Прощальный взгляд на покинутый лес
Летучий корабль летел все дальше, Аленка стояла у штурвала и назад не оборачивалась. Корабль тоже вниз не глядел, всем своим новым стройным телом отдаваясь полету.
Не кажется ли это тебе несправедливым, любезный читатель? Все-таки не день, не два, да даже и не сто лет, а без малого двести лет провела бывшая баба-яга тут. Пользовала лесных жителей, собирала травы, ссорилась с соседкой с Черного болота, ягой, кстати сказать, куда более старой и правильной. А теперь вот улетает, не оглянувшись. Улетает и не видит, что вслед ей тянутся, словно тонкие нити, слишком тонкие, чтобы удержат, взгляды от сотоварищей.
Вот группа леших, опершись на дубины, грустно качает головами. Где еще найдешь такую медовую водицу с донником и липовым цветом, какой их яга от всяких болезней потчевала? - если внутрь ее принять, пропадает грусть-тоска, ноги сами в пляс идут; если намазать рану, враз затянется; если по весне полить ею макушку, зазеленеешь весь и словно омолодишься. РЯдом с лешими сидит грустный медведь - хоть и животина бездушная, а тоже тоскует. Сколько заноз ему яга из лап повытаскивала, и не сосчитать.
Водяной в окружении водяниц и водянчат машет вслед Аленке полупрозрачной рукой. Хорошая была яга, бескорыстная. НЕ за рубли и жемчуг старалась, а по доброму соседству.
Шишиги да кикиморы, те просто навзрыд рыдают. Не к кому больше прийти вечером, чаю попить, пряником закусить, о новостях потолковать.
И даже древняя злая яга с Черного болота не радуется, что ей новая клиентура подвалит.
- Ишь ведь, шепчет она узким ртом, в глубине которого сверкает железный зуб. - Баба-яга она была фальшивая, а колдунья оказалась настоящая. Ну, что ж, добрый путь!
И все, провожая взглядами летучий корабль, дружно повторяют: "В добрый путь!"
Навигация
Летит, стало быть, летучий корабль на всех парусах. Хотя почему корабль? Избушка крылья и паруса себе, конечно, отрастила, но пола не меняла. А пол у нее самый распрекрасный - женский пол. Что же делать? А, поняла...
Летит, стало быть, летучая ладья на всех парусах и думает себе, что она летать умеет. Но закавыка в том, что летать-то она пока умеет только прямо. Время же для полетов стоит самое опасное - осень, пора птичьих перелетов. А птицы - народ упрямый. У них как настроен навигатор на сторону южную, так они и летят, каждый год одним маршрутом. И менять его не намерены. И в сторону сворачивать перед летучей ладьей - тоже.
Но Аленке и тут повезло. Наткнулась она сразу же не на каких-нибудь щипачих гусей или галдящих скворцов. Наткнулась она на аистов, птиц миролюбивых и солидных. Вожак облетел ладью, дивясь на такую невидаль, и ворчливо сказал:
- А стоп задний ход ты давать, что, не умеешь?
-Нет, -чистосердечно призналась ладья.
- А полрумба налево? - продолжал аист, который лето проводил на северных морях и был большой знаток корабельного дела.
- Что такое полрумба? - смутясь, прошептала ладья.
Аленка тоже ничего не понимала, кроме того, что нарвалась на знающую птицу, поэтому вежливо сказала:
- Уважаемый аист, может, научите нас, что такое "полрумба"?
- Вот еще, времени и так в обрез - зима подступает. А вот, что я тебе скажу, девка, нужна тебе навигацкая школа.
- Где ж я найду такую?
- А в городе Питере. Только деньгами запасись, потому что незря говорят: "Хорош город Питер, да все бока вытер".
- Спасибо, уважаемый аист за науку, - поклонилась в пояс Аленка, - может, заодно подскажете, куда лететь?
- Да тут все прямо, не сворачивая. За день доберетесь.
Якорный, маячный, канальный
Аленка не дура была, чтоб прямо так, с бухты барахты на столицу России стрелой сверху падать. Вот она я, а вот и моя летучая ладья, здрасьте вам. Небось их обеих сразу тогда в Кунсткамеру наладят. Про Кунсткамеру Аленка знала от боярских женок-дур, которые по франсе говорить научились, а все равно к ней в лес на поклон бегали.
Так что Аленка опустила ладью на воды широкой Невы и по ним уже добралась до самого порта. А там их уже встречает ялик и какие-то знаки подает. С трудом ладья сообразила, что надо плыть за яликом след в след. Ну, и добрались благополучно до причала. Только якорь бросили, а на корабль уже делегация заявилась. Все в мундирах, все важные чиновники. Один санитарный досмотр учинил - смотрит, нет ли на ладье заразы какой. Другой ищет контрабандные товары, чулки там шелковые и духи французские. Третий требует капитана. Понятное дело, Аленка им не годится, да еще и поминают что-то про "бабу на корабле". НУ, да глаза отвести недалекому служащему - не трудное дело. И вот уже он уважительно пожимает руку Аленке и начинает выписывать квитанции.
А там! Якорный сбор, канальный сбор, маячный сбор, лоцманский сбор... Аленка половины слов не понимает, а только набралось этих сборов на 187 рублей серебром, и внести их надо в кассу порта до завтрашнего полудня.
Как ушла делегация, села Аленка думу думать. У ней серебра пока хватает, но если так дело пойдет - надолго не хватит. Думала-думала Аленка да и придумала. Было у нее зелье одно - волосы на плеши растить. Она его почечуй-травой сдобрила, фосфору ложку туда добавила. Потом взяла герань - у ней герань в горшке на окне стояла, подарок одной поповны, - выдрала куст из земли, а наместо куста положила серебряную монетку. И что бы вы думали? Наутро растет в горшке кудрявое дерево, все заместо листьев увешанное серебряными рублями. Хватит теперь расплатится с властями, и на жизнь в хорошем городе Питере хватит.
Только я вот что вам, ребята, по секрету скажу. Вырастить так можно только настоящие золотые или серебряные монеты. А если тот же фокус с ассигнациями проделать, то дерево вырастет. Но вместо листьев на нем будут расти страницы Уголовного Кодекса. Вот такое волшебство.
Пачпорт
Аленка в порту потолкалась, знаний поднабралась, вернулась к ладье и села готовиться. Перво-наперво состригла свои русые косы, потому как очень неудобно перекидываться в парня, если у тебя косы. Потом взяла сундучок, набила всякой мужской одеждой, какую загодя купила, в основном, бельем, подштанниками да фуфайками, потому как форму выдадут. Денег взяла, да уже не серебром, а ассигнациями - поменяла серебро в Государственном банке. Осталось дело за малым - надо пачпорт себе сделать.
И тут Аленку взял страх. Пачпорт - документ важный. Сработать его, конечно, можно - не велика наука, но все же это преступление получается. Совестно Аленке на такое дело идти. Ну, да ладья тоже не зря в порту стояла, наболталась с портовыми крысами да чайками вдосталь.
