Лестница покрыта серой, блестящей под дождём, плиткой. Она ведёт в один из торговых центров, обильно выросших по всему городу. Бесполезные воры пространства: они как сердитые кошки, которые кажутся больше, чем на самом деле.
Ассоциация с кошкой усилена куриным бургером — или правильнее сказать, «буржуа»? Я только что откусил от него, разглядывая уютно устроенных у ларьков бомжей. Бомжи тоже похожи на кошек или собак. Все мы похожи на кошек или собак, и чем дальше, тем больше: бомжи лежат и клянчат фрагменты шаурмы у ларьков, а другие лежат дома перед лучистым монитором.
Иногда мы выводим себя на прогулку. Задаём корму. Сегодня мне перепал куриный бургер. Я не знаю, к какой категории отнести себя, к "бомжам" или "другим", и откусываю кусок.
Это кусок курицы, когда-то вяло бродившей по высокотехнологичной клетке. Он изжарен до аппетитной корочки на останках среднерусской берёзки, росшей на болоте под Питером. То есть, мне хочется верить, что это была берёзка, а не останки плейстоценового гигантского папоротника. Или не разницы?
Пока я думаю о берёзах и папоротниках, кусок почившей курицы переваривается в моём желудке, чему я очень рад. Я с жестокостью, достойной лучшего применения, смотрю на бомжей под дождём и с лёгким презрением провожаю взглядом самодовольных худосочных женщин. Моё презрение относится не к женщинам, а к их партнёрам для спаривания, недавно изгнанным вниз по кредитной лестнице. Женщины, впрочем, тоже хороши: без тени смысла, но под толстым слоем загара из московских соляриев на физиономиях. Если подумать, я завидую их спутникам — перекачанным грубоватым мужчинам, к тридцати годам взявшим по три кредита и не отрастившим ни одной извилины.
Третий кусок куриного трупа делает меня добрее. Я думаю о курице, вся жизнь которой от вылупления до ножа на конвейере укладывается в ежедневный рацион. Я понимаю, что что с позиции сверхлюдей информационной эры, коими мы все являемся, стать не просто пищей, но пищей для размышления высокоразвитого существа — достойная цель и высшая точка развития. Для курицы, я имею ввиду.
Я откусил четвёртый кусок и увидел один из сотни московский трамваев, однажды уже списанных и выпотрошенных на задворках депо. Отполированные, перекрашенные, с новой начинкой, новыми моторами, новыми органами управления они снова уже который раз за свои полвека полируют рельсы. Рельсы сегодня синие — они отражают небо. Небо напоминает мне, как мы травим себя гнусной пищей ради удовольствия, разрушаем себя хитрыми процессами ради красоты или абстрактного успеха, засоряем мозги бесполезной информацией, сбиваем себя с пути недостижимыми и ненужными целями, но в душе надеемся на бессмертие. Хотя бы и бессмертие машины: чтобы по истечению срока эксплуатации выпотрошили, вычистили, покрасили и снова поставили на рельсы.
Пятый кусок говорит мне, что я не прав. Если вы смешаете уксусную кислоту с томатным соком, вы никогда не получите напалм, но при должном старании и щепотке сахара вы можете изготовить неплохой кетчуп или даже соус барбекю — ну и слава богу, так даже лучше!
Мы почти дошли до нового уровня развития: на первой ступени мы выживали в борьбе с природой и за её сомнительные дары дрались с другими людьми и зверьём. Даже в те славные времена самые умные строили карьеру и налаживали социальные связи (шестой кусок!). На второй ступени мы самоорганизовались, сбились в социальные группы типа царств, племён, комитетов и советов директоров, начали бороться за территорию, традиции и прочие аспекты масловского пирога. Самые умные уже тогда создавали шедевры мысли и искусства, писали трактаты, сонаты и кантаты, чертили схемы супероружия и с отчаяния летали на Луну. Но вот пришло время третьей ступени, и теперь нам всё равно, чем мы живём, что едим, что потребляем.
Не верьте тем, кто ратует за правильное питание. Сама идея «правильного» потребления отдаёт несвежестью. Наркоман не всегда изгой общества — он может быть творцом, дельцом и родным отцом. Если человек без рук и ног может летать, то человек без мозга — писать эссе (самоирония? одобрительно обкусываю сыр). Люди без слуха пишут симфонии для людей без вкуса, и каждый из нас мнит себя гением, даже если влез в третий кредит ради покупки пятого «айфона». Цифры, мнения, слова, цитаты, идеи и правила, принципы парцелляции и рукопожатия с совершенно чужими, но такими близкими людьми.
Я откусываю седьмой кусок, и он всё никак не встанет мне поперёк горла. Жаренный бекон — это прекрасно, пусть ради этого кусочка и пришлось умереть целой свинье. Девочка с африканскими косичками и листьями в голове смотрит на меня с ненавистью и отвращением. Как же, я ем труп живого существа! Чему ты удивляешься, девочка? Чему удивляются взрослые дяди в очках? Почему люди уже одиннадцатую тысячу лет истребляют друг друга на бессмысленных войнах? Почему люди рвутся к власти и славе среди себе подобных по головам таких же, как они, но брызжут слюной в сторону «дураков» — не таких как они, устранившихся от возни и суеты в свои тихие норы? Почему мы все хотим добра и творим зло каждый божеский час? Как можно удивляться таким очевидным вещам, если подавляющее большинство «цивилизованных» людей считает лучшим символом любви и признания ампутированные гениталии растений? Сотни тонны цветов выращивают, стригут, продают и выбрасывают в мусорные баки прямо сейчас, а тебя волнует кусок мёртвой свиньи в моём курином бургере? Ты думаешь, отказавшись от мяса, ты перестала убивать? Растения — это божий пролетариат, товарищ веган. Все остальные — эксплуататоры.
Восьмой кусок — и я подумал об идеальных кристаллах воды, в полёте ставшей снегом. Математики и романтики говорят, что во всём свете нет двух одинаковых снежинок — теперь я знаю, что это чепуха. Не потому, что мне явился гений прозрения: просто две абсолютно одинаковых снежинки легли на мою перчатку. Абсолютно одинаковые кристаллики воды, возникшие сами собой и сами собой разрушенные, без всякого разумного замысла, без претензий и без суеты.
Человек сажает дерево, человек убивает дерево, но дерево не умирает и продолжает расти, отпуская новые зелёные побеги из замшелого пня. Человек не успокаивается и выкорчёвывает дерево, но то, последними корнями цепляясь за асфальт, удерживается и следующей весной распускает новые листья. Тогда в ход идёт отрава. Человеку нет равных в том, чтобы что-нибудь уничтожить. Я понимаю это, откусывая последний, девятый кусок бургера.
Я мог бы, как и ты, человек-лучше-других с африканскими косичками, не есть мяса и чувствовать себя особенным. Я мог бы положить свою жизнь на золотой унитаз общественного успеха и, возможно, достичь в жизни чего-нибудь, хотя бы и в три кредита. Я мог бы загореть или купить новые штаны. Я мог написать сонату, если не лунную, то хотя бы про плойку. Издать сборник рассказов или сходить на митинг, испечь пирог или — маловероятно — завести детей. Я мог бы махнуть рукой на всё или докопаться до сути, но я только что заел отменный куриный бургер и чувствую себя превосходно.