ГЛАВА 20.
ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО…
Вероника с трудом раскрыла глаза, силой разрывая связь со сном, но так и не смогла изгнать из головы и памяти: тот голос всё звучал и звучал тихим мягким эхом, тревожил сердце до испуганных «мурашек» на коже, просто гипнотизировал тональностью, завораживал, как арфа Эола, заставлял воспарять трепещущую душу над тощим тельцем, словно облачко. Просыпалась, когда невидимая рука хватала серебряную струну, идущую от него, и крепко держала до тех пор, пока девушка не справлялась со слабостью и не заставляла душу вернуться в тело. Лишь тогда голос ослабевал, становясь всё тише и хрустальнее, будто растворялся в утреннем свете, становясь его частью.
Вот и сейчас, то раскрывая глаза, то вновь смежая веки, не могла решить: проснуться и разорвать мистические путы со сном или заснуть, продолжая слушать бархатный незнакомый голос? Ей хотелось и того, и другого одновременно, и этот конфликт становился всё более острым. Понимала, что сон навязчив, не предсказывает что-то, а лишь морочит голову, но где-то там, на задворках сознания и памяти, что-то возмущалось и кричало едва слышимое «нет» и снова погружало в наваждение.
«Где я слышала этот голос? Почему боюсь и радуюсь ему? Почему твёрдо знаю, что он безопасен? Откуда столько теплоты в душе целый день, когда снится это?»
Терзалась, измученная полунамёками разума, откидывая с осунувшегося и похудевшего личика копну отросших за год вьющихся волос, которые приходилось упрямо выравнивать и окрашивать в чёрный цвет.
Тот совет, что дала Женевьева прошлой зимой, Ника выслушала внимательно и следовала ему до сего дня. Новый имидж кардинально изменил и внешность девушки, и характер, и саму жизнь.
Сейчас, приглаживая смоляную гриву, пропускала локоны сквозь тонкие длинные пальчики и мучилась от зудящих в голове мыслей.
«Чей голос звучит и зовёт меня? Куда? Кто? Откуда? Зачем?»
Прислушавшись, потрясла головой и… поплелась в душевую, вдруг вспомнив старинную ванну Рисов. Зарычав, заставила себя встряхнуться от тяжёлых и совсем невесёлых воспоминаний, стать самой собой: суперзанятой молодой успешной художницей и фотомоделью, у которой работы и обязанностей выше крыши.
– Доброе утро, миссис Вероника! Машина у подъезда. Какие распоряжения будут? – голос Иннара был бодр, спокоен, прохладен.
Слушая его в трубке телефона, невольно подошла к окну кухни, подняла штору, открыла тихо створку и выглянула: стоял возле джипа и терпеливо ожидал ответа, держа связь через гарнитуру на ухе.
– Мастерская или выставочный зал?
– Поднимись на десять минут, пожалуйста, – смилостивилась, лукаво улыбнувшись. – Ручаюсь: натурального кофе из джезвы сегодня ещё не пил! Сделаю, обещаю.
Бесстыдно наблюдала сверху, понимая, что поступает неправильно. Прикрыла окно, встала сбоку, но наблюдение не оставила: вот мужчина слегка приподнял голову, мельком посмотрел на её окно, словно догадавшись, опустил красивое зрелое лицо, покраснел, покачал темноволосой головой с седеющими висками, смущённо коснулся чисто выбритой щеки тыльной стороной пальцев, тихо выдавил: «Угадали, миссис».
– Заходи, поделюсь. Скучно завтракать в одиночку.
…Через час, внезапно поменяв планы, решила съездить в Торонто в маленькую квартирку, поискать кое-что из зарисовок последнего отпуска. Того самого, рокового.
Сидя позади бодигарда, старалась не поднимать лица от планшета, чувствуя на себе частые взгляды в зеркале заднего обзора. Понимала, что встревожила столь спонтанной поездкой за полтысячи километров, но и объяснить толком свой порыв не могла, отмахнувшись привычным: «Срочное дело».
