Глава из книги Ich wurde geboren…(Я был рожден…)
На фотографии Суздаль. Экскурсоводы гуляют.Слева направо: Лида Лукьянова, Люся Иейте, я, Наташа Кокорева, Саша Гляненко, Нина Бармут, Люся Масленникова, Катя
Друзья детства
Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты. Этот афоризм верен только отчасти. В моем окружении всегда было столько разных людей, что на основании анализа их профессий и характеров обо мне можно составить совершенно неправильное впечатление. Основа основ – это, конечно, друзья детства. Они, как правило, самые верные и бескорыстные. Они проверены временем, ни с кем ты не будешь до такой степени откровенным, как с ними. Таких друзей у меня было пятеро: Бердяев, Кац, Аринушкин, Базарон. Особняком можно выделить Володю Исаева-Глотова. Увы, их всех уже нет на этом свете.
Володю нашли убитым на одной из Подмосковных железнодорожных станций. Потом ушел по тихому Алик Базарон. Он давно был на инвалидности из-за гипертонии. Алик наполовину бурят – отсюда такая необычная фамилия и комплекция (он был небольшого роста, но невероятно плотный, а потом и просто полный). У него было два прозвища: в детстве Фока, а в более взрослом возрасте мы его звали Бизоном, отчасти из-за созвучия фамилии, а отчасти из-за комплекции. Отец его был каким-то важным начальником в Бурятии, мать жила и работала в Москве в торговле. Родители были в разводе. У Алика в Бурятии был еще старший брат. После смерти матери у Алика осталась трехкомнатная квартира, в которой он две комнаты сдавал в наем. Из-за проблем со здоровьем он не мог работать, и это давало ему весомую прибавку к пенсии. Потом в 90-е годы Алик продал квартиру, а себе купил что-то в Подмосковье. Некоторое время он еще появлялся в Москве, обязательно звонил или заезжал к Толе Аринушкину, но потом окончательно исчез из нашего поля зрения. Как и при каких обстоятельствах он ушел из жизни, мы так и не узнали. В юности Алик был моим главным собеседником и оппонентом, когда дело касалось политики. Он знал про каждого члена политбюро и каждого секретаря ЦК, кто он, откуда пришел, с кем связан. Именно в разговорах с ним рождались мысли о том, что нужно сделать, чтобы взобраться на вершину власти и что нужно делать, чтобы там остаться. Но сам он был невероятно ленив, чтобы что-то изменить в своей жизни. А я слишком любил жизнь, чтобы лишать себя жизненных удовольствий сегодня, лишь бы получить от нее блага, но только завтра.
Про остальных моих самых близких я пишу подробно в других разделах воспоминаний.
Друзья по армии и спорту
Вторая когорта друзей-приятелей – это армейские и спортивные связи. Из числа чисто армейских приятелей у меня никого не закрепилось. Первое время после дембиля я еще изредка встречался с товарищами по учебке, но между ней и гражданкой, когда мы встретились снова, пролегла дистанция в два года. У каждого была в ней своя жизнь. Поэтому вскоре мы тихо разбрелись в разные стороны. Спортивные привязанности оказались более живучими. Я иногда перезваниваюсь с Аркашей Бурданом (он в США), Йосей Кочкоданом (живет по-прежнему во Львове). Иногда встречаюсь с Геной Торбенковым (москвичем, как и я) и Сашей Климухиным (он сейчас живет в Питере). Говорить о дружбе между нами не приходится, но встречаемся или разговариваем мы друг с другом с удовольствием, вспоминая дни безоблачной жизни в спортбате.
Курсисты
Еще одна компания близких образовалась из учеников курсов немецкого языка и связанных с ними людей. Здесь главная фигура Боря Панин, он даже стал крестным моего Саши. Кроме Бориса в нашу тусовку входили Таня Митрикова-Богатырева и Ольга Нешина-Семишина. Естественно, что в этот круг входили мужья и жены курсистов, а также Людмила Анисимова-Секачева, подруга Ирины Осиповой бывшей жены Панина. Увы, я в свое время нарушил общепринятое правило не брать на работу своих знакомых. В результате я напрочь рассорился с Татьяной и подпортил отношения с Ольгой.
