашлыками, свободен от того, что заставляет жить в движении от зеркала ванны до рабочего места. И уж подавно свободен от долга к родине.
Я вышел на работу после отпуска. Все ушло. Ушло осознание своей ничтожности и абсурдности происходящего. Жена вновь вернулась к шопингу, тесть вернулся к сделкам с недвижимостью. Все встало на свои места.
Я сидел и занимался договорами, когда бросил ручку. Просто взял и бросил на стол дорогой подарок своей жены и пошел в кабинет своего директора. Именно своего, а не всей компании. Я принадлежал ему вместе со своей зарплатой и своей жизнью пять дней в неделю. Каждый из работников по отдельности принадлежал ему, но он сам того не осознавал. Им (как и мне раньше) не приходило в голову то, что когда мы записывали на видео поздравления в честь его дня рождения, он имел нас вместе со всем нашим внутренним миром и радостью жизни.
Я зашел к нему в кабинет. Он как раз разговаривал по телефону, и жестом попросил меня подождать.
- Да, да, я понял. Раз не подходит, то прямо так ему и скажите. Не нужны в нашей фирме бездельники. Все, ага, хорошо.
Он повесил трубку и спросил меня, по какому я вопросу.
- Я хочу уволиться – прямо сказал я.
- Что? – начальник не сразу понял.
- Я хочу уволиться – повторил я.
Начальник потер лоснящийся подбородок.
- А причина? – спросил он.
- Я просто хочу уволиться.
- Слушай, зачем? – он явно проявлял участие – Ты же сам знаешь, какие сейчас проблемы с работой у многих…
- Я просто хочу уволиться.
- Ты подумал? – начальник перешел на официальный тон.
- Да.
- Подумай еще. Не передумаешь – пиши заявление, отрабатывай две недели и иди.
- Мне некогда отрабатывать. Я ухожу прямо сейчас.
- Ты белены объелся? – он был готов вот-вот взорваться и обматерить меня – Скажи, у тебя какие-то неприятности?
- Нет.
- Тогда объясни мне, что ты несешь тут?
- Мне надо уволиться.
- Хер с тобой. Пиши заявление.
Я молча встал и вышел. Вернулся за свой стол и написал заявление по собственному желанию. Я отдал его секретарше нашего директора, вернулся обратно в кабинет, оделся и молча вышел. Я должен был еще находиться на работе и пробыть на ней еще две недели, но я не собирался туда более возвращаться. Меня больше ничего не держало там. Когда я сел за руль машины и завел двигатель, то во мне неприятно заговорил гнусавый голосок:
- Остановись. Зачем? Кем ты будешь? Кому ты будешь нужен?
Я был голоден, и мне больно сосало под ложечкой. Я ехал домой, чтобы все окончательно поставить на свои места.IV
Когда попадаешь в дурдом, то тяжелее всего привыкнуть к двум вещам – к сульфазину и вечно онанирующим соседям по палате. Я до сих пор помню свой первый укол. Сперва, нет никакой боли: просто как в детстве «тебя укусит комарик». Через несколько минут, в месте укола как снежный ком нарастает дикая боль, от которой нельзя пошевельнуться. Температура резко подскакивает, пробивает на холодный пот, и ты лежишь не в силах даже пошевелить пальцем. Через пару часов отпустит, но вся фишка в том, что уколы делают постоянно и в одно и то же место. Когда укол ставят второй раз, то возникает ощущение того, что в тебя запихивают раскаленную спицу и остается только орать, пока тебя держат санитары.
Я ехал домой, а в кармане моих брюк гудел мобильник. Звонили с работы и хотели узнать, где я и почему я не доработал до конца рабочего дня. Трубку я не брал.
Жены не было дома. Она, как обычно, шлялась со своей подругой-психологом по торговым центрам. Я первым делом сходил в душ, а потом на кухню. В холодильнике нашел холодные котлеты и. прямо не разогревая, съел их. Потом, я достал бутылку бренди со стаканом из буфета, закинул в стакан лед и налил себе бренди до краев.  В спальне я включил телевизор, на экране которого мелькал известный телеведущий, который притащил на шоу кучу народа, а теперь разбирался вместе с залом, кто же из героев сделал ребенка молодой девчонке.