- Ты чего, - шепчет Аленке, - разнюнилась? Это же не честная деревня, это город Питер. Тут почитай каждый третий с подложными документами ходит. Кто ордена фальшивые носит, кто рекомендательные письма подделывает. Сидит какая барыня расфуфыренная в театре, всем говорит, что она итальянская графиня, а сама-то, тьфу, даже выговорить стыдно, кто такая! Да ты, Аленка, их всех в сто раз чище будешь. Делай пачпорт, не бойся.
Ну, сделала Аленка пачпорт. Сделала еще письмо просительное, от опекунов вроде. "Сиротой уж я была, - вздохнула Аленка, - знать, и здесь придется сиротой остаться".
Договорилась с избушкой, как ей знания полученные будет передавать. Не то, чтобы очень сложное это дело, но и не простое. Вода, она ведь во всей почве, во всякой земле присутствует. Стало быть нашепчет Аленка на воду навигацкие секреты, да и выльет ту воду во дворике. А вода уже свои ходом до Невы-реки весть донесет, а там и до летучей ладьи.
Тяжело в учении
Ох, и тяжело Аленке пришлось в этом самом Морском Кадетском корпусе! Оказалось, что попасть туда - дело плевое, а вот выучиться! По правде сказать, Аленку, может быть и вытурили бы со второго месяца, да пошла она непросто на обучение, а на свой кошт, то есть платила за год аж целых 850 рублей ассигнациями. А потом уже стала показывать такие успехи в астрономии и химии, что учителя полюбили незадачливого кадета и стали помогать ему в особо неподдающемся предмете - математике. Да и Аленка приналегла, все вечера с книгой сидела. Очень уж ей надо было морскую науку превзойти!
Друзей вот только она себе не завела. И то сказать - как двухсотлетняя ведьма станет дружить с юношами, в которых кровь гуляет и веселья просит? Никак это невозможно. Так что три года Аленка провела практически одна, за что и получила прозвище у одноротников "сыч". Однако сыча не обижали, потому что он был все-таки парень неплохой, всегда помогал и делом, и словом, а когда и деньгами.
Ладья тоже зря времени не теряла. Во-первых, училась всему, что Аленка через воду посылала. Во-вторых, собирала разные слухи и сплетни. И вот как-то встретила она старую облезлую судовую кошку, рассказавшую ей, что она не первый летучий корабль, который кошка эта видит. И по слухам, корабли эти вылупляются из яиц, как птицы, но сами яиц не несут. "Загадка!"- сказала старая кошка. "Тоже мне загадка, - подумала ладья, - Вот оно, оказывается, в чем дело. Видно, я с самого начала должна была стать летучей ладьей, да что-то не заладилось. Хорошо хоть потом выправилось."
Так в заботах и учении прошло три года, и нелюдимый кадет, прозванный сычем, окончил корпус. Не буду врать, что с отличием, но в первую сотню попал. А аттестат ему, между прочим, подписал сам Иван Федорович Крузенштерн.
Скворец
Вообще-то ладья теперь стала ученая и могла многое без Аленки. Могла сама курс проложить, сама паруса поднять, сама якорь отдать и даже вытравить (хотя на что в воздухе якорь). В общем, знала она о судоходстве все то же, что и Аленка. Но ладья крепко стояла за порядок. Положено, чтобы у корабля капитан был, значит, и у летучей ладьи капитан быт должОн. А кто на такое дело годится лучше Аленки? Знамо дело, никто.
Кроме того, на стоянке в порту ладья узнала, что кораблю положены крысы и кошки. Крысы сами по себе приходят, а кошек заводят специально, чтобы крыс в строгости держать. Но крысы летучей ладьи забоялись. Если что, если хлобыстнется она с высоты страшенной, то все - конец крысиной жизни, и не спастись никак. К тому же на летучей ладье провианту мало - только для Аленки. Съедят крысы весь запас за неделю, а потом чем живот набивать прикажете? В общем, как ни уговаривала ладья крыс, они не согласились. Самое удивительное, что не согласились и коты. Ни один, даже самый завалящий, портовый кот не согласился сменить свое вольное морское житье на полеты. А та самая старая облезлая кошка даже философию подвела:
- Есть, ладья, такая штука - призвание. Уж ты-то понимать должна. Ты призвана летать по небу, а я - плавать по морям.
Так что не завелось никакой живности на ладье. Об этаком непорядке она и рассказала Аленке, когда та, поздоровевшая и еще более смуглая, чем обычно, явилась с сундучком н борт после учения.
Аленка выслушала ладью, потом с трудом (потому что привыкла за три года быть парнем) перекинулась обратно в девушку и постановила:
-Крыс на моем корабле не будет. А заведем мы себе птицу, - взяла из заначки пару серебряных монет и пошла на Сенной рынок. Там купила себе скворца и заодно наложила заклятье на цыганенка, который ей в карман залез. Не мог цыганенок с той поры воровать, совсем не мог. Да и не хотел. А хотел ковать из металла разные цепочки, медальоны и всякую скань кружевную делать. В общем, стал он цыганским ювелиром. Но речь сейчас не о нем, а о скворце.
Утром, покормив скворца, приготовились Аленка и ладья его песни слушать. А он не поет. Может, думают, ему солнышка не хватает? Вынесла Аленка клетку на палубу и поставила на носу. Чайки мимо летают, дразнятся, а скворец только смотрит тоскливо. Ну, да не зря ведьма столько лет в лесу жила. Подобрала она вылетевшее из крыла скворчиное перышко, понюхала его, верхнюю губу им пощекотала и враз узнала всю его историю. Был он свободной птицей, только прилетел на Елагин остров, только собрался гнездо вить для своей любимой скворчихи, как его поймали в силок да и потащили на рынок.
Отворила Аленка дверцу клетки и говорит скворцу особым голосом:
- Лети домой, да больше в силки не попадайся.
И ладья ей вторит, и ветер гудит в мачтах:
- Лети домой.
Вспорхнул скворец да и был таков.
***
В этот же вечер ладья взбунтовалась.
- Да что ж такое, - скрипели все ее доски, - раньше я не умела летать. А теперь умею, но не разрешают. Сколько можно в этом порту стоять? Хочу мир повидать! Хочу винторогого зверя индрика и горбатого верблюда повстречать! Хочу с мудрыми совами разговоры вести!
Аленке-то, конечно, тоже летать хотелось. Но было малость боязно сразу становиться капитаном, да еще капитаном без старпома, без боцмана, да и заодно без матросов. Заместо всего этого нужного народа у нее только одна летучая ладья, правда, разумная и ученая. Так ведь вот же она ведет себя неразумно, вот же она расходилась и расшумелась. И тут на Аленку что-то нашло. Выхватила она кортик, который за время учения привыкла носить на левом бедре, и вскричала громовым голосом:
- Бунт на корабле!
И ладья притихла, такой это был голос. Настоящий капитанский голос.
- Завтра снимаемся с якоря, - уже тише сказала Аленка.