Экскурсоводы
Еще одна группа близких приятелей сформировалась на экскурсоводческой ниве. Еще с курсов по подготовке экскурсоводов мы подружились с Люсей Йейте, а в Суздале постепенно перезнакомились и сблизились еще с десятком человек. Сегодня Люся живет в Канаде, а нашим ядром, вокруг которого вращаются атомы, является Наташа Кокорева. Практически каждый год она нас собирает у себя дома на Чистопрудном бульваре. К сожалению, и в наших экскурсоводческих рядах возникли ощутимые потери. Лично для меня самые большие – это смерть Нинульки Бармут, хозяйки гостеприимного дома в Хосте на горе Малый Ахун, и Валеры Корюкина, рыжебородого гиганта, энциклопедиста и юмориста. Он имел такой импозантный вид и громовой голос, что среди экскурсантов направления Суздаль-Владимир ходила легенда о попе-расстриге, ставшим экскурсоводом. Сдружились мы во время экскурсионных поездок.
Наша работа заключалась в рассказах о памятных местах, которые мы проезжали по дороге. По приезде на место и передаче группы местным экскурсоводам в наши обязанности также входила организация кормежки экскурсантов. В точке общественного питания, куда мы получали направление в экскурсионном бюро, надо было встретить группу, посадить за свои столы и проследить, чтобы их накормили обедом согласно заказу. После этого наша работа практически заканчивалась. От Москвы до Суздаля в 70-80-е годы обычно добирались за четыре с половиной – пять часов. Обед мог быть сразу после приезда на место или уже после экскурсии по музеям и прочим достопримечательностям города. В любом случае часа три, а то и четыре мы были свободны.
Летом мы обычно собирались на берегу Каменки или на кремлевском валу, кстати, в том самом месте, где Вицин - Бальзаминов напугал Мордюкову – купчиху. Купались, загорали, травили анекдоты, иногда устраивали пикники. Зимой обычно собирались в ресторане «Трапезная» в Кремле. Один раз мне крупно повезло. Организация заказала, аж, два автобуса, но вместо 76 человек пришло всего человек 15. Второй экскурсовод неожиданно заболел и мне вечером дали задание патронировать обе группы. Одной из них экскурсию я был должен провести по дороге туда, а другой – на обратном пути. При этом мне полагалась двойная оплата. За 14 часовую экскурсию мне как экскурсоводу 1 (высшей) категории платили около 15 руб.
Я переговорил со старостой группы и договорился, что поскольку группа свободно может разместиться в одном автобусе, второй я отпускаю, сделав отметку за полный рабочий день. Водители кинули на пальцах, кому ехать прямо, а кому налево, и мы отправились в путь. Теперь для меня было важно правильно распорядиться излишками питания. Нетрудно подсчитать, что у меня в запасе было около 60 порций по 2,5 руб., что составляло в суме 150 руб. В Трапезной я быстро договорился со знакомым администратором Альбиной о распиле этой суммы. Помимо планового обеда, а он включал в себя, как правило, на первое - борщ или щи, на второе – мясо в горшочках, овощной салат и напиток – дополнительно на стол выставили несколько бутылок водки и шампанского и бутерброды с черной икрой. Алкоголь Альбина провела без ресторанной наценки из своих стратегических запасов. Поэтому добавка группе кулинарных излишеств составила порядка 50 руб. В пользу Трапезной или самой Альбины было оставлено 25 руб. А я набрал водки и продуктов на оставшуюся сумму. Кроме водки мне перепали какие-то колбасные нарезки и главное сокровище – литровая банка черной икры.
В этот раз обед был до экскурсии, и я со своим богатством отправился на Каменку, где уже собралась наша компания. Я с торжественным видом вытащил водку и закуски. Это было встречено на ура. Меня нахваливали за мою предприимчивость, но у меня в запасе было еще одно ударное блюдо, которое мне хотелось подать с максимальным эффектом. Я несколько раз заводил разговоры о праздничной еде, о том, что может являться украшением стола, пока наконец Наташа Кокорева не выдала: - Да, Мясин, ты нас порадовал, сюда бы еще икорки и считай, что жизнь удалась. Тогда я сделал внушительную паузу, достал банку с икрой и торжественно водрузил ее на импровизированный стол. – Считайте, что жизнь удалась, только моим оставьте немного, - добавил я под ликующие крики сотрапезников.
В летний месяц я проводил обычно 5-6 экскурсий по выходным дням. Получалось в среднем 80 рублей, что составляло половину от моего оклада старшего научного сотрудника в институте, когда я еще не защитил диссертацию. По тем временам это была весомая прибавка. Но работа экскурсоводом меня привлекала не только возможностью приработка. Моя творческая натура требовала и соответствующей пищи, которую я получал в большом количестве, став экскурсоводом. Возможно, эта потребность была заложена в генах. Ведь отец был по своей первой и основной профессии художником, дядя артистом и постановщиком балета, сестра искусствоведом. С миром прекрасного я имел возможность знакомиться не только по книгам и альбомам, но воочию.
