Счастливый день

Валентина Телухова
Я помню отчетливо этот летний день. Мне было тогда всего четыре года, а моему младшему брату - три. Отец наш прошел войну, уцелел, хоть и был ранен, и вернулся домой. На войне он встретил нашу маму. В конце войны родилась наша старшая сестра, которую отец увидел, когда ей уже шёл четвертый год. После войны он дослуживал действительную службу. Вернулся к мирной жизни он только в 1947 году. А моя мама с маленькой Людочкой ждала его в доме у его родителей. Отец не видел, как росла его старшая дочь.

По воскресным дням отец наш просил маму принарядить нас всех. Мама хорошо шила. Прекрасные детские платья из сатина нам с сестрой разрешали одевать только на праздники. Сандалии детские были тоже выходной обувью. По городской улице прямо в центре города мы ходили босиком. Сандалии могли протереться! Утратить свой праздничный вид! Белые носочки были модным атрибутом. Ребенок в белых носочках уже не мог носиться по улице и громко кричать от восторга, когда он попадал мячом в игрока во время игры в выжигалки. Он должен был ходить степенно!

Переодевание ещё можно было стерпеть. Но когда мама усаживала меня на низкий стульчик и расчесывала больно мою спутанную гриву, я покрикивала. А когда волосы волной закрывали мне лицо и мешали дышать, я секунды считала, а не то что минуты до конца этой экзекуции. Мама заплетала волосы в корзиночку и прикрепляла мне бант сбоку. Я смотрела на себя в зеркало, и никакой красоты в этом не находила. Я почему-то считала, что с этим желтеньким бантиком я похожа на противную соседскую козу. Мне больше нравилась коса, но взрослым ведь ничего нельзя объяснить. Они детей не слушаются.

Брата тоже одевали в белую рубашонку, синие сатиновые короткие штанишки с перекрещенными лямочками, обували в такие же сандалии, но стриженые его светлые волосы никто не терзал. Проводили расческой по его чубчику - и готово! Как я ему завидовала!

Папа одевал даже в жару свой синий шевиотовый костюм в светлую полоску с орденской планкой на нем. Шелковая кремовая рубашка тоже одевалась всегда в особо торжественных случаях, прекрасные начищенные кожаные туфли отражали солнечные лучи. Папа был выбрит, подтянут и необыкновенно красив. Я им гордилась. Однажды, когда я болела и лежала в больнице, я сказала медсестрам, что у меня самый красивый папа на свете. Они  смеялись над моими словами, а потом когда увидели моего отца - опешили. Актер Василий Лановой очень похож на моего отца. Та же чистота линий и мужское очарование!

В городе везде чувствовалось пережитое общее горе. Война. Фронтовики возвращались к мирной жизни не только в ту минуту, когда переступали порог своего дома. Они возвращались к ней годами.

В центральном городском парке по выходным дням играл духовой оркестр. Живая музыка плыла над Амуром, и, отраженная водами большой реки, возвращалась на набережную, а в самом парке она была слышна во всех его уголках. Звуки вальса остались для меня на всю жизнь самой прекрасной музыкой на свете.

Обязательным ритуалом нашей воскресной прогулки было посещение парка. Папа брал нас за руки и вел по центральной аллее. А смотрите все. Как он прекрасно выглядит! Как он одет. Справил себе такой костюм замечательный! А какие у него нарядные дети! Полюбуйтесь, люди!

Некоторые фронтовики еще прогуливались по аллее в гимнастерках, и их медали позвякивали в такт их шагам.

Отец здоровался со своими знакомыми.

-Твои? - спрашивали сослуживцы.

-Мои! - с гордостью говорил отец и называл нас по именам. А мы должны были громко здороваться с малознакомыми дядями.

Центральная аллея парка была увешана гирляндами из электрических лампочек. От бедности лампочки были выкрашены в три цвета: красный, желтый и синий. Они  были включены даже днем. Это была праздничная иллюминация!

Вершиной счастья наших прогулок была покупка нам мороженого. Отец шиковал. Он вставал в огромную очередь к единственному ларьку на центральной аллее парка, в котором продавалось мороженое. В ларьке стояли большие дубовые бочки, набитые льдом, а внутри, в окружении ледяных осколков, стояли гильзы с мороженым. Круглые гладкие стальные емкости, набитые этим желанным лакомством. Отдельно, в чемоданчике, уложенные друг в друга у мороженицы лежали вафельные стаканчики.
Обыкновенной столовой ложкой продавщица накладывала мороженое в вафельный стаканчик и кидала его на весы. Сколько там на самом деле было граммов никто не успевал заметить. Ни сама продавщица, ни покупатель. Чашечные весы не успевали  приходить в равновесие. Ловко рассчитавшись с покупателем, продавщица уже кричала: "Следующий".

Отец нам всем покупал по порции, но никогда не покупал его для себя. Я теперь догадываюсь, почему. Дома он всегда курил козью ножку из газетки, которую крутил сам, набивая доморощенным табаком, но на прогулку всегда брал полупустую пачку "Казбека". Иногда он подходил с пачкой этих элитных папирос к сослуживцам и просил их дать ему прикурить. Ему давали. Он открывал пачку "Казбека" и равнодушным голосом предлагал друзьям угоститься папиросочкой, давая понять всем, что у нас этого "Казбека", как грязи.

Вот и в это воскресение мы демонстрировали всем нашу счастливую жизнь. Брат и сестра ели мороженое очень быстро, а у меня ещё оставалась ровно половина порции, когда раздался над нашими головами страшный хлопок. Резкий и сильный звук. У отца была мгновенная реакция. На войне он был десантником и владел навыками рукопашного боя. В одну секунду он всех нас троих бросил за садовую скамейку, перепрыгнул сам, прикрыл нас своим отцовским телом и стал оглядываться, определяя степень опасности и возможные пути спасения. Мороженое он выбил нечаянно из моей руки. Ему было не до моего мороженого.

И все сразу обратили на нас внимание.

-Ваня! Ваня! Да это лампочка взорвалась! Никто не наступает. Войны давно нет. Успокойся!

Отец с виноватой улыбкой вывел нас из засады. Он отряхивал нашу одежду, отряхивался сам и ничего не говорил.

Говорила я. Вернее рыдала! Мороженое то мое пропало!

-Так тебе и надо, так тебе и надо! - дразнила меня старшая сестра.

-Отчего она так плачет? - спросили отца фронтовики.

-Мороженое я у неё из руки выбил.

-Мы сейчас это исправим.

И в ту же минуту отцу стали давать какие-то деньги. Кто сколько. Его пропустили к киоску без очереди! Он купил мне новую порцию мороженого.

Сказать вам, какая я была счастливая? Я запомнила этот день на всю жизнь! Я ела мороженое не спеша, а сестра и брат тихо попрошайничали.

-Ну, дай лизнуть!

И я делилась с ними. Я была девочкой совсем не жадной.

-Ну, у тебя и реакция! - говорили папе его знакомые и смеялись. - Ты - единственный человек, который так среагировал на этот звук.

-Она мне жизнь спасла, - говорил отец тихо и шел по аллее на своих прострелянных ногах, слегка прихрамывая.

А над городским парком светило солнце. Плыли звуки вальса, и они создавали праздничное настроение. И был мир. И не слышны были звуки выстрелов. В парке гуляли дети со своими отцами. А отцы верили, что своими страданиями они навсегда защитили своих детей от кошмара войны.