Первая глава: http://www.proza.ru/2015/07/19/189
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2010/10/22/1393
Нахальная одноглазая кошка прижилась в нашем садике.
Как-то я уложила старушку на тихий час и отнесла птичкам почти целую тарелку с салатом: рис, яйцо, рыба, оливки, сладкий перец и кукуруза.
Сижу на террасе, вдруг кто-то чихнул. Я – на автомате, потому что вежливая – говорю: «Salute!» (Будьте здоровы!), поворачиваюсь: длиннохвостая бандитка умывается в птичьей столовой. Меня заметила, метнулась по дорожке между деревьями. И тут я разглядела, что несчастное животное похоже на скелет, который какой-то злодей засунул в кошачью шкуру.
Я кивнула бедолаге: «Salve! Come ti chiama?» (Здравствуй! Как тебя зовут?) Кошка не ответила.
Нам говорили, что в этой стране кошки защищены законом. Их нельзя даже пинать, не то что убивать. А вот не кормить, оказывается, можно.
В Сант Мариа полно брошенных домов. Некоторые – настоящие руины. Возможно, у кошки умерли или уехали хозяева. Но её никто не пускает к себе. У моих синьоров когда-то были кролики, под апельсиновым деревом остались клетки. Может быть, кошка спит в одной из них – где-то же она прячется от непогоды? Хотя, зачем кошке клетка, если в Сант Мариа полно брошенных домов?
Итальянские кошки на «кис-кис» не реагируют. Я выношу пёстренькой еду (не объедки!), стучу ложкой по краю тарелки, всё-таки зову: «Китси, Китси!»
Поначалу киса удирала от меня, потом перестала на меня реагировать.
Я иду по садику, она греет тощие бока на тёплых плитках – хоть бы вид сделала, что в гости заглянула, а не живёт здесь.
Кошка отходит от своих неприятностей – медленно, но верно. За пару недель, что я кормлю её как родную, она не растолстела, но уже видно, что нелепая шкура не просто натянута на кости, но и растёт на них. И мне нравится, как Китси спит после сытного обеда – как домашняя, с полным чувством, что жизнь удалась.
Когда я уеду отсюда, накажу следующей сиделке, чтобы кису не гоняла.
Игрушка в телефоне меня обидела. Что тут ещё делать целыми днями?
Язык учится в непосредственном общении. Мне общаться не с кем. Позвонила в агентство, предупредила, что в октябре буду искать другое место.
Ну вот, по поводу игрушки. Я осваивала «Galaxy Balls» и с третьего раза набрала 2509 очков, а телефон не зафиксировал рекорд. Я уже предвкушала, как похвастаюсь Алине новым достижением, но цифры исчезли, и я, как ни надеялась, так и не увидела их на экране.
Вскоре я набирала больше 10 тысяч, а потом и больше 13, и телефон распоряжался ими как хотел. Я обижалась на него вполне серьёзно, пока не додумалась, что это – глупо.
В детстве папа учил меня играть в шахматы. В голове должна крутить колёсики вычислительная машина, просчитывающая возможные комбинации на несколько ходов вперёд. У меня никогда не хватало на это терпения.
Обычно, приезжая с дачи, папа стучится в мою комнату: «Наташа, партеичку?» Я уныло усаживаюсь за доску.
Было дело, мы играли пять часов. Я была бы рада сдаться, но не получалось, хоть уже ходила не глядя – лишь бы не нарушать правил, чтобы родитель не злился. В конце концов, объявила: «Предлагаю ничью!» Папа уставился на меня: «Какая ничья?! Мне – мат! Загнала ты меня, дочка, в угол! Порадовала старика, не каждый раз такая интересная игра получается!»
Я сказала папе, что не хотела его обидеть (расположение фигур, действительно, говорило о моей победе), а сама подумала, что, возможно, правда, - таблица Менделеева сначала приснилась Пушкину.
Телефонная игрушка меня устраивает больше. В ней невозможно ничего просчитать. Какие шарики вылетят на поле через ход – неизвестно. Поначалу я ругалась с телефоном. И то, - выстраиваешь разноцветные ряды и столбики, ждёшь одного, чтобы набрать очков, а вместо необходимого фиолетового метеоритным дождём сыплются железные, блокирующие доступ ко всем остальным. Перебесившись, я рассудила, что к этой игре надо относиться как к жизни – радоваться тому, что есть, а не плакать о том, чего нет.