В моем багаже в отличие от большинства экскурсоводов из нашей компании кроме маршрутов во Владимир и Суздаль (не считая также московской тематики - мы все должны были иметь в своем арсенале таких две-три темы), постепенно добавились такие города, как Загорск (теперь Сергиев Посад), Александров, Киржач, Переславль-Залесский, Ростов-Великий, Ярославль, Кострома, Вологда, Юрьев-Польский. Из московской тематики в моем послужном списке значились: автобусные экскурсии «Москва – столица СССР, «104 километра вокруг Москвы», «Скульптурные памятники Москвы, была еще обязательная пешеходная экскурсия «Кремль-Красная площадь».
Но в Москве я практически не работал, хотя за две четырехчасовые «Столицы» мог бы получить почти те же деньги, что и за четырнадцатичасовую экскурсию в Суздаль. Это было связано с разными часовыми ставками оплаты за ведение экскурсии и сопровождение. Моя часовая ставка экскурсовода, сейчас точно не вспомню, оценивалась примерно в 1 руб.50 коп., а за час сопровождения платили что-то около 75 коп. Поездка в Суздаль нам оплачивалась в соотношении 6 часов экскурсии и 8 часов сопровождения. Оказывается, по трудовому законодательству экскурсовод не мог работать более 6 часов в день. Но повторюсь, в Москве я почти не работал, поскольку деньги для меня имели меньшее значение, чем прочие прелести экскурсионной деятельности. Как-то Наташа Кокорева, когда мы прогуливались по Суздалю, воскликнула:- За такую красоту нам еще и платят!
В начале 80-х годов прошел слух, что наше Московское городское бюро экскурсий (МГБЭ) передает 14-часовые экскурсии в другую организацию. И под Новый год мы решили собраться в Суздале и достойно проститься с городом. В Трапезной собралось десятка два человек, мы шумно гуляли, кто-то громко рыдал, пустили слезу и Альбина с официантками. Ведь мы были знакомы многие годы, кто 5, кто 10 лет. Я напился, и говорят, на улице громко ругал руководство МГБЭ и крушил заборы. Этого я ничего не помню. Очнулся я на последнем сидении автобуса на пути в Москву. Но этот автобус сопровождала Люся Йейте, которая понимала, что оставлять меня со своей группы не безопасно как для группы, так и в первую очередь для меня самого. Она объяснила моему водителю ситуацию и отметила путевой лист. Потом с помощью Валеры Корюкина и Саши Гляненко загрузили меня в ее автобус. Люся была настоящим товарищем – сердобольным, но твердым. К нашему счастью, слух о «закрытии» Суздаля так и остался слухом. Весь январь экскурсий не было, но это было связано с продлением договора между МГБЭ и Владимиро-Суздальским музеем, условия которого не устраивали обе стороны.
Сегодня мы много говорим о коррупции, которая глубоко пронизывает государственные структуры. Но коррупция была и в советское время. Существовала она даже в нашем экскурсионном бюро. Подтвердить факты передачи взяток я, конечно, не могу, но обрисовать ситуацию так, как я ее наблюдал и как мне о ней поведали мои знакомые, постараюсь. Самой массовой экскурсией по городу была автобусная обзорная «Москва – столица СССР», охватывающая самые главные достопримечательности. За четыре часа экскурсантам из окон автобуса показывали памятные места города, рассказывали о его истории. Обязательно делали остановки с выходом из автобуса в двух местах: на Красной площади и на обзорной площадке перед зданием МГУ. Экскурсия также предполагала еще несколько возможных остановок, но они могли меняться в зависимости от утвержденного в этот момент маршрута. А эти маршруты менялись каждые два-три месяца на основании приказа директора МГБЭ Замиралова.
