Забыла

Виолетта Кореневкина
          Она совсем его забыла. Его так давно не было, что казалось, не было никогда.

          И вдруг этот запах. Случайно. Неожиданно. Удивительно и необъяснимо для нее самой. Как вспышка молнии, как укус пчелы, как внезапное трансцендентное озарение.

          Запах свежескошенной травы. Застывшие высоко в небе в изумленном восторге облака, яркие и причудливые, как ее мечты. Маленький спящий ребенок в коляске, которого ей доверили на часок.

          Пахнет начинающимся летом, ранней зеленью, стыдливо ласкающим ветром. А еще так пахнет в храме на Троицу, когда полы устланы травой и цветами, в притворе и перед амвоном расставлены березки, и    вместе с ароматом свежести вбираешь в себя неуловимое, таинственное ощущение праздника,  благостности и предвосхищения чуда.

          Да, конечно, она узнала его. Поняла сразу. Почувствовала всем встрепенувшимся в надежде сердцем, всей уставшей в разлуке душой.

          Она не могла поверить. Старалась не думать, боясь спугнуть его внезапное, ясно осязаемое присутствие.

          Почему-то раньше казалось,- интуитивно, неясно, непроговоренно – что его запах – это запах дорогого мужского парфюма, тонкого сигаретного дыма, запах шумного вечернего города…

          Вовсе нет! Теперь она знала это точно. Крепче сжимала в охватившем ее волнении ручку детской коляски, осторожно заглядывая в полиэтиленовое оконце – спит еще? И, как сон младенца, берегла, лелеяла, стараясь продлить, это невесть откуда пришедшее воспоминание о нем. Знание его. Как  и прежде, давно забытое ожидание его. Вдруг еще придет?

          Не мимолетно, необъяснимым предчувствием, а надолго, навсегда. Возможно ли? И сама улыбалась своему сомнению: «Ты просто забыла. Его так долго не было, что ты забыла».

          Кружилась голова. Лихорадочно всплывали в памяти обрывки фраз, сказанных в разное время разными людьми –« Ты достойна моей любви», «…дышу тобой…», «…когда ты говоришь со мной по телефону, у меня из трубки сыплются серебряные монеты. - Жаль, не золотые – на шубу не хватит, - отвечала она». Не то, не то.

          Забыла. Совсем забыла. Мысли путались, необъяснимое смятение охватило ее.
Наперебой чирикали воробьи. Распустившийся, благоухающий шиповник кокетливо кивал белыми розетками: «Ты помнишь… ты знаешь…» Темно-фиолетовый ирис, по ошибке забежавший в высокую траву, бесстыдно подзадоривал, уверенный в своей божественной красоте: «Помнишь…помнишь…». Фантасмагорические облака контрапунктом  выводили:  "Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!»

          «Забыла, забыла», - удивленно и счастливо повторяла она, вдруг вспомнив, узнав этот запах, почувствовав его – давно забытый, не знакомый вовсе, придуманный и не ставший реальностью.

          И этот крохотный сопящий носик, и маленькие ручки, все еще не выпускающие игрушку, и непрекращающийся рокот газонокосилки с соседнего участка, широко улыбающееся солнце, редкие приветливые дачники, крик петуха и ответный лай собаки – все, все вдруг необычайной волной накрыло ее. Заполонило, закружило, понесло высоко над землей. Дыхание перехватило,  остановилось время. И она узнала, вспомнила его. Вспомнила и вобрала в себя всем сердцем – свое давно заблудившееся где-то СЧАСТЬЕ.