Пока ехали из Монреаля, просмотрела фото на компьютере, и сама не понимая, что ищет в знакомых до крика снимках. Вот за этим «что» и ехала, надеясь среди бедлама, завалов бумаги и холстов найти искомое, то, что подскажет мысль, подтолкнёт, подкинет свежую идею. Не хватало чего-то связующего для нового цикла картин.
Выполняя данную себе клятву, начала работу по рассказам Николаса о его жизни, но, едва приступив, вдруг столкнулась с непонятной пустотой в замысле, настоящим «провисом», словно отсутствовал важный элемент звена цепи. Вот его и надеялась найти в рисунках тех дней, что писала незадолго до гибели возлюбленного.
– Проводить до квартиры, госпожа?
– Не стоит: дом в тихом районе, я здесь появляюсь крайне редко и непредсказуемо – опасность исключена практически. Ты свободен. Вон кафе – там отлично кормят. Хозяин, грек Патакис, таакие мясные блюда делает!.. Попробуй, не разочаруешься, – мягко улыбнувшись в сине-зелёные глаза, вышла из машины, держа в руках телефон и ключи. – Буду на связи, отдыхай.
Квартирка встретила спёртым воздухом и въевшимся запахом пыли.
Тут же открыла окна и на кухне, и в комнате, мельком заметив, что Иннар сел за столик уличного кафе и ждёт официантку, наслаждаясь тишиной, покоем и теплом поздней осени.
Она этот год была на редкость мягкая, по-настоящему бархатная, хоть сентябрь и отсчитывал последние дни. Октябрь синоптики обещали тоже тёплый, что радовало и огорчало одновременно, напоминая даже погодой прошлогодние события.
Очнувшись, принялась за планомерную систематизацию набросков, эскизов, готовых рисунков, записей в блокнотах…
Опомнилась не скоро.
Подумав, пошла на кухню, включила чайник, приготовила чашку растворимого кофе, автоматически достала с полки над плитой пачку овсяного печенья с изюмом, села за стол, примостившись на краешке углового диванчика. Поглядывая в окно со второго этажа старого кирпичного дома, задумчиво наблюдала за неспешным движением редкого транспорта, никуда не смешащих стариков и старух, о чём-то неслышно разговаривающих с соседями и знакомыми. Присмотревшись, заметила, что Петерс уже пообедал и теперь с наслаждением пьёт кофе из турки, стоящей справа в ящике с горячим песком на дополнительном столике. Улыбнувшись, не глядя, протянула руку в сторону коробки печенья, но попала не в неё, а на что-то мягкое. Удивившись, перевела глаза, увидела, что пальцы касаются кожаной куртки, висящей на спинке стула, вплотную придвинутого к столу. Долго смотрела на свою вещь, удивляясь, почему забыла её здесь тогда, год назад, когда приехала с Банни прямо из аэропорта, вернувшись из Чикаго.
Вспомнив, вздохнула: «Ах, да… тогда резко похолодало, и я оставила, надев короткую дублёнку с меховой шапкой-ушанкой, рассмешив парня этим русским словом: “малахай”. А курточку, похоже, забыла убрать в шкаф и чехол. Вот неряха! Так и провисела год, бедняга. В прошлый приезд тоже не заметила, не зашла на кухню, помнится. Схватила пару папок и коробку с альбомами и выскочила прочь».