Я никак не мог понять необходимость такой частой чехарды с маршрутом, пока мне не раскрыл глаза Лева Высоцкий, который тогда подрабатывал фотографом. Все дело было в конкуренции между официальными государственными фотографами и частниками. Государственные работали на Красной площади, куда частникам был путь заказан. КГБ жестко контролировало пребывание на Красной площади нежелательных лиц. Частники же делали снимки на Софийской набережной, откуда открывался потрясающий вид на панораму Кремля. От того, как пройдет маршрут, где и в каком порядке будут сделаны остановки, зависел коммерческий успех фотографов. Для государственных фотографов важно было, чтобы в экскурсионной программе Красная площадь была показана раньше, чем автобус окажется на Софийской набережной. Лучше, чтобы ее совсем не было, но окажись она после Красной площади, это тоже вполне устраивало официальных фотографов. Попав на Красную площадь, кто же откажется сфотографироваться на память о Москве. Если это первая точка, то фотографий будет сделано намного больше. Это прекрасно понимали фотографы- частники. На Софийке у них была съемная квартира, где была организована фотолаборатория. Сделав фото экскурсантов на фоне панорамы Кремля, они тут же в лаборатории проявляли и печатали снимки и к концу экскурсии вручали их готовенькими заказчикам и только тогда требовали оплату.
Государственные фотографы деньги брали сразу, выдавали квитанцию и спустя несколько дней в конвертах по адресам, которые заполняли заказчики, высылали фотографии. Таким образом они ни чем не рисковали. Рисковали частники, но это был риск оправданный, поскольку их сервис имел явное конкурентное преимущество над формулой государственных фотографов (у последних она была совсем по Ильфу и Петрову - сначала деньги, а потом «стулья»). Но для частников важно было, чтобы остановка на Софийской набережной была раньше, чем на Красной площади, а последняя остановка была в конце экскурсии, чтобы они могли успеть за это время выполнить заказ. Вот конкуренты и приходили по очереди в бюро с нижайшей просьбой, подкрепленной щедрыми дарами, привести маршрут в удобный им вид.
Коллеги
Работа тоже естественно является подпитывающей средой для возникновения привязанностей. От времен работы в Минторге у меня сохранились связи с Натальей Авдакушиной и Толей Ворониным. Конечно, сюда можно отнести Галку Белоусову и Таню Мусину. Но с первой я знаком и дружу со школьных лет, а со второй наша дружба состоялась уже во ВНИИКСе, куда я ее переманил. Из бывших внииксовцев к числу друзей я бы мог отнести Валентина Алычева, но в последнее время я от него дистанцировался после его отказа купить мой второй дом в Елатьме. К тому же год назад он трагически погиб – сгорел в своем доме, который он приобрел вместо моего. В институтские (внииксовские) времена у нас была своя крепкая и дружная компания. Душой ее был Жора (Георгий) Андриенко, который меня и выманил из Минторга. В компанию входили и упомянутая Татьяна Мусина, Галя Яскина (моя сокурсница по МКИ), Валя Прохина (все трое с мужьями), а также Таня Левачева, вскоре ставшая Красильниковой. Как оказалось с мужем Вали Прохиной мы были знакомы еще с 60-х годов. Он тоже занимался фехтованием. Он был высокий и худой, а в юности настолько тощим, что попасть в него было трудно вдвойне.
Андриенко был нас всех намного старше. Он был зав.сектором в институте. Его отец был крупной шишкой в правительстве. Жора окончил Академию внешторга, блестяще знал немецкий, работал в начале 50-х годов в Австрии. Но попал, как говорится, в историю. Летом 53-года на банкете по случаю завершения торговых переговоров он врезал по морде какому-то западному журналисту. На Западе раньше наших узнали об аресте Берии, и этот журналист выдал по этому поводу что-то такое, что не информированный Жора принял за злопыхательство и провокацию. В результате его забрал союзнический патруль (тогда в Австрии и Вене находились союзнические оккупационные войска) и доставил в комендатуру. Оттуда уже его забрали наши и в 24 часа выслали в Москву. В Москве его исключили из партии и выставили из системы Внешторга. В партии его так потом и не восстановили, тем самым на Жориной карьере был поставлен большой крест. Если бы он врезал по морде иностранному журналисту просто так, по пьянке, то это сочли бы за противостояние с идеологическим противником и простили. Но бить иностранца по морде в защиту объявленного врагом народа шпиона и предателя Лаврентия Берии – это было непростительной политической ошибкой.