Наутро пошла она в портовую контору, отвела там всем глаза, опять заплатила кучу сборов, взяла себе лоцмана и благополучно вышла в Финский залив. А там уже разогналась ладья, выпустила из бортов стосковавшиеся по полету крылья и взлетела.
- Куда курс держать будем? - спрашивает у Аленки.
- Держи курс на юг, в древнюю страну Месопотамию. Там тебе и зверь индрик, и верблюды двугорбые, а то и об одном горбе, и львы, и леопарды, и даже слоны.
Ух ты! Даже дыхание сперло у ладьи. И набирая скорость, она направилась на юг.
Призрак
Летит ладья с Аленкой над Средиземным морем. Не одна летит - с пассажиром. Старый морской орлан с северного берега моря решил посмотреть, какова жизнь на южном. Угнездился на мачте вместо впередсмотрящего и, естественно, вперед смотрит.
- Корабль! - кричит. - Справа по борту еще один летучий корабль!
Аленка чуть ртом муху не словила, такая невидаль. Сколько дней они уже летают, а других таких же кораблей не видывали. Только странный это какой-то корабль - парусов не видно, крыльев тоже, только что-то мерно вздымается и опадает по бокам, будто судно дышит.
Подошли ближе, а это галера. Мачта у нее только одна, и на ней узенький парус болтается. "Для маневров", - смекает Аленка. А по бокам два ряда весел гребут. На носу же той галеры нарисованы два глаза - по одному с каждого борта. И нет на том корабле ни единой живой души. Что-то зябко стало Аленке, да и ладье поплохело. А орлан кричит надрывается:
- Полный вперед!, - раскомандовался, вишь.
Тут и Аленка крикнула:
- Полный вперед!
Миновали страшную галеру, оставили далеко за кормой, да и вздохнули дружно.
- А вы знаете, кто это был? - спрашивает орлан, - это ж сам летучий данаец.
- Кто? - скрипит обомлевшая ладья.
Аленка, хоть и не зря античную историю в кадетском корпусе изучала, тоже шепчет удивленно:
- Кто?
- Да вот, значит, как Одиссей рассорился с Посейдоном и стал скитаться по морям, и никак не мог попасть на родной остров Итаку, причалил он как-то к берегам лотофагов. Его люди сошли на берег, и лотофаги угостили их семенами лотоса. Тогда данайцы забыли дом, родных и хотели только вечно жить с лотофагами и вкушать лотос. Одиссею, конечно, удалось увести друзей обратно, но не всех. И тогда он оставил один корабль у берега, чтобы, если оставшиеся данайцы одумаются, они могли вернуться. Однако никто не /вернулся. Долго проплывавшие мимо видели ту галеру, покинутую на берегу. А потом она исчезла. Думали - сгнила или пустили на дрова. Да только с тех пор среди летучих кораблей появилась легенда. Что ходит по небу призрачная галера, и нет у нее ни капитана, ни хозяина. А кто встретит ту галеру, тому предастся проклятье Одиссея - никогда он не вернется на родину.
Ладья затряслась от страха. Аленка же подмигнула орлану и сказала беспечно:
- А все-таки, если не изменяет мне память, Одиссей вернулся на Итаку. И жена, и сын его были живы и здоровы, - и усмехнулась.
Все дело в том, любезный читатель, что орлан и ладья были суеверными и верили в проклятье. А Аленка суеверной не была, и вообще ни бога, ни черта не боялась.
В пути
Морской орлан, хоть и рвался посмотреть на южное побережье Средиземного моря, там не остался. Он заставил Аленку отдать якорь в каком-то заливе, целый день летал-охотился-играл, а потом вернулся недовольный и сказал:
- Все одно и то же. Ничего нового.
- Как ничего нового, - возмутились хором ладья и Аленка, - тут и люди другие, и обычаи.
- Рыба тут та же, - отрезал орлан. А потом философски заметил: Что в жизни важнее рыбы?
Аленка с ладьей не нашлись, что ответить. Так и пришлось им до самой Месопотамии лететь с пассажиром на борту. Орлан летел быстро, но ладья развила такую скорость, что угнаться за ней он не мог. Поэтому время от времени требовал приземлиться и охотился на рыбу, а то и на мелких птиц. Кстати, пассажир он был не бесполезный. Знал уйму морских баек, разбирался в человеческой природе, и именно он присоветовал Аленке сделать ладью и всех ее обитателей невидимыми.
- А то народ тут необразованный. Примут еще за дэва какого-нибудь. А если и за ангела примут - никакого в том счастья нет. Потому что есть у них поверье, что перо из крыла ангела лечит все болезни и приносит великую силу своему обладателю. Общиплют и тебя, и меня, - стращал он ладью.
И Аленка решилась. Рецепт зелья невидимости она давно знала, ингредиенты на борту были, сварила, остудила и пошла борта ладьи промасливать. Мажет квачем щели между досками и болтает с орланом.
- Скажи-ка, не встречал ты где зверя индрика?
- Нет, - говорит орлан, - не встречал и не слыхал. Может, его и вовсе не существует, может, выдумки все.
- Слышала, - поддразнивает Аленка ладью, - летим мы зверя индрика посмотреть, а, может, его и вовсе нет.
- Есть, - убежденно отвечает ладья, - белый, как снег, с витым рогом, страшный в ярости, любезный в милости. А покорить его может только честная девушка.
- Ну, тогда, - говорит Аленка, - надеюсь, что я достаточно честная.
И летят они, невидимые, дальше.
Зверь индрик
Вот вы думаете, что я сейчас вам буду рассказывать, какие трудности моя компания преодолела, прежде чем нашла индрика. А все вовсе не так оказалось.
Едва приземлилась летучая ладья на мутные воды Тибра, как из прибрежных зарослей появился сам зверь индрик, точь-в-точь, как описывали: белый, аж искрится, с витым рогом во лбу, с карими любопытными глазами, а грива и хвост у него серебром отливают и струятся чуть не до самой земли.
- Ишь ты, -говорит зверь индрик, - летучий корабль. Сто лет летучих кораблей не видел. А может, двести. Да к тому же с колдуньей на борту. Здравствуй, лесная ведьма!
- Здравствуй, диковинный зверь индрик, - говорит Аленка. - Только как же это получается, что ты нас видишь? Или зелье мое выдохлось?
- Я зверь индрик, страшный в ярости, любезный в милости. Мне открыто все скрытое и ведомо все тайное. Знаю я даже, зачем ты в странствие пустилась, колдунья, хоть не рассказала ты этого даже своим верным спутникам.
Аленка закраснелась.
- Ищешь ты вечной жизни. И в этом я отчасти могу тебе помочь. Взгляни в глубь вод Тибра - видишь тот цветок?
Аленка пригляделась, и точно - алеет что-то под мутной водой.
- Покрыт стебель этого цветка страшными шипами, и кто уколется об них, непременно умрет от крепкого яда, от которого нет спасения. Но если удастся сорвать цветок, будешь вознаграждена: отвар из него дарует тебе вечную молодость. А от вечной молодости недалеко и до вечной жизни.
