Третьим представителем российской женской прозы, с которым довелось познакомиться, стала Екатерина Вильмонт. Выбрала потому, что её книги занимают в городской библиотеке целую полку. Не поленилась и пересчитала — 38 штук. Взяла самую зачитанную: читают, значит, интересная. Название показалось вымученным: «Два зайца, три сосны». Поставила было назад, но решила посмотреть тираж, оказалось 20 000, и это - дополнительный тираж. Со столь востребованной книгой расстаться не смогла.
- На один вечер, - усмехнулась библиотекарь, кивая на книгу, довольно толстенькую на вид. Немного удивлённая, я начала листать. Точно, на один вечер: бумага на вид газетная, но гораздо плотнее, а самое интересное — текст напечатан через полуторный интервал. Бизнес, это просто бизнес, и ничего кроме.
Итак: Екатерина Вильмонт «Два зайца, три сосны» Москва АСТ Астрель, 2007. Все цитаты привожу по этому изданию.
Едва начав читать, поняла, как мне повезло: главная героиня романа оказалась модной писательницей. «Вот здорово будет хоть одним глазком подглядеть, как рождается современная женская проза!» - радовалась я. После десятка прочитанных страниц радость потускнела: в текст, написанный от первого лица, оказался вставленным кусок, написанный от третьего лица, потом снова от первого лица страниц двадцать, и опять страница от третьего лица - выглядело нелепо.
- Похоже, автор не совсем в ладах с композоцией, - промелькнула крамольная мысль.
И тут я явственно услышала раздражённый голос моего будущего читателя: «Можно не знать всех этих тонкостей и писать талантливо!»
- Можно, - мысленно ответила я моему читателю. - Если писать талантливо.
Не буду касаться языка, стиля, речевых шероховатостей. Позволю себе лишь вот эту цитату: «Она свернула с шоссе на боковую дорогу, узкую, заросшую лесом» (стр.98). Где же тут элементарная логика? Любой здравомыслящий человек понимает: лес растёт десятилетия. И место, где он вырос, можно назвать только одним словом - «лес». Какая уж тут дорога?
Итак, главная героиня повести - москвичка Олеся Миклашевская тридцати девяти лет архитектор по образованию, а ныне успешная писательница. С мужем в разводе, подрастает сын, личной жизни в настоящий момент никакой, но в прошлом — бурный роман с бывшим начальником, архитектором Дмитрием Миклашевичем (созвучие фамилий в повести обсуждается не раз, что в художественном плане ничем не оправдано).
У главной героини есть верная подруга Лера, а у той - муж Гриша. Но если образ Леры хоть как-то очерчен, то муж — просто белый лист размера А-4 с надписью: «Гриша»: ни портрета, ни хотя бы небольшой характеристики — ничего: выпивает, закусывает, изредка говорит что-то банальное, и только к концу книги из реплики его жены мы узнаём, наконец, что он успешный адвокат и помог знакомому решить какую-то проблему.
Гриша не исключение, образы многих героев повести не прописаны, неубедительны, недостоверны. Вот, например, как автор знакомит читателей со свёкором главной героини: «Владимира Александровича я увидела издали. Он стоял, приложив руку козырьком ко лбу, и вглядывался вдаль. Тёмных очков он не признавал. Для своих семидесяти двух выглядел он превосходно» (стр.182). Зачем понадобилось замечание о тёмных очках? Разве оно как-то способствует раскрытию образа героя?
Свёкор Олеси — музыкант, профессор мюнхенской консерватории. Он должен быть творческим, интересным, культурным человеком. Однако автор не удосуживается привести никаких подтверждений этому, мы даже не знаем, что именно преподаёт герой - просто профессор. В повести встретилось только одно предложение на эту тему: «Владимир Александрович так много знал об истории этих в высшей степени музыкальных городов [имеются ввиду Зальцбург и Вена] и умел так интересно рассказывать, что мы с Гошкой слушали его буквально раскрыв рот». (стр.195) Убедительно, не правда ли?
Отвлекусь немного и скажу, что как читатель я абсолютно не сомневаюсь в достоверности мыслящего пса Шарика, верю и в то, что он научился читать по вывескам, верю всему, о чём написал великий Булгаков. А вот профессор мюнхенской консерватории для меня, уж простите великодушно, пустое место, потому что автор не сумел сделать его образ художественно убедительным.
Впрочем, вопрос о художественности, как мне кажется, не следует адресовать вышепоименованному автору. Попробую это доказать.