Голова у Андриенко была светлая, к тому же он обладал интуицией на цифры. Его экономические прогнозы непременно сбывались или имели незначительные отклонения. Поскольку он великолепно знал немецкий, то сумел вывести недостающее звено в системе политэкономических отношений. В нашей политэкономии эти отношения сводились к двум звеньям противостоящим производству: потребности и спрос. Это было вызвано неточными переводами Маркса. Жора же четко отследил трехзвенную составляющую: потребности, платежеспособные потребности и спрос. В советской политэкономии между понятиями платежеспособные потребности и спрос ставили знак равенства. Но в немецком языке, в трудах Маркса названы три, а не две категории, характеризующие потребности людей: Bed;rfnis, Bedarf и Nachfrage. Одно время я был редактором нашей институтской газеты. Один из номеров, выпущенный к Новому году, был посвящен нашим институтским личностям и назывался: Кто есть who? Там я обыграл Жорино хобби по вопросу потребностей, сочинив в стихотворной форме такой вопрос по-немецки: Wer stellt immer diese Frage – was ist Bedarf, was ist Nachfrage? (Кто всегда задает этот вопрос – что такое платежеспособная потребность, что такое спрос?).
Наша институтская компания регулярно отмечала праздники и другие важные события. Любили повеселиться. Помню, как Андриенко лихо отплясывал в кедах с молоденькими девчонками, а те потом делилиь со мной впечатлением: - Вот это мужик! Поводы собраться были разные. Как-то через Толю Воронина я достал мебель-стенку. Ее мы обмывали несколько раз. Состав при этом частично менялся. Как-то в очередной раз мы ввалились после работы: - Катя, мы пришли стенку обмывать. Катерина вышла навстречу и, ткнув пальцем в Таню Левачеву, девицу крупную и заметную, строгим голосом сказала: - Все проходят, а ты уже ее обмывала. Та оторопела, но под дружный хохот компании Катя заулыбалась, и до Татьяны дошло, что это была всего лишь шутка.
Не могу не рассказать чуть более подробно о моей преподавательнице русского языка и литературы Виктории Акимовне Эдельштейн. Вика, Туся (так ее называли дома, и мы между собой) была для меня в полном смысле наставницей. Она имела хорошие связи в творческих кругах, на телевидении и поэтому была достаточно информирована о политических новостях. Соответственно, наши разговоры касались самых широких тем: от сплетен из жизни московского бомонда до расстановок и интриг в высших эшелонах власти. Я бывал у нее на квартире на Петровке, на даче под Малаховкой, а потом и в большой квартире на Новослободской улице. Вспоминаю, как незадолго до армии мы ТУСОВАЛИСЬ у ТУСИ на Петровке.
Там главным распорядителем парада был Евгений Борисович Старосельский – впоследствии отец Викиной дочки – Катьки. Поскольку он был мой полный тезка, чтобы не путать, нас шутливо называли ЕБ старший и ЕБ младший. Старосельский был киносценаристом. На нашу территорию забрел Викин сосед - дипломник режиссерского отделения ВГИКа. Будущий кинорежиссер выглядел довольно дремуче, совсем не по-столичному. Он пришел посоветоваться с выбором сценария. Ему хотелось удивить мир, а для этого нужна была сенсационная история. Вика и ЕБ старший наперебой предлагали варианты будущего сценария, но это всё дипломника не устраивало, до тех пор, пока не был назван рассказ Солженицына «Случай на станции Кочетовка». После красочного пересказа сценки, где интеллигентный герой рассеянно переспрашивает, как же прежде назывался город Сталинград, и когда комендант станции начинает подозревать, что перед ним немецкий шпион и звонит «куда следует», герой рассказа трагически восклицает: - Что Вы делаете? Что Вы делаете? Ведь этого же НЕ ИСПРАВИТЬ! - вгиковец загорелся и весьма довольный сходкой ушел к себе. Возбудился и Старосельский. По его разумению, рассказ был почти готовым сценарием – на неделю, максимум на две, работы, а громкое имя даже на дипломной работе выпускника ВГИКа при той бешеной популярности, которую завоевал Солженицын после публикации в «Новом мире» повести «Один день Ивана Денисовича», можно было заработать. Имела ли продолжение эта история, я так и не узнал, вскоре меня призвали в армию.
После армии я продолжал общаться с Тусей. Она ушла из школы и работала в городской юношеской библиотеке им. Светлова, немного подрабатывала на телевидении. Как-то она попросила меня выступить на молодежной литконференции. Тема конференции была о том, что нам нравится в литературных героях. Мне достался рассказ «Танкер Дербент» Крымова. Я несколько раз перечитал повесть, но никак не мог найти стержень для того, чтобы защита моего героя механика Басова выглядела убедительно. Передо мной выступала старшеклассница, защищающая Володю Устименко, героя знаменитого романа Юрия Германа «Дело, которому ты служишь», которого и защищать-то не имело смысла, настолько он был весь положительный. Это обстоятельство я и использовал.