Аленка одежду скинула и нырнула в воду, не забоявшись даже крокодилов. Впрочем, крокодилы на Аленку нападать не стали - побоялись грозного зверя индрика. И вот плывет Аленка в глубине, плывет, видит перед собой цветок, пытается добраться до него, а не может; он словно все глубже уходит. Не хватило дыхания у Аленки, вынырнула она и дышит тяжело. Хочет еще раз попытаться, а зверь индрик ей говорит:
- Нет, колдунья, чтобы достать тот цветок, человеку дается только одна попытка в жизни. И я знаю лишь одного человека, который это сделал. То был древний царь, великий воин. Да только и ему цветок в результате не достался - положил он его на берег и его съела проползавшая мимо змея, которая тотчас скинула кожу и омолодилась. Но и змее той не повезло - не прошло и года, как поймал ее и сожрал примерно вот такой же орлан, как тот, что кружит над твоим кораблем.
Аленка от такой долгой речи насупилась:
- Ты что ж, издеваешься, что ли? Говорил, что можешь помочь, а разве это помощь?
- Я зверь индрик, грозный в гневе, любезный в милости. Я говорю только правду. Могу указать путь к бессмертию. Слышала ты, наверное, колдунья, о боге Озирисе, которого завистливый брат разрубил на куски и разбросал по миру, а верная жена собрала те куски, склеила, и поднялся Озирис, живой, как и прежде. Слышала ты, наверное, еще и о Персефоне прекраснорукой, которая полгода проводит в царстве мертвых, полгода - в царстве живых. Ну, да то ведь боги.
Аленка уже чуть не лопается от нетерпения, а зверь индрик продолжает свои цветистые речи.
- Так вот, известен мне только один случай, когда обычный человек вернулся из смертного плена. Ступай в Индию, найди там на берегах Ганга пасущихся бурых буйволов и расспроси их о Савитри, жене преданной и любящей.
Чуть не подпрыгнула Аленка от радости и поспешила развернуть карты судоходные, чтобы прочертить маршрут в Индию.
Орлан же почесал под крылом, посмотрел вслед зверю индрику и сказал:
- Что-то рыба в этих местах суховата. А что в жизни важнее рыбы? Слетать, что ли, с вами в Индию, посмотреть, чем там кормят?
Повесть о Савитри, жене преданной и любящей
Долго ли, коротко ли, добрались до Индии. Поднялись по Гангу, великой реке, священой реке, до заливных лугов, где паслись бурые буйволы. Орлан отправился охотиться, рыбку ловить, а Аленка спрыгнула с ладьи, снова стала видимой и пошла по пояс в воде прямо к буйволам. Буйволы опасаются, фыркают носами недовольно, а как заговорила она с ними на тайном зверином языке, помягчели и указали ей на старую буйволицу, которая была у них вожаком.
- Знаю ли я историю о Савитри и муже ее Сатьяване? Да кто же в Индии ее не знает! Была я еще молочным теленком, когда услышала ее впервые, и с тех пор слышала еще ровно восемьдесят семь раз. Если хочешь, добрая колдунья, поведаю и тебе.
- Поскорее, - умоляет Аленка, которой все эти восточные цветистые речи не по нраву, - ради всего святого, поскорее!
- Можно и поскорее. Только не пропадет ли соль истории, если мы будем торопиться? Значит, так
Жила-была царевна Савитри и настало ей время выйти замуж. И сказал древний отшельник, что суженный ее - царевич Сатьяван, муж великих достоинств, с одним лишь недостатком - ровно через год он должен умереть. Савитри так полюбился Сатьяван, что она вышла за него замуж, несмотря на предсказание. Наконец, мгновенье смерти мужа приблизилось настолько, что осталось до него три дня. И тогда царевна дала строгий обет, что все эти три дня не будет есть и будет стоять неподвижно. И исполнила его.
- Так-таки три дня не емши? - изумилась Аленка.
- Да, а на исходе третьего дня, - сказала буйволица, - Сатьяван собрался в лес. И как была, не преломив даже куска хлеба, Савитри проследовала за ним, так как знала: час его кончины близок. В лесу Сатьявану стало плохо, он положил олову на колени жене и умер. Тогда-то принцесса и увидела самого бога смерти Яму; в красной одежде, с веревкой, чтобы связать и унести мертвеца, он стоял перед ней и глаза его ярко сверкали.
Но Савитри не испугалась, а вступила в спор. Много даров обещал страшный бог ей, но она упорно требовала возвращения мужа.
Буйволица прикрыла глаза, вспоминая, и прочитала наизусть:
Без мужа не надо мне хлеба и крова,
Без мужа не надо мне неба дневного!
Не надо мне дома, и поля, и сада.
Без мужа мне жизни не надо, не надо!
(Перевод С. Липкина)
И бог отпустил Сатьявана и даровал ему и Савитри, жене преданной и любящей, четыреста лет жизни и сто сыновей.
- Ух ты, - сказала Аленка, - а где его найти, этого бога Яму?
- Ты увидишь его в свой час, когда он придет за твоей душой. Но не надейся умилостивить его, как Савитри. Насколько мне известно, это единственный случай и больше такого не было.
- О мудрая буйволица, не знаешь ли ты еще какого-нибудь мудреца, который помог бы мне в моих поисках?
- Знаю, - ответила буйволица, - в далеком Китае, в южных его провинциях, живет отшельник-обезьяна. Говорят он превзошел все науки на свете, обрел плоды бессмертия, и живет уже больше трех тысяч лет.
- А как его найти? Китай - великая страна, - беспокоится Аленка.
- Проще простого. Возьми по полчашки молока от меня и других буйволиц этого стада, сбей масло, а на сыворотке сотвори блины. Как поешь ты этих блинов с маслом, так и откроется тебе путь.
Аленка подоила буйволиц, сбила масло, а блины печь решила уж наутро. Шибко устала - масло сбивать много сил надобно.
Привередница и скромница (сказка, рассказанная ладье крокодилами, пока Аленка буйволиц доила)
Жили были в одном индийском селе две сестры: старшая - Дийя - и младшая - Канья. И вышло так, что родители старшую сестру любили и очень баловали, а младшую нагружали работой да поругивали частенько. Вот и выросла старшая привередницей, а младшая - скромницей.
В то время, как обе девушки вошли в пору замужества и славились красотой далеко вокруг, случилось так, что один богатый купец задумал женить сына. Призвал он к сее сваху и велел ей сыскать самых красивых девиц в округе.
- Да тут и искать нечего, - говорит сваха, - нет красивее во всем свете, чем Дийя и Канья. Обе очень хороши собой, выбирайте, какая вам по вкусу.
Сходил купец, посмотрел, точно - обе раскрасавицы. Какую же выбрать? - задумался. А жила с ним старушка-мать, женщина столь же мудрая, сколь седая.