По вечерам играю в судоку. Эти занятия лучше любого снотворного. Как только начинаю ошибаться, закрываю телефон – и на боковую.
Накануне выходного попросила Андреа, чтобы меня отпустили в 9, потому что потом долго нет автобуса.
Алина ждала на остановке. Я зашла в табачную лавку за билетами. Билетов не было. Алина огорчилась: «Как же мы поедем?» Я серьёзно заявила: «Пешком пойдём!» - «Пешко-ом?!» - «Ну, да. А что делать? Ты второй месяц ездишь со мной зайцем, а сегодня вдруг расстроилась, что у тебя нет билета!» - «Но, у нас нет билета на этот автобус! Если будет контроль на линии, нам даже нечего показать!» - «Какой ужас!!! Ты что, забыла, что мы изначально ездим не на том маршруте?» - «Так что, едем без билетов?» Детский сад.
В Катании была открыта церковь над рынком. Я потащила подругу внутрь, посмотреть – как там? Там – очень хорошо. Ряды скамеек, с подставками для колен – если кто хочет молиться на коленях. Вместо икон – скульптуры. Вместо восковых свечей – электрические: опускаешь монетку в щель панели со свечами, и одна из них загорается. Среди зала, а чёрной кабинке, священник – подходи, исповедуйся.
В конторке Интернет-клуба сидел новый администратор. Он отказывался брать ксерокопии, требовал «passaporto» и «permesso» (паспорт и разрешение на пребывание в Италии). Я покрутила пальцем у виска: «С ума сошёл?», включила комп и влезла в сеть. Парень задёргался, остальные посетители уговаривали его: мол, всё нормально, это русские. Он было снова сунулся ко мне, твердя о «permesso», но я глянула на него недобро: «Отвянь!» и демонстративно отвернулась.
Первый компьютер отказывался отсылать сообщения и перекачивать фотки. Второй фотки не переворачивал. Даже те, что в фотоаппарате были развёрнуты вертикально, в компьютере упорно ложились на бок.
Законопослушный администратор Али не смог или не захотел помочь, зато подсадил ко мне итальянца – для интернациональной интеллектуальной поддержки.
Итальянец оказался шустрым, сразу стал выяснять:
1). Замужем ли я;
2). Есть ли у меня друг;
3). Гражданка ли я Италии;
4). Из какой я страны;
5). Из какого города;
6). Где живу здесь;
7). Сколько месяцев нахожусь в Италии;
8). Чем занимаюсь;
9). Когда у меня выходной;
10). Сколько мне лет;
11). Есть ли у меня дети;
12). Согласна ли я с ним погулять;
13). Хочу ли я водки;
14). Правда ли, что в России режим правления Путина.
Нормальный набор? Мужик представился Джиакомо, показал какой-то документ – оказалось, что он моложе меня на 6 лет (староват, староват синьор).
Я ткнула пальцем в свою страницу в контакте, где есть моя дата рождения. Открыла альбом «Дом», где присутствуют трое моих детей и трое внуков. Джиакомо онемел. Я листала фотографии, а он, отмерев, стал сыпать комплиментами.
Джиакомо сказал, что он – учитель химии. Какие хваткие в Италии учителя! Я сказала, что химия – очень сложный предмет.
Джиакомо похвалил меня, что хорошо понимаю итальянский и неплохо говорю. Ну, плохо-не плохо, но поняла все его вопросы и на все ответила, пусть коверкая язык, но соответственно смыслу.
Джиакомо спросил, интересуют ли меня мужчины.
Я как раз вышла на страницу своего любимого, чтобы поздравить его с днём рождения. Джиакомо спросил: «Это твой сын?» Нет. Это - не сын. Как тебе объяснить, школьный учитель сложного предмета химии? Это – друг. Был. Я из вежливости пишу ему дежурное поздравление. Потому что он не написал мне ни слова. Mannaggia! (Чёрт побери!) Сегодня – не мой день. Фотографии не слушаются, и мне не написал вообще НИКТО!!! А насквозь мокрый от пота, почему-то седой химик, заглядывая мне в лицо (а заодно и в вырез блузки), интересуется, не хочу ли я секса.
Не хочу! Мы с подругой идём на море. И там я утоплюсь.
Море волнуется раз, море волнуется два… Море волновалось. Красиво и приятно для взора и тела.