Главная героиня — архитектор, декоратор — купила и отделала по своему вкусу квартиру. Тут бы госпоже Вильмонт дать описание интерьера, ну хотя бы пару-тройку выразительных штрихов, чтобы читатель поверил: да, квартира отделана очень здорово. Однако вот что мы читаем: «У тебя красиво! - воскликнула она, едва войдя в квартиру.
Мне было приятно. Я горжусь своим жилищем, в которое вбухала немало собственной фантазии и денег, тоже, слава богу, собственных» (стр.73).
Вот как Олеся описывает дом своей сестры: «Дом был чудесный, настоящая вилла с бассейном и роскошным садом» (стр.75). А так она видит дом Миклашевича: «Он был холодным, безжизненным, хотя являл собой образец современной архитектуры и дизайна» (стр.260). Скучно, формально, неубедительно.
А как в повести обстоит дело с пейзажами? Вот бы где автору блеснуть мастерством! Приведу примеры (главная героиня прилетела в Германию): «Погода стояла тёплая, светило солнышко, вокруг было красиво, по-европейски уютно и мило» (стр.182), «Словом, я побрела по любимым мною мюнхенским улицам, никуда не торопясь, ни о чём не думая, просто наслаждаясь жизнью. Через два часа я, накупив всякой нетяжёлой ерунды, решила передохнуть в кондитерской, а потом с новыми силами побрела дальше» (стр.189), «Мы успели съездить в Зальцбург, показавшийся мне поистине сказочным городом, переночевали там и на два дня смотались в Вену» (стр.195).
Вот героиня на Канарах: «Потому что когда я утором вышла на балкон, увидела океан, пальмы внизу, я почувствовала, что жизнь и впрямь только ещё начинается» (стр.297); «Побыв на пляже два часа, пошла в отель, взяла напрокат машину, набрала проспектов и путеводителей и решила для начала поездить по ближайшим окрестностям. Машина оказалась совсем новенькая, с открытым верхом, и я испытывала немыслимое удовольствие от езды. Воздух чистый, морской. Я безумно, до идиотизма нравилась себе — самостоятельная сорокалетняя женщина прилетела отдыхать на Канары... просто прелесть что такое!» (стр.298-299) и ещё: «Набрела вдруг на прелестную площадь, выложенную мрамором, а рядом обнаружилась удивительной красоты улица, один её конец упирался в гору, а другой выходил к океану, тут тоже сплошь были магазины и рестораны, но уже рангом повыше. Мне всё ужасно нравилось» (стр.299).
Вообще-то это дело автора - описать улицу так, чтобы читатель воскликнул: «Удивительной красоты улица!», но наш автор этого, очевидно, просто не умеет, поэтому и рассыпает во множестве такие определения как «немыслимое» (удовольствие), «прелестную», «мило», «красиво», «ужасно» (нравилось). А это просто банальная безвкусица.
Показателем уровня мастерства писателя служат присутствующие в тексте художественные детали. Прошу прощения у тех читателей, которые лучше меня знают, что такое художественная деталь, но всё же приведу определение замечательного филолога А.И. Горшкова*: «Деталь — это художественная подробность, которая призвана представить изображаемый характер, картину, действие, переживание в их своеобразии, неповторимости. Деталь — что очень важно — может заключать в себе большую смысловую и эмоциональную информацию».
Подробностей в повести хоть отбавляй, особенно, когда дело касается еды:
" - О, икра!
- Я помню, ты любишь...
- Обожаю! А это что?
- Фруктовый хлеб, вот с этим сыром очень вкусно. Тебе выжать апельсиновый сок?
- Нет, я пью только морковный...» (стр.74);
«Обед был чудесный — протёртый овощной суп, необыкновенно нежный и вкусный, жареная свежая рыба и какой-то фантастический десерт со взбитыми сливками» (стр.110); «У меня от голода кружилась голова, и я набрала еды — сыр, яйцо, блинчики с вареньем, йогурт, фрукты» (стр.298)... Герои повести — люди обеспеченные, покушать любят, это понятно с первых страниц повести, зачем же постоянно дублировать подобные сцены? Согласитесь, что блюда и продукты, столь часто перечисляемые на страницах повести, вовсе не художественные детали, несущие в себе важную смысловую и эмоциональную информацию, а просто бессодержательный словесный хлам.
Но, может быть, не владея в совершенстве формой, госпожа Вильмонт компенсирует этот недостаток содержанием? Хотя где она, черта, разделяющая форму литературного произведения и его содержание?
