Первая глава: http://www.proza.ru/2015/07/19/189
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2010/10/23/116
Ночью в доме жарко и душно. На неделе днём было +38, ночью +27.
В первые дни, уложив старушку, я распахивала дверь из кухни в садик. Но тогда мешали спать комары. Их не так много, как у нас, но и один-два могут испортить блаженное засыпание.
Я стала открывать окна в своей комнате. Створки – внутрь, нараспашку. А жалюзи слегка раздвигаю, чтобы между планками образовался зазор миллиметра в три. Воздух свободно проникает внутрь помещения, и я сплю, не задыхаясь в ожидании утра. Вот он – большой плюс отдельного проживания. Комната Агаты задраивается наглухо. Она требует, чтобы всё было на замках и засовах. Кто знает, какие тараканы бегают у неё в голове, и после какого происшествия выработался стойкий пожизненный рефлекс.
Городишко просыпается в 8 часов. Начинают греметь жалюзи и ставни. Потом раздаются человеческие голоса. Но до этого, где-то сразу после семи, вдоль улиц проезжает мусоровоз с двумя уборщиками в зелёных комбинезонах.
Мусор в пакетах выносится за двери с вечера и оставляется на тротуарах. Уборщики останавливаются возле каждого дома и подбирают пакеты с обеих сторон улицы. Тротуары никто не подметает, и ветер гоняет по ним выцветшие фантики и бумажки.
Попозже между домов разъезжают маленькие яркие открытые фургончики с мороженым, фруктами, овощами, морепродуктами, пиццей и прочей снедью. Офени на колёсах предупреждают жителей о своём приближении по громкоговорителям, сообщая, что они везут. Хозяйки выходят на порог и, в ожидании продавцов, делятся новостями.
В первые дни я боялась этих фургончиков с громкоговорителями. Я слышала, как по улицам ездят машины и что-то вещают. Не зная языка, рисовала в воображении картины отлова нелегалов. Придумывала, что это – полицейские, которые предлагают нарушителям закона добровольно выйти и сдаться в руки правосудия. Даже ждала, что когда-нибудь они позвонят в нашу дверь, и что тогда: открывать, не открывать? Постепенно страхи прошли, а потом я смеялась над ними, понимая уже, что по городку разносятся призывы покупать товары для кухни и продукты.
Вчера была гроза. С утра все деревья сверкают, а пальмы в соседнем дворе переливаются под солнцем, как гигантская ёлочная мишура. Их огромные свисающие ветви с длинными листьями колышутся на ветерке и слепят глаза.
Иногда в саду раздаётся глухой стук – это падает на землю очередной созревший лимон. Пройдёт время, и у нас созреют свои апельсины, сливы, груши, яблоки, мандарины и виноград. Но больше всего меня привлекает зелёная ещё, но уже крупная хурма. Когда её плоды окрасятся в аппетитно-оранжевый цвет, вряд ли их кто попробует, кроме меня.
Я смотрю, лениво покуривая, на эту солнечную идиллию и, кажется, начинаю понимать революционеров. Идеи-то все привезли из-за границы. Они, революционеры наши, вероятно, действительно, любили свою родину. Хотели как лучше, получилось как в России.
В обычные дни Агата спит до девяти. В свой выходной я безжалостно поднимаю её в 8, чтобы, когда явится синьор Джузеппе, старушка, сытая и спокойная, сидела на воздухе, и в доме был порядок. Чтобы совсем не наглеть, в этот день я даже вытираю пыль. Пусть видят, как я стараюсь. Но зато не мою полы – всё же, у меня выходной. Я и так мою их через день – а для кого стараться в этом тихом пристанище?
В 11 утра было уже +30.
Первый памятник, который сфотографировала, был смешной до неприличия: валяющийся на спине жеребец, раскорячивший задние ноги, с невыразимым ужасом рассматривает свои причиндалы.
Я взяла с собой путеводитель и, руководствуясь картой, пошла на площадь со слоном и сразу заблудилась. Корчить из себя следопыта не стала. Обратилась к обгонявшему меня темнокожему пареньку: «Scusi. Mi sono perso. Dove piazza Duomo?» (Извините. Я заблудилась. Где соборная площадь?) Он сказал, что нам по дороге, и он покажет, куда идти.
Парень оказался из Марокко. Мы кое-как разговаривали. Когда проходили мимо группы африканцев, он их поприветствовал: «Салям алейкум! Come va?» (Как дела?) Я аж споткнулась: ни фига себе – итальянские чернокожие говорят друг другу «Салям алейкум!»
Парнишка довёл меня до рынка, на котором я была в прошлый раз, показал нужную улицу и растворился в пёстрой толпе.
К нужной улице я проталкивалась через весь рынок, прицениваясь к одежде и обуви. Пока мне ничего не надо, но быть в курсе здешних цен не помешает.
В секонд-хенде цены – от 0,2 до 5 евро, на распродажах – от 1 до 5, шмотки с претензией на моду сезона – от 3 до 10 евро.
Из рынка вышла на площадь с Макдональдсом и Амфитеатром: Piazza Stesicoro, Anfiteatro.
Из Макдональдса пошла к слону, выполнять ритуал.