- Да её все в «Поплавке» знают! – верещала какая-то здоровенная баба в жуткой красной кофте.
Ведущий понимающий качал головой, параллельно с этим переворачивая листы на своей папке-планшете.
Я выключи телевизор и в полном молчании принялся попивать бренди из стакана, ожидая прихода жены. Она при шла через полтора часа после меня. Она долго стучала в дверь, прежде чем я открыл ей.
- Привет. А ты почему не на работе? – удивленно спросила меня, ставя в прихожей пакеты со шмотьём.
- Я ушел оттуда. – ответил я.
Я допил своё бренди и вернулся обратно в спальню.
- А что так рано ушел? – моя суженная явно не понимала меня.
- Дура, - спокойно произнес я – Я совсем ушел и больше туда не вернусь. Ты мне теперь тоже нахер не нужна.
Было такое ощущение, что жена сейчас прямо так и рухнет в дверях спальни, откуда она смотрела на меня непонимающим и напуганным взглядом.
- Ты что несешь? Набухался? – она даже не двинулась с места.
Я кинул в нее стакан. Он разбился об стену, и жена с воплем вылетела в коридор. Я бросился за ней. Она стояла около входной двери и смотрела на меня глазами, переполненными страхом.
- Ты что делаешь?! Охренел.
Я ровным шагом двинулся к ней, а она с воплем забежала в ванную и закрыла дверь. Я не собирался делать ей нечего плохого. Просто взял все накупленные ею шмотки, которые так и оставались стоять в прихожей, и выбросил в окно. Около подъезда стояли какие-то мужики, которые просто офигели от картины летящих вниз женских платьев. Они с изумлением посмотрели наверх, и я крикнул им:
- Никому из вас, уродов, не уделать меня!
Внизу послышались недовольные крики, перемешанные с матом.
Дальше, я принялся громить все, что было нажито непосильным трудом. Я разбил всю посуду на кухне, потом зашел в комнату и разбил об пол ноутбук. Потом, я еще раз вернулся в спальню и принялся крушить шкаф с вещами, и не успокоился, пока он не остался лежать в обломках.
Я пошел на улицу, но перед этим постучался в дверь ванны. Оттуда доносились всхлипы жены.
- Я ухожу! – крикнул я.
- Пошел на хер, урод! – ответила мне жена и кинула в дверь что-то увесистое.
Я ушел, даже не закрыв за собой дверь. На улице уже никого не было, так что я спокойно сел в свой автомобиль и поехал к тестю.
  Через некоторое время, мой телефон принялся снова усиленно звонить. На этот раз это был уже тесть. Жена уже успела позвонить ему, и теперь этот урод пытался дозвониться до меня. Но я не брал трубку.
Я приехал к загородному дому тестя, когда уже день скрывался за горизонтом. Я вышел из машины и постучался в ворота дома. Мне быстро открыли, но это не был тесть. Это была его жена, моя теща.
- У вас что там происходит?! – сразу напала она меня.
Я молча оттолкнул ее и зашел на участок. Там мало что изменилось с моего последнего приезда. Вот только траншеи, которые рыли солдаты, стали больше. Солдаты тоже были на участке. Они смотрели на меня удивленными глазами.
- Стой! – кричала моя теща, догоняя меня – Я сейчас Коле позвоню!
Я двинулся в сторону солдат. При моем приближении, их глаза все больше расширялись от страха, и только один, тот самый Леха, смотрел на меня спокойным взглядом.
- Вы свободны – произнес я, подойдя к траншеи, откуда выглядывали солдаты, - Можете идти.
- Куда? – спросил Леха.
Идти им и вправду было некуда. В часть? Домой? Сочтут дезертирами.
- Вы просто свободны – произнес я, стоя у траншеи.