Обратимся к содержанию. Вот главная героиня обдумывает свой очередной роман о любовных и творческих исканиях актрисы: «У моей Марины голова шла кругом, ещё бы, два зайца [имеются в виду любовники героини-актрисы], оба достаточно хороши, куда бежать, кому жаловаться? <...> Сейчас срочно надо придумать по серьёзному изъяну для каждого из её зайцев, один, к примеру, окажется... бисексуалом, это сейчас модно... <...> Мы просто застанем этого порочного зайца в койке с мужиком и порядок! Охи, ахи, а потом... всё ясно! Чудный, вполне определённый хэппи-энд! И никаких уже блужданий в трёх соснах... Да, но кто из двоих окажется бисексуалом? Продюсер или бизнесмен?» (стр.248)
Роман Олеси Миклашевской, как вы поняли, тоже называется «Два зайца, три сосны», а творческий процесс заключается в вымучивании и высасывании из пальца (прошу прощения за просторечие) характеров героев и сюжетных ходов.
В повести Вильмонт постоянно ведутся споры на тему: достойно ли внимания то, что пишет главная героиня, или это полная чушь. Главным оппонентом писательницы Олеси выступает её мать. И этот образ стоит проанализировать более подробно.
Итак, Надежда Львовна, мать Олеси, филолог по образованию до пенсии «работала в Институте Мировой Литературы, занималась Горьким и опасалась даже о нём сказать хоть одно живое слово. Запрещённые книги она не то, что не читала, она даже в руки их брать боялась и категорически запрещала нам» (стр.39). Мать сжигает в тазу найденный у старшей дочери Юли перепечатанный на машинке экземпляр запрещённого романа. В повествование, как видите, вплетается тема андеграунда.
Когда Юля знакомится с американцем и собирается выходить за него замуж, мать звонит в соответствующие органы, и американца выдворяют из СССР, а Юля навсегда уходит из дома. Отец Надежды Львовны умирает после этого от инфаркта, но накануне он говорит дочери всё, что о ней думает: «Я всегда знал, что ты дура, но надеялся, что не подлая, а ты донесла на родную дочь, и это не в сталинские годы, то есть твоей собственной жизни ничего не угрожало! <...> Боже, какое говно я вырастил! <...> Впрочем, я тебя не растил, твоя обожаемая советская власть меня посадила, а тебя вырастила законченной сукой!» (стр.40-41). Таким образом, в повествование вплетается ещё одна тема: диссидентство. Кстати, весьма популярная сейчас, в женской прозе в том числе. Только не слишком ли она, так скажем, «тяжеловата» для «современного лёгкого романа»? И не слишком ли «перегружен» отрицательными качествами характер Надежды Львовны, буквально «задалбывающей» дочь мелочными придирками, несправедливыми упрёками? Вот только один из их разговоров:
« - Да, кстати, я тут слышала, что твой последний «шедевр» рекламируют в метро! По-твоему, это прилично?
- А что ж тут неприличного? Реклама есть реклама.
- Меня просто в жар бросило! И почему ты не взяла псевдоним? Позоришь фамилию!
- Мам, тебе не надоело?
- Мне именно надоело! Я просто уже видеть не могу, что фамилия твоего отца красуется на безобразных глянцевых обложках этой дешёвки! Мне стыдно, что моей дочерью торгуют на всех углах.
- Знаешь, нормальная мать, если и не гордилась бы, так по крайней мере радовалась...
- Нормальная мать? Я, значит, ненормальная? Наверное, я всё-таки разбираюсь в литературе, я литературовед...
- Мама, а ты прочла хоть одну мою книгу?
- Я не могу это читать! Безыдейное, бессмысленно переливание из пустого в порожнее. Ах, он на неё посмотрел, ах, у неё потемнело в глазах, я воспитана на другой литературе». (стр.218)
Трудно отказать в разуме и логике матери героини. Но автор целиком и полностью на стороне дочери, поэтому сцена заканчивается тем, что обиженная дочь уходит, не забыв дать матери денег (из тех самых, конечно, что получены за очередной литературный «шедевр»), а мать, не поблагодарив, продолжает её ругать.
Уже первая сцена с участием Надежды Львовны убедила нас, что она человек с тяжёлым, авторитарным характером, что дочери нелегко с ней. Однако автор, не жалея чёрной краски, продолжает накладывать мазок за мазком, изображая героиню.
Сын Олеси решил жить в Германии со своим дедом по отцу. Вот как реагирует на это Надежда Львовна:
«- Эмиграция очень дурная среда!
- Владимир Александрович не эмигрант, это раз, и потом Гошке сейчас нужно мужское влияние!
- Не эмигрант, говоришь? А кто же он? Самый жалкий эмигрантишка! И если бы я могла предположить, что он сманит моего внука... Я буду бороться!