Иду, ко мне бросается Себестьяно! Я сморщила нос: «Che sorpresa!» (Какой сюрприз!)
Учитель был на велике без багажника, сразу стал ныть, что очень жарко, что он хочет спать, и звать к себе – типа, поспим, пока жара не спадёт, а потом – на море.
Я сказала, что он может ехать домой и спать хоть до завтра, а я пойду к арке Гарибальди. А эта арка далеко-о…
Себастьяно возмутился: «Ты – моя подружка!» Я вскинула брови: «Да-а?!» - «Да!» - «Нет!» - «Нет?» - «НЕТ!!!» Он уехал. Потом вернулся. Так и уезжал время от времени, но сразу возвращался.
По дороге к арке (в горочку, виды прекрасные, а арка – что наши ворота, Нарвские или Московские, но мелковата) отклонилась, чтобы осмотреть СastelloUrsino. В музее крепости был обеденный перерыв. Представляете? В музее – обеденный перерыв!
До арки добралась в сопровождении недовольного Себастьяно и направилась на пляж. Учитель домой так и не уехал, он показывал мне дорогу. Идти пришлось минут 40.
Море. Пляж.
Странные у них пляжи. Платные чередуются с общедоступными, а отличаются тем, что на платных есть лежаки, а на общих нет.
Загорающих на лежаках от скопления прочей публики отделяют деревянные заборы, но они не доходят до воды, и вдоль моря по пляжам можно идти не один километр.
В незапирающейся кабинке переоделась, мысленно поблагодарив Себастьяно за его настырность – мне было с кем оставить рюкзак и одежду.
Потом пошла в синюю воду. Я уже поняла, что на мелководье она зелёная, а на глубине – синяя. Поэтому я пошла в синюю воду.
Себастьяно затеял развлекаться – нырял вокруг, пытался обниматься. Я фыркнула и уплыла за буйки. Как только он увидел, что я заплыла далеко, сразу вернулся на берег. Или плавать не умеет, или на случай, если начну тонуть, - не ему придётся заниматься моим спасением.
По-любому, он отвязался, и я наплавалась до потери сил.
Я никогда не была на тёплом море, поэтому открытием стало то, что вода в нём настолько солёная, что если бы это был бульон, его никто не стал бы есть – даже с голодухи.
У меня была питьевая вода. Накупавшись, первым делом вымыла лицо и руки. Себастьяно тянуло на диалог. Я, нацепив на нос чёрные очки, делала улыбку и то кивала, то переспрашивала: «Potrebe ripetere» (повтори, пожалуйста), не слушая его вовсе. Мне хватало окружающей обстановки.
Каждые пять минут мимо проходили чернокожие разносчики, в экзотических нарядах, предлагали – кто игрушки, кто украшения, или очки, диски с фильмами и музыкой, мороженое, напитки.
Потом я сходила в воду с фотоаппаратом и запечатлела вид на море, пляж, город и Этну.
Потом поднялся ветер и пошли небольшие волны. Это же – моя любимая погода для купания! Я снова уплыла за буйки.
На бережок буквально выползла. Себастьяно сказал, что сейчас надо отдохнуть, а потом мы вернёмся в город. Он лёг на песок и закемарил. Я потихонечку подняла рюкзак и кроссовки и свалила.
Надеюсь, он проспал достаточно долго, чтобы обгореть. Да, такая я добрая. Главный итальянский псих меня достал. Мало того, что от него не отвязаться, так он ещё всё время меня обнюхивает. Думаю – все психологи чокнутые.
Когда я работала в Доме культуры, к нам как-то устроилась психолог. Какой-то высшей категории. Она была психоаналитиком для психоаналитиков – им ведь тоже стресс снимать надо, от людей чего только не наслушаешься. Я на её занятия не ходила. По мне, - лучший сеанс психотерапии – с близким другом, за накрытым по случаю столом.
Я шла к автостанции, не уставая любоваться на Катанию.
Солнце опускалось, тени закрывали улицы, кое-где загорались рекламные огни. Такой густой, тёплый, золотой вечер.
Все скверы заполнены играющими в карты пенсионерами. Они приносят с собой пластиковые кресла и столики и азартно режутся в картишки, окружённые болельщиками.
И совершенно не понять, какое время года. Ясно лишь, что не зима. На деревьях висят лимоны и мандарины. Другие деревья цветут так, что листвы не видно. С третьих вовсю осыпаются жёлтые листья. Асфальт усыпан мёртвой листвой и блекнущими лепестками. А на трассе стоят машины, с которых вёдрами продают персики и черешню.
Дома меня ждал горячий ужин и готовая еда на завтра. Я не стала кочевряжиться даже в мыслях, поела, уложила старушку и полезла под душ, чтобы вымыть соль из головы и кожи. До конца не вымыла. Попробовала на вкус кончиком языка свои руки – всё равно, солёные.
После душа вышла в садик на перекур и, размечтавшись, отправила любимому смску: «На чёрном небе Сицилии пишу огоньком сигареты: «Ti amo, a presto, мой милый! Где ты, любовь моя, где ты?» Ответа не дождалась.
Уснула так крепко, что, если бы этой ночью случился Страшный суд, я бы на него не явилась.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/25/511