Берёзовая роща, которая начиналась сразу за огородами, встретила гостей ароматом весенней свежести и упоительным пением птиц. Группу вёл «радист», сбивая тяжёлыми шнурованными ботинками остатки росы с лесной травы. Шёл он уверенно, не оглядываясь, зная, что остальные следуют за ним. Через полчаса он вывел отряд на насыпь старой узкоколейки. Собственно от узкоколейки осталась одна насыпь. Но она служила ориентиром.
И здесь, на насыпи у Александра появились первые мысли. Похоже, у радиста был большой опыт ориентации на местности. Он выделялся из всех. Младший командный состав. Сержант, фельдфебель, унтер-офицер или кто там у них. Полевой командир. Парашютист. Он знает больше чем другие, умеет больше чем другие. Его профессия - война. Не просто война. Диверсии. Мосты, железные дороги, склады, штабные машины. И часовые. Он из тех, у кого последний патрон для врага. Где этот патрон, в магазине автомата, который висит у него на плече. Нет, этот патрон - эти пятеро солдат, которые следуют за ним. Он для них олицетворяет присягу, и долг, и приказ. Без него они каждый сам по себе, возможно по двое, но в разные стороны. Без него появляются мысли, а что дальше. А с ним любые мысли уходят на второй план. Так их учили. Он сам превратился в бездушного убийцу, и превратил в убийц своих солдат. Он гордился этим, как личным достижением, как атлет гордится своим рекордом. Он и его солдаты были лучшими в своём деле. Лучшими в мире. Но его страна всё равно войну проигрывала. И его жизнь теряла смысл. Оставался последний патрон.
Эти двое из его подразделения, вероятно. Карманы комбинезонов набиты чем-то. Что там у них. Патроны, гранаты или перевязочный материал. Там, где они воевали, санитаров не было. Надежда только на себя. Идут о чём-то в полголоса переговариваются. Этих просто жалко. Потерянное поколение. Их юность сгорела в огне. Дойчлянд убер алес. Что они видели в своей жизни? Любовь женщин в обмен на продукты. Где их способность восхищаться, сочувствовать, сострадать. Зарыты где-то в ночном холодном лесу вместе с парашютами. Что у них осталось? Цинизм, жестокость, равнодушие, усталость. На войне по-другому нельзя. А в мирной жизни что с этим делать? Потерянное поколение.
Вот этот солдат с винтовкой. Этот другой. Этот ушёл на войну в зрелом возрасте. Свои способности сочувствовать и сострадать он аккуратно сложил на дно своего походного ранца. Рядом с фотографией своих фрау и киндер. Этот мог сказать женщине, на огороде которой они обустраивали позицию для миномёта, чтобы она забирала детей и уходила, потому что здесь будет бой. У этого не было эйфории от лёгких побед. Он с самого начала знал, война - это плохо. Этот хотел, чтобы всё быстрей закончилось. Не важно, как. Лишь бы закончилось. И быстрее домой к фрау и киндер. А там, как-нибудь наладится.
Александру стоило больших усилий не отставать. Офицер, который раньше держался рядом, теперь шёл впереди. Они шли по насыпи около километра, прежде чем та вывела их к дороге. Широкая лесная дорога пересекала насыпь практически под прямым углом. Это была одна из тех лесных магистралей, которые никогда не ремонтируются и эксплуатируются по сезону и в зависимости от проходимости. Дорога с глубокими колеями, лужами и многочисленными следами тяжёлой техники.
Все остановились, офицер снова достал карту. К нему сразу подошёл фельдфебель. Александр понимал, в чём дело, За дорогой насыпь узкоколейки круто забирала вправо. А Юхнеевичи оставались далеко в стороне. Зачем им Юхнеевичи? И что значит «алле группен»? Юхнеевичи – железнодорожная станция. Не узловая, нет, одна из многих. Станция, на которой останавливаются только поезда местных линий и то только на минуту. Что они там будут делать, Взрывать рельсы. Чем? Двумя гранатами?
Где-то справа за поворотом раздался низкий гул мощных двигателей и почти сразу же на горизонте появились два грузовика. Два тяжёлых лесовоза, гружённых отборной сосной.
Немцы никак на них не отреагировали. Машины медленно проехали мимо. Александр успел рассмотреть удивлённые лица водителей.
Офицер и фельдфебель тем временем пришли к единому мнению, офицер спрятал карту в планшет, и группа двинулась дальше. Теперь уже прямо через лес, без дороги, лишь придерживаясь определённого направления.
