Они кружатся в вихре танца: неописуемо красивых движений, то сливаясь воедино, то отдаляясь, держась за руки. Его руки – крепкие и властные. Она льнёт к ним. И одно желание: только бы не прекращался этот танец. Она пытается увидеть его лицо, а оно ускользает всё дальше и дальше, увлекая за собой. Сердце, в страхе, замирает и…
Лана просыпается. Наощупь, включает ночник, свет которого мягко освещает спальню. Немного успокаивается. И уже, лёжа с открытыми глазами, пытается сообразить, а к чему снится один и тот же сон.
–Наверное, одиночество даёт о себе знать. Не зря соседка говорила, - мол, гордость – гордостью, а для здоровья надобно мужчинку. Но мужчинку не хочется. А настоящего – где взять? – И тут же припомнила.
–Был один такой из прошлых клиентов. Сразу, по взгляду, определила: вот он, желанный мужчина. Сердце – встрепенулось. Да и приутихло стыдливо: за спиной стояла жена, без умолку тараторившая на предмет порчи у благоверного. Так и хотелось ей сказать:
-Окстись, ты же сама его к земле прибила укорами – да промолчала.
–Всё и так ясно: растерялся её муженёк, оставшись не у дел – хоть и крепок был, да взор потухший. Ему-то надо было уверенность в себя вернуть, только и всего. Тогда, в перестройку, мно-о-огие испытывали страх за будущее. В особенности военные, как этот, служившие за границей. Союз распался и отпала в них надобность. Вернулись на Родину, а тут неразбериха: ни государства нет, ни жилья, ни работы. Выживай, как знаешь.
Да, и сама тогда долго мыкалась в поисках работы, попав под сокращение. Мыкалась, пока не увидела объявление о наборе на курсы экстрасенсов. Слово – неизвестное. Зашла, а когда узнала что к чему, то и осталась. Поняла, что это и есть подсказка, чем заняться: маги и колдуны завсегда в чести, в смутные времена. Тогда, кто посмелее – устояли, а кто растерялся – прямёхонько к магам; авось силы помогут. И неважно какие – чёрные ли, белые… Где и порчи-то столько набралось? И гадание на бобах пошло в ход. Бабушка научила. Родителей не вспомнить – рано осиротела. Умирая, бабушка узелок с бобами завещала: “Возьми. Пригодится. Да, слово держи крепко. Не бойся, за всё берись. А “отворожу – приворожу”- пустое это. Сильнее Любви ничего нет.”
Лана невольно перевела взгляд на бабушкину фотографию, стоящую на ночном столике. Ей, показалось, бабушка подмигнула.
–Ах, бабушка, - вздохнула Лана, - я и сама знаю, что ничего нет сильнее Любви. Вон их сколько, дурёх, поверивших в привороты. А, ведь, ослеплённые желанием связать чью-то волю – сами в неволю и попадают.
Лана оглядела комнату: красивая обстановка, да и квартира хорошая и машина; и дочка в престижном ВУЗе учится. И всё это стало возможным, когда имя обросло легендами, а кошелёк – деньгами. А ведь уходила с дочкой от мужа в чём стояли. И прожили с ней в общежитии в надежде, что подойдёт и их очередь на получение жилья. Помешала перестройка в стране. Оказалось - к лучшему: теперь комнатка в общежитии превратилась в офис. – Пригодился твой, бабушка, узелок с бобами. Хлеб этот нелёгкий, коль по правде, без халтуры. Но слово – держу крепко. Потому и тянутся люди ко мне. Дочка – умница. Куда ж тут без денег? День-деньской в работе. О себе подумать – ни сил, да и желания нет. – И как бы, оправдываясь перед бабушкой, робко усмехнулась: - Я, ведь, того, запавшего в сердце, как ни стараюсь забыть – не получается. Имя забыла, а взгляд – из тысячи узнаю. Надо вставать! Иначе не избавиться от воспоминаний.
Накинув халатик на изящную фигурку, быстро прошла в ванную комнату и встала под холодный душ. От удовольствия прикрыла глаза: тело с радостью просыпалось, жадно впитывая живительную влагу. Растираясь полотенцем, оглядела себя в зеркале и осталась довольна собой - под пятьдесят, а тело – стройное и волосы длинные, красивые – мечта многих. Только тем, многим, потеть приходится в тренажёрном зале, а ей даром, по наследству досталось.- Да только счастье заблудилось, - невесело вздохнула и прошла на кухню.
