Когда ты сидишь ранним воскресным утром на ступенях монумента «Покорителям космоса» на ВДНХ, у каменных ног Циолковского, в центре урбанистического ландшафта с почти пустой эстакадой проспекта Мира по левую руку и спящими окнами сталинок, реликтовыми трубами и коньками крыш по правую, и вдруг рядом появляется японская туристка с зеркалкой, которая щелкает все подряд с десяти разных ракурсов, ты постепенно начинаешь ощущать себя частью экспозиции.
Да, вот этот худенький хипстер в худи и джинсовке с отрезанными рукавами, с баночкой колы и сникерсом — который, несмотря на то что двойной, все равно не поможет ему набрать массу, — вот этот вот застывший в жиденьких лучах позднелетнего солнца чувак с бородой и андеркатом — он тоже внес свой вклад в освоение космоса.
«19 июля 2015 года, — гласит новенькая информационная табличка, — в результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро…»
В результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро, трамвайных депо и станций метро, дежурных у эскалатора и продавщиц круглосуточных супермаркетов, черных, белых, фашистов, либералов, девушек в прозрачных боди и фитнес-тренеров с криминальным прошлым, фотографов с арендованным никоном и моделей с арендованной комнатой в трешке — в результате неимоверного напряжения всего советского народа, всего-всего народа, каждой градирни и дробилки на каждом заводе, каждого сухожилия стоящего у кульмана инженера в каждом конструкторском бюро, каждого чуть не обмочившегося, но дотянувшего до конечной машиниста, засыпающей, но повторяющей «Занимайте каждую ступень при следовании на подъем» дежурной у эскалатора, всех ночных продавцов, улыбчивых и вежливых на исходе вторых суток через двое, всех доедающих второй и последний на сегодня киви мисс бикини и их тренеров, выходящих из зала после нечеловеческого кардио на 170 ударах в рассветные 4 a. m. и желающих видеть небоскребы и пальмы, но видящих сирень и сталинки, в которых спят инженеры, модели, дизайнеры и фотографы — в результате их всех совместного невероятного напряжения был создан первый в мире естественный – не искусственный — спутник Земли.
В 6 часов 05 минут он вышел из своего подъезда и стал медленно подниматься по скручивающемуся проспекту Мира, набирая скорость, мимо Ростокинского акведука, мимо гостиницы «Космос», достиг вершины транспортной развязки, где обрывалась взлетно-посадочная полоса и торчали еще не забитые сваи, оторвался от земли и устремился вверх, сначала за пределы своего района, потом все дальше и дальше, завоевывая себе все околосолнечное пространство пустой утренней Москвы.
«Простии-теее, вы меня слышите? — донесется откуда-то через помехи тоненький голос японской туристки. — Вы можете снять меня?»
«Снять, — подумаешь ты, глядя на ее по-анимешному перекрашенные рыжие волосы с милыми заколками, на аккуратные брови, на миниатюрные ручки, держащие здоровенный профессиональный фотоаппарат, — почему бы и нет».
«Вы меня слышите?» — спросит она с ноткой отчаяния, заглядывая тебе в глаза, устремленные туда же, куда смотрит каменный Циолковский, куда идет, засунув руки в карманы, каменный Королев, откуда светит разошедшееся солнце, отражаясь в гладкой голове Гагарина, в волнистых волосах Терешковой и натертой лысине Леонова.
«Слышу, — ответишь ты, приходя в движение. — Где вы хотите чтобы я это сделал?»
«Да прямо здесь», — отвечает она, неопределенно обводя рукой пустой сквер с парой бомжей на дальней скамейке.
Ты встаешь с каменной ступеньки, перепрыгиваешь через длинную мемориальную доску, делаешь несколько шагов назад и опускаешься на колено, переключаешься в ручной режим, быстро оцениваешь возможности дешевого объектива, чтобы сфотографировать японку, уже замершую в дурацкой позе рядом с Циолковским.
«Ну что, есть?» — спрашивает она.
«Есть, работаем», — машинально говоришь ты, не отрываясь от видоискателя.