Про этих ничего не знаю. Два эСэСа шли перед ним. Этих одевали лучше других, кормили лучше других и вооружали лучше других. Но от них и ожидали большего. Профессионализма? Может быть. Но в первую очередь преданности. Не останавливайся, если перед тобой женщина или ребенок. Каратели. Этим было важно, как всё закончится. Они понимали, что они натворили. У этих обратной дороги нет. Они натворили такого, что приказом уже не получится прикрыться. Придётся отвечать. Эти с удовольствием сменили бы свои военные мундиры на гражданскую одежду. Эти бы в мирной жизни затаились, затерялись, приняли бы любое обличье. И спокойно спали бы по ночам. Такие люди.
А может, я ошибаюсь. Может, всё совершенно по-другому. Но это не важно. Ты не тот, кто ты есть. Ты тот, кем тебя воспринимают люди. Ты можешь с этим бороться, а можешь смириться. И стать героем понарошку, или изгоем. Можно смириться и с ролью изгоя.
Шестикилометровая прогулка по лесу - занятие не из легких. Того леса, который был на немецкой карте уже не осталось и в помине. Весь спилили и вывезли лесовозы. Куда? Куда-то в Европу. Всё, что росло вокруг, было явно моложе семидесяти лет. Последний вековой лес увозили куда-то два груженные под завязку лесовоза. Александр начал немного отставать. Он уже смотрел только себе под ноги. На немцев смотреть ему не хотелось. Насмотрелся. Они стали обходить небольшое болотце, их ноги по щиколотку тонули плотном сочном мхе, затем местность стала подниматься и под ногами захрустела густая и жесткая как постриженная конская грива трава, но вскоре закончилась и она, и пошёл молодой невысокий черничник вперемешку с небольшими островками вереска. А они всё шли и шли. И казалось, этому лесу не будет конца и краю. Хотя край где-то должен быть, и он уже был не за горами. Как не за горами была и развязка всей этой истории. И Александру уже не хотелось знать, чем это всё закончится, но и поворачивать назад ему тоже не хотелось. Сон затянулся. Хотелось проснуться. Не получалось. Кошмары просто так не уходят.
Александр уже не видел перед собой никого, он уже минут пять как потерял немцев из виду. Он шёл, ориентируясь лишь по солнцу, сильно отклонился в сторону и вышел бы из леса далеко от станции, если бы не гудок. Александр судорожно пытался вспомнить, издают ли гудки современные поезда. Тем временем раздался второй гудок, более длинный. Затем ещё один. Ориентируясь на звук, он двинулся дальше.
Лес расступился неожиданно, и глазам предстала ошеломляющая картина. Станция Юхнеевичи лежала как на ладони метрах в 200-х от леса. А сама деревня находилась немного в стороне, надёжно укрытая от посторонних глаз плотной полосой ольховых деревьев, растущих вдоль берега ручья. На станции под парами стоял паровоз с вереницей из десятка вагонов, как будто сошедший с экрана старого кино. Весь перрон был заполнен вооруженными людьми в зелёных мундирах. Перед одним из вагонов стояла многочисленная группа офицеров, среди которых выделялся свои могучим ростом и красными отворотами расстёгнутой шинели генерал. У соседнего строились солдаты авиадесантной дивизии «Герман Геринг». Один из них неожиданно обернулся и пристально посмотрел в сторону леса. Александр инстинктивно отступил за ближайшее дерево. Ему показалось, что он узнал «радиста».
«Похоже, здесь снимают фильм», - Александр окинул взглядом платформу, в надежде увидеть телекамеры, осветителей, режиссёра и другие атрибуты киносъёмок. Но, увы, ничего подобного он не заметил. Зато узнал «пастора», который медленно шёл вдоль состава, видимо, в поисках своего подразделения.
- Добрался - таки. А ты настойчивый.
Александр вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Там, прислонившись спиной к берёзе, в широких офицерских галифе и сорочке (китель, фуражка и портупея лежали рядом в траве) сидел офицер. В уголке его рта была зажата травинка, а взгляд устремлён куда вдаль.
Какое-то время Александр стоял молча, пытаясь собраться с мыслями:
- Что тут происходит? Куда это они?
- Как куда? Домой.
- А ты?...
- А я вроде как дома. Мне с ними дальше не по пути. Мой счёт закрыт.
- Уверен, что закрыт? Может, ещё найдутся люди, предъявят.
- Так не кому уже предъявлять. Да и предъявили уже. И приговор вынесли, и привели в исполнение. Так что, помните героев и безвинно павших помните, а моё имя можно предать забвению. Да и предано уже давно…
Окончание следует.