Задумчиво продолжала гладить добротную дорогую кожу, радуясь приятным тактильным ощущениям. Отодвинула стул, сняла курточку, встряхнула от пыли, прижала подкладкой к лицу, вдыхая аромат, сильно втянула носом воздух и… замерла, резко побледнев. Посидев с распахнутыми ошалевшими глазами пару минут, вновь принюхалась, закрыв веки. Сомнения исчезли: «Это аромат лосьона! Алекс!» Вдыхая, заволновалась, сердце затрепетало, «мурашки» окатили волной тело с головы до пальчиков на ногах. Не понимая странного волнения и нервного возбуждения, вертела куртку в руках, ощупывала, вновь припадала лицом…
Вдруг под руками что-то зашуршало: твёрдое и явно не тканевое, не кожаное. Вздрогнула, нащупала внутренний карман, замерев, опустила в него пальцы, медленно извлекла маленькую лощёную картонку. Положив курточку на сиденье диванчика, подняла бумажку выше и прочла номер телефона, вспомнив, когда увидела первый раз: в трубе перехода на посадку в аэропорту «О’Хара» города Чикаго. Когда последний раз виделась с Алексом Сноу.
Резкий в полной тишине квартирки звук сотового заставил нервно дёрнуться, машинально поднести к уху, ответить привычным: «Ника».
– У Вас всё в порядке, миссис Вероника? Приготовили коробку? Подняться?
Бездумно выдавив «да», сомнамбулой прошла к входной двери, открыла замок, вернулась на кухню, сев на прежнее место.
Действуя, как робот, продолжала видеть притемнённый терминал, ряд колонн, их сень и Алекса, бледного и потерянного. Мысленно оказавшись там, чётко увидела мелко дрожащие руки, когда протянул, «принимая» потерянную душу и сердце. Вспомнив в мельчайших подробностях, замедлила миг, когда поднял глаза: в них была такая мука, столько нечеловеческой боли, такой дикий вскрик, которым прощался с поздней и нежданной любовью! К ней, Веронике. Острая память почему-то лишь сейчас высветила кадры, которые тогда пропустила от волнения и нездоровья: как резко похудел и помолодел; как невольно крутил обручальное кольцо, словно порывался снять; как, несмотря на очевидность и безответность сердечного чувства, продолжал на что-то надеяться, тщательно следить за внешностью, одеваясь у самых лучших мастеров; как придирчиво выбирал цветы, блюда и парфюм, памятуя о её токсикозе…
Неслышно войдя в квартиру, Иннар удивился тишине, осторожно прошёл в комнату, увидел объёмную коробку на столе, подошёл, убедился, что готова к выносу, даже заклеена скотчем. Подхватил на руки и пошёл вниз к машине. Убрал ношу в багажник, постоял, покачал головой и вновь вернулся наверх. Тихо прошёл на кухню, осторожно выглянул из-за угла, не желая резким появлением испугать нервную девушку.
Давно заметил, что последнее время грустна, задумчива, часто с самого утра нездорова, то ли не высыпаясь, то ли мучаясь кошмарами. Чтобы бы это ни было, оно не шло и без того слабой девушке на пользу. Спрашивать не имел права, но волновался всё больше.
То, что увидел сейчас, не обрадовало, а по-настоящему насторожило, до тревожного холодка под сердцем и неприятного озноба на спине: сидела с абсолютно белым лицом, таким напряженным, что проступили на лбу и висках синие сосуды; руки, лежащие на столешнице небольшого столика, дрожали и стискивали побелевшими пальчиками визитку, от которой мало что осталось – растерзала!
Подошёл беззвучно, мягко разжал её сведённые судорогой пальцы, вынул остатки записки, цепко всмотрелся в надпись, зафиксировал профессиональной памятью номер телефона, убрал остатки бумажки во внутренний карман своей куртки. Постояв, решил действовать: неслышно сел рядом на стул, положил тёплые мягкие руки поверх женских ледяных кистей, ласково сжал, согревая. Всмотревшись в мертвенно-голубое лицо, передёрнулся от неприятного вида крепким телом, тяжело вздохнул, едва покачав головой.
– Призраки прошлого?
Как под гипнозом, медленно кивнула, смотря куда-то внутрь себя неживым помертвевшим взглядом.
– Догнали?
Кивок.
– Отсиделись в засаде?