Теща догнала меня.
- Пошел вон отсюда – принялась она шипеть на меня, - Чтобы глаза мои тебя не видели!
Тут она кинулась на меня и вцепилась мне в волосы. Пока я отбивался от этой мегеры, солдаты вылезли из окопов и принялись разнимать нас и успокаивать тещу.
- Успокойтесь, - произнес один из них, мягка ложа руку на плечо этой ведьмы, - Успокойтесь.
- Вы, твари неблагодарные! – заорала на солдатов теща – Я вас тут кормлю-пою, а вы! Недоноски!
Когда теща переключила свое внимание на солдат, я успел подойти к, стоящему во дворе, мангалу. Я схватил его, подбежал к дому и кинул его в окно, которое с треском и звоном разлетелось.
- Ты что, ирод, делаешь?! – теща снова кинулась ко мне.
Солдаты стояли в стороне и недоуменно смотрели на все происходящее.
Я зашел в дом и закрыл за собой дверь. Теща тут же принялась бить в нее кулаками и дико завывать.
Дом тестя был очень хорошо благоустроен. Итальянская мебель, кухня с вытяжкой. Все это и составляло его мир. Его жалкий мир, который теперь я так ненавидел. Я принялся крушить все, что видел: разломал шкаф, разбил окна в спальне (тесть специально установил у себя дома обычные окна, а не пластиковые). Затем, я зашел на кухню, где нашел топор для рубки мяса. Им я разрубил вытяжку, холодильник, кухонный гарнитур. Я рубил с остервенением, крушил посуду, раскидывал мусор, пока не услышал, как начали выламывать дверь. Я бросил топор и вышел в коридор.
Дверь выламывал мой тесть вместе с ментами. Он был уже у моей жены, когда ему позвонила теща и сказала, что я приехал в их загородный дом. Он сразу помчался обратно, оставив мою супругу дома, несмотря на её просьбы взять её с собой. Теща ещё успела позвонить ментам, которые прибыли в аккурат с тестем и принялись выбивать вместе дверь.
Когда дверь уже с треском вывалилась, менты первыми влетели в дом. Старший из них, капитан по званию, увидев меня, положил руки на кобуру и произнес:
- Так, стоять. Руки за голову.
Я спокойно сложил руки на затылке и повернулся лицом к стене.
Капитан быстрым движением подошел ко мне и надел наручники, пока двое других его коллег контролировали меня. Тут их растолкал тесть, который накинулся на меня с кулаками.
- Ты что наделал, ублюдок?! – орал он, пока менты пытались оттащить его, - Я тебя, падла, засажу!
Двое ментов быстро оттащили его, а капитан, взяв меня под руку, вывел из дома. Теща стояла во дворе и истеричным голосом что-то рассказывала соседям, большее количество которых набежало на шум. Когда она увидела меня, она заорала:
- Надеюсь, тебя надолго закроют. Все угробил! – и тут она вновь накинулась на меня.
Кое-как ее оттащил еще один мент, вышедший на помощь капитану из уазика.
Тещу оставили в стороне, кое-как успокоив. Когда меня закрывали в уазике, я сказал капитану:
- Капитан, видишь вон тех солдат. – я сделал жест в сторону служивых, которые так и стояли с непонимающим видом на участке. – Они тут незаконно. Их один полкан…
- Заткнись – произнес капитан и пихнул меня в глубь уазика.

V
Потом были долгие допросы и изолятор временного содержания. Я односложно отвечал на вопросы ментов, а все мои заявление по поводу работающих на участке солдат, пропускали мимо ушей.
Никто не мог понять мотивы моих поступков. Когда один следователь задал мне вопрос, что меня подтолкнуло к этому, я ответил:
- Не знаю. Надоело все. Устал.
Потом был следственный изолятор и решение суда. Решили, что меня нужно направить на обследование.
Первое впечатление от дурдома – это стены. Белоснежные или грязно желтые, они давят немыслимым грузом на разум. Когда меня вели по коридору больницы, я только и обращал внимание на эти стены, в которых мне суждено провести очень долгое время.