- А устрой им состязание, - говорит, - я придумаю такие задания, которые сразу покажут, кто из них благонравнее.
Так и сделал. Родители вместе с Дийей и Каньей приехали в дом купца - очень уж им хотелось, чтобы старшая дочь вошла в богатый дом.
- Перво-наперво, - говорит старуха, - проверим, которая из ваших дочерей лучше стряпает. Пусть они изготовят нам блюдо к обеду каждая, да повкуснее. Вот ключи от кладовой - берите, что хотите.
Дийя набрала жасминового риса, дичи, шафрана, пряностей всяких и изготовила царское угощение. Канья же взяла только какую-то мелкую рыбку, обычный круглый рис и немного перца.
Сел купец обедать, отведал дийиного блюда -вкусно, отведал каньиного - да все и съел, даже рыбьи косточки обсосал.
- Хорошо, - продолжает старуха, - теперь посмотрим, кто из вас лучше сумеет мужу угодить, красоту свою представить. Возьмите сурьму, румяна, возьмите благовония и украсьте себя, как следует.
Привереднице не впервой себя украшать - она подвела миндалевидные глаза, вычернила веки, подкрасила красным ноздри и губы, нарумянила щеки, облилась сандаловым маслом с ног до головы. Скромница же только слегка подкрасила лаза и брови, да окурила одежду одной ароматной палочкой.
Вышли они к старухе, та осмотрела их - обе хороши, глаза радуются.
- Ну что ж, - говорит, - вот вам последнее задание да заодно и награда за старание. Пойдите в нашу кладовую и выберите себе каждая по сари в подарок. А я посмотрю, как вы умеете наряжаться.
Дийя, конечно же, выбрала себе оранжевое сари, шитое золотом, и тут же принялась вертется перед зеркалом. Канья же взяла какую-то простую полосатую ткань, быстро оглядела себя со всех сторон, а к зеркалу даже не подошла.
Ну, вот, теперь все ясно, -сказала старуха и присоветовала сыну взять в невестки младшую, скромниц.
Старшая же в обиде возвратилась домой. Она потом тоже вышла замуж, но вовсе не так удачно, как сестра.
- Ну вот! - воскликнула Аленка, когда ладья пересказала ей эту сказку, - эти купцы просто жадины. Выбрали ту, что экономнее!
- А я не так эту сказку поняла, - возразила ладья. - Из дорогого риса да редкой дичины кто угодно вкусное блюдо состряпает. А ты попробуй из мелкой рыбешки изготовить так, чтоб косточки обсасывали! И с притираниями тоже все ясно: младшая хорошо знала, что ее красота не нуждается в украшениях, а старшая сомневалась в себе, вот и разрисовала лицо. И насчет сари: старуха смотрела, как они держатся, как ведут себя. И опять скромница показала себя более уверенной, а значит, более надежной.
- Ну, может и так, - неохотно согласилась Аленка. - Хотя что плохого, чтобы повертеться перед зеркалом, особенно, если платье красивое.
- Ничего плохого, - подтвердила ладья.
Блинчики да с маслицем
Единственное, что на ладье осталось неизменным со старых времен, - это печка. Представьте себе, прямо посреди корпуса стоит самая настоящая русская печь с вьюшками, устьем и плитой! Настоящая она, конечно, но не совсем. Все-таки, немного волшебная. Во-первых стала ладья легче перышка, легче пуха (это ладья Аленке рассказала); во-вторых, дым от дров поднимается в трубу, труба выходит на палубу, а из трубы невероятным образом появляются опять дрова, да самолучшие - сухие, березовые. И ровно столько, сколько в печку закинули. "Прям перпетуум мобиле какой-то"- говорила иностранными словами ученая Аленка.
Но все-таки печь была, и, стало быть, можно печь блины. С утра затворила Аленка тесто, напекла золотистых хрустких блинков, смазала их буйволиным маслом и наелась от души. Предлагала и орлану, но тот гордо отказался.
А после сытной еды Аленку в сон потянуло. Пыталась она о дисциплине вспомнить, да где там, клонит подремать, и все тут. Так прямо за столом, положила голову рядом с миской и заснула. И снится ей карта Китая. Странная карта - если в какое место приглядеться, видны дома, скот, деревья, человечки видны. В Китае неспокойно. Война идет в Китае. А в южной ее части словно солнышко светит. Присмотрелась Аленка и видит: сидит в старой пагоде обезьяна, вернее, обезьян, потому что явно мужского пола, смиренно сидит, острой палочкой что-то на земле чертит, а от обезьяна ну в точности сияние исходит. Поняла Аленка, что вот оно - место назначения. Как поняла, так сразу проснулась и побежала к картам отметку делать. А морской орлан, в окно за Аленкой наблюдая, проворчал:
- Ну, в Китай, стало быть. И слава богу! А то рыба тут какая-то пресная, не вкусная совсем рыба. А что в жизни важнее рыбы?
Мудрая обезьяна
Тут мне умные товарищи подсказали, что нельзя говорить "обезьян". Что так я детей плохому научу, а должна я детей, совсем наоборот, учить хорошему. Ну, что ж, исправляюсь. Только сначала сделаю небольшое предисловие. Эта самая обезьяна был известна тем, что всю жизнь превосходила, и наконец превзошла учение пути, которое по-китайски дао называется. Так что теперь я так ее и буду называть: обезьяна-даос. Вроде как достаточно по-мужски?
Итак, как-то летним вечером сидел обезьяна-даос у стен заброшенной пагоды и поедал плоды. Плоды ему доставляли монахи, которые делали это с древних времен, и уже, по правде сказать, забыли, зачем делали. Обезьяна-даос не просто ел плоды, он размышлял. О чем, вы спросите? Да не могу сказать, о чем.
Посудите сами, как я, обычный, в общем-то, человек, могу рассказать о глубинах мыслей мудрой обезьяны. Впрочем, он, может быть, и думал только о том, что абрикосы в этом году уродились сладкие. И тут к обезьяне подошла Аленка со своим обычным вопросом. Ну вот вынь да положь ей это бессмертие! Обезьяна-даос даже рассердился, нахмурил брови и вскричал:
- Ох уж эти мне коровы, вечно все напутают! И вовсе не я воровал персики бессмертия из небесного сада, а Сунь Укун, великий мудрец, равный небу. Кстати, тоже обезьяна, - скромно добавил он, увидев, что Аленке это имя ни о чем не говорит. - Так и он давно перешел в буддизм, просветлел и теперь восседает в бутоне лотоса. То есть в нирване - пояснил он разинувшей рот Аленке, - то есть в абсолютном недеянии. Ну, в общем, молода ты еще, чтобы понять. Но все-таки я могу тебе помочь. Дело ведь не в том, что тебе так нужно бессмертие. Мало приятного в вечной жизни, если подумать! А дело в том, что ты страшишься смерти. Поэтому надо тебе пробраться в страну Японию и расспросить там о самурайском кодексе.
Аленка про самураев слышала что-то, но крайне невразумительное.