Кофе и вовсе взбодрил:
-А не пора ли отдохнуть? Целый год, а нет, даже два года без отдыха. И всё потому, что отказывать не научилась. А как иначе? Имя-то легче заработать, чем удержать. Ну ведь, не двужильная же. Поеду в Москву, развеюсь, заодно с подругой повидаюсь, да и гардероб обновлю, и дочурке шубку куплю новую.
Неделя быстро побежала: то к парикмахеру, то к массажисту, то к косметологу. Уж кто-кто, а она знала: чтобы Москва приняла - надо ей соответствовать. Вот только подруге не стала звонить. Лучше снимет там квартиру.
В день отъезда, в самый последний момент, зазвонил телефон. И она вспомнила его имя по манере говорить: чётко и жёстко. Это он – Виктор. Он просил назначить дату приёма для консультации. На её отказ, ввиду отъезда в Москву, тот лишь обрадовался, потому что жил там. Она же, еле справившись с волнением, пообещала ему позвонить, когда приедет в Москву.
Москва встретила: серым небом и ледяным перроном. Лана поглубже вдохнула морозный московский воздух и занялась поиском жилья. Вскоре, уже удобно расположившись в снимаемой квартире, она отдыхала. Вздремнула: сон стал кружить в вихре танца… Её тут же обожгло догадкой: - Так это же он, Виктор. Мысли, и впрямь, материальны. -Дрожа всем телом, обречённо позвонила ему, назвав адрес. Долго делала макияж, и так, и эдак экспериментируя. Одела вишнёвые брючки, так ненавязчиво подчёркивающие стройные ноги. И одела блузочку с глубоким декольте. И, как ни пыталась успокоиться, всё же каждая минута ожидания была мучительна: мысли, одна, обгоняя другую, роились в голове; а сердце, вопреки им, рвалось уже к нему.
И вот – он на пороге. Перед ней стоял мужчина её мечты, не с тем потухшим взглядом, а с властным мужественным лицом и решительным взором иссиня чёрных глаз. Лана, пропуская гостя в комнату, смутившись лишь на мгновение, упустила из-под контроля свой взгляд. Этого было достаточно, чтобы Виктор понял, что перед ним та, самая желанная женщина, приходившая к нему во сне. Ему так захотелось сказать ей тёплые слова, но он только протянул цветы. Потом, сбиваясь, он долго рассказывал: как нашёл работу, но малооплачиваемую, и жена ушла к его другу; как хотел уехать даже в воюющую тогда Югославию; как помнил всегда о ней, но не решался даже позвонить, потому что не мог показаться перед ней жалким. А вот теперь, когда у него всё устроилось – он решился. И ещё много о чём говорил, только о снах умолчал, боясь, что не поверит. Лана и так всё поняла. Она уже не слышала: волна разбушевавшейся крови покинула сердце, устремившись вниз по телу, порождая безумное желание слиться с ним в одном порыве страсти. Лана прильнула губами к его губам. Губы Виктора на мгновение замерли, а затем с нежностью ответили её губам. Его тело еле удерживало то, что представляет мужскую гордость. Склонившись над ней, он с изумлением впивался взглядом в то таинственное, призывно зовущее розовой свежестью женской чувственности. Он нежно раздвинул лепестки бутона и осторожно прильнул губами… Она же вздрогнула, от прикосновения, всем телом; и желание мелким бисером испарины проступило на животе. Страсть охватила обоих. Но он не торопился: хотел и знал, что только тогда, когда доведёт её до исступления, навсегда станет для неё единственным. Их тела напряжённо слились в одном порыве. Чувствуя под собой её, заметавшуюся в страсти, он с силой отдавался охватившему желанию, наполняя собой. Его рык и её стон прорвались одновременно…
Она, раскинувшись, лежала неподвижно. А он, взглядом, полным восхищения и Любви, всматривался в её лицо, ставшее таким родным:
- Вот оно, счастье двоих… Вот она суть вечности человеческой. - Нежно поцеловав ей ладошку, он блаженно откинулся на спину, вслушиваясь в ровное дыхание женщины – его женщины.
Валле Дан