- Мама, с кем ты намерена бороться?
- С этим эмигрантишкой!
- И как ты намерена бороться? Напишешь Ангеле Меркель, что профессор Мокшанцев педофил? - уже взбесилась я.
- Оставь эти гнусные инсинуации! А как ты, родная мать, можешь оставить сына на этого... старого развратника? Чему он научит ребёнка?
- Да почему же он развратник?
- Ты знаешь, сколько у него было баб?
- Ну и что тут плохого? По крайней мере Гошка станет нормальным мужиком...» (стр.216-217)
Надежда Львовна не ладит с соседями, отказывается носить дорогую куртку, которую дочь привезла из-за рубежа («По-твоему, я должна всем и всюду демонстрировать твои материальные возможности?» (стр.170), не хочет ездить за границу и не одобряет поездок дочери:
«- А в своей стране ты уже всё видела?
- Что? - не поняла я.
- В Советском Союзе столько прекрасных интереснейших мест...
- Мама, очнись, где ты видишь Советский Союз...
- Не важно, в России тоже...
- Кто бы спорил, но я хочу в Грецию, я там ещё не была! Но главное для меня — возможность выбора! Куда хочу, туда и еду и без всякой идеологической нагрузки!» (стр.169) Ретроградство героини, её страх перед Западом не имеет пределов. А во всём виновато проклятое советское прошлое, к такому выводу приходит Олеся:
«Мне было её даже жалко. Конечно, это уже почти клинический случай. А ведь когда в своё время я вернулась к ней, все эти страсти как будто были забыты, слишком трудно было жить, мне казалось, она что-то поняла и пришла в норму, но сейчас, когда у неё нет материальных забот и проблем...Что это? Такая неизбывная обида на новую жизнь? Или же попросту глупость? Я давно поняла, что моя мать не самая умная женщина...» (стр.219)
Далеко не все любители «лёгкого чтения» задумаются над такого рода лирическими отступлениями, в подобных книгах они ищут совсем другого, и автор, пишущий для своей аудитории уже не первый десяток лет, прекрасно это знает. Тогда почему же в повести так настойчиво проводится подобная тема? Я, например, догадываюсь. Попробуйте и вы угадать с трёх раз, мои уважаемые читатели.
К концу романа Надежду Львовну начинает беспокоить совесть и чувство вины перед старшей дочерью, которая и спустя двадцать лет не хочет видеть мать. Вскоре Надежда Львовна скоропостижно умирает. И таким образом терпит полное поражение в споре о том, имеют ли право на существование «лёгкие современные романы», которые пишет её дочь Олеся. Потому что Олеся награждается судьбой (то бишь автором Екатериной Вильмонт) по полной программе: после смерти матери она летит отдохнуть и развеяться на Канары, где, к великой своей радости, узнаёт, что беременна, возвратившись пишет роман за романом (вдохновение не покидает её, прямо Болдинская осень какая-то), получает большие гонорары, встречается с читателями, прекрасно чувствует себя («летает», по её словам) в ожидании рождения долгожданной дочери Лизы. В довершение всего к ней возвращается Дмитрий Миклашевич, который и является отцом будущего ребёнка. На этой трогательно счастливой ноте заканчивается повесть.
В заключение ещё парочка мыслей относительно содержания.
Герои постоянно обедают, завтракают в ресторанах, кафе, многие из которых названы: «Пушкин», «Твин Пигс», «Малина»... Названы и описаны многие блюда, которыми эти точки общепита славятся. Что в художественном плане абсолютно лишнее. Это заполнение пустот в повествовании или реклама?
Герой дарит героине духи известной и очень дорогой фирмы. В красках и подробностях описан флакон, особенности запаха и т. п. Эпизод этот никак не способствует нашему постижению характеров героев, не влияет на развитие сюжета. Непрофессионализм автора? Или всё-таки реклама?..
Как реверанс в сторону образованного и культурного читателя я рассматриваю то, что автор заставляет своих героев читать наизусть стихи Гумилёва:
«Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет!
И тут я вдруг заметила, как сверкнули глаза у Миклашевича. Он гордо выпрямил спину:
- Мы тоже не лыком шиты, кэп!
Пусть безмолвствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса -
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернёт паруса». (стр.207)
По мне, так лучше было бы процитировать Пастернака, стихотворение «Быть знаменитым некрасиво...»:
«Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех».
____________________________________________________
* Горшков Александр Иванович — доктор филологических наук, автор книг по истории русского литературного языка, стилистике, преподаватель кафедры русского языка и стилистики Литературного института имени Горького.