- Самураи - это ж воины такие, а не мудрецы. Чему они научить могут?
А обезьяна-даос настаивает:
- Ступай ко двору какого-нибудь даймё и расспроси там коней. Кони - животные благородные, а в Японии еще и редкие. Они много знают. Только вот загвоздка. Япония так долго жила замкнуто от всего мира, что у животных ее образовался свой особый язык. Ты его просто так не поймешь, а чтобы выучить, нужны долгие месяцы. Но у меня есть волшебная серебряная пилюля. Положишь ее в рот - и сможешь понимать любой язык. Только просто так я ее тебе отдать не могу. У нас, у даосов, принято знание на знание обменивать.
Аленка много зелий знает, думает: что-нибудь да найдется интересное для обезьяны, вот и пригласила его на корабль, ознакомится со своим богатством.
А на ладье выяснилось, что все эти зелья даосу знакомы. То есть, может быть, другие травы и коренья используются, да эффект все тот же достигается. Нечего Аленке предложить взамен. Только слышит, шепчет ладья:
- Предложи ему липовых куколок.
- Каких-таких куколок? - интересуется обезьяна-даос, которая то ли по своему уму, то ли из-за серебряной пилюли за щекой превосходно ладью понимает.
И рассказала Аленка историю про липовых куколок, как они появились, как танцевали вдвоем и как вдвоем же умерли.
- А я, - говорит ладья, - могу в точности научить тебя, как вдохнуть в куколок жизнь.
- Это печальное знание, - говорит обезьяна-даос. - Не знаю даже, смогу ли я пустить его в дело. Однако сама эта история так поучительна, что отдам я за нее пилюлю. - Вынул пилюлю из-за щеки, отдал Аленке и растаял (даосы это умеют). Аленка долго потом пилюлю с уксусом и кипятком чистила, чуть кожу на руках не ободрала. Вроде умная девка, а обезьяны брезгует.
- Рыба тут, - проворчал орлан, наблюдая, как Аленка чистит пилюлю, - костлявая ужасно. Может, в Японии получше будет. Ведь что может быть важнее рыбы!
Путь смерти
Настоящий писатель, тот, который пишет большие исторические романы, посвятил бы глав семь тому, как Аленка блуждала по Японии, вернее говоря, по великой Ниппон, как искала нужный дом, несколько раз ошибалась, потом нашла, перекинулась в мальчишку-прислужника, пробралась на конюшню, убедила несговорчивого коня раскрыть ей тайну самураев, не боящихся смерти. Но я не настоящий писатель - я сказочница, а сказки, как известно, сказывают, вовсе не пишут.
Поэтому я сразу обращусь к тому моменту, как очень серьезная Аленка вернулась к ладье и с выражением зачитала то, о чем поведал ей самурайский конь.
" Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти
оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает
жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг
цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет
ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый
вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело
уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь будет
безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще."
(Перевод Котенко Р.В., Мищенко А.А.)
На краткий миг воцарилось молчание, которое прервал орлан:
- Я все понял! - воскликнул он в волнении. - У человека, у животного, у птицы должно быть предназначение в жизни, его цель. И когда она есть, смерть не важна. Для чего я жил? Ради рыбы. И вот я попробовал рыбу в тысяче разных мест (кстати сказать, здесь она какая-то кисловатая), и понял одно - самая вкусная рыба ловится в месте, где я родился. Значит, я достиг своей цели. Теперь мне следует умереть!
И орлан сложил крылья, закрыл глаза и грохнулся на палубу. Аленка ахнула. Ладья была потрясена. Они обе уже привыкли к неугомонной птице и ее дурацкой присказке "А что может быть важнее рыбы?". Они было приготовились проливать обильные слезы, как вдруг орлан пошевелился, встал на лапы, подошел к краю палубы, бросился с борта вниз и тут же стремительно набрал высоту и гордо прокричал сверху:
- Крылья! Крылья важнее рыбы! Полет важнее всех рыб на свете! Летать - вот мое призвание!
Покружил над мачтами и скрылся за облаками, не попрощавшись. Все-таки он был порядочный нахал, этот орлан!
Кицунэ
Аленка решила задержаться в удивительной стране Ниппон подольше. Тем более, что даосская серебряная пилюля, как оказалось, имела еще одно волшебное свойство. Она делала понятными непонятные явления жизни японцев. Вот скажет тебе кто "сёдзи", и ты сразу представляешь сетчатые перегородки из дерева и бумаги, которыми комнаты разделяют. Очень полезная оказалась пилюля!
Но в одном она не могла помочь. Аленка страдала по русскому хлебу, ноздреватому, черному, с горбушечкой. По горшку доброй каши, гречневой или пшенной, с лучком, чесночком, с душистым салом, хорошо пропаренной в печке, страдала она. ЗАпасы на ладье подошли к концу, и приходилось питаться местным рисом, рыбой и всякими, прости господи, ика - осьминогами.
И вот как-то гуляла Аленка в мужском обличьи по узким улицам старого города, думала, не пора ли уже возвращаться домой. Как вдруг услыхала за углом тихий плач. Подошла посмотреть, а там сидит на приступочке девушка-красавица в нарядном кимоно, глаза рукавом закрывает и всхлипывает.
- Что за беда у тебя, девица?, - спросила Аленка.
Та подняла глаза, и такие то были беззащитные глаза, что сразу захотелось незнакомку обогреть и обиходить. Аленка было собралась это сделать, как вдруг глаза превратились в щелочки и красавица рассмеялась.
- Ну, надо же! На свою нарвалась, - сквозь смех сказала девушка, и тут уж Аленка пригляделась к ней повнимательней. Смотрит, а это не девушка вовсе, - сидит перед ней огненно-рыжая лиса о пяти хвостах. И серебряная пилюля, что за щекой находится, услужливо подсказывает: кицунэ, оборотень.
Не могла Аленка мимо пройти, зазвала эту кицунэ к себе на ладью. Там красавица живо налепила из вчерашнего риса какие-то колобки, приготовила суп из водорослей с яйцом и ловко разделала сырую рыбу. Поставила на стол угощенье - нельзя ж отказываться, приходится есть. Аленка поблагодарила, но потом сказала почти сурово:
- У нас не принято, чтобы гости хозяев потчевали.
- Так это я по привычке, - смеется девушка. - Если какой прохожий повеса меня пожалеет, в дом свой приведет, так перво-наперво его вкусно угостить надо, потом приласкать, а там уж он растает и совсем будет мой.
- Зачем же тебе это надо?
- А жить на что? Мы, кицунэ, больше тысячи лет живем, и редкая из нас, как ты, может в мужчину превратится. А женщина в нашем мире не может жить без мужа, сына или отца.
- Я бы своим трудом жила, -негодует Аленка.
- Так и я своим трудом живу, - опять смеется красавица, - Знаешь, как трудно угодить нынче молодым повесам? Все они мамками да няньками избалованы. В старину, говорят, много лучше было.
- Ну, - заметила Аленка, - так всегда говорят.