Не среагировала на шутку, лишь кивнула.
– Стыд?
Отрицательно покачала головой.
– Вина?
Помедлив, кивнула.
– Не нарочно?
Кивок.
– Можно исправить?
Долго думала, колебалась с ответом, потом грустно покачала головой и пожала плечиками.
– Может, стоит попробовать? Позвонить?
Этот вопрос привёл в чувство, заставив поднять осмысленный несчастный взгляд.
– Опасно?
Кивнула, не сводя взора.
– Физическая угроза?
Отрицательное покачивание.
– Душа под угрозой?
Глаза наполнились крупными слезами, которые тут же скатились по худым щекам.
– Ваша? – спросив, не сумел сдержать вздоха.
Подумав, покачала головой и опустила низко.
– Незаконченные отношения?
Отрицание.
Задумался крепко, анализируя сведения, помрачнел, вспомнив о записке.
– Поэтому телефон оставил? Дал время? Чувства с его стороны?
– Да.
– Если дать развиться?..
– Быть беде. Они способны лишь убивать, как и я. Проклята… во веки веков…
Сказала так, что перевернула душу взрослого мужчины.
Не задумываясь, сел рядом на диван и притянул её на грудь, ласково обняв, прижавшись щекой к волосам, сжимая ладонями острые плечики, шепча что-то успокаивающее.
Долго не могла опомниться от накатившего отчаяния, не сразу сообразила, что произошло. Через несколько минут слёзы перестали заливать худое личико, намочив на груди рубашку Иннара; ручки судорожно стискивать лацканы пиджака, терзая дорогую ткань; тело успокоилось, не вздрагивая, сотрясая и его торс; сердечко не выскакивало из груди, словно старалось пробить тоненькие рёбра и улететь высоко в синеву небес.
Достав из бокового кармана носовой платок, деликатно подал, не заглядывая в заплаканное лицо девочки.
Едва взяла слабыми пальцами.
Мягко разжал объятия, тактично отодвинул Нику, посадил ровно, встал и пошёл в ванную за влажными салфетками. Вернувшись, подал упаковку и отвернулся к плите, включив чайник и загремев приборами.
Через пять минут поставил перед измученной нервной истерикой девушкой чашку крепкого чёрного чая, положив две с горкой ложки сахара.
– Выпейте, госпожа. Лучшее средство от нервов, поверьте. Когда подействует, придёт и решение проблемы. Мне уйти?
Покачала головой, не в состоянии говорить.
– В комнате побуду…
– Сиди. Здесь. Прошу, – сипло выдавила, судорожно вздохнув всей грудью. – Спасибо…
Замер возле стола, почему-то не находя силы сидеть рядом, в одной комнате, даже находиться в одном доме! Удивившись до оторопи, сжал кулаки, впился жёсткими дугами ногтей в мякоть ладони, очнулся от ощутимой боли. Решился, приготовил крепкий чай, сел рядом, стал беззвучно пить, не заметив, что он невыносимо терпкий и горький – забыл положить сахар.
Долго молчали, думая о своём, но Иннар подозревал, что мысли всё-таки схожи – чувства. Разные лишь объекты раздумий.
Вероника не могла отряхнуться от картин прошлого, а вот мужчина впервые за многие годы радовался настоящему. Поражался, всё спрашивал себя, что случилось, а то тёплое и светлое, что поселилось под сердцем, никуда не уходило. Виновато вздохнув, рыкнул, выругался безмолвно, подумал о семье и дочерях, потянулся за бумажником, раскрыл, посмотрел на фотографию: «Святая Троица» злобно корчила рожицы, растопыривала пальчики, строила рожки друг другу, отчаянно хохоча.