Меня завели в кабинет врача. За столом сидел пожилой мужик лет пятидесяти, с густыми, как у Брежнего, бровями.
- Присаживайтесь – произнес он, глядя на меня – В ногах правды нет.
Я сел на старый протертый стул, который стоял напротив стола. За моей спиной стояли два санитара.
- Вас отправили сюда, чтобы помочь Вам, – произнес доктор, когда я сел, -  Расскажите немного о себе.
- У меня нет никого желания – сухо ответил я.
- Тогда, как же мы сможем Вам помочь? – наигранно-наивным голосом произнес врач.
- Мне не нужна помощь. Она нужна была одному человеку, но Вас тогда рядом не было.
- Какому человеку?
Я принялся рассказывать доктору про ту самую самоубийцу, которую я пытался спасти. Я рассказал о том, как она долго не выходила у меня из головы, как я думал над тем, что подвигнуло её на этот поступок и кто же в конце концов были те, кто хотел её уничтожить. Потом я рассказал ему о солдатах, которые пахали на участке моего тестя. Про то, как они с жадностью смотрели на мою сигарету, как смотрели на меня своим взглядом теленка, которого ведут на бойню, а он думает, дадут ли ему еще сена перед смертью.
Врач внимательно слушал меня. Он изредка посматривал на меня, снимал очки, чтобы протереть их и нервно тер ладони. Когда я закончил, врач вытянул паузу, а затем произнес:
- Вы своим поступком с родственниками хотели что-то доказать? Может, Вы считаете, что поступили справедливо, подняв такой бунт?
- Я ничего не считаю, – сухо произнес я.
- Большинство людей считает такие поступки сумасшествием и…
- Мне плевать, что считается сумасшествием – я не дал ему договорить. – А разве не сумасшествие сидеть каждый день на работе, ожидая зарплаты или премии? А разве не сумасшествие кататься по городу на машине и вести переговоры за рулем, когда на этом же мосту совершаются самоубийства? И в конце-то концов, разве не сумасшествие когда солдаты строят коттеджи и роют бассейны всяким «шишкам»?
В конце своей речи, я уже практически перешел на крик. Санитары встрепенулись, а врач принялся меня успокаивать:
- Ну, полно, полно Вам. Я вас прекрасно понимаю. Я думаю, мы найдем с Вами общий язык. Полежите пока, отдохните.
Врач велел санитарам отвести меня в палату и выдать мне постельное белье.
Позже, было вынесено решение. Врачебная комиссия поставила мне диагноз – «маниакально-депрессивный психоз». Тяжело было привыкать к лекарствам, к соседям по палате, коих у меня целых четыре человека. Они ни разу не выписывались из больницы с тех пор, как я тоже стал официальным больным и стал их соседом по палате. Мы уже привыкли друг к другу. Сектант Вова, который явно косит от армии, получает вкусные передачи, которыми делится с нами. Карим, узбек, который вообще неизвестно как оказался тут, очень любит листать эротические журналы. Ему их аккуратно проносит брат, который приходит каждую неделю на свидание. Ко мне никто не приходит. Цыган Боря тоже явно косит. Он у нас самый богатый. Ему часто приносят шикарные передачи, и он радостно с нами делится то бананами, то арбузами. Еще Боря снабжает нас куревом, хоть и дешевым «Максимом» (хотя сам курит Винстон), но все же дармовым. Четвертый пассажир нашей палаты точно невменяем. Он целыми сутками молча смотрит в окно и лишь иногда берет сигарету у кого-нибудь из нас. К нему никто не приезжает.
Теперь я забыт теми, кто когда-то уважал меня и видел во мне примерного семьянин и хорошего работника. Я стал официально больным еще задолго до произошедшего со мной в этой истории. Я стал им, когда впервые понял, что меня уважают и любят. Я нахожусь в каждом из вас и жду своего часа, чтобы вырваться. Я БОЛЬНОЙ.