Кицунэ оглядела каюту и заметила стоящее в углу на рогожке денежное дерево.
- Ах! - сказала она. - Своим трудом, значит? Легко тебе так говорить, когда у тебя серебро, точно сливы, на ветках растет.
Пожалела Аленка лисицу: натрясла ей в платочек с дерева горсти две монет. С тем и распрощались.
- Эх ты, раззява, - корила ладья Аленку, - пожалела оборотня, который тем и живет, что из честных людей деньги выманивает.
- Жаль ее, - ответила Аленка, - тяжело по чужим людям весь век мыкаться, к чужим порядкам приспосабливаться. А, может, у нее еще и детушки есть?
Детушки у кицунэ и правда были. И все до одного - лисы-оборотни. Очень они обрадовались серебру и тут же стали строить планы, как из простодушной иноземки побольше добра вытрясти. Заявились назавтра всем семейством в порт - а ладьи и след простыл. Улетела она обратно на родину.
В гостях
Летят, стало быть, домой ладья и Аленка. Хорошо летят, споро - ладья теперь может идти со скоростью в 250-300 узлов. Только ветер свистит в ушах!
Кстати, если вы хотите узнать, какая движущая сила у летучей ладьи и вообще про ее устройство, я вам отвечу только одно: волшебное у нее устройство. И больше мне вопросов по этому поводу не задавайте.
Подлетают к Уралу. И тут Аленке приспичило: заглянем в гости к Кощею, да заглянем. Ладья удивилась:
- А он разве тут обитает? Он же в тридевятом царстве правит.
- Видишь ли, - объясняет Алена, - живет Кощей, все больше, конечно, в сказочной реальности, в своем, так сказать, измерении. Но есть места, в которых измерения соприкасаются. Там возникают проходы. Иные совсем маленькие: колодец там, или шкаф, или дупло в дереве, или даже расшатанная доска в заборе. А иные - такие большие, что туда целая деревня провалиться может. Вот читала я в Питере повести Гоголя, так, сдается мне, у него на родине близ Сорочинец как раз такое место есть. И тут, на Урале, тоже есть такая дыра, не слишком большая, но ладья пройдет. И ходу-то до нее всего с полчаса.
В общем, уговорила ладью.
А Кощей в это время был занят наиважнейшим делом. Надо сказать, у бессмертного старика водилось два предпочтительных занятия: любил он покорять сердца чернооких дев (ну, нравились ему брюнетки, имеет право) и любил сутяжничать с соседями. И вот сейчас как раз он сочинял обвинительную речь по своему иску к князю Гвидону по поводу незаконного введения пошлины на транзитный табак и пряности. Он писал весело, размашисто, и дело быстро шло к концу.
А тут - Аленка, как снег на голову. Нет, признать-то он ее признал, все-таки волшебник, каких мало. За стол усадил, потчует разносолами всякими, в особенности, мятными пряниками - помнит ее вкусы. И про между прочим спрашивает:
- А что, Алена Батьковна, вижу я, что Вы опять молодой стали. Не подкинете ли и мне, старику зелье какое для омоложения.
- Не нашла я такого зелья, - признается Аленка.
- Что ж, - вроде и не унывает Кощей, - девушки меня и так любят. Я обаятельный, - и улыбнулся такой улыбкой, что у Аленки дух свело. "Пора мне убираться отсюда подобру-поздорову, а то не ровен час, - решила колдунья, - ишь чего удумал, черт мосластый", - и удрала поскорее.
Кощей же не спеша допил чай, вернулся в кабинет и продолжил писать:
"Следует также подчеркнуть, что введение новой пошлины не было обусловлено насущной финансовой необходимостью. Всем известно, что князь Гвидон располагает волшебной белкой, которая из простого ореха делает золотой, да еще и с первосортным изумрудом вместо ядра. Монетами из той скорлупы он уже наводнил весь свет.
Не испытывает князь и военной угрозы. Родственники его жены, числом тридцать четыре, исполинского роста и богатырского телосложения, ежедневно обходят остров дозором, изрядно пугая мирных купцов, не сведущих об этом обычае. И уж тем более ни один окрестный царь не решится напасть, пока город имеет такую защиту.
Кроме того, князь Гвидон пользуется и другими благами от вышеназванной жены, выражающимися, в частности, в бесплатном освещении земли ночью."
Кощей потер лысину. Дело спорилось. Он чувствовал, что в этой тяжбе выйдет победителем.
Ёма-баба
Над Россией летучая ладья летела не споро, чтобы Аленка могла все разглядеть и всем поинтересоваться. Вот летят они, к примеру, над Пермской губернией, в каких-то местах останавливаются, народ слушают. А того не ведают, что через ту медлительность им угроза страшная грозит.
Дело в том, ч то в обширных пермских лесах издавна обитает Ёма-баба. Чем-то похожа она на бабу-ягу, но куда злее, а главное, всего одна она на всем белом свете. Когда-то были у нее отец с матерью, даже муж и дети у нее были. Но все это так давно исчезло, что она и думать о них забыла. На вид она страшная-страшная: зубы и ногти из железа, совсем слепая, зато нюх и слух у нее отменные, нос до полу падает. Вот этим-то носом она и учуяла молодую колдунью да ее волшебную летучую ладью. Учуяла и положила ее к себе заманить, пытать, все секреты выведать, ладьей завладеть.
Для этого взяла она наговоренную веревку из прелой пеньки да завязала на ней три узла. Теперь Аленка с пути собьется, заблудится, да прямо в лапы к Еме-бабе и попадет. Но так стара была Ёма-баба, что и колдовство ее устарело. Может, одинокого путника оно бы и запутало. Но у Аленки и компас есть, и секстан, а главное - знания и умения. Аленка даже и не почувствовала ничего. Ладья, может, и почувствовала, но под твердой рукой своего капитана не дрогнула.
Тогда Ёма-баба озлилась и решила навести бурю. Налила в чашку воды и стала в ней концами своего передника водить. И поднялся шторм на пермской земле: деревья валит, ураганы заворачивает. Аленка, видя нежданную напасть, велела ладье подняться повыше, сама в каюте заперлась, и сделала себе вроде как капсулу непроницаемую. Поверху они штормовые ветра и обошли.
Под конец Ёма-баба решила взять Аленка хитростью. Подослала к Аленке ворону, чтобы та напела ей про хитроумную ведьму, у которой Аленке есть чему поучиться. Но ладья как раз в это время летела полной скоростью, и ворона просто-напросто ее не догнала.
Так и не вышло ничего у Ёмы-бабы. И в этом, любезный читатель, мы видим торжество научно-технического прогресса над темными суевериями.
Старое ремесло
Вот и осень наступила. Листья внизу, под летучей ладьей, буреть и желтеть начали. За одно наступила пора подновить запасы провианта. А рядом как раз Кострома - город славный, богатый. Приводнились в невидимости, тихо приводнились, в порт вошли, встали у причала, Аленка пошла по городу гулять. Эх, хорошо гулять в своем обличьи, да в новой юбке, да в блузке небесного цвета, да в жакете английского сукна! Да только как-то невесело в Костроме.