Вздохнул: «День рождения младшей, Ингрид. Три года было тогда. Теперь младшей семь, в школу пошла. Время не стоит на месте. Лишь для меня и Илмы оно остановилось будто. Почему так вышло? Смерть сына должна была сплотить нас, укрепить брак и чувства, а это получилось лишь с её стороны. С моей жизнь остановилась и стала течь по двойному руслу: на показ и личное. На показ – семья, рождение дочерей через год, счастье и семейное благополучие. А в личном русле – тьма и боль: сын не шёл из головы, перед глазами стояла сцена в соборе – маленький гроб с куклой вместо ребёнка. Почему так показалось? Едва задавил тогда дикий вопрос: “Где настоящее тело сына?” Обезумел на время. Сам же целовал его холодный лоб, понимал, что это всё-таки ребёнок, а не игрушка. Это не спасло от ощущения жуткого розыгрыша. Не смирился, видимо, вот и поселилась в голове навязчивая мыслишка: “Там была кукла!” Теперь понимаю – уход от действительности, защитная реакция на горе, химера, порождённая смертью близкого. Сколько в таком состоянии прожил? Спасибо друзьям и коллегам – не “списали”. А могли, имели полное право. Деликатно отвели к психологу, нашли толкового психоаналитика. Года три ходил к нему еженедельно, сколько средств было потрачено!»
Нервно дёрнув рукой, звякнул чашкой о блюдце, пришёл в себя, поднял глаза на хозяйку, продолжающую усиленно думать.
«Хорошо, не услышала. Не плачет, лишь стиснула губы до синевы. Тоже терзают призраки из прошлой жизни. Когда успела? Ей двадцать два! Почему складывается стойкое впечатление, что проживает одновременно несколько жизней, и эта множественность порождает сонм разлук, потерь, смертей, связей, любовников, потрясений, слёз? Понимаю, что так не может быть, но куда деть убеждённость в правоте? Как она прошептала? Проклята? Сознаёт это. Умница. Тогда, ей ещё труднее. Была б глупа – всё казалось бы пустяком. Не удивительно, что так часты срывы и истерики – груз не для крошки. Он неподъёмен и атлету! Не потому ли выбрала Эстебана?»
Скрыв смешок, встал, убрал обе чашки со стола, ополоснул и убрал в шкаф. Оглянулся, заметил растерзанную коробку из-под печенья, вытряхнул несколько штук в пластиковый контейнер, упаковку выбросил в мусорное ведро. Увидев немного отходов, собрал в мусорный пакет и вынес во внутренний двор, закинув в мусоросборник.
Постоял возле двери, подышал воздухом, заметил, что день клонится к вечеру, поторопился в квартиру.
– Время, госпожа…
– Не «выкай»! Хотя бы тогда, когда мы наедине и нет посторонних ушей и глаз, прошу.
– Вечереет. Куда отвезти? В особняк к родителям или в отель? – не мог почему-то зайти на кухню, продолжая стоять полускрытый углом коридора.
– Ты не слишком устал?
Встала из-за стола, подошла к окну, двумя руками распахнула створки, впуская прохладный и ароматный воздух осени.
– Видишь? Чувствуешь это, Инари?
Задохнувшись воздухом, вцепился пальцами в обои стены, всеми силами держа лицо спокойным. То, что Ника назвала его шутливо именем озера в Финляндии, удивило до дрожи. Жена так забавлялась в первые дни знакомства, потом как-то перестала. Сейчас так же назвала девочка, чужая по крови и национальности, но не по душе, как оказалось.
Будто заворожённый, шагнул, встал рядом, смотря ослепшими глазами в окно.
– Осенью пахнет.
– Сегодня будет чудесный закат. Давай встретим его вместе. Никого не хочу видеть.
– Ника… ты голодна. Спустимся вниз, ты поешь. Прошу, – головы не поворачивал, упорно смотря на жёлто-красные кроны деревьев.
…Район покинули лишь тогда, когда солнце повисло в метре над горизонтом.