Мы снова расположились перед самой водой. В городе дышать было нечем. От моря дул сильный ветер. Одинокий голубь пытался пролететь над пляжем, бестолково махал крыльями, не продвигаясь ни на метр, потом сдался, и его унесло куда-то. По песку кувыркались полосатые зонты, за ними гонялись отдыхающие. Вдоль пляжей рассекали волны десятки счастливых обладателей досок с парусами. Купальщики в воду не входили, а вбегали, потому что у кромки волны сбивали с ног.
Кто идёт купаться первой? Конечно, я.
Когда вода дошла до груди, я легла на спину и, чтобы удержаться на плаву, раскинула в стороны руки и ноги. Было так кайфово качаться на волнах и ни о чём не думать! Слишком большая волна захлестнула лицо, я попыталась встать и откашляться и… не почувствовала дна. Странно – ветер дул к берегу, я не двигалась, а уносило меня в море. Я была уже за буйками. Никогда мне не понять ещё одной сложной науки – физики.
Я выдохнула и опустилась вниз. Стало любопытно – насколько здесь глубоко? До дна не достала.
На берегу Алина спросила, где я пропадала, она меня не видела среди купающихся. Я рассказала, что меня отнесло за буйки, что там глубоко, но красиво.
Там ветер гнал волну за волной, и меня то поднимало кверху – так, что горизонт оставался где-то внизу, то опускало вниз – я оказывалась словно в водяном жёлобе, но это ощущение длилось ровно секунду, потому что одна из стен жёлоба подхватывала меня и снова поднимала над горизонтом.
Алина не заходила в воду глубже, чем по колено. Она лежала у берега, её утаскивало назад, она ползла к суше и смеялась, отплёвываясь и смывая с лица песок. Я присоединилась к ней.
В пятом часу мы засобирались. Я отказалась идти под душ, а для переодевания оккупировала просторный туалет для инвалидов.
Остановка была пуста. Значит, автобус уехал. Обратный путь коротали, рассказывая друг дружке о детских годах.
Перед площадью со слоном заглянули в сувенирную лавочку. Алина прожужжала мне все уши, расписывая, как накупит в подарки друзьям и родственникам веера и керамику. Я обратила её внимание на фигурки и украшения из лавы: вот это – настоящий сицилийский сувенир! Алине идея понравилась, тем более, тем более, что поделки стоили недорого и смотрелись оригинально.
Я застряла у стоек с открытками. Купила 8 штук, с видами Таормины, Этны, ночной Катании. Алина спросила: «Зачем они тебе?» и потратила на открытки больше, чем я.
Собор на площади Дуомо распахнул двери для посетителей. Я ринулась внутрь и достала фотоаппарат. Успела сделать несколько кадров, прежде чем Алина, размашисто крестящаяся по-русски (итальянцы крестят не лицо даже, а чуть ли не только рот, а затем целуют себе пальцы), вытолкала меня на улицу: «Это же церковь! Здесь нельзя фотографировать!» Вот уж не предполагала в ней такой набожности! Ладно, я к храмам божьим питаю соответствующий пиетет. Фотки красивые, лишь бы в следующий раз компьютер меня не подвёл. Или я переберусь в другой клуб.
Вечерняя Катания спокойная, ленивая и нешумная.
Мы уже не обращаем внимания на русскую речь. Чем больше понимаем по-итальянски, тем меньше тянет остановиться и перекинуться парой фраз с соотечественниками. Я же не пристаю с разговорами к прохожим на питерских улицах!
Мы адаптируемся успешно. У нас в глазах – спокойное любопытство. И только в мозгах – чуток невыветрившейся тоски по прошлому.
И мы, на русский манер, используем итальянские слова в своих разговорах, говорим: «каза» вместо «дом», «комминарить» вместо «идти», «манджать, манджарить» вместо «есть», «пасседжарить» вместо «гулять»; называем «скарпами» всю обувь – и босоножки, и туфли, и шлёпанцы, и кроссовки; «ноги» у нас теперь «гамбы», «руки» - «мани».
Наши фразы звучат смешно, но нам нравится. Не знаю, каковой была смесь французского с нижегородским, а смесь итальянского с питерским – это круто! Например, поулыбавшись встречному мужчине, Алина вздыхает: «Мне пьячет этот синьор! А тебе пьячет?» Я мотаю головой: «Но! Мне пьячут рагацци! Рагацци такие джовани, аллегри!» («ragazzi» - парни, «givani» - молодые). Или: «Ну, нах, и меркато, и музеи! Так кальдо! Андьямо на марэ, фар баньё!»