– Легко оправдывать и даже восхищаться такими героями, как Устименко, - так начал я свое выступление, - обаятельный, красивый, целеустремленный, талантливый – всё это читается с первых страниц романа. А вот может ли вам понравится «невзрачный чудак», с красными воспаленными от бессонницы глазами, к тому же страдающий от зубной боли? Оказывается, может потому, что…- и далее уже как по маслу я легко и непринужденно поведал аудитории, как на глазах менялось представление о Басове в глазах его товарищей по команде танкера, друзей и недругов. Как он в трудную минуту взял на себя ответственность за судьбу двух экипажей – своего и охваченного пламенем танкера «Узбекистан». Успех был оглушительный. Вика мне потом рассказывала, что на эту повесть организовалась целая предварительная запись.
А вот второе мое участие в литературной конференции оказалось менее триумфальным, хотя тема «Поэты, павшие на фронтах Великой Отечественной войны» была мне хорошо знакома и интересна. Возможно сказалась моя излишняя уверенность в том, что если что-то нравится мне, обязательно должно нравиться и другим. Может еще я передавил тему, сделав акцент не столько на романтические настроения поэтов той эпохи, сколько на их неприятии мещанства, как чуждого советской молодежи явления. Единственный вопрос, который мне был задан после выступления, звучал так: - А как разглядеть в себе мещанина? Вопрос застал меня врасплох, и я не нашел ничего более подходящего, как ответить тривиально: - Видимо, надо судить о себе по поступкам.
Когда мне пришлось стать куратором комсомольской организации Филателии, я тоже решил организовать литературную конференцию на тему современной зарубежной повести. Привлек для этого и Тусю. Мы вместе отобрали в ее библиотеке по нескольку экземпляров известных произведений, я раздал их девчонкам и через месяц мы собрались на Крутицах в большом помещении, где размещался цех комплектования. Большинство комсомолок работала в этом цехе. С Викой был заключен договор, по которому она получила гонорар, аж, 20 рублей. На конференции девчонки отмалчивались, хотя вопросы задавали. Несколько слов произнесла комсорг Валя Симакова. Она была постарше большинства, числилась бригадиром и поэтому чувствовала себя поуверенней остальных. Но в основном разговор вели мы с Викой, она как знаток словесности, а я всё больше с позиций мужского понимания любовных отношений героев, обсуждаемых произведений. Как бы то ни было, успех мероприятия был ощутимый. Ко мне стали обращаться с предложениями активизировать общественную жизнь. Я организовал несколько культпоходов в кино, выезд на природу на теплоходе. Проявился и интерес к моей персоне. Ведь до этого я для девчонок был строгим кадровиком. В ряде случаев этот интерес перерос и в более интимные отношения.
С Эдельштейн мы продолжали общаться. Последняя наша встреча была на выставке ее официального (или гражданского) мужа художника Михаила Шапиро. Он перебрался в Москву в середине 70-х годов. Вскоре стал членом секции живописи при горкоме графиков. Та группа свободолюбивых художников размещалась по адресу: Малая Грузинская. 28. Эта была даже не творческая группировка, а что-то вроде профсоюза – платишь рубль в месяц, и тебя не привлекают за тунеядство, дают работать, а иногда и выставляться. «Горком профсоюзов на Малых Грузинах» (народное название) являлся, по своей сути, первым своеобразным «островком творческой свободы» в Москве 70-80 годов.
Прошло несколько лет, Михаил Шапиро обрел в Москве имя. Первую славу принесли ему физики. Получили известность и признание портреты академиков И.Е. Тамма, А.М. Прохорова, Л.А. Арцимовича, И.М. Франка, А.Д. Сахарова, М.А. Леонтовича. Не меньшее признание принесли ему портреты лириков - Д.Д.Шостаковича, Ирины Родниной, Майи Плисецкой. В тот раз центром экспозиции на Малой Грузинской был портрет Ирины Родниной «Олимпийская мадонна». Вскоре Вика умерла от рака легких (много курила), а Шапиро эмигрировал в Канаду. Там он получил уже и всемирное признание после выставки серии портретов великих художников, в том числе: Дали, Пикассо, Ренуар, Малевич, Кандинский, Модильяни – всего 15 портретов.
Подробнее о моих близких можно прочитать в серии "Портретов друзей". здесь на Прозе http://www.proza.ru/avtor/evgmyasin&book=2#2