Приехали в небольшой парк, взобрались на холм и молча наблюдали за величественной картиной окончания дня: персиковое облако, вобрав в себя красное золото угасающего светила, взорвалось и окутало красно-рыжим туманом город, заставляя сиять золотом воду в каналах и прудах, в озерцах и речках. Всё вокруг горело-рдело-сияло несколько минут, порождая в чувствительных душах благоговейный трепет и дрожь.
Иннар стоял рядом, кутаясь в кожаную куртку – стало сыро.
Ника надела предусмотрительно осеннее пальто с большим капюшоном и теперь не боялась ни лёгкого ветерка с реки Святого Лаврентия, ни медленно наползающего тумана, ни сырости – предвестников прохладной ночи. Смотрела неотрывно на догорающий краешек солнца, пытаясь что-то важное увидеть в минуту последнего вскрика светила. Что бы ни увидела, это весомо взволновало: вскрикнула глухо, зажав рукой рот, долго не могла прийти в себя, стискивала тонкие пальчики на воротнике пальто возле горла, то ли от холода, то ли не давая голосу воли.
– КАк ты? – медленно повернул голову, внимательно всмотревшись в рыжее от угасающих лучей личико. – Нехорошо?
– Порядок, – сипло выдавила, ощутимо дрожа голосом. – Дежавю.
Понял без объяснений. Искоса посматривая, заметил, как сильно сжала кольцо на правом безымянном пальчике. Она часто касалась его, когда волновалась и нехорошо себя чувствовала. Вот и сейчас сжимала колечко с рубинами и явно с кем-то безмолвно разговаривала, смотря на умирающее солнце, которое скрывалось за горизонтом, забирая свет и цвет. Лишь в эту минуту Иннар догадался, что за кольцо у девушки.
– С ним?.. – указав глазами на её руку, терпеливо ожидал ответа.
– Да. Он не ушёл… туда…
Едва услышав, чуть не отшатнулся от странно замершей Ники, сообразив, о чём она.
«Говорит с покойником? С ним постоянно держит связь? Кольцо – мостик? А если была настоящая любовь… Бедная девочка! Как смогла решиться на столь скорый брак? Ширма? Неужели сын?.. – силой закрыл мысли, не позволил даже им вмешиваться в личную жизнь клиентки. – Стоп! Не моё дело. Остановиться. Не думать. Мысли мешают работе. Работа – главное».
Через минуту стал собой.
– Не передумали, госпожа? Может, Вы поедете к родителям?
Услышав от него вновь «Вы» и «госпожа», психанула, шагнула вплотную и положила руки на крепкие плечи, вцепилась в куртку, притянула к себе, прижавшись лбом к седеющей голове.
– Ещё раз «выкнешь» наедине – поцелую и… сломаю тебе жизнь. Веришь?
То, исходящее от неё, что почувствовал в этот момент, убило: это была вязкая, сжигающая, животная страсть, запахом-отравой затягивающая в омут, в темноту, в грех и сам ад… Не нашёл силы ответить, оторвать погибу с такими синими глазами, как и укротить отозвавшееся мгновенно тело! Сжался в единый ком, состоящий из мышц, сдавил усилием воли чувства и… не позволил показаться желанию на поверхность. Даже не дрогнуло лицо – держался прохладно и учтиво, спокойно смотря в горящие адским светом глаза юной чаровницы-искусительницы.
– Значит, в отель. По дороге в кафе заедем. Кофе и салат нам не помешают.
Раскусив уловку, трепетно рассмеялась, запрокинув голову, отчего капюшон сполз, обнажив тоненькую, трогательную, детскую шейку.
Поспешно отведя глаза, понял, что если сейчас не оторвётся от яда с сапфировыми глазками, то поцелует в шею и… пропадёт.
«Ведьма! Ведьма! Фрейя! Хельд!*» – безмолвно застонал, остро желая сбежать.
Опомнился, вздохнул, выпрямился, поднял капюшон с тонких плеч, надел глубоко на голову и лоб девушки, погасив сияние глаз и волос.