Делая покупки или спрашивая дорогу, мы обращаемся исключительно к мужчинам. Ярко-голубые глаза Алины действуют на кареглазых синьоров как тяжёлая артиллерия. Я улыбаюсь за двоих. Алина копит деньги на стоматолога, когда я хохочу, она конфузливо хихикает, почти не разжимая рта, и ещё неизвестно, что синьорам нравится больше.
Ещё у нас есть фразы, способные поднять наше настроение в любой ситуации. Вот один пример: мы идём усталые, видим что-то непонятное: вывеску, здание, какой-то товар. Одна спрашивает: «Что это?», вторая отвечает: «О! Да это – ковалло!» Пять минут смеха обеспечены. (Предыстория была таковой: Алина пришла ко мне в гости, когда я вырезала для Агаты картинки, развлекая старушку весёлым зоопарком. Андреа приехала, когда я вырезала оленя. Андреа брала силуэты животных, радостно восклицала: «O! Volpe! (лиса), Lupo! (волк), Orso! (медведь), Scimmia! (обезьяна)». Наконец, Андреа взяла силуэт оленя. Она повертела его в руках, нахмурилась: «Che cosa e?» (Что это?) Я схватила словарь, но не успела найти слово, как Андреа, радостно засмеявшись своей сообразительности, крикнула: «Lo so! Cavallo!» Мы с Алиной переглянулись и захохотали вместе с синьорой. Лошадь! Лошадь – с такими-то рогами?! Андреа немного поиграла с Агатой и уехала, а мы с тех пор все неизвестные нам предметы называем «Кавалло»).
А сейчас нам надо было купить попить. Мы пошли на рыночную площадь. Она оказалась на удивление чистой, только насквозь провонявшей рыбой и чем-то тухлым. Как тут люди живут?
В оптовом магазинчике взяли кока-колу. В магазине «Всё по 99 центов» Алина купила большую тетрадь (решила, по моему примеру, вести записи об Италии), а я – коробку с десятью шариковыми ручками.
У меня с собой была привезена дюжина гелевых, но они быстро закончились. Я перерыла весь дом и нашла ещё с десяток, но и они долго не прослужили. Я даже подумала, что, может, найду в доме Агаты чернила и перья, но ничего подобного не обнаружила.
В школе нас учили писать пёрышками, с наклоном, с нажимом, с линиями разной толщины. Непроливайки вставлялись прямо в парты. В перья постоянно набивались волокна бумаги и портили прописи.
Всё-таки, прогресс – дело хорошее.
По улицам Сант Мариа двигалась колонна школьников и родителей – в ярких футболках (каждая группа – своего цвета), с флагами, транспарантами и барабанами. Шествие было настолько хаотичным, что если бы не барабанный бой, все сбились бы с ритма и расползлись по городу.
Дома я спросила у Джузеппе, какой сегодня праздник. Джузеппе удивлённо поднял голову (он кормил Агату с ложечки), и тут я заметила, что у него, как у приходящей в гости кошки, левый глаз мутный и страшный своей незрячестью.
Всю ночь снилось, что плаваю в волнах, ярко-синих, гранёно-хрустальных, отливающих изумрудом и сияющих золотом. Горизонта не было. Сверкающие волны несли меня в голубую высь.
Наутро всё тело болело – я снова перекупалась. Телевизор вещал о нарастающей 40-градусной жаре и бушующих лесных пожарах. Так что, нам повезло с погодой вчера. Ветер, дувший с ионического моря, принёс удушающую жару. Жарко, жарко, жарко… Думать, и то жарко…
Агата висит на кресле переваренной вермишелиной. Я время от времени вытаскиваю себя из постели, чтобы убедиться: старушка ещё жива.
Да, пока лето не закончится, о другом месте лучше не мечтать. Я жару переношу плохо. Где ещё можно валяться целыми днями, делая кратковременные перерывы на еду? И – сон. Алина со своей работой не высыпается и мучается постоянными головными болями. Я сплю, сколько влезет. Много сплю. Алина, как медицинский работник, сказала: «Если ты слишком много спишь, значит, у тебя больное сердце». Я знаю. И - что?
Я ужасаюсь старости, но вряд ли доживу до неё. Главное, когда наступит мой час, не зацепиться ногой за порог и не застрять между двумя мирами, как Агата.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/23/314