Остановилась Аленка у одного из купеческих домов и прислушалась особым острым колдовским слухом, о чем в доме говорят. А говорят вот что: кто-то порчу напустил на девок костромских, дочерей купеческих. По всему лицу и шее пошли у них белые пятна, так что выглядят они теперь, как пегие коровы. Стыд на улицу выходить! Винят же во всем Агаповну, солдатскую вдову, которая в доме у купца Егоршина раньше жила в приживалках. А кого и винить, как не ее! Известно, она и на картах гадала, и на кофейной гуще, и скотину лечила, и чирьи выводила, и дурную кровь заговаривала. Точно она порчу навела, ведьма старая! Сейчас вот Егоршины ее выгнали - и правильно сделали - и приютилась она в сиротском доме, ей коморку выделили, а она за то белье стирает. Да не место ей и там, надо совсем ее выгнать из города, тогда и болезнь пройдет.
Слушает Аленка и вспоминает свою молодость горькую. Надо бы помочь Агаповне. Разыскала солдатку в сиротском доме и свой план ей обсказала. Агаповна оказалась хваткой
и смекалистой, враз все поняла. С тем и попрощались.
А назавтра откуда ни возьмись прямо посередь Сусанинской площади объявилась древняя старуха. Волосы на голове лохматые, не покрытые, одежда не здешняя, в руке клюка железная, изо рта клык торчит, а больше во рту зубов и нету. И гуляет себе по городу, как будто так и надо. А как мимо соборной колокольни проходила, так клюкой колокольне-то и пригрозила, а еще поносные слова проворчала. Подошел к ней, конечно, городовой и стал внушать, что не годится нарушать порядок. Но она на городового как черным своим глазом глянула, как зубом цыкнула, - задрожал бравый городой, побледнел и за сердце схватился. Старуха же словно растворилась в воздухе.
Назавтра смотрят - опять древняя ведьма гуляет по Костроме. Замечать стали: собаки ее боятся, хвосты и уши поджимают, кошки на нее спины дугой выгибают и шипят, даже гусаки и те вытягивают шеи и гогочут испуганно.
А на третий день страшная старуха заявилась прямо на базар, да еще и тачку с собой приволокла здоровую, как и управляется с ней. Накупила капусты, репы, круп всяких, колбас свиных и ливерных, яблок и все это сложила в тачку. Идет себе так легонько, словно и не стоит ничего тяжеленную тачку катить. Только присмотрелись горожане, а в тачке у нее вместо кочанов капусты головы отрубленные лежат, а вместо колбас - змеи извиваются. В ту ночь многие не спали со страху.
Агаповна наутро заявилась к купцу Егоршину и потребовала, чтобы ее выслушали. Не хотели, да пустили - скандалу побоялись, Агаповна давно жила у купца, все секреты и тайны знала, а ну как раззвонит по улице?
- Значит так, - солидно сказала Агаповна, - теперь-то, я думаю, всем в Костроме ясно, что порчу на девиц навела пришлая ведьма, а меня безвинна оклеветали и крова на старости лет лишили. Купчиха Егоршина и все домочадцы кивают.
- Но хоть я и есть за правду пострадавшая, я на вас обиды не держу. И даже скажу вам, что знаю, как злодейку извести. Досталась мне еще от бабки булавка, наговоренная афонским отшельником, великую силу супротив нечисти имеющая. Вот я как в ворот ведьме ее воткну, так вся ее волшба пропадет, а сама она изведется.
- Неужто, - бледнеет купчиха Егоршина, - неужто, Агаповна, ты не побоишься подойти к старухе? Страсть ведь эдакая!
- Ради правого дела не побоюсь, - стойко отвечает Агаповна. - Да только и вы меня не обидьте.
Тут купчиха наобещала ей всего, и даже больше.
Так что, когда в полдень на Сусанинской площади опять появилась древняя ведьма, там ее уже ждала Агаповна. Храбро подошла она к старухе и воткнула ей в ворот блестящую булавку. Тут раздался как бы гром, старуха вся сжалась, скукожилась, и осыпалась черной золой.
А Аленка в это время стояла в стороне и морок на народ старательно наводила. Дело привычное, хотя и не очень приятное. Дело, сил много требующее. Прошлые-то дни она сама в обличьи старухи шастала по городу. Сегодня же в ход пустила волшебные миражи.
Ну, вроде рассказывать больше нечего. Агаповна присоветовала всем пострадавшим купеческим дочерям обратится к немецкому лекарю Иогану Брамсу, да поскорее. Они так и сделали, и эпидемию лишая удалось предотвратить. Аленка затарилась разной снедью и полетела дальше.
Агаповна стала снова жить у купца Егоршина, но теперь на особом положении. По правде сказать, она так зазналась, что даже чай теперь пьет не в прикуску, а в накладку.
Наконец-то отдохнем!
Ну, вот и привела Аленка ладью в город Санкт-Петербург. Поставила на якорь, оплатила все сборы, все сделала честь по чести. Ладья отдыхает, делится новостями с портовыми крысами и кошками. Крысы охают и вздыхают, кошки хранят загадочное молчание- мол, мы и не такое видали. Аленка устроилась в гостинице, потому что приятно вновь почувствовать под ногами твердую землю. Вроде бы можно отдохнуть и Аленке.
Но тревожит ее мысль - в чем ее призвание, за что ей не жалко и жизнь отдать? Колдовать она любит, зелья всякие составлять - но чувствует, что не в этом ее судьба. Может быть, ее призвание - полет, как у орлана и ладьи? Нет. По правде сказать, она любит полет только за возможность увидеть новые земли. Тогда, наверное, ее доля - пудрить мозги глупым боярским женкам и не менее глупым женкам купеческим, продавая им чудесную водицу для приворота мужчин, а также хлеб, от которого талия тоньше становится? Это, конечно, забавно. Но посвятить всю жизнь обману... Этого Аленке вовсе не хочется.
Что же это такое, так много она всего знает, столькому выучилась, а самого главного в жизни не понимает! И так горько стало Аленке, что она заплакала. Плачет и думает: вот была бы у меня девочка-подружка с ясными глазами да умелыми руками, я бы ее всему выучила, она бы точно до правды добралась, для чего мы, ведуньи, существуем! Да хоть бы и мальчишка, шустрый и смышленый.
И тут Аленку осенило: знания бесполезны, если их не применять, но так же бесполезны знания, если их никому не передать. Что толку, если она может вылечить корову от парши, вырастить денежное дерево, управлять летучей ладьей! Не станет Аленки, и все эти знания растают, как дым, и не будет от них никому пользы. И памяти об Аленке не будет.
Вот оно призвание - не просто копить знания, а делиться ими! И кто знает, может, повезет Аленке. Может найдет она свою ясноглазую девочку или шустрого мальчика, и появятся у нее ученики, и смысл в жизни появится!