«Потому и вижу её лицо во снах – душа давно пропала…»
Передёрнулся телом, отступил.
– В кафе?
– Согласна. Кофе, салат и блины – именно то, что нужно. И кленовый сироп.
Облизнувшись по-детски, оторвалась окончательно от оцепеневшего мужчины и, взяв его под руку, увела прочь с холма, больше не оглядываясь и не смотря на тёмное небо, где в вышине догорало одинокое рыжее облачко, посылая земле последнее «прощай» от светила.
В отеле появились ближе к полуночи.
Плюнув на условности, взяли двухместный номер и ввалились с такой искренней радостью! Почему-то так устали за долгий и нервный день, что сразу отправились в постель, едва дождавшись друг друга из душа. Даже не рассмеялись, увидевшись в пижамах, лишь скривили губы в усмешке и рухнули спать. Плотная и обильная еда подействовала правильно: усыпила без сновидений.
Утром, раскрыв глаза, с удивлением вспоминала ночное кафе, куда зашли.
Оно оказалось приличным и пустым. Лишь одна женщина во всём чёрном одиноко ужинала в углу за стойкой и витриной.
Заметив хорошо одетых посетителей, парень-продавец поспешил навстречу, проводил к столику возле кухни, тихо шепнув:
– Здесь Вас никто не увидит с улицы.
Видимо, узнал ночную гостью.
Она попросила покормить на его усмотрение.
Усмотрел много: полноценный ужин с десертом – настоящим вишнёвым пирогом со взбитыми и запечёнными до кремовой корочки сливками! Успокоил просто:
– С собой вам упакую остатки. Утром с удовольствием поедите.
Сейчас, лежа в тишине спящего отеля в слабом свете начинающегося дня, решила последовать совету: тихо встала с кровати, надела мохнатые тапочки, на цыпочках двинулась к холодильнику…
– Там и моя порция имеется.
Хриплый со сна голос Иннара насмешил: рухнула со смехом на кровать и стала кататься, дрыгая ногами, как маленькая. Побледнел и быстро ушёл в ванную, а озорница ещё долго хихикала, не в состоянии остановиться.
Успокоилась, когда вышел одетым, побрившись и освежившись, собранный и спокойный. Подошёл к холодильнику, вынул контейнеры с остатками и… вышел куда-то!
Вернулся через минут пять-семь, накрыл стол, выложил подогретые блюда на тарелки.
– Так будет вкуснее. Прошу к столу.
Говорил спокойно, не смотря на замершую и чего-то ожидающую девушку. Помогая опомниться, предложил:
– Можно и на кровать: в пижаме, по-домашнему, – подняв взгляд, тепло и светло улыбнулся, окунувшись в удивлённую нежную синеву глаз девочки-оленёнка. – На постели есть будешь?
Не найдя силы ответить, покачала головой, не сводя взгляда и не двигаясь с места.
Подошёл, поднял её на руки, понёс к столу, осторожно усадив, задвинул стул.
Что-то почувствовав, подняла личико, оказавшись в сантиметре от мужских губ.
Замер, перестал дышать, кровь отхлынула от щёк, губы сжались в полоску. Мгновение постояв, медленно выпрямился, упорно не смотря в лицо, отступил и, наконец, выдохнул, словно даже дышать её воздухом-опиумом не решался.
– Кофе, – тихо прошептала.
Мучилась такими противоречивыми чувствами: держать дальше дистанцию или ответить на безмолвную мольбу мужской сути: «Люби меня!»!
Через час выехали в утренний туман и сырость, замкнувшись и не разговаривая.
Поняли: что-то изменилось в отношениях, и это «что-то» будет сложно игнорировать. Знали наверняка одно: сердца стали стучать в унисон, начав лишь им ведомый отсчёт.
* Фрейя! Хельд! – богини скандинавской мифологии.
Июль 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/07/23/1062